- Отец, духи войны не солгали мне. Оттуда, от Шумящего и Пьющего Воду, можно прорваться к самому сердцу логова Карахара. Драконов Земли там сейчас нет, и нет сплошной стены, которой они отгородились от мира… Лишь натянуты на столбы верёвки, способные остановить одних глупых куланов - груди боевых коней легко разорвут их… Отец, я должен ударить туда всеми силами левой руки. Мы прорвёмся к их домам и к дворцу Аксара - и там Стрелы Грома не смогут повредить нам, не разрушив их дома и не убив их детей. Мы будем резать их, как режет волк отару, ворвавшись в самую середину, меж ягнят и ярок… А ты с Отичей-нойоном встретишь их в степи, куда они побегут, как стая вспугнутых тудаков, - побегут, бросив Драконов Земли. Степь будет красна от их крови, отец. Их женщины будут рожать тебе воинов. Их глупо валяющееся везде железо станет нашими мечами и дротиками. А голова Карахара станет чашей на наших пирах. Так сказали онгоны…
Нурали-хан не стал спорить с онгонами. Железо - хорошо, женщины - того лучше. Но вот все силы левой руки… Карахар умён и силён, и он не станет отсиживаться за верёвками. А Байнар до сих пор опьянён Ак-Июсом.
- Пять сотен воинов ударят туда, куда указали тебе онгоны… - сказал хан. - А мы посмотрим, дадут ли им духи войны победу… Кого любят онгоны - тот стоит тысячи, так ведь говорится?
Символы ханской власти в степи разнообразны - нет единого стандарта, нет переходящих к наследнику короны или скипетра. Знаком повелителя может быть редкое оружие или украшение - и должно не расставаться с владельцем и лечь с ним вместе под степной курган… У Нурали-хана символом власти служил шлем, трофей тридцатилетней давности - сборный шишак из четырёх медных пластин на кожаной основе, богато отделанный золотом и неограненными сапфирами. Хан носил его почти не снимая, привыкнув за годы к тяжести на голове…
Никто не знал, но именно по этой причине онгоны, духи войны, избрали в собеседники Байнара. Ханского сына. Углана левой руки.
7
- Надо понимать, налицо две провокации, - медленно сказал Гамаюн. - Две обставы. Кто-то хочет столкнуть нас с ордой Нурали лбами… Кто? И зачем? Сам знаешь, степь тут для пастбищ не очень - трава редкая, выгорает быстро. Фактически - полупустыня. Ради нашего оружия и металла? Но кто в Великой Степи способен на византийские хитрости? До сих пор все, с кем мы сталкивались, действовали в лоб, по-простому…
- Разве что те, кого здесь зовут коротконосыми, - сказал Пак. - Скорее всего, это местное прозвище китайцев. Но они давненько здесь не появлялись, поколения два, не меньше. На востоке, в Кашгарской степи, у них стояли раньше крепостицы-форпосты, но сейчас ни одной не осталось. Через десятые руки доходят смутные слухи о какой-то внутренней заварухе у коротконосых. О затянувшейся гражданской войне. Если так - то им сейчас не до колонизации Западного края…
"Будь в истории Китая лишь одна гражданская война, как в США, - подумал Гамаюн, - получилась бы хорошая привязка ко времени. И хоть какое-то чувство исторической перспективы. Но, к сожалению, хроники Поднебесной пестрят внутренними смутами…"
Пак словно услышал его мысли и сказал не совсем в тему:
- А ведь вполне может быть, что там, на востоке, есть сейчас корейское государство Пэкче… - голос звучал грустно.
"Может быть", - подумал Гамаюн. А может - на западе князь Бус сейчас из последних сил сдерживает натиск остготов… Бьётся с полками короля Германариха или уже его наследников. Бьётся во главе антов - предков восточных славян. Бьётся, чтобы попасть в плен и погибнуть, будучи распятым на кресте. Не стоит, Сергей, о том, что может быть. Давай о том, что есть. Есть война - наша война. И восемь с половиной тысяч жизней - за которые отвечаем мы с тобой…
- Нурали не хочет большой войны, - сказал Пак, помолчав.
