- Детка, но это же абсурд! Что мы можем от тебя скрывать?!
- Вам виднее!
- Это случайные совпадения! Тебе просто кажется! Если бы ты спросила - тебе бы наверняка сразу же все рассказали, у нас нет и быть не может никаких секретов…
- О чем вы говорили, когда я вошла?
- ??
- Вы сказали, что мне ответят, если я спрошу. Вот я и спрашиваю. О чем вы говорили с дядей Сеней, когда я вошла? Вы о чем-то говорили, но сразу же замолчали, я видела!..
- Когда ты вошла… - растерянно переспрашивает Ромик. Он явно не помнит. Зато хорошо помнит отсевший на край дивана студент по имени Сеня, хихикает нервно и сдавленно. Но Воображала серьезно настроена провести следственный эксперимент немедленно.
- О ногах, - напоминает она. Добросовестно хмурится, стараясь быть предельно точной, и добавляет, - И еще о манерах…
- О, Господи… - хрипит Ромик полузадушенно. Судя по голосу и выражению вмиг перекосившегося лица - он тоже вспомнил. В углу дивана заходится от беззвучного хохота студент, и наступает черед Ромика бросать на него беспомощно-убийственные взгляды.
- Понимаешь… - говорит Ромик растерянно и замолкает. Вытирает испарину со лба. Лицо у него такое красное, что светлые брови и узкие ниточки баков, тянущиеся до самого подбородка, выглядят совсем белыми, словно нарисованными мелом. Вид у него несчастный и жалкий, но Воображала жалости не знает.
- Так что же там было о ногах?
Так и не дождавшись ответа от вконец уничтоженного Ромика, она преисполняется презрения и цедит:
- Я так и знала! Речь шла о моих ногах, да?! Опять говорили про меня какие-нибудь гадости! Все вы такие!.. - губы ее опять дрожат, глаза заволакивает слезами, в воздухе начинают мелькать разрозненные пока еще искры.
- О, черт! - призывает на помощь Ромик диаметрально противоположные ранее призываемым силы, поскольку эти самые ранее призываемые вмешиваться, похоже, не спешат. Лицо у него беспомощное…
Смена кадра
Негромкий храп. Приглушенный шум улицы. Тихий голос Конти - он разговаривает сам с собой:
- … И даже тогда это было лишь то, чего я от нее хотел… или ожидал, какая разница… Это я теперь понимаю. Боялся, конечно, - он смеется тихо, почти беззвучно, - О, как же тогда боялся!.. На работе чуть ли не сутками сидел, в барах тянул до последнего, на улицах часами околачивался, возвращался пешком - лишь бы еще хоть на немножко оттянуть. Но на самом-то деле… На самом-то деле не того я боялся, что приду - а там опять черт знает что… - опять беззвучно смеется, - Нет, если честно, то это тоже страшно, и еще как! А кому было бы не страшно? Хотел бы я посмотреть на такого… Но это - не тот страх. Не настоящий… и потом- это все было даже забавно. Не скучно. Есть, по крайней мере, о чем вспомнить… Н-да… Веселые были деньки. А настоящий-то страх другим был. Совсем другим… Больше всего на самом-то деле я тогда боялся того, что однажды приду - а дома все в порядке…
Посмеиваясь, он встает из-за стола. Потягивается, хрустя суставами. Бормочет с иронией, растягивая слова:
- В ПО-ОЛНОМ ПОРЯ-ЯДКЕ! Тишь да гладь. Как у людей…
Замолкает. Перекатывается с пятки на носок. Говорит уже совершенно серьезно:
- Вот ведь ужас-то…
Встряхивается, подходит к окну (шум улицы становится отчетливей). Некоторое время молча смотрит в окно (шум улицы нарастает и откатывает волнами, вечернее солнце окрашивает улицу в сине-оранжевые тона). Оборачивается, говорит задумчиво, с неожиданной заинтересованностью:
- Забавно, но меня не оставляет назойливое ощущение, что все это уже было… Дежавю. Как в старом водевиле… Все всегда повторяется…
Пока он говорит, шум улицы накатывает волнами, временами совсем перекрывая его голос. Иногда он качает задумчиво головой или беззвучно смеется. Неожиданно шум обрывается, и последние его слова звучат непривычно отчетливо в неожиданной тишине:
- Только роль другая…
Смена кадра
Приглушенно звучат тамтамы, их ритм то нарастает, приближаясь, то откатывает, становясь еле различимым.
Голос Ромика - голос человека, доведенного до предельного отчаяния:
- … Просто мужские разговоры!!!
