– Сложно, наверное, из благородного воина, редара, которого всякий уважает, превращаться в шута? – спросил он.
– После стольких лет в Ордене проникаешься мыслью о том, что жизнь есть служение, – ответил Авти, – и не так важно, как именно оно проходит, с мечом в руках на Стене или с кинжалами для жонглирования по грязным кабакам… Гордыня, самолюбие и прочая шелуха в Ордене отмирает… а если нет, то такой редар, скорее всего, долго не протянет. Кроме того, тех, кому удается дожить до Ордена Огня, долго и жестоко учат.
За дверью зашебуршились, лязгнул замок. В камеру заглянул пожилой оруженосец с котелком в руках. Из него торчали две ложки, и разносился аромат только что сваренной пшенной каши. Ощутив его, желудок Хорста задергался, как попавший в ловушку хорек.
– Кушайте, во имя Владыки-Порядка, – сказал оруженосец, кинув на Авти опасливый взгляд.
Дверь со щелчком захлопнулась.
– Сколько же мы тут? – Когда Хорст потянулся к ложке, его рука дрожала. Только тут он ощутил, что все же голоден.
– Двое суток, – ответил Авти, словно не заметивший еды. – Все это время ты был без сознания и нес околесицу.
– Ого! – Хорст сунул в рот ложку каши и едва не выплюнул – та оказалась обжигающе горячей. – Фсшшш…
Он глотал и давился, не обращая внимания на текущие по лицу слезы. Отвалил от котелка, когда брюхо раздулось и он стал похож на ужа, проглотившего жабу. Мог только лежать и сыто отдуваться.
Авти к еде не притронулся.
Храм в поселке Порядочного Кретильфа был очень скромным, без обычных для богатых святилищ изображений Владыки-Порядка и Порядочных. Голые бревенчатые стены выглядели угрюмо, посредине сиротливо сгорбился алтарь, но все равно Хорст ощущал себя под прицелом взгляда, направленного на него сразу со всех сторон.
– Как-то неуютно тут, – пробормотал он, оглядываясь.
– Тебе-то чего? – отозвался Авти, которого била крупная дрожь, а лицо то и дело искажалось судорогой.
Пять суток просидели они в подвале, общаясь только с оруженосцем, исполняющим обязанности тюремщика. Сегодня дверь открылась в неурочное время, и внутрь шагнули мрачные послушники с обнаженными мечами.
Когда пришлось подниматься по узкой лестнице, Хорст понял, что за эти дни очень ослабел. Ноги едва слушались. Оказавшись на вольном воздухе, он заморгал под ярким светом висящего в зените солнца.
Потом их завели в храм и оставили одних.
– Зачем нас сюда привели? – пробурчал Хорст, огля– дывая подвешенные к стенам тусклые масляные светильники. – Помолиться перед казнью?..
Он не обольщался на собственный счет и понимал, что за такой проступок, как ночной выход за пределы поселка и переход Стены, его как оруженосца накажут очень сурово.
Не совсем понятно было, что сделают с Авти. Учитывая его заслуги перед Орденом, шуту могли сохранить жизнь, а могли и наказать по уставу. Ведь той ночью погиб не просто редар, а командор! То обстоятельство, что он еще и сын одного из провинившихся, никого не волнует.
– Вряд ли, – мрачно отозвался Авти. – Нас не могут наказать, не осудив. Скорее всего, тут состоится суд. Подобные ритуалы принято проводить пред ликом Владыки-Порядка…
Дверь с грохотом распахнулась. На пол упал прямоугольник белого света, но в нем почти сразу нарисовалась чья-то тень. Редары, все в черных плащах и с непокрытыми головами, один за другим входили в храм. К тому моменту, когда дверь закрылась, Хорст насчитал девятерых. Восемь из них встали кругом, в центре которого оказались Хорст и Авти, еще один расположился у входа.
– Начнем, во имя Владыки-Порядка, – низким голосом проговорил незнакомый Хорсту высокий и белобрысый редар, который держал в руках переплетенный в кожу том устава. Воины Ордена дружно осенили себя знаком Куба.
