А неплохо все, однако, вырисовывается. Конан почувствовал, что разбитые губы растягивает хищная и злорадная улыбка. И мажонку коварному приятнейший подарочек обеспечен - надолго запомнит, как у порядочных варваров тела отбирать! И вожделенный сад - вот он, за шелковой тряпочкой, можно сказать, только руку протяни! Причем находиться в этом самом саду будет теперь Конан на вполне законных основаниях, ни от кого не прячась и ничего не опасаясь - это ли не голубая мечта любого вора?! Ходи себе гордо по дорожкам, щупай деревья, сколько влезет! Вот прямо сегодня ночью можно будет и заняться, чего тянуть-то? А, может, и вообще не придется щупать каждое дерево. Девушка эта вот, вроде совсем и не против поболтать. Поболтать - это все женщины любят, независимо от возраста. А эта, похоже, еще и очень одинока, и поболтать ей толком не с кем - вряд ли кто здесь владеет ее родным западногорским наречием, Конан и сам понимает через слово, слишком уж непривычное произношение. Ежели ее расспросить с умом, она все что нужно выложит с легким сердцем. Вряд ли купец прячет свои сокровища от собственных жен и наложниц, наверняка похвастался, хотя бы разок. А женщина - она как сорока, все выболтает, если иметь терпение и просто не мешать ей говорить. Может быть, тоже захочет похвастаться и даже за ручку сама отведет и покажет, чтобы знал новый евнух, какие в их саду чудеса водятся, и сам бы тоже гордости преисполнился…
Кстати, о женщинах. Вернее - об одной конкретной женщине. Совсем еще юной женщине, скорее - девочке…
Интересная с нею штука вытанцовывается.
По возрасту она больше подходит в наложницы, чем в официальные жены. Но количество увешавших ее побрякушек такую версию, пожалуй, опровергает - при таких обильных и дорогостоящих знаках внимания статус официальной жены становится просто еще одним милым пустячком, небрежно брошенным к прекрасным ножкам. Да и не потерпит ни одна официальная жена, чтобы у какой-то там наложницы золота и драгоценностей на теле брякало больше, чем у нее самой. Так что, скорее всего, девушка эта - именно что жена. Причем - недавняя. И возраст слишком юный - даже в черных королевствах не выдают замуж девочек до первой крови, а тут так и вообще к тринадцати-четырнадцатилетнему рубежу относятся очень даже серьезно. Девочке же этой никак не может быть больше пятнадцати, скорее даже - меньше, стало быть, никак не могла провести она в замужестве более года. Скорее, счет тут идет на месяцы - в гареме трудно долго сохранять секреты, а ей, похоже, это пока что удавалось таить ото всех уникальную силу своего дара. Да и явно чужой она пока что себя здесь чувствовала, и язык местный еще совсем не освоила - вон как обрадовалась тому, кто ее хоть как-то, да понимает. А подобное ощущение чуждости и неприятия нового места редко длится более полугода, даже у взрослых мужчин - Конан отлично помнил это по поведению новобранцев, еще в бытность свою вольным наемником. Юные же девушки, с рождения усвоившие и радостно принимающие свою грядущую роль, привыкают еще быстрее. И если эта еще не привыкла и не научилась трещать, как сорока - значит, совсем еще она тут новенькая.
А новенькие, да на старости лет, да так щедро увешанные драгоценными подарками…
Не просто новенькая и молоденькая жена.
Жена любимая…
Высокий статус. Можно сказать - высочайший из возможных для женщины - во всяком случае, здесь. Для столь юного возраста - есть чем гордиться.
Вот только не похоже что-то, чтобы гордилась она. Хоть чем-то.
Да и не посылают любимых жен возиться с больными слугами. Нет, не с больными даже - с провинившимися и по делу наказанными. Другие слуги для этого имеются. И служанки, если больной валяется на женской половине, куда заказан вход полноценным мужчинам. На худой конец, можно и кому-то из наложниц поручить, какой-нибудь понепригляднее, пусть хотя бы разок займется чем-нибудь полезным.
Для жены же, тем более - любимой, подобное поручение может означать только одно.
Наказание.
Интересно вот только - за что?..
* * *
- Вот! Я принесла!
Занавеска качнулась, впуская предположительно наказанную за что-то любимую жену. В руках она держала странный узкогорлый кувшин, к носику которого была прикреплена гибкая трубочка, делая его похожим на кальян. Вместо крышки с горлышка странного кувшина свешивалась эластичная кожаная груша. Видя недоумение Конана, девушка хихикнула.