- А мобилизацию устроил учебную? - скептически поинтересовался Гамаюн.
- Перебиты два кочевья - хан не может не отреагировать, если желает сохранить подданных. Но Нурали далеко не дурак. Хоть и объявил девчонку-свидетельницу умалишённой - но официальной версии о вине Карахара едва ли сам верит. Мобилизация - хороший способ сплотить народ. И, заодно, - выявить разом всех потенциальных отступников и перебежчиков. Узнать свои реальные силы. Ак-кончары напирают с востока - кто-то их тоже выдавливает из старых владений Нурали…
Да, так всегда и было в Великой Степи. Гунны, заставившие трепетать Европу, и половцы, терзавшие набегами Русь - всего лишь степные аутсайдеры, выбитые с родных кочевий более удачливыми и сильными соседями…
- Но большая война с Девяткой прикончит Нурали-хана, - продолжил Пак. - При любом исходе, даже в случае победы - он достаточно знает о ваших силах, чтобы понимать, какой ценой эта победа достанется. Но и мирно разойтись, по всему судя, не удастся - нужна хоть небольшая, но схватка. Как прелюдия к мирным переговорам..
Гамаюн про себя отметил слова "ваши силы", но спросил не об этом:
- Скажи, Сергей, все эти слова о намерениях хана - чисто твои догадки и выводы? Или есть конкретная информация?
- Косвенная. Но посуди сам: где хан собирает людей к ставке? Гульшад! Под самым боком! Никто и никогда так не делает. Может, ты и прав про отсутствие иных тактических изысков - но что такое фактор внезапности, здесь хорошо знают. И воинов собирают не под носом у объекта нападения - в стороне, скрытно, с максимальной секретностью. Потом - марш-бросок со всей возможной скоростью. А что здесь? Не будь даже меня - разведка Сирина разве всё не доложила бы? А твои дозоры? Примерные скорость и запас хода Драконов Земли хану известны. Вывод: всё это - демонстрация. Игра мускулами. И решение своих внутренних проблем.
- Маленький вопрос: почему Нурали не думает, что мы можем ударить по всей этой его демонстративной возне со всего размаха? Во избежание непредвиденностей?
- Ответа два. Во-первых, он умный человек и считает умными вас с Таманцевым. Любому ясно, что при всём совершенстве техники, при всей огневой мощи Девятка в осаде, в изоляции, без союзников - не выживет. В лучшем случае можно растянуть агонию на годы… А свято место пусто не бывает - взамен Нурали придёт на эти пастбища кто-то другой. И встанет та же проблема. Второй ответ - это, извини, я сам. Хан прекрасно знает, кто я и откуда. Но купец в степи - лицо неприкосновенное, вне зависимости от происхождения. Для того, чтобы получить и сохранить ханскую тамгу на право свободной торговли, многого не надо. Достаточно не обманывать внаглую при расчётах и не гнать дезу, когда расспрашивают, где был и что видел… Но при этом торговца могут мягко "пригласить в гости". Ненавязчиво задержать на какой-то срок - если готовится нападение на его родину или на кого-то, с кем плотно связаны его, купца, интересы… Во избежание утечки. Со мной же Нурали поговорил лично через три дня после хурала, объявившего сбор воинов. Чисто восточный получился разговор - вежливый, на вид пустой, но с намёками. С намёками на трудности с ак-кончарами и кое с кем ещё… Поговорили - и хан меня отправил восвояси. Прямо сквозь прибывающие отряды. Какие ещё намёки нужны? По-моему, умному достаточно…
Гамаюн представил, как вся эта информация будет выглядеть на совещании у Таманцева. Так мол и так, мы должны убить столько-то степняков и подставить столько-то наших ребят под дротики, просто для того, чтобы сесть с местным главой администрации за стол переговоров… Или, скорей, на кошму переговоров - к столам и стульям здешний народ непривычен. Классы в Школе выглядят смешно: невысокий стол учителя и россыпь скрестивших ноги учеников на полу…
Но на совещании идею необходимой по дипломатическому ритуалу блиц-войны не протащить… Разве что…
Мяукнул селектор. Голос Багиры:
- Командир, здесь Ткачик. Говорит - вопрос крайне срочный.
