Воображала сидит среди кучи разбросанных книг и мусора, по-турецки поджав ноги и оперевшись локтями на верхнюю из книг, сложенных столбиком перед ее острыми коленками. Подбородок ее лежит на стиснутых кулаках, брови нахмурены, глаза закрыты. Она грызет ноготь на указательном пальце, на Конти не обращает ни малейшего внимания, скорее всего - просто не замечает. Конти выходит так же тихо, как и зашел. Перед тем, как закрыть дверь, гасит свет.
Теперь светящиеся ленточки мелькают на темном фоне, обстановки почти не видно, так, смутно, силуэтом - Воображала. Ее голова опускается все ниже, локоть правой руки соскальзывает с книги. Формулы и ленты продолжают мелькать, становятся тоньше, ярче, в их движении появляется ритм, зарождается музыка. Сначала она смутная, еле уловимая, но постепенно звучание усиливается, и хаотичные дрожания лент упорядочиваются все больше, синхронизируются, становятся похожими на танец. Музыка слышна все громче и отчетливей, постепенно в ней начинает угадываться победный бравурный марш. Формулы органично сплетаются с лентами, образуя плетенку длинного туннеля, камера, все убыстряя движение, скользит по нему. Вдали появляется светлое пятнышко, оно разгорается, становится ярче и больше, музыка все громче, и усиливается звон. Камера вылетает на ослепительно яркий свет - и все обрывается.
Без всякого там постепенного угасания - просто словно обрезали. Свет до нормального уровня пригашивается скачком, словно просто выключили слепящий прожектор.
Смена кадра
Сегодняшняя Воображала в белом халате у белой стены. Белая табличка на боксе. Красные цифры на ней - 13–26.
- Подождите! - кричит Воображала в затянутые белыми халатами спины. Говорит тише: - Я сделаю… Вот этого.
В дверях - легкое замешательство. Чей-то длинный свист. Врач проталкивается в палату, смотрит на табличку, спрашивает неуверенно:
- Думаешь?
Воображала отвечает безмятежно-горделивой улыбкой и тыкает его кулачком в живот - не дрейфь, мол! Звучит уже знакомый бравурный марш, в нем явственно набирают силу фанфары. Лицо Воображалы крупным планом.
Смена кадра
Лицо Воображалы крупным планом, улыбка снисходительная и несколько недовольная, взгляд куда-то в сторону (вероятно, в сторону окна - на лицо ее падает свет, глаза приобретают льдистую прозрачность. Звуки марша удаляются, их перекрывает шум возбужденной праздничной толпы).
На какое-то время камера сосредотачивается на ее лице (очень крупный план). Воображала прислушивается. Потом усмехается, дергает головой, сбивая настройку. Вместе с рыжей волной ее волос в кадре мелькает что-то ярко-синее, потом снова появляется ее лицо, теперь освещенное наполовину (освещение заметно изменилось, контраст между светом и тенью стал ярче и жестче, тени углубились, смазывая детали). Воображала с явным интересом оглядывает себя, выпячивая губы, наклоняет голову (некоторое время в кадре видна лишь ее рыжая непривычно аккуратная макушка). Поднимает укоризненный взгляд куда-то выше камеры, покачивает головой, вздыхает и с обреченным отвращением рывком натягивает чуть ли не на самые брови ярко-синюю облегающую шапочку.
Эта шапочка сделана из блестящего эластичного материала, закрывает уши и на лбу изгибается пингвиньим мысиком, выступающим до самой переносицы. Над этим мысиком светится золотистая дубль-w, от ушей к затылку топорщатся узкие золотистые же крылышки.
Камера постепенно отступает (или это сама Воображала делает шаг назад), в кадр попадают другие подробности ее странного костюма - облегающий шею до самого подбородка воротник, соединяющий шапочку с эластичным полутрико-полукомбинезоном (тугим, блестящим и обтягивающим ее плечи, словно вторая кожа). Комбинезон, как и шапочка, ярко-синий, по плечам тянется золотая полоска. Когда Воображала поднимает руку, поправляя выбившуюся из-под шапочки непослушную прядку, видно, что такая же золотая полоска охватывает ее запястье широкой манжетой.
