2
Размышления мадам Генолье оказались, впрочем, практичными.
В частной клинике доктора Абрамовича, сказала она, побывал недавно один человек. Неважно кто. Сделал интересные фотографии, но, смываясь от охранников, спрятал цифровую камеру за старым гнилым забором. На бегу повесил камеру на какой-то торчащий ржавый гвоздь. А вокруг клиники возводится сейчас новая бетонная стена, так что скоро строители наткнутся на камеру.
– Понимаете?
Я не понимал.
– Брат Харитон поддерживает клинику доктора Абрамовича. Суммы так велики, что я не могу считать их просто благотворительностью.
Я все еще не понимал. Тогда мадам улыбнулась.
– Камеру из сада надо забрать.
Этого я не ожидал, но пришлось ехать.
На заднем сиденье "линкольна" валялась замызганная синяя униформа. Я мимолетно вспомнил о включенной на кухне плите, но за час скороварка вряд ли выкипит. У меня просто не нашлось сил отказать мадам Генолье. Водила мгновенно домчал меня до клиники доктора Абрамовича. В машине я переоделся, и тормознувший рядом мусоросборщик тоже меня успокоил. "Вы легко найдете камеру". Мусоросборщик подъехал к воротам клиники. Металлические створки разошлись. Охранник смерил нас подозрительным взглядом, но пропустил. Поглядывая на часы, я загрузил машину вонючими баками (лебедкой управлял водила), потом отошел за невысокую кирпичную пристройку. Мало ли, захотел человек отлить.
Окна клиники забраны глухими решетками.
Гнилой деревянный забор наклонен к новому – бетонному.
Я уже решил, что мне пошла пруха, но из-за кирпичного здания клиники появились охранники. Может, они уже знали об отлучившемся мусорщике. Шли легко, весело. В такт шагам покачивались на поясах удобные резиновые дубинки. Архиповна рассказывала, что на знаменитой Китайской стене запросто могут разъехаться два автомобиля, но Великую стену строили северные соседи, всегда смертельно боявшиеся желтой опасности, а здесь стену поднимали хозяева клиники, тоже многого боявшиеся. Бетон качественный, высота отменная, а по гребню пущена колючка – маленькими радушными звездочками.
Мадам, мадам, мадам, как холодны ваши ладони…
Охранники посчитали меня просто крысой, нарушителем.
Чтобы короче были муки… Они шли прямо на меня. Чтобы убить наверняка… Они нисколько не торопились. Я отдан в собственные руки… Посмеивались. Как в руки лучшего стрелка… Ну, спросят меня охранники: что я тут делаю? Ну, отвечу: отошел отлить. Ну, спросят: а как попал в сад? Да приехал на мусорке. Если уж совсем достанут, скажу, что хотел добиться встречи с доктором Абрамовичем. К нему ведь без больших денег не попадешь, а у меня приятель подает твердые признаки безумия.
– Эй, придурок!
Что для них мусорщик?
Они выкидывали с территории настоящих профессионалов.
Выкидывали, например, известного журналиста из газеты "Век". Сломали журналисту очки, два ребра и одну руку. Выкидывали столичного телевизионщика, утверждавшего, что видел в окне клиники человека, похожего на московского мэра. Выкидывали местного пройдоху, пытавшегося потом судиться с клиникой. Короче, вопли, скандалы. Но меня они выкинули молча, как бы даже с презрением. Не задали ни одного вопроса.
Глава II. Обдолбанный буратино
3
В городском парке (он примыкал к территории клиники) я сбросил форму мусорщика и почистил брюки. Камеру (в случае успеха) должен был получить Роальд. Поднявшись в кафе "Цветик-семицветик", попросил кружку пива и вынул мобильник. Роальд откликнулся сразу.
"Уже выкинули?"
"А ты думал!"
"Ты где?"
"Цветик-семицветик".
"Хорошее местечко".
"Забери меня. Я в тапочках".
"А куда ты в таком виде?"
"Домой, понятно".
"Домой тебе нельзя".
"Это почему?"
"Там пожарники и милиция".
"О, черт! Тем более!" – Я был взбешен.
