Смена кадра
Воображала сидит на белом полу у белой стены. Футболка ее по цвету почти не отличается от стены, а брюки - от пола, волосы тоже словно присыпаны пудрой. Вид безразличный.
От людей в бункере ее отгораживают несколько слоев бронестекла, из-за чего изображение нечеткое, словно плывет.
У пульта - Дядя Гена и какой-то незнакомый техник. Техник нервничает, вертится, разрываясь между чинопочитанием и опасением выпустить Воображалу из поля зрения хотя бы на секунду, бубнит через плечо:
- Поляризованное излучение, блокируя негативные действия объекта путем подавления альфа и сигма ритмов, одновременно снижает и практическую ценность объекта как такового фактически до нуля. Таким образом, ситуация патовая. Технически мы в состоянии увеличить интенсивность более чем впятеро… - щелкает переключателем, отводит рычаг до упора влево. Воображала окончательно обесцвечивается, сползает на пол, подтягивает колени к груди, съеживается, - Обратите внимание на характерную позу зародыша! Это очень показательно, подсознательная демонстрация полной беспомощности характерна для любых… Но, в сущности, в ступоре объект не представляет интереса даже как… э-э… собственно, объект. А стоит нам снизить напряжение от оптимального хотя бы на двадцать процентов… - новое движение рычага. Волосы и футболка Воображалы приобретают ярко-оранжевый цвет. Плавным и каким-то очень хищным движением она приподымается на четвереньки, мягко вскидывает голову. Глаза у нее тоже оранжевые и очень-очень злые, улыбочка неприятная. Бронестекло начинает мелко и противно дрожать, покрываясь рябью.
- Сами видите… - техник пожимает плечами и возвращает рычаг в прежнее положение. Воображала последний раз вяло оскаливается, быстро выцветая, но глаза ее уже потухли и потому выглядит это неубедительно.
- Она не идет на контакт, ни на каком уровне, мы за эти дни испробовали практически все возможности…
Техника прерывает смех. Смеется врач. Он стоит между двумя охранниками, на скуле - длинная свежая ссадина, мятый костюм в пыли, улыбка вызывающая. Обращается он персонально к Дяде Гене, остальных просто игнорируя:
- Послушайте, а в чем, собственно, проблема? Нет человека - нет проблемы, а? Так почему бы вам не попробовать ее просто…
Ромик за спиной Дяди Гены меняет позу, техник бросает на него быстрый взгляд. У Дяди Гены каменеет лицо.
Врач заходится от смеха, бьет себя по коленкам.
- Пробовали! Зуб даю - пробовали!.. А не вышло!.. не вышло, да?! Не идет на контакт, ха! Правильно, очень даже логично с военной точки зрения - если не удалось сразу пристукнуть, можно попытаться и поговорить. А не вышло - тут и про меня можно вспомнить. Я что, я - человек маленький… Можно приласкать, можно выгнать, можно обратно позвать - прибегу, обрадованный. А вот хрен! Не буду. Ясно?
Опять смеется. Дядя Гена морщится, камера переходит на обесцвеченную Воображалу - та сидит, по-прежнему равнодушно глядя прямо перед собой.
Звук удара. Смех превращается в судорожный вдох. Очень спокойный и очень отчетливый голос врача:
- А вот это вообще не довод. Даже с военной… точки зрения…
Дядя Гена морщится опять. Короткая возня. Хрип. Звук упавшего тела…
Смена кадра
Перед огромным зеркалом горят две такие же огромные свечи. Тягучая, вязкая музыка, между свечами смутно проступает отражение танцующей Анаис. Она теперь совсем не похожа на ребенка - фигурка вполне сформировавшаяся, - но и взрослую женщину она тоже напоминает мало. Скорее она похожа на девушку-эльфа, или ожившую статуэтку из черного стекла, изящную и хрупкую. Черная ткань, тугая и лаково блестящая, затягивает ее от лодыжек до подбородка, открыты лишь кисти рук и лицо. Лицо невозмутимо, улыбка чуть снисходительна. Руки словно живут своею собственной жизнью, они похожи на бледных ночных бабочек с яркими алыми точками по краям крыльев. У них свой танец, сложный и ритмичный.