Воображала косит из-под шапочки злым глазом, говорит мрачно:
- Ладно, пошли…
Резко разворачивается, распахивает створки балкона. Шум толпы становится громче, отчетливей, переходит в восторженный рев, когда она делает несколько шагов и попадает в перекрестье направленных откуда-то сверху прожекторов. Ярко вспыхивает золотая подкладка плаща и золотые же сапоги-чулки до колен. Узенькой полосочкой - золотые плавочки поверх ярко-синих лосин.
Воображалу заслоняет спина врача, выходящего на балкон следом за ней, камера тоже начинает двигаться вперед, огибает их, разворачиваясь (на секунду, панорамой - заполненная людьми площадь, разноцветные воздушные шарики, цветы, транспаранты), вновь разворачивается к ярко освещенному балкону. Но теперь уже - с расстояния и немного снизу.
Яркий контраст золотого света и чернильно-синих теней, вскинутые в приветствии руки, ослепительные улыбки. Врач - в строгом черно-белом, на шаг позади, триумф скромной гордости, словно у швейцара в Швейцарском банке.
Камера приближается. Теперь видна некоторая ненатуральность позы Воображалы - она слишком долго держит вскинутые руки, плечи напряжены, лицо тоже, улыбка вблизи больше похожа на оскал. Губы ее чуть заметно шевелятся. Становится слышно, как она монотонно ругается свистящим шепотом, продолжая отчаянно улыбаться:
- … Идиотизм!.. Дебильство!.. Модельера за такие шуточки урыть мало!.. Какого черта им еще надо!?.. Превратили черт знает во что, обрядили, как… крылья эти дурацкие!!!.. Я им кто? Девочка из мюзик-холла!?..
- Сделай им молнию, - шепчет врач, не меняя торжественно-удовлетворенного выражения застывшего лица.
- Молнию, да?! - шипит Воображала, яростно скашивая глаза в сторону врача, - Ты думаешь, это так просто, да? Вот возьми и сделай, если такой умный! Знаешь, сколько она энергии жрет?!!
Слышно, как врач фыркает:
- Раньше думать надо было! Сама приучила, кто теперь виноват? - и другим тоном, настойчиво, - Дай ты им молнию, не отстанут ведь!
- Молнию им… - шипит Воображала, но тон у нее сдавшийся. Она уже не сопротивляется, ворчит просто по инерции, - Ладно уж…
Глубоко вздыхает, перестает скалиться. Лицо ее расслабляется, улыбка становится почти естественной, левый глаз сощуривается. Слышен явственный треск, ее лицо (крупный план) освещается пронзительно-голубым неровным светом. Треск усиливается, с шипеньем рассыпаются сверху длинные искры. Восторженный рев толпы, треск, шипение, злая улыбка Воображалы. Глаза ее закрыты, на белом лице мечутся голубоватые неоновые отблески. Лицо очень бледное. Свет становится все ярче, шум толпы нарастает, дробится, тембр его снижается, растягивается, переходит в самый низ нотного регистра. Яркая вспышка.
Смена кадра
Издалека - сине-желтая фигурка на балконе, голубая молния в руках. Изображение замирает, меняет цвет, постепенно выцветая до черно-белого, тускнеет. Голос Воображалы, раздраженный и насмешливый:
- "Девочка-Молния"! О, Господи!.. Слушай, я не пойму - они действительно идиоты или все-таки притворяются? Мода такая, что ли… одно название хуже другого!
Рука Воображалы сминает газетную страницу с фотографией. Камера отступает, давая панораму комнаты, больше всего напоминающей рабочий кабинет. Темная официальная мебель, огромный письменный стол, темные шторы на окнах (за окнами - день). Врач (уже в обычном своем полуспортивном костюме) сидит на краешке стола. Стол совершенно пустой, если не считать черного телефона и серых мокасин Воображалы.
Воображала полулежит во вращающемся кресле поперек, забросив ноги на крышку стола и катая из скомканной газеты шарик. Одета она по-прежнему в облегающее трико, только лосины словно бы поблекли и выцвели до светло-серебристого оттенка, да поверх майки натянут грязно-оранжевый свитер.