- Пропусти, - коротко приказал Гамаюн. Знал, что с ерундой мичман их разговору мешать не станет…
Но вопрос оказался, мягко говоря, неожиданным:
- Товарищ подполковник, вы давно перечитывали одну старую восточную сказку? Про Али-бабу и сорок разбойников?
Гамаюн недоумённо посмотрел на Ткачика.
IX. Морская пехота в Великой Степи
1
Это напоминало известный анекдот о подводной лодке в степях Украины - мичман Российского Флота Ткачик в Прибалхашье, в самом сердце Великой Степи, смотрелся странновато.
Хотя акватория весьма приличных размеров под боком имелась - превосходящая размерами и Ладожское, и Онежское озера, обладавшие в своё время военными флотилиями. Но воды сугубо внутреннего и глубоко-тылового Балхаша военные корабли никогда не рассекали, о чём мичман горько жалел. Авианесущие крейсера не нужны, хватило бы пары сторожевиков, не боящихся айдахаров, способных не опрокинуться от таранного удара головы зубастой твари, и одного-единственного нефтеналивного судна…
И всё сложилось бы по-другому.
Не потребовалась бы трасса на полуостров, к найденной там нефти, - трасса, спасшая Девятку, но проложенная по трупам своих и чужих. Трасса, втянувшая в затяжную войну… Не происходили бы постоянные нападения на колонны, вызывающие неотвратимые ответные удары. И остались бы живыми парни с Постов.
Но военных кораблей здесь не оказалось. Да и предшествующая служба мичмана Ткачика, честно говоря, проходила отнюдь не на бескрайних морских просторах. На Девятке Ткачик оказался полгода назад по другим делам. Делам, связанным с морем весьма опосредованно - через обеспечение безопасности прибывших на приёмные испытания суперрадара группы флотских офицеров. (Российский Флот, как ни старались его превратить в береговую флотилию объединённые усилия и наших, и заморских политиков, с большим-таки интересом поглядывал на Индийский океан и на то, что над океаном творилось…)
Они там до сих пор и остались - на двойке, на четвёртой линейке. Ткачик оказался снаружи. В напряжённых событиях первого месяца после Прогона, когда никто не понимал ничего, и многие споры на тему: что делать? - чуть не доходили до драки - тогда мичман сразу и без колебаний встал рядом с Гамаюном. Хотя, в отличие от Багиры, Лягушонка и некоторых других, общее боевое прошлое Ткачика с подполковником не связывало.
2
Если честно - здешняя и нынешняя жизнь ему нравилась. Семьёй к тридцати девяти годам морпех не обзавёлся, тосковать не о ком. К кочевой, достаточно опасной жизни Ткачик привык давно и в достижениях передовых технологий не слишком нуждался. Сила и решительность ценилась здесь и сейчас куда выше, чем в старом мире. На женщин, при всей их избалованности мужским переизбытком, двухметровый атлет Ткачик действовал безотказно…
Ну и что ещё простому морпеху надо? Правда, простым морпехом он не был. Но об этом никто, даже Гамаюн, не знал. Только сам Ткачик.
3
С самого утра, с идиотского покушения, в мозгу у Тка-чика засела какая-то заноза. Он и рад бы её вытащить и выбросить - да никак не мог понять, в чём она состоит.
Мичман снова и снова крутил в мозгу весь видеоряд происшествия у "Хилтон-Девятки".
Вот пацан останавливается перед Гамаюном, вот поднимает руку, куртка сваливается на землю… И так далее, кадр за кадром, до появления ребят Скоробогатова и рывка Багиры за горе-киллером. Не то, всё не то. Но что-то ведь тогда резануло по восприятию, обдало, как холодной водой, чувством неправильности… Тогда анализировать свои чувства времени не оказалось - ситуация требовала активного вмешательства. А теперь, когда мимолётное чувство-сигнал "всё не так!" прошло, стало не понять, - отчего, собственно, оно появилось.
Ткачик искал ответ - и не находил.
