SPATIUM IX. ПРОФОСЫ НАДЗОРА СЕМЕРЫХ, или СИНОПСИС АРХИВОВ ТИХОГО ТРИБУНАЛА
Редкий чародей рисковал загородить дорогу профосу Надзора Семерых.
Дело не в силе: на каждую силу отыщется мощь. Дело не в мастерстве: на каждого доку отыщется умелец. Дело не в мане: на каждое озеро сыщется море. Дело в страхе, глухом, подспудном, иррациональном, как голос из-под земли, поющий колыбельную.
Если ты - лютнист, ответь: легко ли сыграть "Небесную Джилью", когда под пальцами умолкает то одна, то другая струна, ля превращается в ми, диез - в бемоль, а ты не знаешь, какая нота соврет, какая струна онемеет в середине следующего пассажа?
Если ты - столяр-краснодеревщик, скажи: легко ли сделать шкафчик для спальни герцогини Штроймейер, когда скобель вдруг делается туп, как матушка любезной супруги, струг теряет заточку, цикль выскальзывает из пальцев, словно намазан маслом, и неизвестно, какой резец, фасонный или гравировальный, откажет через минуту?
Если ты - солдат, признайся: легко ли добиться победы, когда за миг до выстрела теряется глазомер, на выпаде одолевает головокруженье, во время удара нападает чих, гулкий и неукротимый, а тебе невдомек, в какую секунду левое колено самовольно подломится?
В академической статье "Квашеные чары", опубликованной в "Реттийском вестнике" под псевдонимом Эндрю Озиандер - так подписывался приват-демонолог Матиас Кручек, известный теоретик, высказывая особенно парадоксальные, не подтвержденные опытами гипотезы, - была предпринята очередная попытка хотя бы частично рассмотреть механику превращения мага в блокатора. В качестве аналогий приводились как метаморфозы традиционные, алхимические - например, элементарная трансмутация "лунной стали" в золото, - так и спорные примеры квашения, брожения и сходных процессов.
Большого резонанса статья не вызвала, если не считать тезиса о добровольности.
Многие волхвы со степенями подвергли сомнению уверенность автора статьи, что маг мутирует в блокатора исключительно на добровольной основе, и никаким принуждением это сделать невозможно. Скептики воспользовались сравнительным рядом Озиандера, с насмешкой заявив, что у капусты или репы никто не спрашивает, желают они кваситься или нет. Виноград также делается вином по принуждению, под пятками девиц и в бочонках погребов. В ироническом хоре утонули возражения тех, кому случалось лично квасить капусту или выдерживать густой мускатель. По словам практиков, капуста отказывалась хрустеть и делалась слишком кислой, если ее квасили на полную луну, зато в новолуние удавалась на диво. С виноградным суслом творились чудеса, если рядом с чаном кто-то допивал воду из чужой кружки или обнимал за талию пригожую поселянку. Сусло обижалось, и вино в итоге получалось "тощим", хоть тресни. А уж про отношения ячменного солода, хмеля и пивовара ходила тьма легенд…
Над "кулинарами" посмеялись, тем дело и кончилось.
- Зря, - сказал, прочитав статью, венатор Фортунат Цвях, недавно обеленный от обвинений в заговоре. Что зря, к чему зря и по какому поводу, охотник на демонов объяснять не стал. Он знал, что автор "Квашеных чар", его друг детства Матиас Кручек, в последнее время зачастил на кафедру общей семантики. Еще Матиас к месту и не к месту щеголял новоизобретенным термином "антимана" - так приват-демонолог обозначал падение уровня личной маны ниже нулевого, что считалось принципиально невозможным.
Вы спросите: какая связь?
Вот поэтому Матиас Кручек - выдающийся теоретик с сотней патентов на открытия, а вы моргаете, открыв рот, ждете ответа, и напрасно.
Так или иначе, профосы Надзора Семерых вызывали в чародейной среде интерес - опасливый, нервный, болезненный. Блокаторы были блудными сыновьями - родными, своими, безвинно пострадавшими от своих. Волки шли в волкодавы. Неважно, приходилось ли добровольцам месяц каменеть в трансе, сидя в окружении капитула Надзора, впитывая боль, уходящую корнями в далекое прошлое, сплавляя ее с личной болью, - или это сплетни, а процесс обращения шел совсем иначе. Важно другое: в результате сложнейших, загадочных метаморфоз мана внутри будущего блокатора терпела коренные изменения - если угодно, сбраживалась или сквашивалась! - превращаясь в качественно новый продукт. Виноград в вино? Вино в уксус?! Руда - в меч?!
Став блокатором, бывший маг терял накопленное годами мастерство.
