* * *
- Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! - Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. - Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. - Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. - Ну, звездец, чистое здоровье… Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, "гений, парадоксов друг"…
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств ("хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне "повело"), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но…
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова… Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница… Некое слово, ключ к недоступному пока знанию… Эфемерный призрак возможного спасения…
- Окунь, - сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. - Повтори, что ты только что сказал…
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
- Ну… наследник Пирогова… анестезиолог… ампутация… Что именно-то?
- Дальше… - Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. - Дальше, Андрюшка…
Тот факт, что командир назвал его именно "Андрюшкой", кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
- Ампутируй конечность… гений… парадоксов друг… э… все, кажется… - Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания… Вот только понимания чего?
- Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу… - Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом…
- Гений, парадоксов друг… - неуверенно повторил тот. - Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной - стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! - в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: "парадокс… парадокс… ПАРАДОКС"!
- Все нормально, Саша? - неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. - А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
- Все о’кей, Окунь, все о’кей… Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем - я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай… - С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку…
16
- Вот так… - удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. - Игра с осколочной гранатой - частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул "снаряженную" канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: "Вот так, фриц".
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев "фрицами", тот вежливо поправил:
- Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: "А какая разница?" и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
- Ладно, ладно - пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? - Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. - Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем…
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
- Город, я Станция, прием…
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города…
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница… Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо - голос предательски дрожал и срывался), ответила - почти что выкрикнула:
- Станция, я Город, слышу вас, прием…
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
- Станция на связи. Обира, ты? Прием… Щелчок. "Я". Щелчок.
- Обира, девочка, у меня очень мало времени. Слушай внимательно и, главное, не спорь. Отвечай кратко, только "да" или "нет" - и, может быть, у нас останется несколько лишних минут. Слушай, если ты отключишь щит вокруг станции прямо сейчас, до того, как мы отсюда уйдем, - возникнет временной парадокс, правильно? Прием…
Щелчок ("Что он задумал, что он хочет сделать? Неужели?!"). "Да". Щелчок.
- И станция погибнет, так? Она разрушится, потому что на ней будут находиться люди из двух разных времен, верно? Прием…
Щелчок ("Пусть я ошибаюсь, пусть там останется не он сам!"). "Да". Щелчок.
- Хорошо. Тогда слушай дальше. Только не спорь, прошу тебя, пожалуйста, девочка, не спорь. Сейчас ты откроешь портал и заберешь отсюда людей. Останемся мы с капитаном Зельцем. Как только они уйдут, отключай щит - в общем, ты сама знаешь, что сделать. Поняла? Прием…
Щелчок ("Сердце, кажется, вовсе перестало биться… Да, он прав, это можно сделать. Даже странно, что такое простое решение не пришло в голову раньше. Это же так элементарно - два временных слоя слиты воедино в пределах окружающего станцию временного экрана. Отключи его - и разделяющие два эти времени годы уничтожат станцию… и всех оставшихся на ее борту. И конечно, остаться должен именно командир - в такой ситуации он не вправе приказывать. Это дело чести. Офицерской чести. Чести ее Саши…"). "Я поняла, Саша. Я сделаю это. Портал будет открыт через две минуты пятьдесят секунд". Щелчок.
- Спасибо, милая. Я рад, что ты все поняла. Прости меня, но я, кажется, не смогу выполнить своего обещания и вернуться к тебе… Прости… Я не могу поступить иначе, никак не могу - надеюсь, ты поймешь почему. Есть вещи, поступки, которые можем выполнить только мы. Должны выполнить, понимаешь? Это мой долг - и как офицера, и как человека, и как мужчины. Капитан Зельц думает так же. И… - Голос потонул в сумасшедшем грохоте выстрелов. - Ну вот и все, опять началось. Полезли, твари… Прием…
Щелчок ("Как бы не так, Саша, как бы не так. Я вытащу тебя оттуда, живого или мертвого - но вытащу! Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так потерять, ясно?"). "Слушай внимательно, Саша, теперь слушай ты. Я все сделаю, как ты сказал, но постараюсь забрать и вас с Зельцем. Я уже все обдумала не хватит энергии на то, чтобы продержать портал открытым до момента, когда парадокс станет необратимым. И тогда я заберу вас обоих. У меня нет времени на расчеты, но, надеюсь, все получится именно так. Запомни: когда исчезнет щит, вам с Зельцем надо будет постоянно находиться рядом, держаться друг за друга - иначе парадоксальные силы противодействия… Впрочем, ладно, нет времени объяснять. Короче, я думаю, ты понял". Щелчок.
