* * *
Я ожидал услышать что-нибудь совсем пошлое, вроде: "Это совершенно не то, что вы подумали", и приготовился отвечать еще более пошлым встречным вопросом: "А что именно я подумал?", но Свинчаткин просто проговорил:
- Ну вот и свиделись, Трофим Васильевич.
- Да уж, - буркнул я.
- Что же вы в Петербурге-то не задержались? - упрекнул меня Свинчаткин. - Вы ведь, вроде как, собирались нагрянуть только завтра, если не послезавтра?
- Да вам-то, батенька, какое до этого дело? - взорвался я. - Кажется, я не подневольный человек и никому отчитываться не должен…
- Мне, в общем, никакого дела, - покладисто согласился Свинчаткин. - Да только, возвратившись ранее срока, вы увидели разные сцены, которые не для всяких глаз предназначены.
- И что же, убьете вы меня теперь? - осведомился я, пожимая плечами.
Тут я перехватил взгляд Витольда, и мне сделалось как-то не по себе. Не скажу, что я научился безошибочно трактовать выражения лица моего управляющего. Кое-что я в нем понимал, а кое-что - нет. У Витольда имелся особенный, мутно-задумчивый взор, который означал желание, чтобы собеседник о чем-то догадался самостоятельно. Вот таким взором и блуждал теперь Витольд по комнате, то и дело задевая краем глаза мою смущенную физиономию.
- Нет, - спокойно молвил Свинчаткин, и меня сразу отпустило. Почему-то я доверял каждому его слову. - Вам ведь должно быть уже известно, что я никого за все это время не убил.
- А кстати, за какое время? - поинтересовался я. - Вы здесь как долго разбойничаете?
- Да месяцев восемь уже, - усмехнулся Свинчаткин. - Никак не наберу нужное количество денег. А теперь вот - новая беда.
Он показал на краснорожего.
- А что с ним? - опасливо спросил я.
- Провалился в яму, заполненную водой. Очевидно, там где-то родник бьет… Пришел с хорошей питьевой водой, а к вечеру свалился в горячке. Переохладился - и тут же подцепил какую-то местную заразу, - объяснил Свинчаткин. - Грипп, может быть. С ними не поймешь, с фольдами.
- Фольды? - переспросил я.
- Они так себя называют - фольды, - Свинчаткин встретился с краснорожим глазами, кивнул ему и опять повернулся ко мне. - Никогда не слыхали?
- Трофим Васильевич далек от научных сред, - вставил Витольд. - По крайней мере, от ксеноэтнографических.
- Что ж, это не порок, хотя создает определенные трудности при общении, - сказал Свинчаткин. - Если говорить коротко, фольды привыкли к сухой, жаркой местности и, соответственно, плохо переносят холод и сырость. Честно признаться, я с ужасом думаю о надвигающейся зиме.
- Ну, если у них хватает сил, чтобы в холоде и сырости грабить проезжих, то, полагаю, хватит и на здешнюю зиму, - произнес я не без злопамятства. Если Матвей Свинчаткин полагает, что я забыл, как был унижен и ограблен, то он горестно ошибается.
Витольд посмотрел на меня с удивлением. Его как будто задела моя черствость. И я рассердился на Витольда:
- А вы, Безценный, оденьтесь подобающим образом и смойте с ваших очков… что там у вас налипло? Слюни?
- Простите, - с достоинством произнес Витольд, тотчас покидая комнату, чтобы исполнить мое приказание.
Матвей Свинчаткин проводил его глазами. Вообще он все время озирался, глядел в разные углы, ерзал - словом, чувствовал себя неспокойно. Очень хорошо, подумал я, так и должно быть. Не хватало еще, чтобы разбойники вламывались в дома честных граждан и ощущали при этом полную безнаказанность.
- Вы теперь вызовете полицию? - спросил Свинчаткин.
- Повременю… - буркнул я.
- С ним что будет? - Матвей опять показал на краснорожего. На фольда.
