Ничего себе дела, да? Приходит Светка на вечеринку, а там в толпе народа этот симпатичный парень. "Привет от Анны! – говорит Светка. – Знаешь, как с ней классно в постели?" А потом делится с Анной шоколадками.
– Истинная игра определенных сил.
Это опять подсказал Святой, и мужики угрюмо засопели.
Ну да, определенные силы, но никто из мужиков не предполагал, что Анна и Светка такие сучки. Да еще Евсеич добавил насчет тендера. Дескать, приходят девки на вечеринку, а там в толпе народа тот симпатичный парень. Анна пробивается к нему и шепчет, как с ней классно в постели, а Светка с другой стороны подсказывает, сколько шоколадок им хотелось бы получить.
Старичок на паучьих ножках вернулся в зал.
Какие-то неясные события происходили вокруг Святого.
Изредка он подавал короткие реплики, но это не было вмешательством в беседу Евсеича. Просто брат Харитон расставлял акценты. Вот как торжествуют определенные силы, если им не организовать отпор! Евсеич всяко Святому поддакивал. Анна еще только собирается на вечеринку, а шустрая Светка уже занимается пресс-релизом – активно распространяет в клубе слухи о том, как с Анной классно в постели.
Ну, чем не выполнение чужих программ?
К брату Харитону (краем глаза) в этот момент подсел еще один старичок – сухонький, маленький, лицо с ладошку, а сзади наклонился другой – с руками огромными, как рукавицы. "Сезонная распродажа? А это, Анна, ты приходишь на вечеринку, а там в толпе народу целая куча симпатичных парней. Доводишь до них, что сегодня переспать с тобой стоит пять шоколадок и три бутылки шампанского. Понятно, что надеешься переспать с самым симпатичным и щедрым, а к концу вечеринки надираешься в ноль и оказываешься в постели с каким-то уродом".
Святой, услышав такое (краем глаза), наклонил голову.
Мужик с большими руками что-то буркнул, но остался на месте.
Вместо него выскользнул из клуба все тот же старичок на кривых ножках.
Никогда бы я не поверил, что замшелых мужиков можно так долго держать в душном клубе вопросами и ответами. Но про "крышу" Евсеич растолковал доступно. "Вот ты, Анна, приходишь на вечеринку. Симпатичных парней там хоть пруд пруди, но наглых девиц еще больше. Могли бы сразу тебя отделать, правда? Только зачем? За косу оттаскивают тебя к порогу и говорят: ладно, Анна, веселись, мы согласны на тридцать процентов от всех заработанных шоколадок и, соответственно, на сорок процентов от шампанского. Иначе… Сама понимаешь…" Мужики покуривали, косились в сторону Святого. Какие-то волны исходили от него, заставляли девок краснеть, мужиков нервничать.
– А работа с регионами?
– А это когда ты приходишь на вечеринку, а тебя никто не хочет. Одни кричат – дорого, другие кричат, что с тобой в постели не так уж и классно, а третьи вообще не долечились с прошлого раза. Тогда ты спокойненько отступаешь. Есть ведь другой клуб. Уж там-то тебя завалят подарками.
– А креативный подход?
– На вечеринке сама подваливаешь к симпатичному парню. "Слышь! Ты прикинь, что мне снится в последнее время! Будто лежу на шелковых простынях, все умею, а учить некого. Хочешь брать у меня уроки?"
– А протекционизм?
Девки так и нападали на Евсеича.
– Ну, приходишь ты, Анна, на вечеринку, а там уже знают, что с тобой классно в постели. Но тому, кто угостит тебя швейцарским шоколадом и французским шампанским, ты дашь только один раз, а тому, у кого найдется "Советское шампанское" и плитка "Алёнки", – два.
Теперь обалдели девки.
Они не догадывались о таких раскладах.
– Акционерное общество? – гнул свое Евсеич. – А чего сложного? Берешь у Светки платье и немного косметики, а потом отдаешь ей каждую вторую заработанную тобой шоколадку.
В зал (краем глаза) вернулся старичок на паучьих ногах.
– Это кто? – шепотом спросил я мужика, сопящего рядом.
– Это-то?
– Ну да.
– Это-то Иван.
– А какой это Иван?
– Это-то Иван Зоболев.
– А чего он туда-сюда?
– Этот-то? Да Кума ищет.
– У него кум есть?
– У этого-то?
– Ага.
– У этого-то кума нет.
– А чего ищет?
– А чего ж ему не искать?
Сказал и отодвинулся. А я вспомнил: там все дикое.
Дикий медведь, дикий волк, дикая лиса, а с ними дикие люди.