- Я понял, милая (грохот близкой автоматной очереди и чуть запыхавшийся голос майора продолжает), понял. Не думаю, что у тебя получится, но попробуй. Все, больше не могу говорить, эти твари взбесились окончательно (выстрелы, рокочущий раскат взрыва, крики). Прощай, милая! Я люблю тебя! Прием…
Щелчок. Холодный пластик скользнул по мокрой щеке. "И я люблю тебя". Щелчок. Тишина. Ключ отдал всю свою энергию, радиостанция мертва. Щелчок… Еще один… И еще…
Хранительница еще несколько мгновений смотрела на замолчавшую рацию в своей руке - и вдруг, словно опомнившись, рванулась к приборам. За оставшиеся секунды ей предстояло еще слишком многое успеть. Слишком многое. Например, спасти Землю… и своего любимого… Сверкнул в волосах серебристый обруч, тонкие пальцы коснулись клавиш на панели одного из приборов - пусть только он продержится еще немного, а уж она не подведет. У него свой бой, у нее - свой, но войну они выиграют вместе. Смахнув предательские слезы, Обира начала работать…
* * *
- Молодец, Сашка, - тихонько шепнул генерал, отключая РДС, - я знал, что ты найдешь выход. Ты ведь никогда не проигрывал, никогда и нигде. Молодец. Прощай, майор…
Юрий Сергеевич замолчал, молчали и остальные - в такой момент все разговоры ни к чему. Все ясно и так - точки над "i" расставлены, роли - кому жить, а кому умереть - распределены… К чему еще какие - то слова?
Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из своих бойцов, генерал поднял бинокль и с удвоенным усердием принялся обозревать знакомую до боли панораму окружающей пустыни. Больше ему теперь все равно ничего не оставалось делать. Только ждать…
* * *
Отряд выполнил приказ майора, не подпустив к нему ни одну из атакующих тварей. Увы, это стоило ему еще двух жизней - последнего из зельцевских солдат и бросившегося ему на помощь Глаза: сказался недостаток боекомплекта. Люди уже не могли встретить нападавших массированным заградительным огнем, а прицельная стрельба больше не приносила желанного результата. Конечно, и твари дорого заплатили за свой успех - четыре или пять из них остались лежать на подступах к обороняемому участку, однако воскресить погибших товарищей это не могло…
Последнее из атаковавших отряд майора существ уничтожила, сама того не зная, Обира - сфокусированный ею портал открылся на пути прыгнувшей твари и попросту разметал посторонний объект на разрозненные молекулы. Еще один отчаянный, на пределе возможностей бой закончился в пользу людей, но это был еще не конец: из глубины заброшенных коридоров уже приближался совершенно иной враг - бестелесный, не облеченный ни в одну из привычных форм, не способный размышлять… Враг, против которого бесполезно самое совершенное оружие и самые изощренные боевые навыки, враг, убивающий одним только своим присутствием… Враг, имя которому - вакуум, великое космическое Ничто…
Воздух стремительно покидал агонизирующую станцию. Вырываясь через раскрытые шлюзы, он мгновенно замерзал, окружая искусственную планету хрупкой ледяной оболочкой, удерживаемой силами притяжения, - казалось, боевая станция вдруг обрела собственную атмосферу. В многокилометровых коридорах, впервые за миллион лет, господствовал порожденный разностью давлений ветер - самый настоящий ветер, не имеющий ничего общего с работой обычных вентиляционных систем…
Воздух в гигантской оранжерее тоже пришел в движение, будто стремясь как можно скорее покинуть это надоевшее ему место, освободиться от намертво въевшегося в его эфемерную плоть порохового дыма и резко пахнущей какой-то чужой химией гари…
Дождавшись, пока окно входа засветится ровным жемчужным светом, майор отдал свой последний приказ…
Окунь, которому предстояло первому шагнуть в зыбкое телепортационное ничто, пожалуй, впервые в жизни отказался подчиниться командиру:
- Ты не прав, Саша. - Глубоко посаженные, покрасневшие от усталости и дыма глаза в упор смотрели на майора. - Почему именно ты? Давай я останусь, а? Прошу тебя, Сашка, разреши мне… - О серьезности намерений старлея говорило уже то, что он даже не добавил к сказанному своего обычного "чистое здоровье". - А, командир?