- Это специальная поилка, для лежачих больных, понимаешь? Ну, которые совсем без соображения и не могут сами даже пить. Вот, смотри!
Она поставила кувшин на лежанку рядом с Конаном, ловко заправила свободный конец трубочки ему в рот и ладошкой надавила на кожаную грушу. В рот Конану моментально хлынуло что-то кисло-сладкое и густое. Конан не успел сразу все проглотить, поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая вокруг густую липкую дрянь. Девушка отшатнулась, явно испуганная. Глаза ее стали огромными, личико перекосилось.
Вот же гаденыш этот купец.
Совсем затравил несчастную девчонку, собственной тени боится.
Конан снова откинулся на подушки. Улыбнулся, стараясь не размыкать опухших губ.
- Тряпка найдется? Обтереться…
Девушка быстро закивала, метнулась в угол, вернулась с каким-то полотенцем и, неуверенно улыбаясь, стала обтирать Конану лицо. Какое-то время тот терпел, потом мягко, но решительно забрал влажную тряпку и продолжил обтирание самостоятельно. Кроме свежих капель, желтых и липких, на груди у него обнаружились и другие, уже слегка подсохшие. Не менее липкие, но какого-то мутновато-белесого цвета, расположенные параллельными полосками, словно какой-то смазанный рисунок. Когда Конан попытался стереть заодно и их, девушка остановила его руку:
- Не надо! Это - лечебное. Сотрешь - боль вернется, понимаешь?
И Конан поспешно отдернул руку с тряпкой. Проверять, не пошутила ли его новая знакомая, ему почему-то совсем не хотелось. Ну вот как-то ни капельки.
- Уже немного осталось, - сказала девушка, - Солнце почти зашло, а здесь темнеет быстро. Раз - и совсем-совсем ночь. Не то, что в горах… в голосе ее прозвучала такая знакомая тоска, что не догадался бы только полный кретин. Да и то - только в том случае, если бы был он глухим кретином.
- Ты родилась в горах?
- Наверное. - девушка пожала плечами, усмехнулась. - Кто может точно сказать, где он родился? Я вот, например, не помню своего рождения. Да и ты вряд ли помнишь.
Конан хмыкнул.
- Родители помнят.
Улыбка девушки стала грустной.
- Родители… Наверное. Я не помню своих родителей. Бабку вот помню, она меня боль заговаривать учила… а родителей - нет. И, сколько себя помню, всегда вокруг нас были горы…
М-да… похоже, про родителей - это была не самая удачная тема. Какое у нее лицо открытое, все эмоции словно написаны крупными печатными рунами, да и глазки опять на мокром месте… Чем бы ее отвлечь?..
Конан откашлялся, лихорадочно соображая, какая из тем может оказаться наиболее нейтральной и вместе с тем достаточно интересной.
- А ночь тебе зачем? Тоже для какого-то колдовства?
Пару секунд она смотрела непонимающе. Потом улыбнулась - снисходительно, как улыбается взрослый непонятливому ребенку.
- Не мне, глупенький. Тебе! Когда станет совсем-совсем темно и все уснут - я помогу тебе убежать!
Опаньки!..
Приплыли, называется.
- Это будет совсем несложно, я все продумала! Сегодня с вечера дежурит Мбонго, он хороший! Я ему помогла недавно, у него зуб ужасно болел, все лицо распухло, представляешь?! А все только смеялись. А лекарь сказал, что это ниже его профессионального достоинства, мараться о всяких… злые здесь все. В горах люди лучше. Попробовала бы моя бабка сказать кому-то такое! Ха! Потом бы долго собирала свои старые кости по всему склону! Нет, в горах люди добрее. А Мбонго - он хороший, он отвернется. В саду нет ловушек, только у самой стены сонные лианы, они цветут по ночам, стоит их пыльце попасть на кожу - и моментально засыпаешь. Но тебе ведь не к стене надо, а к проходу на задний двор, туда я тебя доведу. Вот там - да, жуткое место. Постоянно кто-то гибнет. Недели не проходит. У нас из-за этого и кошки не приживаются, хозяин пытался несколько раз заводить, но они все время гибнут. Павлины тоже часто гибнут, но павлинов не жалко, они глупые. И, потом, их же все равно в конце концов съедают! А кошек жалко… они ведь не по глупости лезут туда, а просто потому, что не терпят ограничений, понимаешь? Для них свобода дороже… Но ведь ты как-то там прошел, правда? Значит, и обратно сумеешь…
Продолжая говорить, девушка ни на секунду не оставалась на месте - ходила по комнате, складывала что-то, увязывала, снова перекладывала. Зажгла масляную лампу - в комнате стало уже совсем темно. У Конана закружилась голова от ее непрестанного движения. Знакомые слова, произносимые с непривычными интонациями, кружились стремительной каруселью, запутывали смысл, ускользали от понимания. Он замотал головой по подушке:
- Подожди! Не так быстро… Зачем?