– Я, брат Подарх, милостью Владыки-Порядка исполняю обязанности командора сего поселка, – сказал белобрысый. – Вы ли те, кого называют Хорст Вихор из Линорана, оруженосец Ордена Алмаза, и Авти Болван, бродячий шут?
– Да, – ответ прозвучал одновременно.
– Признаетесь ли вы в том, что ночью тридцатого дня Холодного месяца злокозненно покинули расположение Ордена и совершили переход на ту сторону Стены?
Спорить было глупо, и Хорст просто кивнул.
– Объясните, во имя Владыки-Порядка, зачем вы это сделали?
Хорст уставился в пол, Авти угрюмо сопел. Ответить на этот вопрос им было нечего. Если бы кто-нибудь из них попробовал сейчас растолковать истинную цель похода во владения Хаоса, то непременно раскрылось бы, что Сандир ре Вальф нарушил устав, приняв в Орден человека, находящегося под воздействием мага…
Да и нет никакой гарантии, что судьи поверят сказанному или что им вообще нужны какие-то объяснения!
– Не желаете ничего сообщать? – переспросил командор. – Тогда начинаем опрос свидетелей. Брат Варти, пригласите старшего караула…
Судьи опросили всех, начиная от караульного в бараке оруженосцев, который отводил глаза и клялся, что его оглушили подлым ударом, и заканчивая теми редарами, которые вместе с ре Вальфом отправились за Стену, чтобы остановить ушедших на восток безумцев.
Выяснилось, что Хорст и Авти лишили сознания караульного, непонятным образом перелезли через ограду поселка (сторожившие на вышке, по их словам, ничего не заметили), тайно забрались на Стену и с помощью веревки спустились на ту сторону.
Веревку заметил старший караула, а поднятый по тревоге командор ре Вальф решил спасти безумцев, для чего повторил их путь, а затем погиб, сражаясь с одним из чудовищ Хаоса.
– В связи со всем услышанным, – сказал белобрысый редар, – вы признаетесь виновными в дезертирстве, смерти брата ре Вальфа и, что самое важное – поклонении Хаосу. Ни с какой другой целью за Стену отправляться нет смысла. В связи с этим приговариваетесь к Исторжению во имя Владыки-Порядка.
Авти хмыкнул, Хорст открыл рот, словно намереваясь что-то сказать, а потом вновь закрыл. Все слова и мысли куда-то делись, осталось лишь ощущение чудовищной несправедливости.
Когда их повели назад в подвал, сознание тешила шальная мысль о том, что все произошедшее с ним– лишь сон и что сейчас самое время проснуться.
Глава 17. Исторгнутые.
Темнота плыла, словно туман, и была такой густой, что Хорст не мог разглядеть поднесенную к носу руку. Окошко под потолком себя не проявляло, будто его заткнули дерюгой. Снаружи царила темная облачная ночь.
Xopcт ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь заснуть. Но сон, как испуганная птаха, упорхнул в неизвестном направлении. До Исторжения оставалось меньше суток. Никто не удосужился сообщить осужденным его дату, но Авти заявил, что все подобные вещи приурочивают к творениям.
До утра ближайшего оставалось совсем немного.
– Ты спишь? – поинтересовался Хорст негромко.
– Нет. – Шут кашлянул и завозился в своем углу.
– А почему ты мне тогда все рассказал? Про Посвящение и про шутов…
– Ты бы и сам догадался, – сказал Авти после паузы, – это не трудно – сложить два и два. А, кроме того, я знал, чем все кончится…
– Думаешь… – горло Хорста перехватил внезапный спазм, – я унесу эти знания с собой в могилу?
– Да. Еще никому из людей не удавалось пережить Исторжения. – Эти слова прозвучали как приговор.
– Выходит, что Родрик погиб зря. – Нахлынула стыдная жалость к самому себе, Хорст с трудом отогнал ее.
– Не суди мага ни в жизни, ни в смерти. – Судя по всему, Авти покачал головой. – Они живут не по-людски и умирают так же. Может быть, он своей гибелью сотворил такое, чего не по плечу всем остальным?
– Зря в том смысле, что обретенной свободой мне долго попользоваться не удастся. – Хорст полез в карман, его пальцы сомкнулись на амулете. Холодный металл разогрелся – ему передалось тепло человеческого тела. Несмотря на несколько обысков, побрякушку из серебра отыскать и отобрать не смогли.