- Помрет, наверное… Откуда мне знать? - рассердился я. - Я ведь далек от научных сред. Особенно от ксенограбителей с большой дороги. У меня совершенно другое образование, и к тому же оборванное на середине. Чтобы жить припеваючи в собственном имении, не обязательно оканчивать университетский курс.
- Понятно, - сказал Свинчаткин.
- Я не стану звать полицию, - прибавил я, - но вовсе не потому, что боюсь скандалов, и не потому, что вам удалось меня растрогать… А просто потому, что мне лень с кем-то разговаривать, кому-то что-то объяснять и терпеть в моем доме присутствие посторонних лиц.
- Это почти ответ, - слабо улыбнулся Свинчаткин.
Мы помолчали.
- Послушайте, я одного не понимаю, - снова заговорил я. - Как вам вообще пришло в голову явиться за помощью именно сюда?
- А куда мне было идти? - Он выглядел удивленным. - Вам известен еще какой-то дом, где меня бы приняли?
- По-вашему, один только я во всем нашем милом округе гожусь на роль гостеприимного хозяина беглому разбойнику?
- Я не беглый… - Матвей вздохнул. - Я сейчас уйду. Оставьте у себя парня. Позвольте Витольду за ним приглядывать. Я боюсь брать его в лес, потому что он заразит остальных.
- А если он заразит меня?
- Вряд ли для вас эта болезнь окажется такой же опасной и мучительной, - сказал Матвей Свинчаткин без всякого ко мне сострадания. - Это ведь обычный грипп. А может быть, воспаление легких. Оно тоже… не заразно. Я ничего в этом не понимаю, я ведь не врач. К тому же фольды болеют совершенно не так, как мы.
- И что я должен делать? Вызвать к нему муниципального доктора из самого Санкт-Петербурга?
Свинчаткин проговорил:
- Вы чрезвычайно добры, Трофим Васильевич, с вашим предложением.
Я видел, что он неискренен и даже, может быть, втайне потешается надо мной, и потому рассердился:
- Довольно ваших издевок! Я ведь могу и передумать! Я ведь могу вас с Витольдом, обоих, сдать властям! А Витольда потом вообще уволю к чертовой матери.
- А, ну попробуйте, - кивнул Свинчаткин без малейшего признака страха или раскаяния. - Конечно же, попробуйте. Я даже намерен настаивать. Мне весьма любопытно будет это наблюдать.
Мы посидели молча друг против друга. Затем я криво пожал плечами:
- Что вы от меня, в конце концов, хотите?
- Я уже сказал - что. Позвольте моему парню остаться в доме. Витольд сделает остальное. А я уйду. Прямо сейчас.
- Прелестно, - буркнул я. - "Ты победил, галилеянин". Лично я нечеловечески устал, я замучен, разозлен, раздражен и немедленно отправляюсь к себе. Очень не хочется говорить вам "до свидания", любезный Матвей… э… не знаю по батюшке, да и знать не хочу. Я бы предпочел сказать "прощайте", но, кажется, мои желания в этом доме теперь мало что значат.
Я столкнулся с безупречно одетым и причесанным Витольдом на лестнице. Он уставился на меня тревожным, темным взором. Не знаю, что он предполагал услышать. "Вы уволены" или "Сюда уже едет полиция". Или даже практически невозможное: "Я тайно вызвал ксенотерапевта и посулил ему любые деньги за исцеление больного".
Я не ощущал никакого удовольствия от его тревоги и потому вполне буднично сказал:
- Распорядитесь насчет чая. Я буду в кабинете. И разберитесь там наконец со своими гостями. Мне не хотелось бы постоянно натыкаться на них в доме.
Витольд просиял - таким я его тоже еще никогда не видел, - коротко поклонился и быстрым шагом удалился к себе в комнатушку.
В ожидании чая я устроился на втором этаже, в уютном, набитом книгами, журналами и безделушками кабинете. (Горничная, по счастью, уже удалилась оттуда). Мне требовалось перевести дух после поездки в электроизвозчике и впечатлений, полученных по прибытии в усадьбу.
