- Он мужественен и силен! - вскричал половик. - Аладдин был солдатом далеко на севере. Его захватили в плен меховые подстилки, что служат северянам, а после продали в рабство на запад. Там он долгое время был в плену, а затем вместе с несколькими другими военнопленными бежал. Он говорит, что после этого осознал важность классовой борьбы и перекова… перевязался. Здесь он пытается организовать профсоюз свободных ковров. Аладдин объединил нас, благодаря ему мы ощутили себя свободными вязаными изделиями! Он благороден и справедлив. Дорожка по имени Зульфия любит его всем сердцем, как и парадный ковер Руми…
- Что, и Руми тоже? - переспросил рыцарь. - Это тот… с бахромой, да?
Выплюнув шкурку дыни, он оглянулся на дворец Безумного Падишаха. Странное, должно быть, здесь высилось раньше сооружение. Шон плохо помнил старую легенду о сумасшедшем правителе. То ли падишах сперва сошел с ума и велел выстроить дворец по собственноручно нарисованному плану, то ли из-за каких-то ошибок в проекте здание выглядело так, будто его перевернули вверх тормашками, а потом уж падишах сбрендил, проведя несколько лет здесь… Во всяком случае, Шон видел: пол соседней залы расписан голубым и украшен лепниной, а то, что осталось от потолка, покрыто паркетом. И потому прилепившиеся под сводами ковры выглядели вполне естественно, будто лежат, как им и положено, на паркетном полу - только вот вся картинка опрокинута вниз головой. Да, что-то самаркундские правители все со странностями, решил Шон. Может, это у них семейное, традиция такая?
Несколько уже вылеченных пациентов слетали в город, и теперь весть о том, что в древних руинах открылась клиника, которой руководит заморский чудо-лекарь, разошлась по всему острову, а может, и по всему архипелагу. Ковры слетались отовсюду - ковыляя (если, конечно, можно ковылять по воздуху), подергиваясь, судорожно извиваясь…
- Ладно, спасибо за еду, - сказал Шон. - Пойду погляжу, как там дела.
Хмурясь, он направился к пролому на месте ворот, положив ладонь на рукоять меча - еще ночью Тремлоу извлек его из обломков ступы.
Теперь зал дворца был полон движения. На полу, на мебели, на вбитых в стену крючках лежали и висели рваные гобелены и лохматые подстилки, истоптанные ковровые дорожки и порванные безворсовые сумахи. Шон заметил даже несколько занавесов и одно большое махровое полотенце веселенькой расцветки.
- Больной, не вставайте! - взволнованный писк доносился откуда-то спереди. - У вас жар, узор горит, будьте добры укрыться! Нечем… так укройтесь самим собой!
Привстав на цыпочки, Шон разглядел в падающих сквозь многочисленные дыры косых солнечных лучах Бладо, суетящегося в центре зала. Ему помогали несколько грязно-белых простыней.
- Здесь придется зашивать… Медсестра, принесите крючок номер три и золотую нить, - командовал паук. - А вы перевернитесь на живот. Нет-нет, сказано же, изнанкой кверху, и нечего стесняться!
В стороне сидел, изогнувшись, Аладдин - будто человек, вытянувший ноги и привалившийся спиной к стене. По сторонам от него находились два гобелена, рядом парили ковер-старикашка, Зульфия и Руми.
Когда рыцарь подошел, вождь приветственно махнул углом. Дыра была аккуратно заштопана, и чувствовал себя Аладдин явно лучше.
- Благодарю тебя еще раз, товарищ, - произнес он. - Ты привез с собой этого прекрасного врача, и теперь все свободные ковры Самаркунда восстанут…
- Против кого восстанут? - спросил Тремлоу.
- Не против кого, а из чего, - поправил Руми. - Из нищеты и грязи.
- Ну, нищета-то никуда не денется, - возразил Шон.
