Меня никто не побеспокоил, и на смотр в Москву нас отпустили. Единственное, что сделал Машеров, о чем я узнал уже позже, это направил с лауреатами, помимо приставленного к нам работника ЦК комсомола, одного из лейтенантов минского КГБ. Представилась она нам работником областного отдела культуры и опекала ненавязчиво, в отличие от комсомольского вожака. Выехали на поезде за три дня до начала смотра. Я захотел ближе познакомиться с остальными, но ехавшие с нами две девчонки и парень держались настороженно, поэтому я их оставил в покое. Ехали в двух купе: в одном все женщины, в другом я с остальными мужчинами нашей делегации. Одно место у нас было свободным до самой Москвы. Поселили нас в гостинице "Юность" и весь следующий день возили по экскурсиям, включив в программу посещение Мавзолея. Первого места мы не получили, не получили даже второго. Нам бурно аплодировали, но места давали не за песню, а за номер в целом, а по исполнению мы до занявших первые места не дотягивали.
- Третье место это тоже не дырка от бублика, - сказал я Люсе. - А вообще, с этими конкурсами нужно заканчивать. Выехали на ворованной песне и твоем голосе. Мне уже большая известность не нужна, поэтому будем кое-что петь время от времени у Самохина, и все. Это будет честнее.
После нашего возвращения у отдела культуры на ближайшие дни были запланированы какие-то встречи, но мы от всего отказались.
- Имейте совесть! - сказал я возмущенным такой неблагодарностью работникам отдела. - Мы и так уже пропустили столько учебных дней! В конце марта будут каникулы, тогда можно будет куда-нибудь съездить, да и то только один раз. А пока к вам огромная просьба отправить нас домой. Не обязательно на "Волге", мы согласны даже на газик.
- Сильно разочарованы? - спросил я Валентина, который вышел с нами распорядиться насчет машины.
- Есть немного, - ответил он. - А вы, я смотрю, совсем не расстраиваетесь?
- Я не настолько высокого мнения о своем голосе, - сказал я. - Те, кто заняли первое и второе места, были во всем лучше нас. За что же обижаться? А вот ваши ребята на нас обиделись. Скажи им, что мы устали и просто хотим отдохнуть, да еще пропустили неделю занятий. Мне стыдно за грубость, я извиняюсь, и все такое, но если бы я там шаркал ножкой, они бы нас еще два часа уламывали.
На этот раз домой нас вез Сергей.
- Здравствуйте, Сергей Александрович! - радостно поздоровался я. - Выздоровела жена?
- Умерла, - ответил он и больше до самого городка не произнес ни слова.
Приехали мы в среду семнадцатого марта около часа дня. Подождав, пока закончатся уроки, я оделся и вышел встречать ребят из школы. Как обычно, Сергей с Игорем шли вместе.
- Привет! - поздоровался я с ними. - Сергей, дай на пару часов тетради! И надо узнать, что вам задали на завтра.
- Привет! - отозвался он. - Поздравляю! Пойдем к нам домой, половина тетрадей там.
- Здравствуй! - поздоровался Игорь. - Когда приехали?
- Пару часов назад, - ответил я. - Пошли быстрее, мне наверняка много переписывать, а тебе еще самому делать уроки.
Остаток вечера я делал письменные задания и просматривал учебники за все пропущенное время. Память памятью, но сделать это было нелишним. Люсе сейчас было труднее, но тут я ей ничем помочь не мог. Ничего, за пару дней все догонит, а завтра нас все равно никто спрашивать не будет.
Утром я чуть не поругался с директором, который непременно хотел устроить нам торжественную встречу. Хорошо, что перед этим он поговорил со мной.
- У меня только наладились отношения с одноклассниками, а вы хотите все испортить! - сказал я. - Можете снижать оценку по поведению, но если вы это сделаете, я в этот день в школу не приду!
- Как хочешь, - недовольно сказал Новиков. - У Черзаровой такое же мнение?