Хорст вытащил ее наружу, и тьма чуть отступила, испуганная неярким белым светом.
– Ой! – Вместо знака, который ему некогда вручили в Вестароне, на цепочке болталось что-то непонятное. Приглядевшись, Хорст понял, что это змеиная, а точнее, судя по двум каплям золота позади глаз, ужиная голова. – Это что с ним? Или подменили?
– Да, странно. – Из мрака проступило лицо Авти. Седые брови его поднялись к лысине. – Подменить никто не мог, так что не знаю, чего и сказать…
Хорсту почудилось, что змеиная голова шевелится, разевает пасть. Он попробовал отшвырнуть амулет, но тот словно прилип к пальцам. Цепочка негромко зазвенела.
– Чего трясешь? – удивился шут.
– Да она двигается!
– С перепуга мерещится! – Автн нахмурился. – Или с недосыпа! Убирай ее и давай спать… Исторжение или нет, а выспаться надо.
– А может, сбежим? – предложил Хорст, с опаской засовывая амулет в карман. Тот хоть и светился, но выглядел теперь мертвым куском серебра и к пальцам больше не лип. Однако на всякий случай бывший сапожник вытер ладонь о штанину.
– Не глупи, – Авти зевнул. – Чего силы тратить? Завтра нас и так отпустят…
Его дыхание вскоре сменилось равномерным похрапыванием. В окошко протиснулся крошечный лучик света – привет от сумевшей пробиться сквозь тучи звезды.
Хорст смотрел на него, пока не заснул.
Небо покрывали серые, точно старая холстина, тучи. Ветер, несущий мелкую снежную крупу, не был холодным, но Хорста все равно била дрожь. Авти выглядел спокойным, словно ему предстояло не Исторжение, а что-нибудь привычное, вроде трапезы.
В центре площади перед святилищем красовался невысокий помост с лесенкой, а по ее краям выстроились воины Ордена. Краем уха Хорст слышал разговоры и смешки.
На помосте осужденных ждали теарх поселка Порядочного Кретильфа и белобрысый командор, назначенный на место ре Вальфа. Лица у обоих были мрачно-торжественные.
Поднимаясь по лесенке, Хорст ощутил, как у него подгибаются ноги.
– Смотрите, не опозорьтесь! – ворчливо сказал Авти, оказавшись в середине помоста. – А то проведете Исторжение неправильно – сраму не оберетесь…
Служитель от неожиданности вздрогнул, впился в шута гневным взглядом. Командор только кивнул.
– Приступайте, – велел он.
Теарх забормотал нечто невнятно-торжественное, обращенное к Владыке-Порядку. Хорст взирал на притихшую толпу, и десятки лиц сливались для него в одно, белое и скорбно-осуждающее.
– Хорст Вихор из Линорана, – вступил в дело командор, – признан виновным в дезертирстве, смерти брата ре Вальфа и поклонении Хаосу. В связи с этим он навеки лишается благодеяний Ордена Алмаза…
Двое редаров, до сего момента стоявших позади всех, шагнули вперед. Хорст ощутил, как сильные руки ухватили его за плечи, бока, потом рванули на нем одежду. Затрещала ткань, и обрывки серой орденской туники полетели наземь.
– Преступления ваши пред ликом Владыки-Порядка и ему в руки предаем вас, – сказав так, командор отступил в сторону.
Хорст вздрогнул – до сего момента была прелюдия, сейчас начнется собственно Исторжение. Он сам как-то видел подобный обряд в Линоране, тогда и подумать не мог, что когда-нибудь этот ритуал будут проводить над ним самим…
– Владыка-Порядок, услышь меня! – Теарх вскинул руки к серым небесам. – Снизойди к мольбе раба своего, даруй силы свершить…
Хорст закрыл глаза, чтобы не видеть происходящего.
Захотелось отбросить бормочущего служителя, чтобы тот заткнулся, и ринуться прочь. Но он знал, что редары на помосте внимательно следят за осужденными, и понимал, что им не позволят сделать даже шага в сторону.