Одна из свечей падает и гаснет. Анаис продолжает танцевать. В полумраке почти незаметна ее улыбка…
Смена кадра
Лязг замка. Воображала поднимает голову (глаза бледно-желтые, клыки, оскал).
Двое в пятнистой форме швыряют на середину камеры врача. Рубашка на нем порвана и в пятнах, пиджака нет, лицо разбито в кровь. Он остается лежать почти неподвижно, только вяло переворачивается на живот и утыкается лицом в пол. От его пальцев и щеки на белом пластике пола остаются красноватые полосы.
Некоторое время Воображала просто смотрит на него, продолжая скалиться. Потом осторожно приближается, опускается на корточки.
Вид у нее озадаченный.
Ретроспекция 13
Разъяренный Конти влетает в комнату, потрясая флажками морского семафора (сигнал "следую своим курсом"):
- Твои выходки?!!
Воображала (ей лет десять, приблизительно как и в больнице) хмыкает смущенно, говорит с фальшивым энтузиазмом:
- Красивые, правда?!
- Ты мне идиоткой-то не прикидывайся, - говорит Конти уже спокойнее, - Зачем?
Воображала тут же переходит в атаку:
- А чего она сама?!!! Первая!!!
- Чего - "Она сама"?! - Конти снова начинает закипать, повышает голос, - Да ее не видно и не слышно! Она вообще по сравнению с тобой…
- А чего она молчит!!!
Пауза.
Конти открывает было рот, но ничего не говорит. Воображала бухтит потихоньку, осторожно выдержав приличествующую случаю паузу:
- Тоже мне… партизанка! Дочь Монтесумы!.. с ней, как с человеком, а она… - продолжает уже обычным голосом, смущенно и обиженно-обвиняюще одновременно, - Я думала - она обидится. А ей, представляешь, понравилось!..
Смена кадра
Бункер. Сидя на корточках, Воображала вытирает кровь с лица врача мокрым платком. Врач открывает мутные глаза, некоторое время тупо смотрит прямо перед собой. Потом взгляд его приобретает осмысленность, глаза расширяются от ужаса. Он отшатывается от Воображалы, что-то бессвязно бормочет, быстро и неразборчиво. Воображала тянется положить ему на лоб мокрый платок, он отталкивает ее руку, уворачивается. Задыхается, хватает ртом воздух. Закрыв глаза и собравшись с силами, говорит отчетливо, словно выталкивая слово по слогам:
- Не-на-ви-жу…
Смена кадра
Дежурная часть.
Открытая дверь в кабинет. В кабинете Михалыч запирает сейф, сгребает из ящиков стола в портфель разную канцелярскую мелочь. Выражение лица философское (как у кота, получившего от хозяев взбучку за то, что задавил амбарную крысу в хозяйской спальне). Проходящая по коридору секретарша задерживается у двери кабинета, спрашивает, качнув жиденькой папочкой:
- Это то, что не забрали гебешники. В архив?
Михалыч смотрит на легонькую папочку тяжелым взглядом. Вытягивает губы трубочкой. Говорит задумчиво:
- Оставь пока.
Подошедший лейтенант садится на край стола, пальцем толкает положенную секретаршей папку, говорит осуждающе:
- Тебе что, больше всех надо?
Михалыч молча жмет плечом. Сует папочку в портфель, защелкивает замок.
- Дело закрыто. Да и вообще - не наше оно, это дело-то, гебешники забрали, сам же видел…
Михалыч не отвечает, молча запирает стол, оглядывает кабинет - не забыл ли чего. Лейтенант смотрит насмешливо:
- Эх, старшина, старшина, никогда ты не будешь майором! Мало тебе, что на месяц к патрулю прикрепили, так ты опять нарываешься!..