"А зачем печь оставил включенной? Вечно у тебя грязные полотенца на кухне валяются, тряпки. Не надо тебе сейчас дома светиться. Милиция считает, что ты уже уехал из города. Ей подсказали. Неважно кто. Спокойно работай, как договорились, и не думай о пожаре. Квартиру мы восстановим. За счет фирмы".
"А мебель? Книги?"
"Про мебель не говори, ее давно нужно было сжечь. И про книги не надо. Напишешь новые".
"Привези хотя бы башмаки".
Но Роальд повесил трубку, и я позвонил Левшину.
"Знаешь кафешку в парке?"
"Цветик-семицветик?"
"Ага. Прихвати какие-нибудь башмаки, только не стоптанные".
Наплыва посетителей в кафешке не наблюдалось, только напротив устроились за столиком два поддатых типа. Поглядывали с интересом, будто чувствовали, что денег у меня нет.
– Еду и выпивку для банды подлецов! – вспомнил я.
– Вы не один будете? – удивился хозяин, а типы переглянулись.
– И ящик включите.
– Что-нибудь такое?
– Нет, конфессиальный канал.
Хозяин посмотрел на меня с уважением. Видно, принял за новообращенного. Тогда вполне объяснимы домашние тапочки и общий мой затрапезный вид. Типы за соседним столиком тоже наконец посмотрели на меня не как на ублюдка.
Экран медленно осветился.
Выпяченные губы, пронзительные глаза.
Усики как черная бабочка, смиренно сложившая крылышки.
"Неизвестные разумные силы Космоса". Я думал, что брат Харитон сам все это сочинил, но оказалось – нет. Еще в прошлом веке некий умный человек разработал доступную концепцию всеобщих мировых взаимосвязей. Познав ее, даже даун может разумно распорядиться жизнью. Не только своей, надо полагать. "На сегодня, – прозрачно намекнул с экрана брат Харитон, – я практически единственный пользователь Мирового информационного банка".
Знакомая песня. Сейчас заявит, что умеет все.
Неизвестные разумные силы, неисчерпаемая космическая энергия.
Сейчас он заявит, конечно, что мы со всех сторон окружены всеми этими силами, только друг с другом не умеем ладить.
Но брат Харитон на мелочи не разменивался.
Он не одну душу спасал, а сразу все человечество.
Далеко на севере он наткнулся на волшебное дерево.
Большая лиственница раскинулась над тайгой. Как живая антенна щедро принимает целительную энергию Космоса. Под корнями звенит прозрачный ключ, над водой склоняются звери. Волк и зайчонок, лось и медведь, бурундук и сова, дикие лесные люди, гадюки – все одинаково пользуются мировой благостью. Брат Харитон, благодаря волшебному дереву, сам установил прямую связь с неизвестными разумными силами Космоса. До указанных событий он вел интересную, но чисто обывательскую жизнь: дружил с чужими женами, обирал обитателей тайги. Большая лиственница открыла ему глаза и открыла необычайные возможности. Он, например, в первый же год утроил и без того солидное состояние, научился избавляться от простуды, изгнал тараканов из квартиры. У всех в доме тараканы, а у него нет. Запросто расшифровал все арканы Таро и гектограммы Конфуция. Наконец, основал психоэзотерический центр "Жарки".
"Неустанно ищу людей с талантами. Если мановением руки вы можете вызывать дождь, или двигаете взглядом предметы, или умеете продержаться под водой более трех минут, вы – мой! Добро пожаловать в "Жарки". Мы учим добиваться совершенства, мы учим развивать таланты. Главное, не комплексовать. Если с первой попытки с неба вместо дождя на вас обрушатся многочисленные лягушки, ничего страшного".
Рядом с братом Харитоном появилась гостья программы – растерянная, заплаканная женщина, серенькая, как из секонд-хенда. "Вот вы говорите, брат Харитон, что сущность Вселенной – человек, – плаксиво и быстро произнесла она. – Вот вы говорите, брат Харитон, что на человека надо молиться. А я так думаю, что это неправда. Тварь этот ваш человек!"