- У нас одно мнение на двоих, - ответил я. - Не обижайтесь, Виктор Николаевич, но это лишнее.
Дальше все пошло, как обычно. Двадцать третьего нам сообщили четвертные оценки, и я сказал обрадованному Сашке, что не собираюсь трогать его лоб. Двадцать четвертого за нами прислали машину для проведения встречи со школьниками Минска. И машина, и шофер были другими. Я воспользовался случаем и заехал в редакцию передать рукопись. Из-за слишком большого объема мы ее машинистке не отдавали. Нагружать ее работой бесплатно я не хотел, а совать ей деньги отец не мог. Но я этот вопрос обговорил заранее. Писал я нормальным почерком, поэтому они были согласны и на тетради. Встреча прошла не так скучно, как я думал, и закончилась тем, что мы спели все три "моих" песни. Но я сразу предупредил, чтобы больше губу не раскатывали: каникулы и без того короткие. Двадцать восьмого марта я слушал новости по телевизору, но ни о каком землетрясении не сообщили. А на следующий день за нами приехали.
Глава 13
Дверной звонок зазвонил около десяти часов утра, когда я был в своей комнате, и звонившему открыла мама. Им оказался мужчина лет тридцати в штатском, который, не представившись, заявил, что должен сопроводить меня в минский обком партии.
- Это кому я там понадобился? - спросил я, опередив маму. - И вообще, сначала стоило бы себя назвать. Неужели вы думаете, что я куда-то поеду с неизвестным?
- Васильев, - буркнул он.
- Это на вас не написано, - сказал я ему. - Документы в наличии есть?
Он растерялся. Наверное, за всю службу у него ни разу не требовали документов те, кого он забирал. Но растерянность длилась недолго.
- Как хотите, - с деланным безразличием сказал он. - Отвезу одну Черзарову. Она, между прочим, уже в машине.
- Хорошо, сейчас переоденусь, - сказал я, внутренне похолодев. - Подождите в большой комнате, это недолго.
- Вам просили напомнить о тетрадях, - сказал он, оставаясь стоять.
- А вот тетрадки от меня получат только после личного разговора, - насмешливо сказал я. - Если получат. И на тахту можете не смотреть, их там больше нет.
Сразу же после приезда из Москвы я все свои записи перепрятал в сарай. И слава богу. Он понял, что я не вру, и ничего не сказал. Оделся я минут за пять, чмокнул взволнованную маму, сказал ей, чтобы не волновалась, и вслед за Васильевым вышел из квартиры.
- Такой стиль работы это ваша инициатива или вам приказали на меня надавить? - спросил я, следуя за провожатым. - У Черзаровых вели себя так же?
- Садись в машину, - не отвечая на вопрос, сказал он, занимая место рядом с водителем.
Я открыл дверь и сел рядом с Люсей.
- Привет, солнышко! - сказал я ей, демонстративно чмокнув в щечку. - Решила прокатиться со мной?
- Сказали, что нужно ехать в обком партии, - ответила она. - А что не так?
- Все так, - сказал я. - Непонятно только, для чего ты понадобилась обкому партии.
- Ты всегда такой наглый? - не выдержал сопровождающий.
- А какого отношения вы хотели? - спросил я. - Не знаю, чья это инициатива, но сделали вы это зря. У меня мать, между прочим, сердечница, а вы своим поведением заставили ее волноваться. Люсь, он вам хоть что-нибудь объяснил?
- Вам все объяснят на месте, - ответил Васильев и дальше всю дорогу молчал.
"Место" оказалось ничем не примечательным пятиэтажным домом, к одному из подъездов которого подъехала машина.
- Выходите из машины и идите впереди, - сказал провожатый. - Первый этаж, третья квартира.
Я выбрался из машины, помог выйти Люсе и, взяв ее под руку, повел в подъезд. Подойдя к нужной квартире, я позвонил. Открыл мне молодой, накачанный парень.