– …исторгни душу и тело раба своего Хорста и раба своего Авти из-под защиты своей, ибо закоснели они во грехе именем Хаоса…
Что-то изменилось вокруг. Хорст ощутил, как ветер стих, а тело охватил странный, совсем не похожий на мороз, холод. Словно один за другим снимались невидимые покровы, и ледяная стужа из пространств Хаоса тянула к беззащитному человеку свои щупальца…
Веки отяжелели, но он сумел их поднять. Правда, помогло это мало – перед глазами мелькали какие-то цветные пятна, в ушах звучал равномерный гул, похожий на шум прибоя. Единственное, что оставалось реальным, твердые доски под ногами.
Наваждение исчезло так же внезапно, как и появилось. Он стоял на том же помосте, вокруг с бормотанием расхаживал служитель, и пялилась на происходящее толпа – единое многоглазое существо, питающееся зрелищами.
Все было таким же, но в то же время иным. Потускнели краски, снег из белого стал грязно-серым, небо – почти черным, а коричневые бревна ближайшего барака – неприятно бурыми.
– Исторгаю вас из лона его, во имя Владыки-Порядка! Да свершится так! – Последние слова обряда старший служитель выкрикнул в полный голос и опустил руки.
Наступила тишина. Хорст почти ощущал, как сотни взглядов ощупывают его, жадно выискивая перемены. Теперь он, бывший сапожником, учеником шута и оруженосцем, формально перестал считаться человеком, а сделался чем-то вроде чудовища Хаоса.
– И это все? – ехидный смешок Авти заставил всех вздрогнуть. – Как-то не впечатляет…
– Проводите Исторгнутых за пределы поселка! – спокойно приказал командор. Хорста довольно ощутимо пихнули в спину. Он споткнулся и едва не упал.
– Эй, аккуратнее! – возмутился Авти. – Мало вам Исторжения? Вы что, хотите, чтобы я нос разбил?
Боязнь расквасить физиономию выглядела столь мелкой по сравнению с тем, что с ними случилось, что Хорст невольно заулыбался. Из груди вырвалось нечто сиплое, напоминающее помесь курлыканья с кашлем.
Оказавшийся рядом послушник, выпучив глаза, шарахнулся в сторону.
Исторгнутых провели мимо бараков к широко распахнутым западным воротам. За ними виднелся заснеженный лес, удаляющаяся куда-то в глубь чащи дорога.
– Уходите, – сказал командор, – и не вздумайте возвращаться! Любой, заметивший вас рядом с поселком, будет вправе зарубить вас на месте.
Ворота с грохотом закрылись.
– Раздери меня Хаос, мы же замерзнем насмерть! – возмутился Авти. – Хоть бы плащи выдали, что ли!
– Если то, что болтают об Исторжении – правда, – Хорст поежился, ощущая, как морозец забирается под кафтан, – то смерть от холода по сравнению с ним все равно, что праздник.
– Я Исторжения не боюсь, – Авти погрозил кулаком в сторону поселка. – Что может Хаос сделать тому, кто и так в его лапах? А вот тебе в ближайшие дни придется несладко…
– Эй, валите отсюда! – донесся крик со сторожевой башни. – Будете топтаться у ворот, расстреляем из луков!
– Пошли, а то и впрямь стрелами истыкают, – Авти сунул руки в карман и зашагал на запад, к лесу. Хорст поспешил за ним.
Ветер усилился, из туч повалил крупный снег. К тому моменту, когда они миновали поворот на кладбище и добрались до опушки, началась настоящая метель. Костер трещал, жадно пожирая мелкие веточки. Сунутая в огонь лесина потихоньку обугливалась, на ее чернеющей плоти кое-где замерцали красные пятнышки..
Хорст жался к костру, безуспешно пытаясь согреться. Они шли долго и остановились, когда начало темнеть. Пока сгущались сумерки, успели натаскать веток. Авти, спрятавший где-то в сапогах огниво и кремень, ухитрился развести огонь в костре. Сейчас шут пропадал в темном лесу. Чего он рассчитывал там добыть, Хорст не знал, но истово надеялся, что удастся хоть чем-нибудь подкрепиться…
В животе голодно бурчало, а ноги дрожали от усталости.