- Какого черта им потребовалось делать из меня гибрид Коперфильда с Кашпировским?! Да еще и сахарных соплей развели… Неужели самих не тошнит? - в голосе Воображалы нет злости, только искреннее удивление.
Врач фыркает, пожимает плечами:
- А не фиг было на стадионах выступать! Да еще не где-нибудь…
- Так ведь они сами пригласили.
- Конечно-конечно, а ты сразу и побежала! Как же ж - Моськва!.. Говорил же - не высовывайся… Открыла бы кабинетик, сенсорила бы себе потихоньку, раз уж удержаться не можешь… А теперь ни на что, кроме этой фигни, времени не остается…
- Ну, не скажи… - Воображала смущенно улыбается, - Что бы ты там ни говорил, но сделать счастливой такую массу народа - это, черт возьми, все-таки не фигня!..
- Фигня-фигней. Просто достаточно большая фигня…
- Костюмчик дурацкий…
- Да ладно тебе!.. обычный суперменский костюмчик, к тому же ты в нем очень даже неплохо выглядишь.
- Ха!. Неплохо - и только. Какой кошмар! - Воображала хмыкает, потягивается, меняя позу, - Устала я что-то сегодня…
Бросает бумажный шарик. Он падает на середину стола, по инерции катится, замирает, наткнувшись на черный бок телефонного аппарата.
Врач следит за его движением, повернув голову. Спрашивает:
- Ты все еще хочешь ему позвонить?
Воображала вскидывает на него глаза, но он по-прежнему смотрит на шарик. Шарик светлый, он очень четко виден на фоне черного телефона и темной полировки. Воображала улыбается, глядя на врача, (крупным планом - ее лицо). Ее глаза все время меняют цвет - они то янтарно-теплые, почти оранжевые, то свинцово-серые, то безмятежно-голубые, фарфоровые, как у куклы.
Сейчас они светлые. Очень светлые, но не прозрачные. Словно поверхность ртутного озера, тяжелая, вечно подвижная, по-хамелеоновски меняющая окраску и не позволяющая заглянуть в глубину.
- Зачем? - спрашивает Воображала, продолжая улыбаться.
Звонит телефон. Резкая пронзительная трель.
Смена кадра
Секундная пауза - и трель повторяется. Черный телефонный аппарат крупным планом. В кадре появляется крупная мужская рука, снимает трубку. Незнакомый мужской голос произносит устало:
- Дежурный по отделению слушает… Да… А, ну да… Нет, не обязательно, спасибо, что сразу позвонили… Да, конечно, следует официально оформить… В любое удобное вам… Да, конечно, всего доброго…
Камера разворачивается, показывая дежурную часть отделения милиции. Сидящий за столом аквариума лейтенант морщится, кладет трубку.
- Жарища! - говорит полный мужчина с подтяжками поверх голубой форменной рубашки. Он сидит на краю стола и обмахивается газетой. Это тот же номер газеты, что и скатанный Воображалой, с ее фотографией. - Если так пойдет и дальше… Что-нибудь дельное?
Он вопросительно поднимает брови, скашивает глаза на телефон и даже перестает обмахиваться газетой. Он похож на толстого ленивого кота, увидевшего мышь под самым носом. Лейтенант снова морщится, машет рукой:
- А, чушь. Конти звонил.
- Что мы ему - метеоры!? Три дня прошло!
- Да нет, в том-то и дело… Михалыч, ты его заявку оформлял?
- Ну, я…
- Радуйся - одним глухарем меньше. Отзывает он свое заявление. Говорит, позвонила ему его потеряшка откуда-то чуть ли не из-под Мурманска. Укатили с дружками… Ты же знаешь эту современную молодежь.
Михалыч вытягивает губы в беззвучном свисте:
- Ничего себе прогулочка!.. А он уверен, что это была именно она?
- Тебе что - больше всех надо? Нашлась - и слава богу! У тебя вон и без того с писаниной завал, шеф уже предупреждал…
- Так уверен он или нет?
- Н-ну… Говорит, что уверен. - лейтенант произносит это очень осторожно. Отпихивает телефон. Закуривает. Михалыч некоторое время смотрит на него, потом опять вытягивает губы в трубочку. Но на этот раз беззвучный свист гораздо длиннее.