Ретроспекция 14
Конти (осторожно, но с легкой угрозой):
- Опять твои штучки?
Воображала (ей лет девять) кричит скандально, с надрывом:
- Да при чем тут я?!! Я ее и пальцем!!! Да я вообще!!!..
- Ладно-ладно, знаю я, как ты можешь "вообще"… - Конти мнется, потом все-таки спрашивает, хотя и неуверенно:
- А… тогда… Ну, в самом начале… когда ты ее делала… Ты не могла случайно, а? Нет, не нарочно, что ты, просто, понимаешь, случайно что-нибудь не так соединила… Человеческий организм - штука сложная, а ты-то тогда еще совсем мелкая была…
Воображала с видом оскорбленного достоинства скрещивает руки на груди. Молчит. Через гордо выпяченную грудь натянуто три флажка - знака семафорной азбуки "следую своим курсом".
По холлу проходит Анаис (ей три года). Походка уверенная, на ребенка она уже похожа мало - черные чулочки, алые туфельки, черные нитяные перчатки. Очень аккуратное каре, ярко-алые губы. На Конти и Воображалу, которые, замолчав, провожают ее взглядом, она не обращает внимания. Но на верху лестницы оборачивается через плечо. Быстрый взгляд, легкая полуулыбочка.
- Можно подумать, - бормочет Воображала, обращаясь к стенке, но так, чтобы Конти слышал, - Что мне здесь доверяют! Можно подумать, что со мной здесь хоть кто-нибудь считается! Можно подумать, что мое мнение для вас хоть что-нибудь, да значит!.. Можно подумать, я не знаю, что тут некоторые таскали кое-кого по врачам уже полгода, а меня спросить соизволили только сейчас!..
Флажки трепещут на натянутом от плеча к плечу тросике, словно от ветра. Конти вздыхает, говорит виновато:
- Ладно бы - просто не говорила… Но ведь она и не плачет даже!.. дети всегда кричат, пока маленькие, это нормально. Им так положено. А она - ни разу…
Воображала непримиримо вскидывает подбородок:
- Ну, один-то раз она орала, и еще как! Так что ничего я тогда не напортачила, все по высшему классу, до последней клеточки!..
- Но почему же она тогда молчит?!
Воображала фыркает. Чеканит с ехидной мстительностью:
- Вот у нее и спроси!..
Смена кадра
Лежащий на белом полу врач судорожно вздыхает, разлепляет спекшиеся губы, не открывая глаз, просит:
- Пить…
В кадре появляется кружка-поильник с длинным носиком. Врач пьет, давясь и задыхаясь. Вода течет по лицу, глаза закрыты.
- Который час?
- Утро… У меня нет часов, но, если хочешь точнее, я могу посмотреть у кого-нибудь из охраны…
Договорить Воображала не успевает - врач широко распахивает глаза, лицо его искажается:
- Ты?!! - Глаза безумные. Отшатывается, вжимаясь в стену, бормочет быстро, в полубреду, - Ты, конечно, конечно же ты, кто же еще, Боже мой, за что, за что, что я тебе такого сделал?!!..
Начинает биться затылком о белый пластик стены, на губах - розовая пена.
Воображала тоже испугана, отодвигается к противоположной стене, втягивает голову в плечи, моргает. Кружка с грохотом летит на середину камеры, с таким же грохотом распахивается дверь. Двое в пятнистых комбинезонах грубо хватают врача, тащат к двери. Он начинает выть, выворачивается у них в руках, его волокут. От двери, извернувшись, он кричит Воображале:
- За что?! За что?! Что я тебе сделал?!..
На своих конвоиров он не смотрит, только на нее - с ужасом и отчаяньем, пока за ним не захлопывается дверь.
Все происходит так быстро, что по полу еще продолжает катиться брошенная кружка - очень громко в наступившей тишине…
Смена кадра
Анаис идет по бункеру.