Теплее почему-то не становилось. Хорст почти уткнулся носом в пламя, ощущал даже, как тлеют его волосы, но руки и ноги продолжали быть ледяными, а сердце билось редко, с перебоями.
Может, именно так уходит высасываемая Хаосом жизнь?
Он помнил, что надо следить за костром, но голова кружилась, а вокруг все плыло, точно невероятной силы наводнение обрушилось на мир, смывая все вокруг. Время от времени Хорст приходил в себя, совал в пламя очередную порцию веток, пододвигал лесину…
А потом вдруг понял, что лежит. Одежда на боку отсырела, а костер, судя по царящей вокруг тьме, почти потух. Попытался подняться, даже встал на карачки, но затем снова распластался по земле, на этот раз лицом вниз.
– Эй!.. Эй!..
В очередной раз очухался от ударов по щекам. Поднял веки и обнаружил перед собой обеспокоенного Авти. Костер вновь горел, и в его свете лицо шута напоминало маску из красного дерева. Лысина фигляра мокро блестела.
– Что со мной? – выдавил Хорст.
– Похоже, что Хаос взялся за тебя всерьез, – сказал Авти. – Я нашел тебя чуть ли не в костре… Ты бодал тлевшее полено. Сидеть сможешь?
– Попробую.
Шут помог ему подняться, сесть на шершавый ствол, потом сунул в руку что-то круглое, маленькое.
– Что это?
– Яйцо, – Авти мрачно усмехнулся. – Одному клесту сегодня повезло меньше других. Исторжение там или нет, но жрать-то надо.
Хорст с трудом разбил яйцо, руки тряслись, как у записного пьяницы. Поднес его ко рту и выпил клейкую сердцевину. На мгновение стало лучше, а потом в желудке словно лопнул горшок с варевом. Что-то горячее ошпарило грудь, полезло к запекшемуся горлу.
Хорст захрипел, ощутил, что падает.
– Давай, держись, – сильные руки подхватили его, – я тут лапника нарвал. Ложись, а я за костром послежу…
Бывший сапожник повалился на что-то жесткое и хрустящее, уставился в темноту. Его разламывало изнутри, руки и ноги, казалось, отдалились от тела на десятки ходов, внутренности жгло, а всякий вдох сопровождался неприятным скрипом в груди.
Холода он не чувствовал, спать не смог бы, даже если бы захотел, а ощущение времени полностью пропало. Откуда-то сверху сыпал снег, каплями оседал на лице, увлажнял одежду.
Хорсту было все равно. Он замечал только, что время от времени подходит Авти, что-то говорит, но слов не понимал, а потом с удивлением обнаружил, что вокруг светлеет.
Головная боль отступила, унялась неприятная пульсация в груди, он вновь мог связно говорить и двигаться.
– Ага, шевелится, – донесся сбоку удивленный голос Авти, – значит, жив… Если честно,, не ожидал, что дотянешь до утра.
Хорст сел. Деревья выступали из предрассветного сумрака. Снег перестал падать, и над лесом зависла мертвая тишина, нарушаемая только вздохами ветра. Костер едва тлел, от лесины уцелел огрызок длиной в ладонь.
– Лучше… лучше бы я умер, – Хорст поморщился от новой боли, разлившейся по всему телу. Вскоре она сосредоточилась вокруг определенных мест. Ночью они зудели, но тогда было не до них.
Хорст глянул на ладонь, где находилась одна из болевых точек, и пустой желудок скрутил тошнотный спазм. Пониже указательного пальца, выпирая из плоти, виднелся багровый фурункул размером с улитку.
– Да, такие у тебя по всему лицу, – сказал Авти, упреждая его вопрос, – и, скорее всего, по всему телу…
– Что же делать?
– Идти дальше, – шут вздохнул. – Если мы останемся тут, то не Хаос, а мороз в компании голода уморят тебя, да и меня в придачу.
– Какая разница, где умирать? – Хорст почувствовал, как его охватывает черное, ледяное отчаяние.
– Ты выдержал целые сутки. – Авти встал и принялся забрасывать костер снегом. – Чего на моей памяти не смог ни один Исторгнутый. Кто знает, может, ты Хаосу не по зубам? Так что брось жалеть себя и пошли!