- В конце концов, - говорит лейтенант, отводя глаза, - это больше не наше дело…
На лице Михалыча - сложная гамма чувств откормленного амбарного кота, упустившего мышь - угрызения совести борются с явным облегчением, а природная лень - с чувством профессионального долга. Наконец он вздыхает, смотрит на фото в газете, говорит раздраженно-заискивающе:
- Да уж… Молодежь сегодня… Вот мы в их годы…
Смена кадра
Крупным планом - фотография. Газета словно пожевана. Видно, что ее сначала скомкали, а потом аккуратно разгладили. Разъяренный голос Воображалы:
- Всякому терпению бывает предел!..
Камера быстро отодвигается, показывая кабинет Воображалы. Сама Воображала, кипя от бешенства, стоит у стола, сжимая в охапке кучу журналов:
- Я простила им этот идиотский костюмчик! Я стерпела Леди Вольт - ладно, пусть будет Леди Вольт! Я стерпела Метательницу Грома! Электрогерлу и Укротительницу Молний! Но это… Это уже чересчур! - она швыряет журналы на стол, - Электра!.. Черт возьми!.. Сравнить меня - МЕНЯ!!! - с этой древнегреческой психопаткой!!! - она бросает на груду бумаг яростный взгляд, те вспыхивают ярким бездымным пламенем, сгорая почти моментально. Воображала поднимает глаза (теперь она смотрит прямо в камеру). Говорит неожиданно спокойно:
- С этим пора кончать…
- Разрядилась? - спрашивает врач осторожно-насмешливо, - А то еще можешь спалить содержимое мусорной корзины.
Воображала хмыкает, дергает плечом.
- Ладно уж… - сгребает полусгоревший мусор, смущенно рассматривает испачканные пальцы. Смеется. С размаху прыгает в крутящееся кресло, забрасывает ноги на подлокотник, крутится, оттолкнувшись от стола носком мокасина. В ее голосе - явственные горделивые нотки:
- Вчера я добила вээмэшную кафедру. А они даже и не поняли, что в их базе кто-то поковырялся! И, заметь, - ни одной леталки… Кстати, с тебя мороженное - я все-таки поняла, как можно убрать ту хромосому у даунов… А знаешь, кто заявился сегодня с утра, пока ты благополучно дрых? Коллеги твои бывшие. Ну эти, из Академии. Хочешь посмеяться? Они просили меня уехать. Даже протекцию предлагали. Вплоть до вызова в Москву или Стокгольм. Не понимаю только - почему именно в Стокгольм?.. Даже денег предлагали… Дурачки!..
Она смеется почти нежно:
- Они до сих пор не понимают, что один город - это только начало. Я уже и сейчас потихоньку начинаю контролировать пару соседних областей… Ничего, тяну! Я тут медицинскую статистику просмотрела - это же просто ужас! Жизни не хватит… Впрочем, насчет жизни можно и поспорить… Жизнь-то - ее ведь и продлить можно, почему бы и нет? Как ты думаешь?
- Не зацикливайся, - в голосе врача энтузиазма несколько поменьше, чем снега в Зимбабве, - У нас и так на здравоохранение отведено по три с половиной дня каждую неделю.
- Кстати, о днях… Сегодня ведь вторник, да?
- Ну, вторник, - подтверждает врач неохотно, сквозь зубы. Энтузиазма в его голосе еще меньше.
Воображала разворачивается лицом к камере, тычет обвиняющим пальцем:
- Что ты затеял сегодня?!
Врач морщится, вздыхает покорно:
- Хорошо, пусть будет так…
- Что значит "Пусть будет"? Какая очередная пакость будет мною обнаружена?
- Не вали с больной головы на здоровую! - взрывается врач, - Ты что, забыла, КТО ты?! И если тебе так уж приспичило, чтобы я по вторникам устраивал тебе всякие неожиданные сюрпризы - не мне, знаешь ли сопротивляться!.. Но и не тебе меня обвинять!
Воображала не улыбается (ее настороженное лицо крупным планом).
- Ты кого-то ждешь. Кого? Ну!?