– Захват новых рынков? – звенел с низенькой сцены веселый раскованный голосок Евсеича. – А это, Анна, когда все симпатичные парни знают, что с тобой классно в постели, а ты еще подпускаешь слух, что готовишь здорово.
– Спланированная утечка информации? Ну, приходишь ты, Анна, на вечеринку, а там симпатичные парни интересуются, правда ли, что с тобой классно в постели. По рожам видно, что все всё прекрасно знают, но ты держишься гордо, на все вопросы отвечаешь: "Без комментариев". А в это время Светка в буфете рассказывает, сколько ты обычно берешь шоколадок и шампанского.
Мужики, понятно, переглядывались. Присутствие Святого заставляло их прислушиваться.
– Неверный выбор целевой группы? Ну, приходишь ты, Анна, на вечеринку и шепчешь тому симпатичному парню: "Идем со мной! Ну, пошли!" А он мнется. А он морду в сторону. А он никак. И вообще, дескать, он интересуется только мальчиками.
Мужики сдержанно загалдели. Может, хотели вспомнить, кто долгим зимним вечером придумал такой вопрос. Но Анна не позволила разгореться страстям. Выкрикнула:
– Давай про отмывание капитала.
Евсеич и теперь уверенно щелкнул замками желтого портфеля.
– Ну, это, Анна, на той вечеринке ты даешь всем симпатичным парням, но исключительно за чудесное "Советское шампанское" и отечественные шоколадки. А Светка потом приносит все заработанное к тебе домой, и вы в компании с мужьями выпиваете и закусываете.
10
Ленивые дни. Душные. Комариные.
Евсеич расхваливал товар, мужики покуривали в ладонь, одергивали баб, переглядывались. Местный татарин с черной шевелюрой, раскинувшейся над его головой как зонтик, пытался что-то опротестовывать, его не слушали. Матросы теплохода, поругиваясь, катали бочки с моченой брусникой, приказчики оттирали запачканные смолой руки. Вдоль берега тянулся мелкий тальник, за ним зубчатой стеной – сизые ели. Ветерок, заплутавшись в протоках, задирал воду, как подол, гнал рябь.
Меня впервые пригласили на обед к брату Харитону.
Месяц он меня не замечал, и вдруг – обед. Думаю, что это Евелина придумала.
Почему-то я ждал от Святого страстей, наставлений, укоризны, но он был погружен в размышления. Даже черная бабочка усов замерла. Невнимательно цеплял отдельный сопливый гриб, ловил ложечкой моченую бруснику. В глазах – серый пепел, как в перегоревшем костре. От Евелины я знал, что в юности Харитон Пестов увлекался поэзией, издал две книжки, подумывал о Союзе писателей. Но в одну морозную ночь, находясь в чужом городе на творческом семинаре, в промерзшем гостиничном окне увидел зимнее звездное небо.
Как по сердцу ударило: не так живу!
Что на столе? Бездарные рукописи, недопитая бутылка.
Коля Калесник, прозаик, приятель по ремеслу, бормотал невнятно. Где гниет седеющая ива… где был и нынче высох ручеек… девочка на краю обрыва… плачет, свивая венок… Губы обслюнявлены, закуска закончилась. Звезды в ночи помаргивают, изливают бездну энергии. Не одни мы! Но как дозваться?
Даже Коля почувствовал важность момента.
– Может, вызовем, – спросил, – проституток?
Подчиняясь нахлынувшей на него угарной волне, Харитон ухватил первую попавшую под руку рукопись, разорвал вчетверо, обрывки запустил под потолок. Чужие ничтожные мысли, чужие ничтожные слова, навязанные определенными силами. Термин неожиданно всплыл в сознании. Раньше Харитон так никогда не думал. На фоне разрисованного морозом окна происходящее показалось ему значительным. Морозные кристаллы складывались на оконном стекле в какое-то волшебное дерево, колючее, покрытое шишечками, мерцающей кристаллической хвоей. Это святая… Или безумная… Еще одна рукопись полетела в потолок. Спасти, спасти… Люстра сквозь обрывки летящих бумаг светилась, как сквозь метель.
"Ой, а что мы скажем на семинаре?" – спохватился Коля.
Харитон не ответил. Ответ не имел значения. Они просто спустились в холл.
Ночной дежурный прекрасно понимал страсти, колеблющие вечно мыслящий тростник. Искомые девицы появились. Их было две. Наглые, маленькие, как овечки. Продрогшие, кинулись к Харитону и Коле, стали прятать озябшие руки под их одеждами, жаловаться на сибирские холода. Девушки без образования ищут работу по специальности. Дежурный смотрел завистливо.