- Здесь продается платяной шкаф? - спросил я.
- Проходи, юморист, - сказал сзади Васильев. - Пропусти их, Семен.
Мы зашли мимо посторонившегося здоровяка в прихожую. Большая, в два раза больше нашей.
- Снимайте свои пальто, - сказал Васильев, сам вешая одежду на вешалку. - И обувь оставьте здесь, тапки возле зеркала.
В квартире было четыре комнаты. Ждали нас в крайней справа.
- Здравствуйте, Петр Миронович, - поздоровался я. - Людмила, позволь тебе представить лидера белорусских коммунистов! А вот этого гражданина рядом с ним я не знаю, но наш провожатый явно из числа его подчиненных. Есть в них нечто неуловимо похожее.
- Он всегда себя так ведет? - поинтересовался у Машерова пожилой, крепкий мужчина с седыми, зачесанными назад волосами.
- Я с ним всего один раз беседовал, - ответил Машеров. - Вроде был нормальным.
- Я нормальный, когда со мной себя ведут нормально! - сказал я. - Я же вас просил! Трудно было прислать за мной Валентина? И зачем вам нужна Людмила - давить на меня? Я вам говорил о приватной беседе? Это, между прочим, и вам нужно. Небось еще и запись включили?
- Что нужно, то и будем делать! - отрезал седой. - Возрастом еще не вышел нас учить. Лучше объясни, откуда узнал об этом?
На стол легло мое письмо.
- Пойдем, сядем, - сказал я Люсе, направляясь к небольшому дивану. - А то ведь сами не предложат. Что вам от меня нужно? Узнать, где я это прочитал? Мне от вас скрывать нечего, все расскажу. Все эти секреты бывшего СССР свободно выставлялись в сети Интернет. Даже на часы с голо любой мог сбросить, а у меня хоть и раритетный, но стационарный комп.
- Как это бывшего? - оторопел седой.
- Кто он? - показал я рукой на пожилого.
- Это мой друг, - ответил Машеров.
- Дружба - это святое, - согласился я. - Только вам все-таки нужно было послушать меня. - Поговорили бы, а потом уже решали, кому и что можно доверить.
- Ему я могу доверить собственную жизнь! - твердо сказал Машеров.
- Позовите кого-нибудь из своих ребят, - сказал я седому. - Пусть отведут мою девушку в другую комнату. Ни к чему ей слушать то, что я вам скажу.
- Пройди на кухню, - сказал Люсе седой. - Там должен быть Семен. Попейте с ним чай.
- Сейчас я вам кое-что расскажу, - сказал я им. - Потом вы отвозите нас домой и забираете мои тетради. А на меня можете в дальнейшем не рассчитывать.
- А как же мир? - спросил Машеров.
- Да провались этот мир в тартарары, - с горечью сказал я. - Если самые честные и порядочные люди так себя ведут, для кого надрывать пуп?
- Зря ты так, - сказал Машеров. - Почему ты думаешь, что тебя должны встречать с распростертыми объятиями?
- Землетрясение было? - спросил я. - Все совпало?
- Число жертв еще уточняют, - сказал Машеров. - А по времени расхождение на три минуты.
- Да округлил я эти три минуты! - махнул я рукой. - Вы попробуйте предсказать с точностью до месяца! А почему с объятиями... Ладно, слушайте, может быть, поймете.
Сначала я рассказал им то немногое, что знал из жизни Машерова.
- Знаю так мало, потому что мальчишкой вами совсем не интересовался, а в более позднее время все публикации вертелись вокруг вашего убийства.
- И когда меня убили? - слегка побледнев, спросил Петр Миронович.
- Четвертого октября восьмидесятого года вы погибнете в автокатастрофе, очень похожей на хорошо организованное убийство.