Зажечь свечу взмахом руки? - нет. Изменить направление ветра? - никак. Наложить заклятье на замок, ключ или дверь? - ничуть. Провидеть судьбу, швырнуть молнию, обуздать инфернала?! - ни капельки.
"Все худшие инстинкты человека - ненависть, гнев, жестокость, жажда мести - облагораживаются и освящаются, если импульсом к ним служит "любовь к дальнему". Они обращаются в свою собственную противоположность: гнев становится негодованием, жажда мести - стремлением восстановить поруганную справедливость, ненависть - нетерпением к злу, жестокость - суровостью принципов".
Так писал Шимон Франке, крупнейший исследователь блокации, в трактате "Этика любви к дальнему".
Прав он или нет, судить не нам.
Со дня обращения блокатор видел тридцать шесть слоев реальности в образе трех дюжин струн гигантской арфы. И был способен изменить звучание любой струны, заставить звук умолкнуть или исказиться, сбить настройку, нажав на педаль или умело подкрутив леверс. Имеющий уши говорил с блокатором и не слышал; верней, слышал с искажениями. Имеющий глаза смотрел на блокатора и не видел; верней, страдал выборочной близорукостью или дальнозоркостью. Имеющий ману выплескивал ее на блокатора, преобразовав изящным заклинанием - и промахивался; верней, рисковал облиться с головы до ног, обнаружив, что вода сделалась кровью, кровь - кипящим оловом, а кипяток холодней ледышки за пазухой.
- Сволочь! - только и сказал Этьен Круасан, колдун-подорожник, пытавшийся запутать блокатора Флавеля Листаря в трех соснах. Грубо? - пожалуй. Но чего не скажешь на пятый день скитаний в лесу, потому что "рябой стопор" в итоге кашля посреди наговора превратился в "рыбу-штопор", завивая твои проезжие пути винтом!
- Мы должны признать, что кожура от лимона способна оказать решающее влияние… - писал в рапорте десятник караульной стражи Костка Малец, отчитываясь о провале операции по захвату блокатора Нумы Слепня. Точнее, рапорт строчил писарь, облагораживая изящной словесностью черную брань десятника Костки, поскользнувшегося на ровном месте и отбившего копчик о брусчатку мостовой.
"Вряд ли я потяну профоса Надзора Семерых. А если профос не один…" - думал малефик Андреа Мускулюс год назад, стоя над незнакомым трупом в Филькином бору. И правильно думал.
Много ли было блокаторов?
Нет. Немного.
Капитул Надзора Семерых, даже испытывая в блокаторах недостаток, твердо знал: не приведи небо, чтобы таких людей стало много.
CAPUT X
"В порту смотрю на клипера - ни пуха, ни пера!.."
- В чем дело, Иридхар?
- Посыльный, ваша светлость. Требует вас.
- Посыльный?
- Да. У него пакет. На ваше имя.
- Пусть войдет и зачитает.
- Вслух?
- Разумеется, вслух.
На лице барона читалось мучительное, кошмарное чувство deja vu. Очень похожее выражение, только стократ усиленное, прочно оккупировало физиономию ногтяря, который обслуживал его светлость. Анри даже стала опасаться, что цирюльник рухнет в обморок.
- А вдруг там служебные тайны? - боязливо пискнул ногтярь, дернув шпателем.
К счастью, шпатель не зацепил служебный стигмат фон Шмуца.
***
- Ваша светлость! Это я! Они меня зад-держивают!
- Перестаньте ломиться, сударь! Здесь частная цирюльня, а не бордель!
- Вульгарный брад-добрей! Прочь!
- Что вы себе позволяете?!
- Ваша светлость! Велите этому п-п-пи… п-пиявочнику сгинуть!..
Никогда раньше Анри не слышала, чтобы кричали так: сочетая в едином порыве гнев монарха, услужливость дворецкого и могучее, достойное философа-циника, чувство собственного достоинства. Вигилла убавила концентрацию флогистона, отчего экран сделался дырчатым и легкомысленным, как дербантские кружева. В прорехах возник смешной господинчик, похожий на нерукотворный памятник самому себе. Желтые чулки, подвязки крест-накрест, плащ обшит таким широким бордюром, что не поймешь, из какой материи он сделан. Кругло набитые плечи и выпяченная клином грудь камзола делали посыльного комичной пародией на Гусака-в-Яблоках, покровителя гениев воздуха.
Ловко сдернув нюрландский колпак с перьями и размахивая им наподобие меча, гость теснил семерых работников цирюльни в глубь зала.
