- Я вообще ужасно недоволен распространившейся в последнее время модою на маниачество. - Сударый, которому давно уже не выпадало случая поговорить на общие темы, увлекся. - Книги про маниаков, спектакли про маниаков, газетные статьи… Я уж не о том даже говорю, что нормальных героев словно бы не осталось и читателю, окунувшемуся в мир литературы, скоро не с кем будет сверять здоровые движения своей здоровой души. Но ведь теперь каждое второе преступление норовят объяснить психической болезнью. Ведь был уже продажный чиновник, который заявил, что у него просто мания такая, что он не может с собой бороться, когда видит чужие деньги. И что же? Присяжные освободили его от ответственности, определили вместо каторги в лечебницу, и только потом уже опытные целители сумели доказать, что болезный расхититель на самом деле здоров как бык. Но главное здесь то, что общество приняло такой поворот дела как нечто естественное! Как же, мания, это все знают…
Тут Сударый заметил, что слушают его не очень внимательно.
- Вот, значит, в чем дело, - постукивая пальцем по краю кофейной чашки, сказал Персефоний. - Это из-за Свинтудоева меня в участок таскали… Вчера, - пояснил он в ответ на удивленные взгляды собеседников. - Выдернули из подотдела, на предмет алиби допытывались. Вроде бы некий упырь так шутит по ночам: шапки с прохожих сбивает и кусает за уши. - Говорил он ровно, но чувствовалось: упыря снедает злость. - А у меня ж темное прошлое…
- Посмотри на это с другой стороны, - сказал Сударый. - Безобразия, похоже, не первый день творятся, и про тебя далеко не сразу подумали. Странно, конечно, что за глупая шутка такая - уши кусать? И при чем тут призрак Свинтудоева, которого скорее всего и на свете никогда не существовало?
- А как твое-то ухо, Персефоний? - спросила вдруг Вереда.
- Да забыл уже, - махнул рукой упырь и потрогал правое ухо, на котором Сударый только теперь заметил темное пятнышко от впитавшегося йода. - Нет, не болит. А ты что, правда подумала, будто дух сумасшедшего парикмахера мог проникнуть в дом?
- Странно как-то получается, - пожала плечами девушка.
- Я чего-то не знаю? - спросил Сударый.
- Ничего особенного, Непеняй Зазеркальевич, - ответил упырь. - Просто я под утро мышь поймал, Переплет на нее жаловался. Ну и, когда ловил, неловко задел плечом половую щетку - такую, на длинной ручке - да на голову себе и уронил. А в ней, видать, какая-то щепка… Вереда мне ухо йодом и помазала.
- А я вот сегодня сережку тут уронила, подняла, стала в ухо вставлять - и сильно укололась! - задумчиво проговорила Вереда. - Еще и книгу на ногу уронила, когда вздрогнула. Глупо, правда?
Над столом повисла тишина. Сударый попытался развеять ее смехом:
- Действительно, забавное совпадение…
Однако шутку никто не поддержал. Оптограф удивленно посмотрел на смутившуюся Вереду, на задумчивого Персефония, на Переплета…
- Дружище, что это с тобой?
Домовой сидел бледный как мел, и руки у него тряслись!
- Такое дело, Непеняй Зазеркальевич… Похоже, в доме и правда кто-то есть. Кроме нас…
Сударый был тверд.
- Нет, нет и еще раз нет! Не спорю, цепочка совпадений весьма странная, но согласитесь, друзья, предположение о призраке Свинтудоева - сущий бред, от начала до конца! И потом где Дремская губерния, а где Спросонская?
- Но ведь Свинтудоев был в бегах…
- Он не мог быть в бегах, если хоть сотая доля того, что о нем рассказывают, правда! Потому что уже после второго уха его должны были взять под стражу. Про пирожки я даже не вспоминаю… Но ладно, допустим, действительно был такой маниак. Допустим, он погиб в нашей губернии. Но почему его призрак должен обладать какими-то сверхъестественными способностями и ради чего он перелетел за тридцать верст, чтобы спрятаться в нашем доме? И, главное, на что ему кусаться?