Она очень изящна и, как обычно, совершенно безвозрастна. Во всяком случае, выглядит никак не на свои пять-шесть лет. Черные колготки-сеточки, алые туфли на высоком каблуке, алая юбка, узкая и длинная, с разрезом и широким черным поясом. Черно-алая шляпа, вуалетка, перчатки. Все - подчеркнуто новенькое, броское, кукольное. По бункеру идет не ребенок, и даже не маленькая женщина - живая кукла, красивая, изящная, ненастоящая…
Ее не замечают.
Не замечают, но предупредительно расступаются и словно бы нечаянно открывают перед ней нужные двери.
В том числе - и тяжелую металлическую дверь в белую камеру, где стены усилены несколькими слоями бронестекла…
Воображала сидит у стены, свесив голову на грудь. То ли спит, то ли просто устала. Врач лежит лицом вниз на полу в полуметре от нее. Анаис аккуратно обходит его, останавливается рядом с Воображалой.
Воображала поднимает голову.
Некоторое время они молча смотрят друг на друга, Анаис - с легкой снисходительной улыбочкой, Воображала - с быстро меняющимся выражением, безучастным поначалу, потом раздраженным, озадаченным, и, наконец, радостно-удивленным.
Анаис чуть заметно дергает подбородком в сторону двери.
Проблеском - корабль. Шум моря. Белые паруса наливаются розовым, потом - алым. Секундная задержка камеры - на центральной мачте три флажка морского семафора. "Следую своим курсом".
Наложение изображений и шумов. Сквозь накатывающие волны видно, как Воображала встает, делает шаг вперед. На алом шелке парусов проступают аккуратные черные горошины, цвет парусины постепенно светлеет, вызолачивается до ярко-оранжевого. Плеск воды о деревянный борт, шум прибоя накатывает. Стихает.
Легкий стон. Шорох.
Воображала оборачивается, обрывая сдвоенность изображений и шум моря. Опускается на корточки. В ее руках - кружка-поилка.
Врач неподвижен, дышит ровно.
Воображала растерянно оглядывается, но Анаис в камере уже нет. В бронестекле мигают отблески разноцветных огоньков с пульта. Сначала они красно-оранжевые. Потом красные гаснут…
Ретроспекция 15
Мигают красно-оранжевые огоньки разложенной на полу новогодней гирлянды. В углу - большая пушистая елка, уже частично украшенная. У стола - Конти с ложки кормит Анаис - той года полтора. Черные ползунки в алый горох, кружевной слюнявчик, невозмутимое личико с очень яркими губами и черной обводкой вокруг узких глаз.
Конти говорит вполголоса:
- Когда же ты у нас заговоришь-то, а?..
Воображала (ей около восьми, голубая бескозырка, оранжевая тельняшка), сидя на полу, нанизывает на шнурок морские сигнальные флажки. Растягивает низку:
- А это?
Конти бросает косой взгляд:
- Ложусь в дрейф, жду инспекцию, дайте подтверждение, приветствую.
Воображала, закатив глаза, падает на пол, хохочет.
- В дрейф ложусь, я сказал, а не на пол!..
Воображала хохочет еще сильнее, дрыгает ногами. Хватает горсть флажков, швыряет пару вверх, ловит их ногами на ребро:
- А это?
Конти косится:
- Если перевернуть - то это будет Новембер Чарли. Ну, что-то типа СОС.
Воображала делает большие глаза, сочувственно кивает головой и говорит торжественно:
- Бульк!.. А если так?
Взлетевшая охапка флажков рассыпается, зависает, вытягивается, как по ниточке. Обматывает елку длинной спиралью. Конти критически осматривает флажки. Хмыкает:
- Бред собачий. Хотя вон там - предупреждение о неприятеле, пожелание счастливого пути и отказ навигационной системы. А слева - заверение о неприкосновенности вызываемых на переговоры парламентеров, усиление срочности и карантин.