- Безмерно рад, - уныло сказал барон с видом человека, которому явился дух невинно убиенного папеньки, требуя мести. - Сударыня Куколь, не извольте беспокоиться. Это мой камердинер, Любек Люпузано. Заботлив, предан, настойчив. Кладезь достоинств. Что касается остального…
Героический Любек прорвал цепь обороны и ринулся в брешь, не дожидаясь, пока Конрад перейдет от достоинств к прочим качествам камердинера.
- Ваша светлость! Томимый чувством обеспокоенности, д-дерзнул я…
- Короче, Любек.
- Д-доставив в отель д-дополнительное имущество, которое, как вид-дится мне, украсит пребывание…
- Еще короче.
- Вы сегод-дня прямо тиран, - огорчился Любек, вытирая колпаком пот. - Наняли бы себе немого камердинера… Вот, вручили у гостиницы. Велели разыскать вас и перед-дать. А гд-де вас искать по выход-дным? Только зд-десь…
- Кто вручил?
- Сами небось велели: короче, мол…
- Любек! Сгною!
- Гонец. Заказной, из Гончей Бандерильи. Они по выход-дным зад-двойной кошт бегают. Морд-да хитрая, од-дет с претензиями. Письмо личное, пахнет д-духами.
- Какими?
- "Летний сон". Жасмин, гальбанум, горечь тубероз. На периферии легкие тона род-д-д… род-д-до-д-денд-д-дрона.
Анри испытала острый приступ зависти. Везет же некоторым со слугами! Но барон хмурился, мрачнея с каждой секундой.
- Читай вслух, - велел он, выразительно кивнув в адрес ногтяря.
Кивал фон Шмуц с двойным смыслом: дескать, и руки заняты, и служебных тайн в письмах, пахнущих туберозами, вряд ли сыщешь.
- Милый Кончик! Я вся изнемогла! - с выражением начал декламировать камердинер, взломав печать и развернув ароматное послание. - В глубинах моего естества трепещет эхо…
Внутри Анри что-то булькнуло. Сцепив зубы, она вступила в героическую борьбу с хохотом. Напротив кусал губы ногтярь, разглядывая шпатель, словно впервые его увидел.
- Дальше! - велел железный квиз, катая желваки на скулах.
- …эхо твоих лобзаний! Прид-ди в мой буд-дуар - где балд-дахин на столбиках и страстное колыханье тюлевых гард-дин. Чашка горячего молока жд-дет тебя. Папа Сатырос обещает быть паинькой и не кусаться. Я тоже. Навеки твоя, Шимми Весельчачка.
Хозяин Иридхар сбежал в пиявочную залу, откуда сразу донеслось басовитое уханье. Наверное, пиявки сошли с ума, нарушив обет молчания.
- Что на печати, Любек?
- Влюбленный сатир обнимает нимфу. В ребристом круге.
- Можешь отправляться домой. Сударыня, бросьте хихикать и озаботьтесь конфиденциальностью.
Анри вернула экран в прежнее состояние.
- Над кем смеетесь? - поинтересовался барон, дождавшись утвердительного кивка. - Лично мне, знаете ли, не до смеха. Криптограмма от прокуратора Цимбала - скверный повод для веселья. Меня срочно вызывают. На чашку горячего, будь оно проклято, молока.
- Куда? - опешила Анри. Барон язвительно прищурился:
- Туда, где балдахин на столбиках. И колыханье гардин. В дом Рудольфа Штернблада, капитана лейб-стражи. Папа Сатырос - старое прозвище Руди, еще с кавалергардских времен.
- Я с вами!
- Да? А что, вполне… Цимбал просил соблюдать конспирацию. Ну, это насчет эха лобзаний. Вы в состоянии обеспечить личины?
- На мое усмотрение? - уточнила Анри.
- На ваше.
***
- Ваше чувство юмора, сударыня, просто потрясает! - с трудом сумел вымолвить барон.
Из зеркала, наспех заклятого для отражения личин, на изысканного аристократа изумленно пялился небритый матрос запойного вида. Сизый нос багровел свежей царапиной, левый глаз оттенялся роскошным синяком. Вигилла еще раз изучила сотворенную для квиза личину - и осталась довольна. Кроме дивной рожи, ей особенно удались ручищи-грабли с мозолями и обкусанными ногтями. Траурная кайма залегла под каждым ногтем, способным всю цирюльню довести до сердечного приступа. На месте служебного стигмата красовалась наколка: морской змей любовно обвил синий якорь.
В сущности, его светлость сам нарвался, предложив срезать путь. В прокураторской криптограмме значилось: явиться срочно и не привлекая внимания (ключевое слово "изнемогла" с усилением "вся"). На карете, хоть оденься в личины, как луковица в шелуху, тайком к дому Штернблада не подъедешь. Для "покрова трех плащей" нет времени; "слепое пятно" таких размеров, чтоб на карету хватило, сутки плести надо. Значит - пешком, под эфемерами, слепленными на скорую руку.