Я подробно рассказал все, что вычитал из многочисленных статей по самому дорожному происшествию, а потом обо всем, что связывало его с Андроповым. Потом был краткий рассказ о периоде правления Брежнева. О Черненко я упомянул мельком, об Андропове рассказал чуть больше. Основное время у меня занял Горбачев с его перестройкой.
- Остальное прочтете в тетрадях, - закончил я свой рассказ. - Пять общих тетрадей - это события в мире, а в трех все открытия и технологии где-то до две тысячи двадцатого года. Дальше, извините, не следил. Старость, болезни, да и просто стало неинтересно. Забирайте и делайте все, что хотите и можете. На последних страницах одной из тетрадей я записал свои рекомендации. Можете их выдрать. И попрошу быстрее нас отправить. Если у мамы по вашей милости случится сердечный приступ...
Было видно, что седой колеблется, но Машеров согласно кивнул.
- Распорядись, Илья, - сказал он седому. - И пошли с ними Семена.
- Тебе решать, - согласился седой, тяжело поднялся из-за стола и пошел на кухню.
- Твою доставку организовывал не я, - сказал мне Машеров. - Надеюсь, ты передумаешь. Все твои книги будут...
- Больше ни одной книги! - сказал я. - Хватит! Жаль, что недавно одну отдал в редакцию. И песен больше не будет. Точнее будут, но будем петь только для друзей!
- Тебе сколько лет?
- Четырнадцать! - ответил я. - Или восемьдесят. Считайте, как хотите! И старики, и дети одинаково обидчивы! Я слишком много сделал для людей, а мне в очередной раз показали, в какой стране я живу, вместо благодарности ткнув мордой в стенку! Пропади все пропадом, а я буду жить для себя и дорогих для меня людей.
- Не хами! - сказал появившийся с кухни седой, который слышал мои последние слова. - Ценность твоих записей еще под большим вопросом.
Следом за ним с кухни вышли Люся с Семеном.
- Во-первых, я вам их не продаю! - повернулся я к нему. - А важность моих записей вам еще предстоит оценить. Сотни миллиардов долларов и миллионы человеческих жизней - это мало? Ткнули пальчиком в семьдесят второй год, а там страшенная засуха, из-за которой мы лишились почти пятисот тонн золота, ушедшего на закупку хлеба. Я не знаю, сколько это по нынешнему курсу, а в то время, когда я читал, было больше двадцати миллиардов баксов! А через год двадцать шестого апреля из-за землетрясения от Ташкента останутся одни руины! Катастрофы космических кораблей, ненужные исследования и тупиковые технологии, на которые уйдут миллиарды! А авария атомной электростанции в Чернобыле? В общей сложности из-за ядерного взрыва реактора загадило сто пятьдесят тысяч квадратных километров, треть из которых в Белоруссии! Пятьсот тысяч человек получили разные дозы облучения, не только поселки, города бросали! И остановили кучу других станций, чтобы переделать хреновые реакторы, а это опять огромные потери! В моих тетрадях этих катастроф, вызванных природой или человеческой глупостью... до фига! О трех других тетрадях я вообще не говорю - они бесценны! Ладно, Люся, пойдем одеваться, нас соизволили отпустить.
Обратно мы ехали на той же машине, только рядом с шофером сидел массивный Семен. Когда приехали, я сказал ему подождать, а сам с Люсей зашел в свою квартиру. Слава богу, сердечного приступа у мамы не случилось, но переволновалась она сильно. Дома был и отец.
- Все в порядке, - сказал я им. - Люся, звони скорее маме, а я сейчас освобожусь и тебя провожу.
Я взял ключ от сарая, сходил к нему и забрал свои тетради, лежавшие в старом портфеле.
- Держите, - отдал я открывшему дверцу Семену. - Прощайте.
Развернулся и ушел, не глядя на отъезжающую машину.
- Уехали? - спросила мама, встретившая меня в прихожей.
- Конечно, - ответил я. - Я же тебе говорил, что не стоит волноваться. А где Люся?