Ответов, разумеется, ни у кого не было. Сударый еще раз оглядел воздуховоды (потребовав от домового подробного рассказа, он не удержался и спустился в подвал, чтобы лично осмотреть место происшествия; остальные последовали за ним).
- Вот еще, кстати: этот призрак скрывается даже от очков-духовидов, то есть, по идее, обладает чрезвычайно тонкой структурой, а в дом проникает как тело вполне материальное, надо полагать, через чердак, по воздуховоду. И последнее: на улицах он сбивает шапки и кусает, а в доме царапает…
- Однако царапины у всех у нас довольно странные, больше похожи на уколы или даже мелкие укусы, - заметил Персефоний.
- И все-таки почерк преступления, выражаясь газетным языком, слишком разный: кровавые нападения брадобрея с бритвой, уличное хулиганство и тщательная маскировка под случайности.
- Все вы верно говорите, Непеняй Зазеркальевич, - вздохнул домовой, - а только я вам от всего чутья домовицкого клянусь: есть кто-то в доме, непонятный да диковинный. Самого не чую, но что есть он - никаких сомнений. И раз уж полиция с господином предводителем магнадзора его не выследили, значит, плохи дела.
На это Сударый не нашел что ответить. С домовицким чутьем не шутят, да еще как назло вспомнилась купчиха Заховалова и словно щелкнуло что-то в голове: ну правда, до крайности странные совпадения! Пожалуй, тут не отмахиваться надо, а разбираться…
- Ладно, начнем думать спокойно и обстоятельно, - решил Непеняй Зазеркальевич. - И для начала схожу-ка я в библиотеку, до закрытия время есть.
Он оделся и вышел на улицу. Был серый, но безветренный день, влажный снег мягко поскрипывал под ногами, дыхание поднималось белым облачком. По сторонам Сударый не смотрел. "Ушастая" история гвоздем засела в голове и с каждой минутой представлялась все серьезнее.
Домовицкое чутье - вот что убеждало. Конечно, Переплет может ошибаться, но в том, что в доме что-то не так, сомневаться не приходится.
Сударый привык рассуждать обстоятельно и, поскольку никаких других зацепок, кроме Свинтудоева, у него не было, решил начать с парикмахера-маниака. В библиотеке он попросил газеты двухлетней давности. В карточке выдачи глаз зацепился за фамилию де Косье. Невольно присмотревшись, Сударый заметил, что длинный список следующих за конкурентом читателей выполнен совсем свежими чернилами: Непеняй Зазеркальевич был далеко не единственным читателем пыльных подшивок.
Что же это получается, город всерьез верит в Свинтудоева?
Листая газеты, Сударый скоро установил следующее. Во-первых, как реальное историческое лицо Свинтудоев действительно существовал и действительно в Дремске. Во-вторых, от полиции он и правда скрывался. В-третьих, последним местом его пребывания в самом деле был Храпов - городок на берегу Лентяйки в тридцати верстах от Спросонска.
Все остальное состояло из домыслов и предположений. Добросовестные журналисты сознавались, что прямыми сведениями не располагают, и писали о Свинтудоеве очень мало, недобросовестные писали много, но чуть ли не в каждом номере им приходилось опровергать что-нибудь из предыдущего. Полновесного скандала, на который рассчитывали эти неразборчивые в средствах акулы пера, не получилось.
Вот почему Сударый о нем не слышал: в то время он был в столице и целиком посвящал себя учебе; когда же вернулся, о Барберии Флиттовиче уже никто не вспоминал.
Да и что было вспоминать? По-видимому, единственным заслуживающим доверия оставался тот факт, что Свинтудоев порезал при бритье обер-полицмейстера, бывшего в Дремске с ревизией. С этого, видать, и начались его злоключения. Однако в общеимперской прессе даже сей казус не нашел отражения, поездка обер-полицмейстера была описана сухо и по-деловому, без всякой неуместной лирики и, упаси боже, без каких-либо пикантностей. Не тот это был разумный, чтобы с ним шутки шутить.