Подойти к старшому? С чем? Спросить других свидетелей, Багиру и Лягушонка? О чём? Другой бы давно плюнул и успокоился, решил бы: померещилось. Но мичман хорошо знал, что мнительностью страдать не склонен. И ещё - Ткачик во всём привык докапываться до сути…
Час назад он наконец понял, что допустил ошибку в методе поиска: заранее связал источник своей неосознанной тревоги с покушением, с пареньком и его дурацким оружием. Стоило копать шире. И глубже.
А что было там ещё? Рядом? Да ничего особенного, воду привезли, народ фляги по домам разносил, очередь к прицепу стояла с канистрами, трепалась о чём-то… Кстати, о чём?
Ткачик напряг память, которой не без оснований гордился - но вроде ничего криминального в услышанных обрывках разговоров не припомнил. Банальный трёп, банальные сплетни: про аж восьмидесятиметрового айдахара, про новый опус Мери Мейсон, про чью-то свежеснятую бабу с во-о-от такенными сиськами… Двое, правда, толковали о чём-то серьёзном. Один говорил о "баранках" и литрах, другой торопливо заткнул ему рот. Тоже ничего особенного, обычные делишки чёрного рынка - по мелкости своей никак они не могли Ткачика зацепить…
Значит, не разговоры. Значит, что-то другое… Но что?
Ещё Ткачик, подходя, точнее, подбегая трусцой, окинул взглядом "Хилтон". На крыльце стояла Багира. Одна. Нет, конечно, она в прикиде путаны-любительницы удивить может, но чтобы встревожить… Или что-то зацепило тогда глаз в одном из окон? Ничего не вспоминалось…
Ткачик прокручивал в памяти ленту утра в обратном порядке. Вот он лёгкой трусцой вывернул из-за угла, увидел гостиницу, водовозку…
Стоп машина!
Ткачик наконец нашёл, что так долго искал.
4
Странность номер один: четвёрка загорелых, до пояса обнажённых бойцов-грузчиков, подающих сверху бидоны и фляги. Мелкая странность, никакого криминала - в другой момент Ткачик её бы и не заметил. Но не тогда - мичман изощрял зрение и мозг в напряжённых поисках необычного…
Необычность состояла в следующем: эти четверо всегда подавали ёмкости вниз весело, с шуточками-прибау-точками, в белозубом сиянии усмешек. Оно и понятно: вернулись благополучно из очередной ходки к источнику - хоть всего десяток километров степью, а бывало всякое… Сегодня же четвёрка водовозов двигалась внутри кузова ЗИЛа молча, сонно, заторможенно.
Причин тому могла быть масса - и все безобидные. Мозг Ткачика отметил отличие, мгновенно оценил, признал безопасным - и занялся дальнейшими поисками…
Вторую странность Ткачик тогда не успел осознать - потому что через секунду-другую наконец увидел киллера…
Кувшин!
Огромный глиняный кувшин, который пресловутая четвёрка подавала сверху другой четвёрке - салагам. Но салаги то ли попались на редкость бестолковые, то ли руки у них, вопреки науке анатомии, произрастали не из того места. А может, просто не выспались, занимались за какую провинность ночными исправительно-трудовыми работами. Короче говоря, здоровенный тот кувшин с синими крупными цифрами на боку они чуть не уронили. Но не уронили, подхватив у самого тротуара. Ни капли не пролили, хоть и накренили здорово…
Такого не могло быть.
Кувшины эти, с недавних пор продаваемые аборигенами на привозе, имели массу достоинств: вода в них дольше оставалась холодной и свежей, чем в сорокалитровых флягах; в широкое горло можно сразу опустить ведро, а не черпать помаленьку ковшиком. Да и гораздо больший против фляги объём позволял выйти за опостылевшую норму - двадцать литров питьевой воды в неделю на человека… Хотя кувшинов на каждый привоз степняки доставляли немного и просили за них сравнительно дорого - покупатели разбирали всё.
Но кувшины не делались герметичными, и их крышки не имели защёлок и резиновых прокладок, как у фляг. Крышка с чуть не уроненного кувшина обязана была слететь, а вода - хлынуть потоком на мостовую.
Не слетела. Не хлынула…
Кувшинов на водовозке стояло не меньше десятка…
Ткачик бросился к Гамаюну.