Мимо пронеслась пара половичков. Миновав Шона с Аладдином, они устремились к дальней стене, где возился замызганный коврик, весь заляпанный масляной краской. Рыцарь с удивлением увидел, что коврик набрасывает на оштукатуренной поверхности рисунок. Похоже, он собирался изобразить Бладо, исцеляющего вязаные изделия Самаркунд, причем в масштабе приблизительно двадцать к одному. Ковры были изображены в виде громадных прямоугольных силуэтов, возвышающихся наподобие большущих стен, а паук сновал между ними по нитям собственного производства… Паук? Коврик придал Бладо облик атлетически сложенного человека в странной маске, отдаленно напоминающей паучью. Половички спикировали к художнику и затараторили:
- Вот, добыли, нашли!
- Держи, Рафаил! Вот краски!
- Только красная и синяя? А чем же я стану расписывать костюм великого лекаря? - заволновался коврик-живописец.
Аладдин сказал:
- Мы решили покинуть эти места. Среди здешних жителей слишком мало подобных тебе и доброму Бладо. Несознательный народ… Далеко на Востоке лежит великая пустыня, за которой - большой оазис. В мире людей нам не место, и я давно мечтаю увести ковровье племя туда, но раньше лишь единицы смогли бы преодолеть этот путь. Теперь же… но ты так и не рассказал, для чего прибыл в наши земли со своего буржуазного Запада, человек.
- Мы вообще-то ищем одного нашего знакомого, - пояснил Шон. - Его похитили, и на том месте мы нашли обрывок ковра. Бладо сказал, что ковер из этих мест, я сюда и прилетел с подругой, но вчера ее тоже похитили, только не ковры, а дервиши.
- Да, они служат Великому Визирю, - пояснил Аладдин хмурясь. - Цепные псы прогнившего режима.
- Служат Визирю… Ага, а где он живет? Надо мне, значит, к нему идти…
- Да, но вообще-то Визирь, кроме прочего, занимается еще и тем, что поставляет падишаху жен. И если твоя знакомая приятна видом для самцов вашего племени… скажи, это та, что была с тобой тогда, когда мы спаслись? Тогда я разглядел вас сквозь щели в палубе.
- Ага, она. И она вправду очень даже ничего… - ответил рыцарь с беспокойством.
- Ну, тогда ее скорее всего отправили в Шахназарскую башню. Гарем где-то там, под крышей.
- Значит, надо побыстрее идти туда!
- Не спеши, товарищ. В башню просто так не попадешь, там дверей нет. Только по воздуху.
Тремлоу повернулся к обломкам ступы и с сомнением почесал затылок.
- По воздуху - это сложнее… - пробормотал он.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами больных и командным писком Бладо.
- Мы сможем подлететь к башне, - решил наконец Аладдин. - Но позже. Ее охраняют. В полдень, в самую жару - лучшее время для скрытного проникновения. Потерпи немного.
- А скажи, смельчак… - начала Зульфия, и тут в зал проник низкий гул. Задрожал пол, где-то посыпались мелкие камешки…
- Это что такое? - спросил Тремлоу.
- Рух! - ахнул Руми, испуганно прижимаясь к Аладдину, который углами оттолкнул его от себя.
- Веди же себя мужественно! - прикрикнула на бахромистого Зульфия. - Ты, пародия на мужчину!
- Это чудовище из вулкана? - уточнил Шон. - Оно что, как раз сейчас…
- Срок должен был настать лишь через десять лет, - произнес Аладдин. - Но чудовище пробудилось раньше, несколько дней назад. Оно выползало уже трижды, с каждым разом спускаясь все ниже по склонам. Этой ночью падишах должен будет сразиться с Рухом, а иначе тот сожрет всех людей, живущих на этом острове.
5
Шахназарская башня оказалась местом любопытным, но очень уж большим. И при этом малолюдным - несколько раз Анита слышала звуки шагов, иногда - приглушенные голоса, но так никого и не увидела. Она миновала множество изогнутых коридорчиков, лесенок, ротонд и галерей и в конце концов совершенно потеряла направление. Дверей в привычном понимании здесь почти не было, вместо них - проемы, завешенные шнурками с бусинами или легкой тканью, которая вздувалась, приподнимаясь от малейшего сквозняка.