- Обедает на кухне, - сказала мама. - И ты мой руки и садись. Уже скоро четыре, неужели не проголодался?
- Ты знаешь, нет, - ответил я, действительно не чувствуя голода. - Но за компанию все равно поем. Только буду есть одно первое.
Мама все приготовила и вышла с кухни.
- Почему-то совсем не хочется есть, - пожаловался я, проталкивая в себя суп.
- Это, наверное, от злости, - сказала Люся. - Я тебя никогда таким злым не видела.
- Просто стало обидно, - сказал я. - Ведь вроде все сделал, что мог, и ничего не потребовал взамен, а мне решили авансом показать мое место. Пусть это работа не самого Машерова, а его друга - уж не знаю, кто он там - все равно! И за тебя я сильно переволновался. Использовать тебя, чтобы управлять мной, это подло. Знавал я таких, как этот седой. В общем-то, в личном общении неплохие и даже порядочные люди, но в работе считают, что для достижения цели все средства хороши. И цели у них самые благородные. Пока их кто-нибудь направляет и держит в кулаке, они бывают очень полезны, но дай им волю, и мир умоется кровью. Доела? Давай я помою посуду.
- Оставьте посуду, я ее помою сама, - сказала заглянувшая на кухню мама, - Идите лучше к Люсе. Хоть она и позвонила, мама все равно волнуется.
- И как теперь будем жить? - спросила Люся, когда мы пролезли на ту сторону забора и пошли по пустырю.
- Счастливо! - ответил я. - С глаз долой - из сердца вон. Все, что можно, я сделал, пускай теперь корячатся другие. А мы с тобой со стороны посмотрим, что у них получится. Если не сглупят, должно получиться гораздо лучше, чем в мое время. Даже если Союз все равно угробят, многих неприятностей смогут избежать, да и технологии долго в секрете не удержишь. Как только узнают, что у наших уже есть, начнут копать в нужном направлении. Человечество выиграет в любом случае, лишь бы только не довели дело до войны.
- Наши в любом случае не начнут войну!
- Насчет "любого" я бы не зарекался, но я имел в виду другое. Если наши начнут в открытую по всем направлениям обгонять Соединенные Штаты, те с перепугу запросто могут попытаться убрать конкурента. Уж там в желающих повоевать никогда недостатка не было. И желательно на чужой территории и чужими руками. Дерьмократы, блин!
- При чем здесь блин?
- Извини. Видимо, меня действительно сильно задели, и я себя плохо контролирую. Никогда не любил Америку и американцев. Они обогнали весь мир, показав всем, как нужно работать, сделали свою страну самой сильной и богатой. Жаль, что на этом не остановились, а начали учить остальной мир, как ему нужно жить, а как - нет. А тех, кто плохо учится, обычно наказывают, часто бомбами. Заодно за бесценок подгребли под себя значительную часть мировых ресурсов и разорили нас гонкой вооружений. А чтобы мы быстрее разорялись, устроили падение цен на нефть. Это и послужило толчком к падению экономики и развалу Советского Союза. Прогнившее руководство этим только воспользовалось. Хрен бы у них такое получилось в процветающей стране. Только мы тогда не процветали, а загнивали вместо капитализма. Продавали на Запад свою нефть, а взамен покупали хлеб и шмотки. Оборудование тоже покупали, но гораздо меньше, чем могли. Да и не продавали нам многого из-за тех же американцев. А сколько валюты разбазарили на помощь вчерашним людоедам, вступившим на путь строительства социализма! А когда приток валюты резко ослаб, покупать стало не за что, а своего шиш! А управление тогда было гораздо хуже нынешнего. Правили равнодушие и разгильдяйство, а взяточников расплодилось как тараканов. Есть такой процесс, как вырождение элиты. Вот он у нас и шел со страшной силой.
- Я не все поняла, что ты сказал, - призналась Люся. - Какая у нас может быть элита?