С другой стороны, известность он снискал отнюдь не просто суровостью, но и порядочностью, и Сударый сразу отбросил мелькнувшую мысль, будто брадобрея сгубил разозленный чиновник - это было уж слишком фантастично.
Тем более удивительно смотрелись две публикации губернской прессы, завершавшие тему Барберия Флиттовича. В "Вестях Спросонья" за двадцать второе мая соответствующего года была помещена статья "Преступник настигнут".
"Вчера чиновник по особым поручениям Имперского полицейского управления г-н Копеечкин Пуляй Белосветович, который, как мы уже имели честь сообщить нашим читателям, в продолжение двух месяцев занимался поисками скрывающегося от сил правопорядка Б. Ф. Свинтудоева, пригласил вашего покорного слугу присутствовать при задержании наконец-то обнаруженного беглеца. Оказалось, уже более трех недель он скрывался под видом купеческого приказчика в Храпове, снимая угол в одном из домов в портовой части города.
Г-н Копеечкин высоко оценил профессионализм доблестной полиции нашей губернии, отметив, что в обнаружении Свинтудоева большую роль сыграла грамотно проведенная ими работа по сбору сведений. Стало известно не только местопребывание скрывающегося парикмахера, но также выяснились круг его контактов и выработавшиеся в бегах привычки. Оставалось только произвести арест.
Для этой цели был собран отряд из четырех храповских городовых и такого же количества полицейских надзирателей, служащих в губернской управе, а также двух помощников г-на Копеечкина.
Однако не все пошло так, как планировалось, - не в упрек г-м полицейским будет сказано, ибо сам план был продуман до мелочей. К сожалению, Свинтудоев если и не знал, то догадывался о слежке и был готов к визиту стражей порядка. Он имел при себе трехзарядный капсюльный револьвер. Загнанный и напуганный, едва заслышав шаги, Свинтудоев выпустил две пули, никого, по счастью, не задев, через дверь, а третью - себе в висок.
- Печальный итог операции невозможно было предусмотреть, - сообщил нам по этому поводу г-н Копеечкин. - Да, в гороскопе Свинтудоева на сегодняшний день выпадает наибольшая опасность для жизни, почему мы и намеревались использовать при захвате только магические жезлы с парализующими заклятиями, однако вы ведь знаете степень достоверности гороскопов в частности и всяких предикций вообще.
Так была поставлена точка в этом запутанном, полном загадок деле. У Свинтудоева не было родственников, так что имущество его будет передано в казну. Тело самоубийцы решено захоронить на неосвященной земле в Храпове, на так называемом кладбище живых мертвецов, куда обыкновенно приносят неопознанных зомби.
Кем же был Свинтудоев? Что увлекло его на скользкий путь противостояния закону? С сожалением приходится констатировать, что ответов на эти вопросы мы, по-видимому, уже никогда не получим.
Специальный корреспондент "Вестей Спросонья" Смышлен Благорасположенский".
Совсем в ином ключе была выдержана статья "Кровавая драма в Храпове", размещенная на первой полосе "Вещего жата". Запыхалий Перелайко, специальный корреспондент этого "ведущего оппозиционного издания империи", тоже писал "с места событий".
"…Как водится, цепные псы режима не пожелали подставлять себя под удар. Гороскоп подсказал полицейским день, когда несчастный сумасшедший будет наиболее уязвим, и даже тогда на захват его отправились две дюжины городовых и шестнадцать надзирателей, опытных боевых магов, привыкших без разговоров стрелять во все, что движется.
Однако для церберов оказался неожиданностью общеизвестный факт, что маниаки обладают сверхъестественным чутьем, острым умом, наблюдательностью, выходящей за грань воображения, а также фантастической силой и ловкостью. Безумец, сеявший ужас на улицах Дремска и оставивший кровавый след под носом у наших доморощенных сыщиков, решил дорого продать свою жизнь, и ему это удалось.