"Приходишь сюда вся никакая, – рассердился брат Харитон, – и засоряешь эфир пустыми звуками. В жизни все кипит, плавится, рвется к совершенству, растет, а ты куксишься, как микроб".
Сравнение с микробом Машу (так звали женщину) сильно расстроило.
"Я из Искитима, – пустила она слезу. – У нас там мало работы, зато много пьют. Хоть бы он сдох, этот гад, эта ваша сущность Вселенной! Хоть бы Господь отшиб ему последние мозги!"
"Ты о муже?"
"О нем. О гаде".
"Чувствую, чувствую, – понимающе покачал головой Святой. – Но тебе повезло. У тебя теперь есть "Жарки". У тебя теперь есть я – брат Харитон. Гони гада и приходи к нам. Нельзя продолжать такое бедное и опасное существование. Гад может поднять на тебя руку, изнасиловать твою подругу. Или уже изнасиловал?"
Щеки брата Харитона порозовели.
Оказывается, он тоже утвердился в новой вере не сразу.
Окончательно утвердиться помогла ему некая лесная дева.
Она одна на свете такая. Умывается росой, чиста помыслами. Страшной, немыслимой красоты дева живет в тайге, сигает нагишом через кусты, нипочем ей гнус, холод, острая осока по берегам. Медведь пройдет, похотливо прищурится, а для нее это всё – семечки.
"Я тоже хочу жить свободно, – призналась заплаканная Маша. – Сидела бы сейчас на веточке и грызла орешки".
Она так себе это представляла.
"Да как ты такая полезешь на веточку? – тихонько увещевал брат Харитон. – В этой одежде, мускулы слабые, разум мал. Давай приходи в "Жарки". Там тебя научат осознанности".
"А эта ваша лесная дева?"
"Ей ничего такого не надо".
"Ну вот. А мне это непонятно, – призналась заплаканная Маша. – Вы с нею часто переговариваетесь? У нее есть мобильник?"
Усики под носом брата Харитона сердито дрогнули.
Лесная дева – чистый свет, объяснил он. У нее не может быть мобильника.
Лесная дева – чистое дитя энергии. Осознанность ее так высока, что даже разума ей не надо. Хватает обыкновенного понимания вещей.
"А сколько ей лет?"
"А сколько лет мудрости?"
"Я не знаю, – растерялась Маша. – Я думала, что мудрыми бывают только бабки-пердуньи".
"Вот я и говорю: приходи в "Жарки", Маша, – сердечно увещевал брат Харитон. – Научим тебя нырять в собственное подсознание".
"А в "Жарках" хорошо?"
"Там по-разному, – из какой-то высшей осторожности ничего лишнего брат Харитон не обещал. – Научим тебя проходить сложные лабиринты. Ты знаешь, что подсознание человека это, в сущности, совокупное сознание всех клеток организма?"
Нет, этого Маша не знала.
"А ты знаешь, что совокупным сознанием клеток любого организма можно управлять?"
Нет, Маша и этого не знала.
Зато спросила: "А я смогу устроиться на работу?"
"С такой высокой осознанностью можно и не работать".
Вот сидела перед братом Харитоном простушка из заштатного безработного городка, у нее пьяница-муж, детей кормить нечем, а он ей заливал прямо в заплаканные глаза. Держал прямую связь с неизвестными разумными силами Космоса, умел нырять в собственное подсознание и управлять совокупностью всех клеток человеческого организма, то есть запросто мог помочь Маше, а отделывался неопределенными обещаниями.
"У нас в "Жарках" ты научишься увеличивать или уменьшать рост, снижать вес своего тела, исправлять дефекты зрения и слуха, выращивать новые зубы".
"А жить бесконечно я научусь?"
"Тебе что, трехсот лет мало?"
"А разве я проживу столько?"
"Если нарастишь новые зубы".
"А мой гад? Как с ним? Неужто совсем его бросить?"
"Сперва приходи в центр "Жарки". – Брат Харитон, как змей, покачал перед Машиными глазами длинной кистью. – Человек может все. Он неотъемлемая часть окружающего мира. Надо только научиться улавливать скрытую энергию Космоса".