- Что - зачем?
- Зачем мне бежать? И зачем - именно сегодня?
На какую-то секунду девушка замерла. Обернулась, наклонилась к Конану, пристально вгляделась в его лицо - растерянно и с каким-то непонятным отчаянием:
- Ты что - действительно хочешь остаться здесь на всю жизнь?!
Конан отвел глаза. Врать ему почему-то не хотелось.
- Нет.
Она облегченно выдохнула. Буркнула что-то неразборчивое - во всяком случае, Конан предпочел не особо вслушиваться, понимая, что вряд ли услышит что-нибудь лестное о собственной особе.
- Вот и хорошо. Я помогу тебе убежать. Сегодня ночью. А ты… ты поможешь мне.
- Убежать?
Она поколебалась какое-то время, словно всерьез обдумывая эту возможность. Но потом качнула головой. Вздохнула.
- Нет. Мбонго - хороший человек. Было бы нехорошо требовать от него такого. Если сбежишь ты - это не так страшно. Ты ведь странный. Непонятный чужак. Никому не известно, чего от тебя можно ждать. Непонятно, как пришел, непонятно, как ушел. Накажут, конечно, но не сильно…
Она опять вздохнула.
- А вот если сбегу я - его убьют…
- Тогда чем же я могу тебе помочь?
Она какое-то время молчала. Словно сейчас, когда уже подошла к последней грани и выбора, в сущности, давно не оставалось, все равно никак не могла решиться и сделать последний шаг. Конан тоже молчал, зная, что торопить в таких ситуациях бесполезно - человек должен решиться сам. Или отступить. Но тоже - сам.
- Ты ведь хотел стать солдатом, правда? - спросила она наконец, решив начать издалека. Осторожно спросила. Добавила еще осторожнее - Наемником?
Если уж начал не врать - то не ври до конца. Может, и сработает.
- Я и был наемником.
Ее глаза вспыхнули восторженным торжеством, речь стала стремительной и почти бессвязной:
- Я так и знала! Я сразу поняла, у тебя такое лицо, что ты не мог оказаться просто бродягой и нищим, как говорил этот чертов тупица Нрагон! Ты, правда, совсем не похож на горца, но ведь не только в горах бывают хорошие люди, правда? Ой, прости, что я такое несу, не обращай внимания, просто я так долго ждала, что уже почти перестала верить… Я молилась - молилась всем богам, которых знала. Бабка не очень-то чтила богов, она учила меня ворожить, а молиться не учила, но кое-что я все-таки запомнила. Здесь свои боги, им я тоже молилась. Мне порою казалось, что все это бессмысленно, здесь ведь почти не бывает мужчин, только эта жирная жаба и его мерзкие гости, но я все равно молилась. Каждый день, помногу часов, всем богам, которых только могла вспомнить! Хоть кто-то из них - да должен же был откликнуться, в конце-то концов?!.. Не все же они там у себя напрочь глухие!!! И вот видишь - я оказалась права! Кто-то из них откликнулся на мои молитвы!..
Она запнулась на секунду, перевести дыхание, расплылась в обожающе-восторженной улыбке и добавила торжественно, словно итог подвела:
- И они послали мне тебя! Вот.
Конан опешил от этой страстной речи настолько, что даже сесть толком не смог - так слегка приподнялся на локтях:
- Эй! А я-то тут при чем?
- Как это при чем? Я же о тебе и молилась, разве ты не понял? Вот они мне тебя и послали!
Конан таки сел. Голова кружилась - то ли от ароматического масла в светильнике, то ли от полной бредовости всего происходящего.
- Еще вчера ты меня знать не знала! Как же тогда ты могла обо мне молиться?
Девушка немного смутилась. Но - совсем немного. И ненадолго.
- Ну, я, конечно, не о тебе конкретно молилась… Я просто просила их послать мне честного и храброго наемника.
Она смотрела на Конана и улыбалась, явно довольная и не находящая в своей жуткой логике ни малейших изъянов. Тонкий пальчик уперся Конану в грудь, улыбка стала торжествующей:
- И вот он - ты!