То, что последовало за попыткой погонников проникнуть в дом, где квартировал помешанный брадобрей, трудно назвать стычкой или перестрелкой - это была настоящая баталия…"
Сударый читал и морщился. Вообще говоря, статьи такого рода предназначались не для прочтения, а для пробегания глазами: газетная полоса кишмя кишела невесть где надерганными шокирующими иллюстрациями и врезками вроде: "Г-н Копеечкин молчит о случайных жертвах среди прохожих!", "Лентяйка покраснела от крови" и проч., и проч. Разглядеть за этой пестрядью сам текст было почти невозможно, да и казалось ненужным.
Редкий читатель доберется до середины такой статьи, а доберется - плюнет в сердцах да так и не узнает, продравшись сквозь тернии сочных эпитетов вроде тех же "церберов" и "палачей режима", что г-н Копеечкин о случайных жертвах молчал, потому что таковых не было, а река Лентяйка покраснела от крови не в описываемый день, а несколько раньше, около шестисот лет назад, и, конечно, совсем из-за других событий.
Ох уж эти новые манеры скандальной прессы… У Запыхалия Перелайко еще прорывались старые, всем привычные и при чтении обычно пропускаемые "церберы", осколки тех времен, когда любой здравомыслящий разумный мог при желании прочитать статью в оппозиционной газете, машинально выбрасывая эпитеты и меняя знаки "минус" на "плюс", чтобы получить вполне ясное представление, что, собственно, произошло. Но что прикажете делать с этими цыганскими платками, в которые превращаются газетные полосы благодаря "завлекательным" заголовкам и врезкам? Взгляд за них только и цепляется, пробежишь глазами - волосы дыбом встают от ужаса. А прижать крикунов как будто не за что: начни разбираться, окажется, что ничего такого они в виду не имели, и необычное поведение волосяного покрова головы происходит от испорченности читателей, которые все понимают именно так, а не иначе…
Сударый вздохнул. Библиотека вот-вот закроется, а он ни на шаг не приблизился к разгадке. Впрочем, в конце Перелайко упомянул, что "переправлять бренные останки скорбного разумом человека на родину для достойного погребения никто не посчитал нужным", стало быть, обе версии случившегося сходились на том, что Свинтудоев похоронен в Храпове и, видимо, в неосвященной земле. Что ж, это не такой уж редкий повод для появления призраков - правда, самых обыкновенных.
Кое о чем говорило и имя Копеечкина - этот сыщик был известен широкой публике громкими и экзотическими делами. Освежая память, Сударый открыл подшивку на февральских номерах - вот, пожалуйста, "Г-н Копеечкин возвращает похищенный из музея бесценный экспонат". Непеняй Зазеркальевич хорошо помнил, как бурно обсуждались подобные дела в студенческом братстве. Копеечкину, правда, от молодежи крепко доставалось за "позерство и аффектацию", но, по большому счету, ему завидовали - каждый в глубине души тоже непременно желал сделать для отечества что-нибудь эдакое… заслуживающее первых полос. Молодо-зелено…
Охота на Свинтудоева на привычное место в печати не попала, но сам факт, что дело было поручено именно ему, наводил на размышления: значит, дело с самого начала представлялось необычным.
Итак, необычный маниак (хотя помилуйте, обычных-то вроде бы и не бывает?), необычные обстоятельства… Бегство этого маниака по империи, гибель и захоронение его в провинциальном Храпове…
При каких обстоятельствах мог возникнуть призрак, обладающий особенными способностями? Почему призрак человека, совершившего нечто преступное в Дремске и погибшего в Храпове, принимается спустя два года терроризировать Спросонск? Вообще бывают ли призраки-маниаки?
Взглянув на часы, Сударый поспешно вернул подшивки и прошел в абонентский зал, уже погруженный в полумрак: библиотекарь, седовласый леший с бородой и при галстуке в горошинку, гасил световые кристаллы.
- Добрый вечер! - поздоровался оптограф. - Какая жалость, что вы уже закрываетесь.