Здорово, прикинул я. Оказывается, если научиться улавливать скрытую энергию Космоса, то все можно делать, даже не вставая с кресла. Сидишь себе, потягиваешь пиво, а охранники из частной клиники Абрамовича сами с уважением приносят тебе оставленную в саду цифровую камеру. А преступники сами занимают очередь в прокуратуру. Ссорятся из-за права первым выступить в суде. Надо сказать, что брат Харитон заинтересовал меня, но тут не ко времени задергался, запищал в кармане мобильник.
"Ты работаешь?" – спросила Архиповна.
"Отдыхаю", – ответил я. Типы за соседним столиком сразу на меня уставились.
"А я никак не могу уснуть. – Архиповна явно ждала какого-то очень нужного ей вопроса. – Ну никак не могу уснуть, Кручинин! Вся извертелась прямо. Ну чего молчишь? Спроси, почему я никак не могу уснуть".
"А почему не можешь уснуть?" – послушно спросил я.
"Да потому, что ты далеко…" – произнесла Архиповна так сексуально, что я сразу возненавидел Китай (куда Архиповну отправили в командировку) за его такую ужасную отдаленность. В постели под роскошным китайским балдахином она сейчас лежала. Нагие раздвоивши груди. Я вдруг подло заменил это видение на видение мадам Генолье.
"Вернусь, поженимся".
4
– Смотри, Серёга, – вздохнул тип за соседним столиком. – Полный абсурд. Подливаешь водочку в пиво, специально, чтобы забыть про гидру-жену, а приползешь домой, их там уже две.
Они встали.
– А платить? – осведомился хозяин.
Оба почему-то кивнули в мою сторону.
– А у него есть деньги?
– Сам разберись, отец.
– Я сейчас милицию вызову.
– Не надо милицию, – сказал я, увидев поднимающегося в кафе Левшина. – Пусть валят отсюда. – Скандала мне только не хватало. – Я заплачу.
Типы ухмыльнулись. Они все вычислили верно. Человек в домашних тапочках не может быть сильно упертым. К тому же Левшин хотя и походил на только что поправившегося рахита, был в прекрасном темном костюме. Зеленый галстук, черные носки – все подобрано к седеющей бороде. Кристы и форамены через каждое слово, хотя остеология никогда не являлась для Левшина определяющим предметом. В кабинете Левшина я обычно чувствовал себя как в музее. Гипсовые отпечатки следов снежного человека. Артефакты со всех углов страны. Препараты мумифицированных мышц, похожие на копченую медвежатину. "Плохой был человек?" – спросил я, впервые увидев эти копченые мышцы. "Да уж! Не зря его гены по-всякому пытались вывести из живой цепочки!" Левшин бывал в разных краях. Дружил с этнографом Поршневым. Часто рассказывал, как с его знаменитого учителя профессора Николая Николаевича Рыбникова снежный человек сорвал шапку. Случилось это давно, еще до Второй мировой войны. В далекой Монголии Рыбников искал каких-то песчаных жуков, вовремя не вернулся на базу, заночевал у погонщиков скота. Ночью залаяли собаки, раздался свист. Рыбников выглянул из юрты и увидел что-то мохнатое. "Чикемби? Кто ты?" – крикнул он по-монгольски, но что-то мохнатое сорвало с него шапку и убежало.
– Много выпил? – тревожно спросил Левшин.
Странное дело. Я появился в кафе в самом непотребном виде, и меня никто ни о чем таком не спрашивал, а вот благородному Левшину сразу захотелось задать именно такой вопрос.
– Слыхал про лесную деву? – сразу спросил я.
Левшин, конечно, слыхал. И даже не просто слыхал.
Он сразу вывел разговор на своего любимого учителя.
Поистине необыкновенный был человек этот Николай Николаевич Рыбников. В юности занимался циклами развития тлей и хермесов, сделал в этом деле колоссальные успехи, издал два учебника – по энтомологии и зоологии, между делом перевел даже несколько глав из "Фауста". Прекрасно, кстати, перевел.
Что можешь ты пообещать, бедняга?