- Нет, Андрюша, извини - нет! - твердо ответил майор. - Это моя идея, и выполнить ее должен тоже я…
- Да что вы спорите? И так ясно - остаться надо мне! - морщась от боли в раненой руке (последний "привет" от подобравшейся слишком близко твари - теперь уже, конечно, дохлой), встрял в разговор Анаболик. - Тебя, командир, Обирка ждет, а мне с такой рукой (тут он слегка преувеличивал - ничего особенно страшного с его кистью не случилось - так, небольшая рваная рана да, возможно, пара сломанных пальцев) все одно в спецназе делать нечего. Я и останусь…
Московенко нашел в себе силы улыбнуться и, обняв обоих друзей за плечи, сильно прижал к себе:
- Спасибо, мужики, но приказы не обсуждаются. А это именно приказ, ясно? Так что - кыш отсюда, мелочь пузатая! И давайте без долгих прощаний, о’кей? Времени нет…
- О-би… - в голос, хотя и излишне кисло, ответили оба и, пожав руку подошедшему Зельцу, шагнули к волнующейся поверхности портала. - Прощай, майор, прощайте, герр капитан, легкой вам смерти…
- И вам, мужики. Обире, Сергеичу и всем нашим - привет. Ну все, пошли, я сказал…
Окунев, больше не оглядываясь, исчез за призрачным занавесом искривленного пространства, идущий следом Санжев все-таки обернулся, подмигнул офицерам и, как и в прошлый раз перекрестившись здоровой рукой, растворился в перламутровом сиянии открытого портала…
- Вы уверены, что хотите поступить именно так, капитан? - повернувшись к Зельцу, спросил Московенко. - Еще не поздно передумать, Ольгерт…
- Обижаете, господин майор. - Зельц подошел ближе и посмотрел Московенко прямо в глаза. - Помните, что вы сказали фройляйн Обире? Так вот, я тоже офицер. И мои представления о чести, поверьте, не слишком отличаются от ваших. Я остался бы с вами в любом случае, Алекс. И как офицер, и как солдат, который имел честь сражаться с вами плечом к плечу. Понимаете?
Московенко кивнул - иного ответа он, в общем-то, и не ждал: капитан Зельц импонировал ему с самого начала их знакомства.
- Что ж, капитан, воля ваша. Мне тоже было весьма приятно воевать рядом с вами и вашими бойцами. Давайте-ка тогда закончим с эвакуацией. Майор качнул головой в сторону как никогда сосредоточенного фельдфебеля, Зельц согласно кивнул в ответ и даже помог тому подняться на ноги: раненый все-таки. Мудель безропотно дошел до загадочно мерцающего портала, однако вместо того, чтобы сделать еще один, последний, шаг, неожиданно уцепился за рукав зельцевского кителя:
- Господин капитан, я хотел бы… немедленно… вам… я…
- Время! - коротко рявкнул Московенко, подсознательно почувствовав в окружающей их реальности какие-то необъяснимые словами изменения, - и оба офицера, не сговариваясь, подхватили фельдфебеля под руки и буквально впихнули в телепортационное окно. В ту же секунду портал ослепительно вспыхнул и качнулся куда-то в сторону, мощный толчок содрогнул - нет, даже не исполинский корпус боевой станции, а само наполняющее суть ее существования Время…
- Нет! Это невозможно! Не… - вспыхнул и навсегда угас в головах Московенко и Зельца последний отзвук чужого разума.