- И вам добрый вечер, сударь. Что ж, завтра приходите.
- Однако мне очень нужна одна книга…
- И непременно сегодня? - усмехнулся библиотекарь.
- Не буду лгать, что без нее не доживу до завтрашнего дня, но хотелось бы поработать уже нынче.
- Ну, коли лгать не будете, посмотрим, чем смогу помочь. Какая вам книга желательна?
- "Жизнь привидений" Кофегущина.
Леший как-то странно крякнул с усмешкой и громко проговорил, обращаясь куда-то во мрак между стеллажами:
- Бульбарашка! Слыхал?
- Слыхал, - донеслось в ответ. - Только это еще ничего не значит.
- Ты, главное дело, неси, а там рассудим.
Библиотекарь прошел к столу и, осведомившись об имени Сударого, принялся искать его карточку.
- А скажите по совести, сударь, - спросил он, - вы ведь на Свинтудоева охотиться собрались?
- Почему вы так решили? - смутился отчего-то Сударый.
- Нет уж, сударь, вы, коли не лгать обещались, ответьте.
- Ну, в общем… Собственно, почему бы мне… Я ведь не говорю, будто я опытный ловец привидений… - Выжидающий взгляд лешего стал откровенно насмешливым, и Непеняй Зазеркальевич кивнул: - Да. А какой вам в этом интерес?
Из книжных ущелий вынырнул и вступил в круг света, отбрасываемого настольной лампой, библиотечный с увесистым томом в руках.
- Вот мой интерес, - кивнул библиотекарь на библиотечного и, принимая у того книгу, подмигнул: - Продул пари, Бульбарашка!
- Не буду спорить, за тобой пари, Скорень Дубравич, - признал тот. - Так-то, милостивый государь, - обратился он к Сударому, - вот вам яркий пример губительной силы азарта. Ведь знаю, что со Скоренем Дубравичем спорить бесполезно, ибо везуч он на редкость, однако же побился об заклад. Стоял на том, что последний нынешний посетитель не будет интересоваться Свинтудоевым.
- И как же было мне не выиграть, коли половина города Свинтудоева ловит? - спросил леший, вынимая карточку Сударого и записывая номер книги.
- А другая половина ловит слухи о нем, - добавил Бульбараш. - Однако надо сказать, до Кофегущина пока еще никто не добирался, вы первый, кто заинтересовался трудами классиков.
- В основном спрашивают "Всемирную историю фантомов" или "Призрачные рассказы", - подтвердил библиотекарь, не отрываясь от своего занятия.
- А то и вообще "Код фантома", - добавил библиотечный. - Барышни в основном "Призраком варьете" зачитываются. И все это из-за пары укушенных ушей, за которые, откровенно говоря, еще неизвестно, кто в ответе.
- Вы, стало быть, не верите в призрака Свинтудоева? - спросил Сударый у библиотечного, но первым ответил ему леший:
- Помилуйте, сударь, я призраков хорошо знаю, навидался. Не ведут они себя так. Да вот хоть Бульбараша возьмите - он ведь не урожденный библиотечный, он из призраков родом.
- Верно, - подтвердил товарищ библиотекаря. - При жизни я был переписчиком и очень свою работу любил, так и в посмертии при книгах остался. Долго ли, коротко ли, как говорится в фольклоре, предложили мне место библиотечного, ну я и преобразовался. Потому со всей ответственностью могу подтвердить: призраки так себя не ведут, как Свинтудоеву приписывается. Однако же я в него верю.
Леший от удивления даже перо мимо пенала положил.
- Как так?
- Именно, Скорень Дубравич, верю. Судите сами: если никто не может поймать призрака, значит, он не такой, как все. А какой же тогда? Совершенно ясно, что из таких же, как я, из преобразовавшихся.
- Из кого же и в кого он, по-твоему, преобразовался?
- Из Свинтудоева, конечно, - невозмутимо ответил Бульбараш. - А вот в кого - не скажу. Сие для меня тайна.