Опираясь огромными ручищами о крышку стола, он практически нависает над сидящей на стуле Воображалой, но выглядеть при этом умудряется вовсе не угрожающе. Скорее жалобно. Рядом с ним - студент, и он уже не смеется.
Воображала сидит на стуле с неприступным и гордым видом, губы ее презрительно поджаты, подбородок независимо вздернут, руки скрещены перед грудью в демонстративном жесте отрицания. Вместо пижамки и слюнявчика на ней бежевая рубашка с более темным геометрическим узором и кожаной шнуровкой на груди, вдоль спины и по рукавам до локтей - длинная кожаная бахрома. Время от времени всполохом прорывается яркая расцветка, и одновременно возникает над рыжими волосами индейский головной убор из перьев, а на непроницаемом лице проступает боевая раскраска. Отдаленно звучат тамтамы.
- Понимаешь, - говорит Ромик, чуть не плача, - Есть такие анекдоты, которых не рассказывают девочкам… не только маленьким девочкам, нет! Что ты! Даже очень взрослым и уважаемым девочкам… И возраст тут не при чем, понимаешь! Просто не принято… И вовсе это не означает, что над ними смеются… А даже если и смеются - то это не над ними, понимаешь?! Просто это такие анекдоты… А над анекдотами все всегда смеются, понимаешь?..
Не меняя позы, Воображала меряет его презрительным взглядом. Раскраска проступает ярче, отдаленная дробь тамтамов явственно приближается. На голове студента появляется ковбойская шляпа с воткнутой в нее индейской стрелой, на шее - красный платок. Бряцая шпорами огромных ботфорт, Ромик отступает от Воображалы, подходит к студенту - тот с отвращением пытается развязать сложный узел шейного платка, говорит с тихой паникой:
- Если Крокодил застанет ее в таком состоянии - нам труба. Он не будет разбираться, кто виноват…
Ромик кивает, вид у него затравленный:
- У тебя есть идеи? Я спекся. Она просто ничего не желает слушать, как об стенку горох…
Студент хмурится, вытаскивает из-за пояса два старинных шестизарядных кольта, говорит задумчиво и веско:
- Делать что-то надо…
Решительно сдирает с шеи платок, сбрасывает на пол проткнутую стрелой ковбойскую шляпу - разнообразием Воображала их не балует. Ромик смотрит на две одинаковые шляпы с отвращением, тянет просительно:
- Может, я все-таки глушак врублю? Ну, на всякий пожарный…
- Пожалуй, что и можно, только на малой мощности, - студент отвечает рассеянно, он явно думает о чем-то другом, продолжает хмурится. Ромик обрадованно щелкает переключателем.
Антураж Дикого Запада пропадает, смолкают тамтамы. Теперь сидящая на диване с ногами Воображала похожа не на попавшего в плен к бледнолицым собакам индейского вождя, а просто на смертельно обиженного ребенка. Студент смотрит на нее задумчиво, говорит Ромику:
- Ты прав, в таком состоянии ее не прошибить, слушать не станет… Нужно ее встряхнуть как следует, пусть выкричится… хорошо бы, чтобы заплакала, тогда вообще все сработает. Ладно, с богом…
И - Воображале, громко и агрессивно:
- Да, черт возьми, мы говорили о ногах! Не о твоих кривых макаронинах, разумеется! У тебя не такие ноги, чтобы о них хотелось лишний раз поговорить! Мы говорили о Юлькиных ногах, ясно?! В конце концов, я взрослый человек, почему я не могу поговорить о том, о чем мне хочется!? И я не обязан перед тобою отчитываться! И разрешения у тебя спрашивать, о чем мне можно говорить, а о чем нельзя, тоже не намерен!! Ясно!!?
Воображала оскорбленно фыркает, прерывая молчание:
- Вранье! Все вранье! У меня ноги не кривые! А вы и вчера замолкали! И раньше! Не могли же вы всегда обсуждать ее жирные ляжки!
- Не твое собачье дело! - кричит студент обрадованно, - Имею полное право обсуждать любые ноги тогда, когда хочу!
- А вчера с самой Юлькой чьи ноги ты обсуждал? - Воображала тоже переходит на крик.
- Не твое собачье дело! Есть у тебя твои игрушки - вот в них и играй! А во взрослые игры не лезь! Ясно?!..
- Игрушки?!! - Воображала вскакивает, опрокинув на пол подушки с диванчика, - Мне предлагают играть в игрушки?!! И когда?!! Сейчас!!! Когда дорога каждая пара рук, каждая минута, когда под угрозой существование самого человечества - они спокойно обсуждают женские ляжки, а мне предлагают играть в игрушки!!! Знаете, кто вы? Вы вредители! Враги народа! Убийцы в белых халатах! Я выведу вас на чистую воду!!!