Дашь золото, которое, как ртуть,
меж пальцев растекается; зазнобу,
которая, упав тебе на грудь,
уж норовит к другому ушмыгнуть;
да талью карт, с которой, как ни пробуй,
игра вничью и выигрыш не в счет?
А в конце тридцатых (теперь уже прошлого века) молодой профессор МГУ Н. Н. Рыбников был командирован Академией наук в Абхазию. Однажды из-за новых ранее неизвестных видов жука-древосека он задержался на ночь в некоем глухом селении, где местный кузнец Ачба познакомил его с дикой лесной бабой. Два пьяных грузина поймали лесную бабу и за обычную пустую двадцатилитровую бутыль отдали местному кузнецу. Что им с лесной валандаться? Правда, перед появлением профессора лесная сорвалась с цепи и умчалась в лес, и теперь кузнец сильно горевал. У него на лесную были свои планы. Угощая гостя молодым вином, все спрашивал, всплескивая сильными закопченными руками: да есть ли на свете такая сила, которая может заставить лесную вернуться?
Профессор уверенно ответил: "Есть!"
И посоветовал Ачбе на ночь вывесить в кустах свои потные штаны.
Кузнец так и сделал. И получил потерянное обратно. К великой, кстати, радости для профессора Рыбников. Он наконец сам увидел лесную. Кожа у нее оказалась серая. Волосы покрывали все тело, особенно ниже пояса, а на голове стояли папахой. Когда кузнец чесал ей большую ступню, лесная улыбалась круглым волосатым лицом. Пацанов, дразнивших ее, отгоняла камнями. Полюбила сидеть на невысоком деревянном крылечке. Ачба, напиваясь, бил дикую, так сильно привык к ней. Всё казалось ему, что, бегая голой по лесу, изменяла она ему со всем окрестным зверьем. Приходили односельчане, мудро мирили неукротимую пару, угощали вином лесную. Которая, упав тебе на грудь, уж норовит к другому ушмыгнуть. Когда лесная родила, никто не удивился. Гамас, так назвали ребенка, в тридцать седьмом году все еще не говорил. Основание черепа круглое, затылок плоский. Местный молодой чекист так и говорил: удобный затылок. Этот чекист всех и повязал. Сперва кузнеца – за его неустанные похвальбы, что вот он в мире живет со всем живым. Потом лесную – за нежелание разговаривать. Потом ребенка Гамаса. Этого – за перспективу. Мало ли что могло из него получиться. По виду уже троцкист. Заодно взяли молодого профессора Рыбникова. Из своей непомерно затянувшейся командировки он вернулся только через двадцать лет. Со стороны севера.
Левшин заказал еще по рюмочке, а я, поджимая ноги в тапочках, раздумывал, можно ли напроситься к нему на ночевку. Получалось, что нельзя. Он чужих людей в доме не терпел, найдет предлог отвертеться. Просто пить всю ночь? А как буду выглядеть утром? А если в милицию попаду? Несколько часов назад я был обыкновенным свободным человеком в свободном мире, а сейчас ничего у меня не было, кроме мобильника и тапочек. Ах да! Еще прядка волос, завернутая в бумажку.
Ее я и выложил перед Левшиным.
– Что тебя интересует? – сразу оживился он. – Пол? Возраст? Причина смерти?
– А он что, этот человек умер?
– Какой человек?
– Ну не знаю… Этот…
И тут произошло чудо.
Позвонила одна моя знакомая.
Звать Маришка. У нее кудрявый голосок. Играет в ТЮЗе наивных школьниц, мечтает о постоянном богатом друге. Вся такая внезапная. Даже не знаю, почему вспомнила про меня. Может, услышала, что Архиповна уехала в командировку в Китай. Сразу спросила: "Кручинин, вы мне, наверное, изменяете?" – "Да ну, – так же сразу ответил я. – Просто у меня активная жизненная позиция". – "Ты смешной, пупсик, – обрадовалась Маришка. Она там занималась размножением каких-то документов. Не знаю каких, но процесс размножения документов навел ее на определенные мысли. – Кручинин, хотите к вам сейчас загляну?" – "Да ну, таскаться по всему городу! Я лучше сам загляну".
На этом и порешили.