"Пластиковые мешки у вас есть?" – спросил Харитон.
"Для покойников?" – В тот счастливый год в продаже было все.
Девицы переглянулись. Поблеивая, как овечки, поволокли мешки в номер.
Там их поразил толстый ровный слой драной бумаги на полу. Решили, что завалят их сейчас на эти бумажные сугробы, заставят шуршать непристойно. Но Харитон и Коля, ничего не объясняя, кинулись набивать бумагами пластиковые мешки. Девицы охотно помогали. Готовы были и на мешках, но Харитон выпроводил их на мороз. Дежурный просто обалдел, когда увидел проституток с пластиковыми мешками на плечах. "Это что же тут такое делается?" Пришлось сунуть ему зеленую купюру. Через минуту девицы вернулись в номер. Одежду сбросили еще в коридоре, чтобы не бегать к мусорным ящикам.
Не подходи к обрыву, к краю… Хочешь убить меня, хочешь любить?..
Загнав девиц в постель, Харитон бросил им бутылку коньяка, а сам по-турецки устроился на диване, уставился в волшебно переливающееся мерзлое стекло. Коля немного задержался в холле, отпаивал коньяком сомлевшего от непонимания дежурного. Кристаллическое дерево на оконном стекле все росло и росло. Оно искрилось, переливалось всеми цветами радуги. Вот она – чистая энергия, способная противостоять определенным силам. Свет звезд вымывает из нашего сознания чужие программы. Впервые мировые пространства показались Харитону вполне преодолимыми, надо только найти настоящее волшебное дерево, принимающее энергию из Космоса. Оно должно, как исполинская антенна, возвышаться над тайгой…
11
Евсеич благостно жмурился.
Прекрасный обед. Понятный круг людей.
Семь уголовных управлений семи российских городов яростно спорили из-за Евсеича, как когда-то древние греки из-за Гомера, но все это сейчас было далеко. Похрустывая, заедал коньяк свежими огурцами. Отсутствие вкуса никак не сказывалось на аппетите Евсеича.
– Кума найдем, – пообещал, – с него сдеру должок.
– А кто этот кум? – спросил я, косясь на брата Харитона.
– О! Дарвинист, – обрадовался Евсеич. – Победитель в борьбе за существование.
Оказывается, Кум (именно так нужно произносить, с большой буквы) вырос в этой же деревеньке. В начале тридцатых прошлого века, когда в тайге разбили первый лагпункт, был мальчишкой. Рос лагпункт, рос мальчишка. Голова продолговатая, как еловая шишка, с огромным лбом, а личико совсем небольшое. Охотно занялся новым в тайге промыслом – отстрелом беглых зеков. "Опыта в этом деле у вас нет, конечно, – выступил перед местными охотниками начальник лагпункта майор Заур-Дагир, тигр по национальности. – Но если попадаете белке в глаз, значит, в глаз врагу народа тоже попадете".
А как не попасть! За каждого подстреленного на руки 215 рублей!
Твердых. Сталинских. Жалеть-то кого? ("Аха"). Один – бывший петлюровец с Украины, другой – вредитель с ленинградского завода, третий – на первый взгляд, совсем простой косторез, а пытался продать Чукотку американцам. ("Аха"). Были редкие мастера русского позолотного дела – их доставили из-под Москвы. Шахтеры, плотники, столяры. Инженеры, учителя, колхозники. Кулаки, подкулачники, шантрапа. Ясный хрен, всё это ярилось, стонало, выплескивалось в слухах. ("Аха"). Война еще не началась, а японцы (по слухам) уже захватили Дальний Восток, немцы вошли в Москву, Сталин застрелился в Куйбышеве, страной руководят Ворошилов и Берия. Самых злостных болтунов майор голыми сажал на скамью посреди лагпункта. Ноги до земли не достают, попытка хлопнуть комара считается побегом. За три часа гнус высасывал человека насухо.
А через много лет именно Кум явился к Антону со старичками: "Вот спалить бы Большую лиственницу".
"А чем она вас достала?"
"Да молодежь всё к ней ладится. Дойти до дерева ну никак нельзя, а они стремятся. Считают, что приложишь руку к коре и всё, ничем больше заниматься не надо, такой дает ум".
"А чего же у вас так мало умных?" – удивился Антон.
"А до этого дерева дойти непросто. Болотная бабка воду мутит".
"Какая еще такая бабка?"