Через порт.
Вот тут-то и всплыл в памяти разговор с кладбищенским сторожем:
- Возница такой… длинный. В берете. С бумбомом. Ага, моряцкий бумбом. Шерстью наружу…
Традиционный берет матроса с ярко-красным "бумбомом" и красовался сейчас на макушке Конрада. Кроме берета, облачение морского волка составляли: блуза-косоворотка, густо залитая вином, черные штаны до колен, драные чулки и башмаки с высокими "холявами". Парик превратился в натуральную косицу "а-ля крысий хвост". Шпага - в абордажную саблю. И, самое главное, матрос оказался на голову выше настоящего фон Шмуца. А то светлость явно переживает из-за низкого роста.
- Однако, коллега! Вы и себя не пожалели!
Барон прекратил изучать свой новый экстерьер и обратил внимание на спутницу. Польщенная комплиментом Анри сделала книксен. Любуйтесь, не жалко. Кто польстится на забулдыгу-морячка? Утонченная куртизанка из квартала Алых Роз, цитирующая на память "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению"? Доступная Сестра, мастерица вилять шаловливым хвостом леопардицы? Веселая Вдова? Летучая Мышь из костюмированных вертепов?
Никак нет.
Морячков любим мы, честные шлюшки.
Губки пламенеют "бутоном распутства". На щеках - россыпь дешевых блесток. Глазки подведены томительной зеленью, локон страсти падает на узкий лобик. Узкий лоб у женщин - главный признак красоты, если верить трубадурам. Груди двумя тыквами-соблазнительницами норовят выпрыгнуть из декольте. Всю жизнь мечтала о коровьем вымени. Разноцветье юбок, пыльных понизу; на самом интересном месте - трогательное сердечко из атласа. И облако духов, нарочно для кавалера: шалфей, клементин и лаванда на фоне зеленого лимона.
Нравится, дружок?
Выйдя из цирюльни, Анри наложила на лошака личину карликового мандрила и сунула в руку барону поводок. Гиббус личиной остался недоволен, возмущенно фыркая, отчего обезьянка-эфемер корчила уморительные рожи.
Порт встретил их оглушительными криками чаек, веселой руганью грузчиков, скрипом деревянных настилов и дробным топотом башмаков. Невольно раздувая ноздри, вигилла с удовольствием вдыхала свежий запах моря, соли и водорослей. Душок тухлой рыбы слегка портил восхитительно-романтичный букет. У пристани разгружался кургузый барк "Любимец ветров". С палубы "Любимца", имевшего лицензию на контрабанду, несли тюки с гаджамадскими пряностями. "Имбирь, куркума, бедренец, купырь, чабер, киннамум…" - определила Анри по плывущим ароматам. У пирса, далеко выдающегося в море, готовился к отплытию патрульный фрегат "Мантикора". Команда, муравьями ползая по вантам, ставила паруса. Внизу, на юте, о чем-то спорили капитан и заклинатель погоды.
"Удачи, тезка!" - мысленно пожелала Анри.
Вскоре Конрад свернул прочь от берега и причалов - в лабиринт узких коридоров между дощатыми стенами складов. У вигиллы закрались сомнения насчет "короткого пути", но склады внезапно разбежались, открыв утоптанный "пентакль". Отсюда в разные стороны вели пять лучей-проходов - но отнюдь не проблема выбора заставила квиза резко остановиться.
Злобный демон угодил в западню жалкого колдунишки - вот что напомнила Анри эта картина. Ибо в "пентакле" находились и другие действующие лица, помимо демона.
- …второе шкандыбало отрямзим!
- Ты че, ва-а-аще на весь декаляж припух?! Доля где, Лупач?!
- Отвянь, психот! Сам ты Лупач шконцаный!
- Ага, я фуцырь Лупач! А ты, значит, галлюц паранойный?
- Гвоздила я! Вкрай темку скнюкало?!
Увечный громила, прижавшись к стене, тщетно пытался образумить шайку оппонентов. Левую ногу громилы украшал грязный лубок. Лупач, Гвоздила, или как там звали калеку, опирался на костыль, раздумывая: а не пустить ли его в ход не по назначению?
Вряд ли бы это спасло колченогого. Окружали беднягу очень конкретные судари с очень конкретными намерениями. Такие на попятный от костыля не пойдут. Одного, юного мерзавчика с распухшим ухом, Анри узнала. Это у него стряпчий отобрал шар-обсервер в тупике.
А барон, похоже, узнал не только ушастого.
И напрочь забыл о личине.
- Ты почему не в тюрьме, Мисюр… тьфу ты, Мишель… Моргель?! Я кого спрашиваю?!