- А так?..
Вторая спираль закручивает вокруг елки оставшиеся флажки, три шнура повисают на стенах. Оставленная без присмотра Анаис достает из коробки с украшениями самый большой шар - алый в черную крапинку.
- А, не знаю… - Конти собирает со стола детскую посуду на поднос, сдвигает в угол, - Займись лучше шариками, пока Анаис их все не раскокала.
Воображала оборачивается, смотрит сначала на Конти, потом на Анаис, говорит со странной интонацией:
- Она - не раскокает…
Конти не замечает напряжения в ее голосе - он занят откатыванием стола к стенке. Пожимает плечами:
- Но ведь и не повесит же!
Воображала фыркает многозначительно:
- Это уж точно!..
Звучащее в ее голосе неодобрение замечает даже Конти, оборачивается:
- Как тебе не стыдно! Она же маленькая!..
- Маленькая, маленькая… Всегда она у тебя маленькая! А я, между прочим, в ее годы…
- Не бухти! Ты в ее годы тоже была не подарок!
- Все равно не честно! Пускай бы день она маленькая, день я, а то все время она, да она… - продолжая ворчать, ногой сдвигает оставшиеся на полу флажки. Их три.
- А это?
Конти смотрит. Трет подбородок. Кривится:
- А-а-а… Следую своим курсом… Мерзкий сигнал. Приказ ни во что не вмешиваться.
- Почему?
- Почему, почему…Потому что приказ! Следую, понимаешь ли, своим курсом согласно полученному приказу, и плевать, тонет там кто-то или нет… Не приставайте с глупостями, курсом своим я следую…
Некоторое время Воображала думает.
- В смысле - до лампочки? Пошли все на фиг?
- В смысле…
- Но ведь это подло, разве нет? Их потом накажут, да? Ну, если поймают, конечно!
- В том-то и штука, что не накажут. Приказ у них был такой - курсом своим следовать, ни на что не отвлекаясь.
- Даже если вдруг пожар?
- Даже.
- А люди погибнут?..
- А приказ?
- А… это, ну… совесть все-таки?..
- Но ведь все-таки - приказ?..
- Нехорошо как-то…
- А вот это, кстати, еще вопрос… Может быть - и не хорошо. А, может быть - очень даже хорошо. Что хмыкаешь - думаешь, вру? Думаешь - так не бывает. Ладно, представь - идет человек, торопится очень. Яма с водой, в яме котенок тонет. Кричит, надрывается, маленький такой, жалко… А человек мимо проходит, спешит очень. Это как - хорошо?
- Нет, конечно!
- А человек - врач. Он спешит к больному ребенку. Мальчик маленький, глупый, пуговицу проглотил, задыхается… Врач остановился, спас котенка. А мальчик задохнулся. Хорошо?..
- Нет, конечно…
- Так все-таки - хорошо то, что он мимо прошел, приказ имея, и котенка не спас, или плохо?
Воображала думает долго. Хмурится, молчит, теребит нижнюю губу, упрямо вертит головой. Наконец - авторитетно и безапелляционно:
- Надо было успеть! И котенка, и мальчика. Он же врач! Значит, должен был все успеть!.. - и зевает широко, с хрустом.
- Э, да ты спишь уже!
- Неправда! Вовсе я даже и не сплю!
- А пора бы! Времени-то сколько, знаешь?
- Новый Год же!..
- Новый Год завтра. А сегодня еще старый. Так что - шагом марш!.. Эй, заодно и Анаис забери!
Воображала мстительно фыркает, над ее головой взмывают три флажка. Гудит, имитируя пароходную сирену, крутит плечами, словно гребными колесами, "чух-чух-чухает" и уходит, ехидно скалясь через плечо.
Анаис с шариком в руке смотрит на Воображалу и Конти с легкой снисходительной улыбочкой - так взрослые смотрят на расшалившихся детей…