И ковры, гобелены, драпировки - сплошные пышные поверхности вокруг, украшенные узорами и картинами, изображающими в основном батальные либо альковные сцены: первые состояли по большей части из бородатых мужей, которые с помощью кривых сабель лишали друг друга разных частей тела, а вторые - из тех же мужей, но без сабель, сидящих в уединенных беседках вместе с женщинами в паранджах. Изредка попадались сцены охоты на тонконогих антилоп, но чувствовалось все же, что в свободное от военных подвигов время местные мужи предпочитают паранджи и беседки.
Она достигла просторного зала, стены которого были увешаны клинками, алебардами и копьями, на полу высились золотые треноги и лакированные деревянные тумбы с массивными арбалетами и каким-то еще хитрым оружием, а под стеной зала стояли двое мужчин с обнаженными саблями. Все это ведьма разглядела в просвет между бусинами, скрывающими дверной проем. Она бесшумно попятилась, свернула раз, второй - и услышала глухие голоса. Анита замерла возле очередного проема, присев, двумя пальцами осторожно развела шнурки… никого.
Ведьма скользнула вперед. Пол небольшой комнаты был завален атласными подушечками, стены завешены плотной вишневой тканью. Шум стал немного громче - говорили где-то за стеной. Оглянувшись на проем, Анита прошлась по комнате, остановилась, вслушиваясь, и потянула на себя ткань. Под ней оказалась неглубокая темная ниша, и в ней - два отверстия на высоте головы. Недолго думая, ведьма шагнула в нишу, позволив ткани упасть на свое место, и приникла к отверстиям.
И чуть не выкрикнула: "Помпон!", когда увидела оборотня.
Хотя в первое мгновение она его не узнала. Тот, кто сидел на устланном шелком возвышении, был облачен в сверкающие пышные одежды, а голову его украшала белоснежная чалма, такая огромная, что казалось, будто он сунул голову в облако. Выглядел оборотень неуверенно и время от времени поводил шеей, будто ему натирал вышитый золотом широкий ворот. Большие круглые глаза косили то в одну, то в другую сторону, а ладони оглаживали ярко-красный кушак, будто искали что-то. Похоже, он никак не мог свыкнуться с окружающей роскошью.
Помпон, вплотную за которым маячили трое дервишей, находился в одном конце просторного помещения, а дырки были просверлены в стене на другом его конце. Анита видела два очень длинных дивана, стоящих на расстоянии пары метров друг от друга, - вместе с возвышением они образовывали как бы высокую букву "П". На диванах, поджав ноги, сидели мужи в одеждах менее богатых, чем у оборотня, но также посверкивающих всевозможными драгоценностями. Помещение озарял солнечный свет, падающий сквозь витражи в высоком потолке. Была там и пара круглых отверстий без стекла.
Между диванами, задом к Аните, медленно полз какой-то человечек. Преодолев половину расстояния до оборотня, он приподнял голову и взвыл противным козлиным голосом, стараясь перекричать царящий в комнате гул:
О, дивочудное мгновенье!
Вернулся к нам султан Помпон!
О, счастье! О, благословенье!
Герой из странствий возвращен!Могуч, прекрасен, благороден!
Великой славой осиян!
Умен, красив и бесподобен!
Наш замечательный султан!Подобен грозному самуму,
Коль сокрушает он врагов,
И благородны его думы
Среди собранья мудрецов!О - Самаркундов повелитель!
О - солнце в наших небесах!
Народу нашему родитель!
Помпон, прославленный в веках!
Сперва вид у осиянного славой был растерянный и неуверенный, но по мере чтения стихов он слегка приободрился, задрал нос, а осанка его приобрела даже некоторую горделивость - оборотень заметно увеличил плечи и надул грудь. Теперь его руки успокоились.
Мудрецы на диванах снисходительно похлопали. Оборотень повернул голову, затем раскрыл рот - тут же из-за возвышения вынесся худенький низкорослый мужичок и неожиданно оглушительным басом проревел:
- Внемлите, внемлите! Солнцеподобный говорить желает!