5
Долго объяснять не пришлось - после секундного недоумения Гамаюн понял всё с полуслова.
- Багира - на Отделе! Остальные - за мной! Нет, Серёжа, останься… Тебе ни рисковать, ни светиться нельзя. Это приказ.
И - Ткачику:
- Цифры помнишь?
Ткачик помнил номер дома и квартиры с выпуклого бока кувшина.
- Майор Слепчук, - без адресной книги определил Гамаюн, тот дом был ему хорошо знаком. - По-моему, на суточном дежурстве сегодня.
Они уже вышли из Отдела. Взвод охраны поднялся по тревоге - бесшумной, без ревунов и сирен.
- Вася, бери половину ребят и дуй в автомастерские - водовозная команда там кантуется. Всех - в Отдел. Будут сложности- действуй по обстановке, разрешаю всё. А мы втроём - к Слепчуку. Связь через Багиру. По коням!
Лягушонок перемахнул за руль отделовского "уазика", не утруждаясь открыванием дверцы. Гамаюн и Ткачик - назад. Ехать было недалеко. Газовать подполковник запретил - ни к чему пугать честных граждан. А нечестных - спугивать.
Опоздали, зло подумал Ткачик. Это лишь в сказке отморозки в кувшинах до ночи сидели…
6
Дверь оказалась заперта. Хилая, как все двери на Девятке - бронированные преграды тут ставить не от кого. Давануть плечом - вылетит.
Ткачик выдавливать дверь не стал, достал припасённый для такого дела калашниковский штык-нож - инструмент, как известно, пригодный на всё, вот только человека им проще оглушить, чем зарезать. Гамаюн кивнул, изготовившись. Лягушонок снаружи - держит окна; на них вроде решётки, но мало ли, разная бутафория бывает. Ткачик пихнул толстенное тупое лезвие между косяком и полотном двери - на уровне замка…
Короткий скрежет. Дверь распахивается. Гамаюн - внутрь, смазанной тенью. Нырок, уход с директрисы. Ткачик следом - тоже нырком.
Однокомнатная квартира молчит. Нет выстрелов. Нет криков. Никакой реакции на ворвавшихся. Ткачик в комнату, Гамаюн в кухню - никого. Тот самый кувшин - стоит у электроплиты. В дверях - Ткачик, отрицательно мотает головой. Гамаюн кивает на кувшин. После вторжения они не произнесли ни слова…
Крышка смахнута резким движением, два ствола заглядывают внутрь. Пусто. Совсем пусто - ни воды, ни чего-либо другого. Стенки сухи.
Проверяют санузел, забитую под завязку кладовку - с нулевым результатом. Напряжение спадает. Ткачик выходит в комнату - осмотреть ещё раз, более тщательно. Гамаюн подсвечивает внутренность кувшина фонариком. Следов нет - никаких. Крышка хитрая - ручка как снаружи, так и внутри. Всё просто, потому и не свалилась… Держали. Изнутри. Сказка становится былью - и неприятной.
Всё это Гамаюну не нравится. Ладно, хозяин на службе. А хозяйка? Черпакам ключи от пустых квартир обычно не доверяют. Кто впустил бойцов с кувшином? Кто выпустил оттуда гостя? Где хозяйка? Замешана в деле и ушла сама, или…
На кухне вновь появляется Ткачик.
Он нашёл хозяйку.
7
Так получилось, что с мадам Слепчук мичман Ткачик был знаком лично.
Чересчур приятных эмоций знакомство не вызывало - небольшого ума бабёнка лет тридцати пяти, осатаневшая от безделья. Бездетная. Средних внешних данных. Ни особых достоинств, ни откровенных недостатков. Разве что чересчур блядовитая - но это ещё пойми: плюс или минус… Но в любом случае не повод, чтобы заколоть мадам точным ударом в сердце, оттащить в угол и поставить сверху кушетку - иным способом под низенькие ножки труп запихнуть невозможно…
Не повод - но именно так с Ириной Слепчук и поступили.
- В халате, неумытая, непричёсанная, - подвёл итог скоротечному осмотру Ткачик. - Надо понимать, салаги с кувшином её разбудили… А этот - вылез, как только они ушли. И сразу прикончил Ирку…