Время было неподвластно пониманию даже суперкомпьютера, до самого последнего момента уверенного, что люди затеяли с ним какое-то очередное ментальное состязание и все, о чем они говорили, - не более чем хитроумная дезинформационная ловушка. Оставшихся мгновений ему хватило, чтобы понять все…
Московенко протянул руку:
- Будем прощаться, капитан? Кстати, давайте наконец перейдем на "ты". Идет?
- Конечно, Алекс. - Зельц крепко пожал ладонь майора и неожиданно (едва ли не впервые за все последние дни) широко улыбнулся. - Рад, что был знаком с тобой, майор!
- И я тоже, Ольгерт, и я тоже… - Московенко улыбнулся в ответ и еще сильнее сжал ладонь Зельца. - Запомни: что бы ни случилось, держись около меня. Пока все это будет… э… происходить, мы должны быть рядом. О’кей?
- О-би! - неожиданно и для себя, и для майора произнес тот непонятное слово. - Прощай, Алекс… У вас говорят "легкой смерти", да?
- Прощай, Ольгерт… Да, так говорят в спецназе. Легкой смерти, капитан…
Офицеры застыли спина к спине (так было проще удерживаться рядом), сплетясь локтями, словно играющие в "кто кого перетянет" дети, - только вот бушующие вокруг силы, до хруста в суставах старающиеся оторвать их друг от друга, были отнюдь не детскими…
Нет, конечно, вокруг не стали хлестать молнии, разреженный воздух не обратился в огонь, не закружили в неистовом хороводе вихри - не было ничего из богатого арсенала обязательных голливудских спецэффектов, без которых не обходится ни один фильм в жанре "экшн". Отнюдь. Сущность временного парадокса оказалась куда проще и одновременно сложнее… Капитан Зельц - суть "прошлое", и майор Московенко - суть "будущее" в буквальном смысле разрывали станцию пополам. В "буквальном" - потому что время в гораздо большей степени, чем принято считать, связано с материей. И принадлежащая своему собственному времени материя боевой станции не могла существовать одновременно в двух временных ипостасях. Проще говоря, ее реальность стремительно молодела, возвращаясь в прошлое, со стороны Зельца и старела, уходя в будущее и проживая за считанные секунды сотни и тысячи лет, там, где стоял майор… В этом и был, собственно, парадокс, истинной сущности которого не понимала даже сама Хранительница… Но самым, пожалуй, поразительным было то, что все это происходило в абсолютной, непередаваемой словами тишине…
Перед глазами Зельца исчезали оплетающие стены лианы и лишайники, оголялся покрытый многометровым слоем перегноя пол, все ярче и ярче разгорался излучаемый самими стенами свет, белесые листья приобретали былую зелень и свежесть - все происходило будто в отматываемом в обратную сторону немом кино. Вот мелькнули и исчезли "за кадром" человекоподобные двуногие существа - видимо, те самые боевые роботы, коими немало напугала их Хранительница, проплыли мимо загадочные Завоеватели - бесформенные, неопределенного цвета создания, описать которых подробнее капитан все одно бы не сумел, исчезли, являя взору несущие балки, стенные панели, растворились в воздухе еще не наведенные потолочные перекрытия… И наконец среди хитросплетений оголившегося исполинского каркаса мелькнул "звездно-снежный" купол космического пространства… Удивительная трансформация завершилась - помолодевшая почти до самого момента своего создания станция практически перестала существовать…
Нечто подобное - только с точностью до наоборот- наблюдал и Московенко: различие заключалось лишь в том, что "с его стороны" искусственная планета необратимо старела. Утолщались слои древесных отложений на палубе, корни взламывали потерявшие былую прочность перекрытия, источенные ржавчиной, проваливались потолки и опадали бесформенными лохмотьями обломков стены, словно ребра у разлагающегося трупа, просвечивали сквозь прорехи стен проржавевшие конструкции внутреннего "скелета" станции, грудами бурой трухи осыпались механизмы… И только под ногами у застывших в неподвижности, задыхающихся от недостатка кислорода людей оставался нетронутый пятачок той станции, какой они увидели ее менее суток назад. Да еще приветливо светился парящий в пустоте портал, терпеливо ожидающий двух своих припозднившихся пассажиров…