Воцарилась тишина: все почтительно умолкли, обратив лица к оборотню. Глашатай, или как там называлась эта должность при дворе, сразу упрыгал за возвышение - Анита уже поняла, что это трон на высоких ножках, накрытый полотнищами ткани, - а Помпон, слегка съежившийся от звуков громоподобного голоса, вновь поднял голову и негромко спросил:
- Так а этот… Оттоман - с ним-то что случилось?.. - Он испуганно смолк, когда из-за трона вновь выбежал худой и заголосил:
- Прекраснейший из могучих выражает интерес по поводу того, что сталось с прежним прекраснейшим из могучих!
Мудрецы стали переглядываться и о чем-то тревожно зашептались. Затем один из сидящих ближе к трону, крупный и седобородый, неловко слез с дивана и вдруг с размаху бухнулся на пол, громко стукнувшись лбом.
- О, вечнейший из вечных, дозволь Джалиму, смиреннейшему из червей, недостойному буравить землю под стопами твоими, ответить на мудрый вопрос твой!
- Ну, ты эта… - растерянно пробормотал оборотень. - Зачем же так… Я, собственно, для того и спросил, чтоб кто-то ответил…
- Джалиму дозволено произносить! - прогудел глашатай.
Стоя на коленях, Джалим выпрямился, поправил чалму и уже обычным голосом продолжал:
- Да будет известно тебе, пасечник Солнца, что прежний луноликий добровольно отказался от власти, когда узнал, что есть, э… более истинный претендент на падишахскую чалму.
С этими словами мудрец отполз обратно к дивану и тяжело взгромоздился на него.
- Какой благородный поступок! - воскликнул Помпон и сморщился, когда выпрыгнувший из-за трона худой взревел:
- Солнцеподобный выражает восхищение великодушностью своего предшественника!
Мудрецы зааплодировали. Видимо, время приема как раз подходило к концу - они зашевелились, привставая на диванах и поглядывая в сторону дверей. Тут вдруг вся башня мелко задрожала - в своем укрытии Анита даже тихо ойкнула, ощутив, как под ладонями вибрирует стена. Раздался далекий гул, по комнате забегали разноцветные солнечные зайчики, отражающиеся от многочисленных драгоценностей. Мудрецы разом загомонили, переглядываясь.
- Это еще что такое? - удивился оборотень.
- Солнцеподобный выражает интерес… - заорал выпрыгнувший из-за возвышения глашатай, но Помпон, не выдержав, замахал на него руками, призывая умолкнуть. Глашатай сник, грустно отвернулся и, сутулясь, утопал обратно.
- Не обращайте внимания, ваше падишахство, - будничным голосом посоветовал Джалим. - Всего лишь огромное и могучее чудовище Рух, которое преждевременно выползло из вулкана на наш, то есть ваш город.
- А что ему надо? - спросил Помпон и сурово погрозил пальцем глашатаю, который, высунув голову из-за трона, уже раскрыл рот.
- А сожрать всех… - Мудрец развел руками. - Дев не смогли раздобыть, вот и…
- Каких дев?
Тут в пространстве между диванами вновь возник поэт. Постучав лбом в пол, будто тот, кто стучит во входную дверь, он задребезжал так, что все находящиеся в помещении начали морщиться:
Раз в сотню лет появляется Рух, злопыхательский
чудоюд,
Сто дев прекрасных восемнадцати годов отправляют
к нему.
Плачут, плачут они, но покорно идут на вершину
горы,
И не ведают девы, что же ждет впереди их.
А потом…
Но Джалим не дал поэту закончить - пнул его носком туфли в копчик, заставив умолкнуть, и произнес:
- А тут, понимаете ли, Великий Визирь другую политику повел - туристы теперь у нас, богатые иностранцы, девы за них побыстрее замуж выскакивают и за границу уезжают, нам уже и самим не хватает.
- Да, - озабоченно подхватывает другой мудрец. - Я лично уже пару лет как ни одной не встречал… Всех забирает калым-ага…
- Колымага? Какая колымага забирает?