Конан закашлялся, на своем опыте убеждаясь, что некоторыми комплиментами можно подавиться. Отдышаться ему не дали - на живот Конану шлепнулся довольно увесистый позвякивающий узел. Из узла торчали какие-то остренькие побрякушки, царапали кожу. Конан нахмурился. Он уже заранее понял, что именно обнаружит в этом узле, но все-таки протянул руку и разворошил не слишком туго завязанную шелковую тряпку.
Так и есть.
- Я не очень хорошо разбираюсь в рыночных ценах… Но здесь довольно много, думаю, должно хватить.
Конан поднял голову и осмотрел девушку. Особенно внимательно - шею, уши и руки. Ну да. Что и требовалось доказать.
Во время своих хаотичных перемещений по комнате она умудрилась как-то незаметно поснимать с себя все украшения - это именно они теперь побрякивали в узле, царапая конановский живот.
- Я хочу тебя нанять, - сказала девушка просто, - ты же наемник, правда?
- Ты - наемник. Ты работаешь за деньги. Денег у меня нет. Но есть золото. И драгоценности. Это задаток. А если ты выполнишь работу и поможешь мне - то будут и деньги. Много денег. Очень много, в десять раз больше, чем это. Ты ведь согласишься, правда?
Она старалась говорить уверенно, но личико уже снова кривилось неуверенностью и отчаянием. Глупо пытаться блефовать с таким-то личиком - откуда у нищей горской девчонки может найтись столько денег? Она и считать-то умеет в лучшем случае до десяти…
Конан взвесил на ладони завернутые в тряпку украшения. Килограмма на два потянут, купец, похоже, хоть и сволочь, но сволочь щедрая. Во всяком случае - к своей последней жене. Перекупщик заберет себе львиную долю, как у них водится, но все равно останется немало. На пару-тройку месяцев безбедной жизни, если не слишком шиковать… Но, по сравнению с тем, что было обещано юным шахиншахом за возвращение яблони - так, мелочь, разговора не стоящая.
Он уже принял решение. Практически сразу, еще до того, как она начала говорить, как только почувствовал кожей живота острые шпильки сережек или какой другой женской дребедени. Но оглашать свое решение не торопился - пусть девочка поверит, что он, как настоящий серьезный наемник, сначала должен все как следует обдумать и взвесить.
- И что я должен буду сделать?
- За то, что дала тебе я, совсем немного. Просто отправить письмо. В караван-сарае есть хорошая голубиная почта, очень быстрая и точная. Я напишу тебе адрес и дам письмо, ты просто придешь туда и отдашь дежурному свиток, они сами все сделают. А если рискнешь и дождешься ответа - тебе заплатят больше. Просто за то, что ты расскажешь про меня. Намного больше…
Конан еле заметно поморщился. Да что она заладила - намного, намного?! На самом, что ли, деле, совсем не умеет считать?..
- И кто же мне заплатит? - спросил, затягивая узел и опуская его себе под левую руку. Красноречивый такой жест, не отказываюсь, мол, но пока что еще и не соглашаюсь, - Бабка, живущая в пещере?
Он постарался сказать это помягче, боясь, что любая попытка пошутить в данной ситуации будет расценена как презрение и высокомерие. Так и вышло - девочка шутку не приняла, поморщилась досадливо:
- Нет, конечно. Тебе заплатит мой муж.
* * *
А в том, чтобы вести подобные переговоры лежа, оказывается, есть и свои преимущества. Тебе, например, не грозит отбить задницу, не слишком удачно приземлившись ею на пол после подобного ответа.
И ведь не врет, вот что самое ужасное! С таким лицом врать нельзя. Действительно свято верит, что муж хорошо заплатит беглому евнуху из собственного гарема за то, что тот передаст неизвестно кому весточку от его не слишком-то, похоже, верной жены. И как это ей удалось вырасти в горах и даже дожить до своих (сколько ей там?) лет - с этакой-то наивностью? А, может быть, не наивная, а просто больная? Красивая юная дурочка, которую умная бабка-ведьма постаралась поскорее сбыть с рук, пока заезжий купец не разобрался. Впрочем, купцу могло быть и все равно. Зачем красивой жене быть еще и умной? Лишнее это. Так что тут, скорее, наоборот все было - за умственную неполноценность невесты хитрая бабка наверняка содрала с купца пару лишних монет…
Больным лучше не возражать.
- Ага. Я понял. Ты мне поможешь бежать. Я отправлю письмо. Купец мне заплатит.
Кажется, ему не удалось произнести это с достаточно серьезным лицом. Во всяком случае, девушка покосилась как-то странно, в великолепном презрении сморщила хорошенький носик:
- При чем тут эта жирная жаба?! Тебе заплатит мой муж!