Она потрясает перед лицом явно ошарашенного таким поворотом дела студента маленьким кулачком, лицо фанатичное, глаза безумные. Студент резво отпрыгивает за стол, шипит сквозь зубы, обреченно:
- Боже, вот влипли!.. Хотел бы я посмотреть на его крокодильское преподобие! Как бы ему вот такое понравилось?! Не мог масонами ограничиться!!!
Воображала пытается дотянуться до него через стол, ее пальцы хищно скрючиваются, руки становятся похожими на лапы стервятника, зубы оскаливаются (клыки заметно увеличены). Но студент старается перемещаться так, чтобы между ним и Воображалой всегда находился стол, а стол этот слишком широк, и дотянуться через него ей не под силу. На замершего у мониторов очень бледного Ромика Воображала вообще не обращает внимания. Вся ее ярость направлена на студента, зайцем прыгающего вокруг стола. Она кружит за ним, как тень, смотрит ненавидяще, тянет скрюченные пальцы с загнутыми когтями, шипит:
- Изуверы! Предатели рода человеческого! Наймиты инопланетных монстров! Но я до вас доберусь! Это вам так не пройдет! Я сразу вас раскусила! Вы не случайно отстраняли меня от работы! Пытались усыпить бдительность при помощи мороженого! Не выйдет, господа хорошие! Распечатки, да?!! Все время - одни распечатки!!! Никаких больше распечаток!!!
Студент истерично смеется. Всхлипывает, опять смеется. Говорит Ромику (голос высокий, нервный):
- Узнаешь лексикончик?! Старая задница!..
У Ромика белые даже глаза. Он что-то шепчет одними губами, потом повторяет немного громче:
- Сеня, она свихнулась… Окончательно. Я видел, я знаю, работал с такими… Черт, Алика же предупреждали насчет барбитуратов…
Воображала делает в его сторону быструю отмашку когтистой лапой. Ромик взвизгивает уже в полный голос, отпрыгивая за край стола:
- Она свихнулась, Сеня, сделай что-нибудь!!
Воображала резко оборачивается с озадаченным видом. Замирает и все остальное, словно на стоп-кадре - прячущийся за столом Студент, Ромик в нелепой позе и с открытым в беззвучном крике ртом. Упавший со стола пластиковый стаканчик неподвижно завис в воздухе, выплеснувшийся кофе застыл амебообразной резиновой кляксой. В движении остается одна Воображала. Вернее - уже не одна. Она как бы раздваивается - одна ускользает за кадр, а вторая начинает корчить дикие рожи, волосы ее встают дыбом, из ушей валит дым, глаза дико вытаращиваются и начинают вращаться каждый сам по себе, уши удлиняются, заостряясь, из угла перекошенного рта вываливается полуметровый язык…
- Не верю! - говорит совершенно спокойно первая Воображала.
Рыжее чудище, уже совершенно ни на что не похожее, начинает трястись и визжать, одновременно отращивая десятисантиметровые клыки и такие же когти, быстро сует руки а-ля Фреди Крюгер Воображале прямо в лицо. Жест не угрожающий, а, скорее, заискивающий, почти детский - а-вот-посмотри-что-у-меня-есть!
Воображала смотрит скептически, потирает подбородок. Монстр вопросительно повизгивает. Воображала обходит его вокруг, осматривая со всех сторон критическим взглядом, выпячивает нижнюю губу, трет в задумчивости подбородок. Монстр следит за ней с опаской, вывернув голову на 180* и пытается вилять свежеотращенным хвостом. Хвост рыжий и очень лохматый, упруго загнутый кверху, как у длинношерстной борзой (все это время Ромик и студент находятся в застывшем состоянии, неподвижными отпечатками на заднем плане, а стаканчик с кофе так и не долетел до пола).
Воображала двумя пальцами брезгливо поднимает рыжий хвост за самый кончик, качает головой, отряхивает руки, роняет неодобрительно:
- Чушь собачья…
Монстр поскуливает, взлаивает даже, снова нерешительно виляет хвостом. И тут же отчаянно взвизгивает - Воображала безжалостно отрывает этот самый хвост. Срывает со своего монстрообразного дубля рыжие лохмы, оказавшиеся на поверку париком, кусками обрывает слоистую маску с лица, обламывает когти, при помощи невероятно огромных клещей выдирает вставную челюсть - короче, приводит вторую свою ипостась в нормальный вид. Одергивает рубашку, поправляет волосы, говорит удовлетворенно:
- Вот так-то лучше будет… Обойдемся без лишней экзотики. Внимание! МОТОР!
(Общая закадровая суета, женский голос: "Кадр такой-то, дубль такой-то". Щелчок. Мужской голос: "Поехали!").