- Э… Не колымага, о несравненнейший из величайших! Калым-ага! Министр по сбыту невест! Да вон он сидит, по правую ручку от вашего солнцеличия! Всех невест калымизировал…
- Удовлетворяем возрастающий спрос, - важно подтвердил калым-ага, склоняя чалму. - Берем встречный план. Согласно указаниям Великого Визиря.
- Хм… - Помпон задумчиво почесал кончик носа. - Значит, самаркундские невесты пользуются… э… возрастающим спросом?
- Вне всяких сомнений, о сияющий! - гордо провозгласил министр по сбыту невест. - В полном соответствии с предначертаниями.
Помпон оживился.
- Выходит, наши девицы очень хороши собой?
- Такова официальная версия, о превосходно проницательный! Хороши, добронравны, услужливы и благовоспитанны! Искусны в забавах и делах домоводства. Но… - Министр потупился. - Для поддержания этой государственной политики приходится вести большую пропагандистско-рекламную кампанию. Книжки "Тысяча и одна позиция", иллюстрированные лучшими рисователями, хрустальные шары с записями пузотанцевальных конкурсов… агенты влияния при иностранных дворах… и прочее… Но показатели неуклонно растут!
- У него показатели растут, а к зложадному Руху некого отправить, - перебил калым-агу Джалим. - Требуются девы, как повелось с давних времен. Сто единиц восемнадцатилетних дев. Чтобы задобрить чудище…
Поэт вывалился из толпы советников, снова бухнул в пол лбом и заблеял:
…А девы к вулкану покорно идут,
И плачут, и плачут, и плачут!
Джалим аккуратно пнул рифмоплета и закончил, кланяясь:
- …И вот он уже неделю как ползает, с каждым разом все дальше от вершины, а мы дев подходящего возраста всего… гм… трех нашли, да и то одна сбежала…
- И что же теперь делать? - спросил Помпон.
Но Джалим, произнеся это, побыстрее отступил, смешавшись с толпой - мудрецы потихоньку пятились, покидая комнату.
Раздался шелест, и через треугольное отверстие в потолке влетел большой серебряный горшок, инкрустированный разноцветной глазурью, из которого торчала голова Великого Визиря. Мудрецы заволновались, вновь зашумели. Большинство столпились в дверях, ожидая, что будет дальше. Горшок опустился между диванами, Визирь, скособочившись и почти прижав правое ухо к плечу, неловко вылез из него, тут же рухнул на колени и завопил:
- Дозволит ли могущественнейший из величайших…
Глашатай вылез из-за трона и с надеждой заглянул в глаза превращенцу.
- Да, да! - сказал Помпон, снова погрозив глашатаю. - Говорите уже…
- …тощей козявке… что? Ага… - Визирь выпрямился и продолжил: - Несомненно, мудрейший среди мудрых осведомлен о том, что легенды гласят: коль скоро необходимого количества дев не будет найдено, Руха должно убить величайшему воину Самаркунд, вооруженному Копьем Судьбы и Щитом Веры. На седьмое утро после первого появления чудища, пока оно не добралось до города, должно ему взлететь к вершине Попокапетля, прыгнуть в Большекратор и сразить злопыхательское исчадие…
- Это хорошо. А кто же в вашей, то есть нашей стране является величайшим воином? - поинтересовался Помпон.
- Вы, - коротко ответил Визирь и мигнул правым глазом дервишам, все это время стоящим позади трона.
Мудрецы закивали, что-то одобрительно забубнили и стали побыстрее выскальзывать из комнаты. Дервиши тем временем подхватили под руки вконец растерявшегося Помпона, вежливо, но твердо стащили его с трона и повлекли куда-то за возвышение.
Вскоре в комнате стало тихо и пусто, только Визирь стоял между диванами. Потом появился один из дервишей - тот, что в зеленой шапке, - и подступил к старику. Они принялись негромко разговаривать.
- Мустафа… опять заснул… Где-то здесь… Разыскать… Наверняка еще в башне…
Анита так и подпрыгнула, когда смысл сказанного дошел до нее. Тихо-тихо она попятилась, выскользнула из ниши, пересекла комнату и, нырнув в проем, побежала прочь.