"Болотная. Вся в шерсти. Под Большой лиственницей всякие звери и всякие лесные люди общаются, а она этого не любит. Недавно нашли молодого охотника в Мертвой пади. Понятно, шел к дереву, а Болотная бабка голову ему заморочила. Лежит в клюкве, как в кровавой испарине, и лицо такое, будто умер с тоски. Тоска – она ведь ломает почище ревматизма".
"А как же нам добраться?"
"Чтобы дойти до Большой лиственницы – надо духу в осиянности быть. Это не каждому дано. – Старики переминались, покряхтывали. – Вот осиянности у нас никак не наблюдается. Спалить бы то дерево. Применить высшую меру социальной защиты".
Уговорили. Ушли в тайгу: Кум – проводником, с ним Антон и Харитон.
Взяли с собою пиропатроны. Не пилой же двуручной бороться с загадочным деревом. Решили, рванем от души, напугаем Болотную, лесных разгоним. Если когда-то, говорят, зеки сюда доходили, то и мы дойдем. Пройденный путь Антон отмечал вешками. Дарвинисту это не нравилось. Топал большой ступней. "Только дорогу подсказываешь Болотной".
Ушли и нет никого.
И целых девять дней не было.
Потом из утреннего тумана вышел оборванный Харитон.
Молча оттолкнул лодку от берега, погреб к сонному теплоходу. Еще из лодки стал орать: "Снимайтесь с якоря!" – "А хозяин где?" – спросили с борта. "Теперь я хозяин! Снимайтесь! Нет Антона!" Так поняли, что Харитон только и остался в живых.
Но неделю спустя (теплоход ушел), прихрамывая, выбрался из тайги Кум.
"Где Антон?" – кинулись к нему. А он поморщил огромный лоб, переступил короткими ногами со ступни на ступню:
"Болотная бабка утопила".
"И Харитона утопила?"
"И его".
Не поверили: "Зачем врешь? Уплыл Харитон! Сами видели!"
"Ну, значит, его не утопила, – мрачно согласился Кум. – Вернется".
И оказался прав. Потеряв партнера, Харитон стал приплывать каждый год.
Но теперь он приплывал уже как брат Харитон. Евелина с печалью ("Аха"), а Евсеич с гордостью посматривали на Святого. А он вдруг начал бледнеть. Шептал невнятно: "Отцы ваши ели сахар, а зубы у вас сыплются".
Предупреждая меня, Евелина прижала пальчик к губам.
Длинные руки Святого пришли в движение. "Отцы ваши ели сахар…"
Сбив со стола рюмку ("Аха"), брат Харитон как во сне ("…а зубы у вас…") потянулся к замершей Евелине. Пробежал пальцами по длинному ряду перламутровых пуговичек ("…сыплются…"), как по пуговичкам гармоники. А Евелина не отпрянула. Опустила веки, вся подалась навстречу. Перламутровые пуговички покатились по ковру, из распахнувшегося шелка выкатились смуглые груди – в жадные ладони совсем ослепшего брата Харитона. "Левую ногу тебе прострелят…" Глаза у него выцвели, казались слепыми. "Пулей?" – закатила такие же сумасшедшие глаза Евелина. "Пулей… Терпи… Хромоножкой станешь…"
Глава IV. Фиалка для Кума
12
Легкий туман поплыл над протокой.
Какой-то человек присел рядом со мной на бревнышке.
Спросил: "Ты чей?"
"Я с теплохода".
"А я врач. Справки-то всем нужны".
"Какие справки?"
"Подтверждающие".
"Что подтверждающие?"
Он негромко пояснил: "Испуг".
И увидел, что я все равно не понимаю.
"Ну, охотник прицелится в белку, а лесная дева вдруг как выскочит, как ухнет. Обязательно обделаешься с испугу. В другой раз уснешь у костерка, а Болотная бабка на тебя мокрой травы навалит, ряски. Недавно татарин на мельнице видел лесную. Голышом, мохнатая. Выскочил в деревню почернелый, волосы над головой как зонтик. У лесной, говорит, морда тарелкой. Медная. И волосы по часовой стрелке завернуты. Когтями по паркету тук-тук".
"Какой же паркет на мельнице?"
"Ну, это я так, к слову, – признался врач. – Но такую вот пусти на паркет, она точно стучала бы. Я в справках честно и прямо пишу: "Освобожден от всех видов работ. Даже от подконвойных. Основание: болезненные последствия встречи с Болотной бабкой".
"И Антону давали такую?"
"Ну, вон ты кого вспомнил… Нет, Антону я ничего не давал… Я человек тихий, выращиваю свиней, как все. Выделяться не хочу, свиньи у меня чистенькие. Звери, они сами по себе бедные. У них никаких вещей нет".