Врач явно хочет ответить что-то малопечатное, но не успевает - в дверь впархивает молодая девица с типичной внешностью секретарши (мини-юбка, жевательная резинка, макияж, полнейшая невозмутимость на фарфоровом личике):
- Там пришли двое из Кабинета Президента. Говорят - им назначено…
Воображала с интересом рассматривает врача, не обращая внимания на секретаршу. Говорит задумчиво:
- Знаешь, рассуждая о практическом применении прикладной телепатии, я все больше склоняюсь к мысли о просто-таки назревающей необходимости лично опробовать ее действие, невзирая на некоторый моральный протест…
Врач вздрагивает. Секретарша переводит на него равнодушный взгляд:
- Прикажете впустить или пусть подождут?
Воображала продолжает в упор смотреть на врача, который нервничает все больше и больше. Она явно играет в "страшного босса" - сидит в кресле, сгорбившись, забросив ногу на ногу и покачивая мокасином из стороны в сторону, смотрит исподлобья, выбивает ногтями ритмичную дробь по подлокотнику и нехорошо улыбается. Костюм на ней уже другой - безукоризненная бело-голубая тройка (пиджак на два тона темнее брюк с острыми стрелками, а жилет - на два тона темнее пиджака), оранжевая рубашка, манжеты которой на дюйм выступают из рукавов пиджака, и надвинутая на самые брови белоснежная шляпа типа "шериф". В свободной от постукивания руке она вертит судейский молоточек, описывая им полукруги, словно маятником. Огромная люстра, расположенная точно над головой врача, начинает вдруг мелко дрожать, позвякивая подвесками. Врач бросает на нее нервный взгляд, говорит с преувеличенной обидой:
- Ну и ладно!! Ну и пожалуйста! Я и вообще могу уйти!..
Делает быстрый шаг назад, одновременно разворачиваясь с почти неприличной торопливостью.
Дверь захлопывается у него перед самым носом - с разгона он налетает на нее всем телом, замирает на секунду, распластанный, с поднятыми руками и вывернутой вбок головой, словно цыпленок табака, потом обмякает, кулаки разжимаются, опускаются плечи. Глубоко вздохнув и засунув руки в карманы, он разворачивается на каблуках. На лице - смирившаяся обреченность.
- Так сказать им, чтобы обождали? - повторно спрашивает невозмутимая секретарша, с непоколебимым спокойствием наблюдаая эту сцену и продолжая жевать резинку.
Молоточек описывает полный круг и с оглушительным треском опускается на столешницу:
- Введите! - восторженно рявкает Воображала.
Двое появляются в светлом дверном проеме практически одновременно. Два абсолютно одинаковых черных силуэта (в кабинете окна полуприкрыты тяжелой темной шторой, а из приемной им в спины бьет ослепительный искусственный свет). На какой-то миг они выглядят пугающе безликими, нереальными, но вот равнодушная секретарша захлопывает за ними дверь и страшноватое впечатление исчезает, перед нами просто двое мужчин, совсем и не похожих друг на друга. На них добротные серые костюмы - тоже не слишком одинаковые, один из них со стрижкой ежиком и квадратной челюстью, другой - просто лысый, полный и улыбчивый.
- Здравствуйте, - говорит он, протягивая Воображале пухлую ручку, - Меня зовут Геннадий Ефремович, можно просто дядя Гена… - он расплывается в широкой улыбке.
Смена кадра
Тонкие холеные пальцы крупным планом. Бархотка с костяной ручкой полирует покрытый бледно-голубым лаком ноготь. Еще более крупный план - ноготь отполирован до зеркального блеска, в его похожей на елочный шарик поверхности отражаются размазанные искорки. Фокус меняется, сосредотачиваясь на этих огоньках, они приближаются, становятся четче, распадаются на отдельные фрагменты (ногти и бархотка, соответственно, расплываются, исчезая из кадра). Теперь в кадре - перевернутое и деформированное отражение приемной - странно изогнутые лампы дневного света на потолке, перекошенное окно, искривленные панели стен.
Звук открываемой двери, шаги, радостный голос Воображалы:
- … Вы знаете, я еще ни разу не бывала на засекреченной военной базе! Это так интересно!..
Четыре исковерканные фигуры проходят мимо окна, изображение переворачивается, и камера успевает поймать их спины прежде, чем за ними захлопывается дверь.