- Она свихнулась! - взвизгивает Ромик, отпрыгивая за край стола. Воображала оборачивается. Никаких клыков-когтей, личико обиженного ангелочка: бровки домиком, губки бантиком, глаза огромные и печальные.
- Я поняла… - говорит она тихо и грустно, - Это не вы… Это я… То есть, это вы думаете, что я… Вы меня считаете ихней шпионкой, правда? Поэтому и не доверяете…
Огромные глаза переполняются слезами, крупные капли градом катятся по щекам. Воображала садится на пол, скорбно покачивая головой:
- Злые вы. Уйду я от вас…
- Это я отсюда уйду! - говорит студент с тоской, - Лучше уж автостоянки охранять… В спецназе - и то спокойнее было!..
Смена кадра
Ночь. Черное небо с яркими крупными звездами над черной степью. Треск цикад. Одна звездочка, расположенная ниже остальных, медленно перемещается вдоль горизонта, постепенно сползая все ниже и увеличиваясь. Превращается в маленький круглый огонек. Треск цикад усиливается, превращается в треск приближающегося мотоцикла, огонек пару раз мигает и останавливается. Треск неуверенно приглушается, переходя в неторопливое постукивание холостого хода. Свет фары, мазнув полукругом по степи и ослепив на миг, пригашивается - ее перевели на ближний. Треск цикад.
Внезапно, совсем рядом с камерой вспыхивает еще одна фара, мигает пару раз и гаснет, лишь в самой ее глубине остается слабое красноватое свечение. Взревывает мотор, свет дальней фары приближается, выхватывая из темноты грунтовую дорогу, кустики засохшей травы, колесо мотоцикла и ногу в кожаном остроносом сапоге. Нога неподвижна.
Приблизившись вплотную, второй мотоциклист глушит мотор и гасит фару. Треск цикад. Из темноты смутно проступают силуэты двух мотоциклов на фоне чуть более светлого неба. Молчаливые фигуры в седлах почти неподвижны. Один курит, огонечек сигареты то ярко вспыхивает, то почти гаснет. Потом, прочертив огненную дугу, падает в пыль. Мотоциклист сдвигает шлем на затылок, его лицо смутно белеет в темноте.
- Да нету здесь ни фига! Нету! Дохлый номер… - голос у него совсем мальчишеский.
Второй молчит, закуривает новую сигарету. Огонек зажигалки освещает руки в черных перчатках и острый упрямый подбородок. Губы чуть улыбаются, остальное скрыто под черным пластиком шлема. Вытянув сигарету в две быстрые затяжки, он говорит, чуть растягивая слова:
- Хочешь свежий анекдот?
- Ну?
- Вика замели.
- Не смешно.
- Да не, в натуре… Он сказал, что видел патруль. Не простой/ в камуфдяэе и без знаков различия. Ну и решил приколоться. А они оказались ребятами без юмора. По-моему, забавно… - отбрасывает окурок, сплевывает, уже другим тоном, уверенно, - Это где-то здесь. Рядом. Надо лучше искать.
Резко взревывает мотор (камера отступает, приподнимаясь). Огонек стремительно движется по черной земле. Чуть помедлив, за ним устремляется и другой. Догоняет, и дальше они перемещаются вдвоем. Затихающий треск моторов переходит в треск цикад.
Смена кадра
Воображала, танцуя, идет по коридору. Кружится, раскинув руки, что-то в такт напевает. Лицо сияющее, голова запрокинута, глаза закрыты. Звучит ее бравурный марш, синий плащ вьется за спиной как крылья (на ней костюмчик "леди Вольт"). Продолжая кружиться и не открывая глаз, плавным и точным движением заныривает в свою комнату (марш звучит теперь приглушенно, словно из-за двери).
От двери пункта слежения ей вслед смотрят истерзанные студент и Ромик. Они растрепаны и исцарапаны, грязные и мокрые халаты висят тряпками, на шее у Ромика - обрывок ковбойского платка, у студента из оторванного с мясом кармана торчит сломанная стрела. Он пытается закурить, но подряд ломает третью сигарету. Глаза дикие.
- А не слишком ли? - спрашивает Ромик неуверенно. Студент опять пытается прикурить, на этот раз роняет зажигалку. Руки у него дрожат все сильнее. Он морщится, качает головой. Голос хриплый:
- Там двенадцатый уровень сложности. Что она может понять?..
- А… вдруг?
- Не глупи. Пусть побалуется… или ты что - хочешь, чтобы она - ОПЯТЬ?!!
Ромик содрогается всем телом. По его лицу видно, что он совсем этого не хочет.