Рассеянно я почитывал какой-то роман с оторванной обложкой. В романе описывались приключения двух молодых людей, оказавшихся на паруснике, капитан которого сошел с ума прямо в открытом море. Корабль попал в бурю, разбился о рифы - и так далее. Очень увлекательно, хотя местами автор впадал в многословную патетику и начинал повторяться, особенно при описании грандиозной морской стихии и противостоящего ей человеческого духа. Дух и стихия попеременно одерживали победы друг над другом, а герои романа переходили от отчаяния к горделивой уверенности.
На пятидесятой странице я задремал. Витольд разбудил меня, явившись с чашкой чая и тарелкой кексов.
Обычно он никогда самолично не подавал мне чай в библиотеку (это была обязанность Макрины), и я мгновенно оценил значение этого жеста.
- Подлизываетесь, Безценный?
- Вовсе нет, - отвечал он невозмутимо, - просто нашел лишний повод поговорить с вами.
- Вы могли поговорить со мной без всякого повода, - сказал я.
- Ну, мне так удобнее, - объяснил Витольд. Он оглянулся на дверь и спросил: - По приезде встречали вы Макрину?
- Это имеет какое-то значение? - удивился я.
- Если вам несложно, просто ответьте - да или нет, - настаивал Витольд.
- В таком случае - да, встречал. Она была здесь, вытирала пыль с коллекции собачек.
- А, хорошо… - проговорил Витольд, размышляя о чем-то своем.
Я взял кекс и засунул себе за щеку целиком. Теперь я мог молчать и никак не реагировать на его слова.
- Между прочим, у фольдов принято переносить физическую боль не так, как у нас, - заметил Витольд.
- М-м-м? - спросил я.
- Обыкновенный русский мученик страдает молча, - пояснил Витольд. - Он до последнего будет стискивать зубы, двигать желваками, жмурить глаза и кривить рот, но постарается не проронить ни звука. Чтобы не радовать ни врагов, подвергающих его пытке, ни медсестричку, которая дремлет поблизости со шприцем и только о том и мечтает, как всадить иглу с болеутоляющим тебе в вену. Фольды же при малейшем недомогании кричат как можно громче и бьются всем телом. Между прочим, крик является природным болеутоляющим, - прибавил Витольд. - Вы знали?
- М-м-м, - отозвался я, в смысле "нет".
- Теперь будете знать. Пораните палец перочинным ножом - кричите во всю мощь. Просто даже ради эксперимента. Почувствуете облегчение.
Я наконец победил кекс и спросил более-менее внятно:
- А что, у него действительно воспаление легких?
- Даже если и так, я этого выяснить не могу, - ответил Витольд. - Пока что я заставил его проглотить антибиотики, наиболее подходящие для ксенов его вида.
Я изобразил лицом вопросительный знак.
Витольд объяснил:
- Медиками уже давно разработаны универсальные антибиотики, в той или иной степени применимые в отношении инопланетных рас. Я воспользовался самыми распространенными.
- Откройте мне, Безценный, одну глубоко-зловещую тайну: почему у нас в доме вообще имеются подобные антибиотики?
- А что? - удивился он. - В этом ведь нет ничего противозаконного.
- Мало ли в чем нет ничего противозаконного, - огрызнулся я. - Предположим, в обезьяньем балете.
- В балете? - не понял Витольд.
- Ну да, - напирал я. - Если бы я завел в доме несколько обезьянок и нарядил их балеринами - в этом не было бы ничего такого, за что сажают в тюрьму. Но это выглядело бы, по меньшей мере, странно. Или, предположим, маленькая кустарная артель по изготовлению бумажных цветов. Тоже не карается законом. Но - странно, особенно для молодого мужчины. Понимаете?
- А, - молвил Витольд, - кажется, понимаю. Однако наличие в доме антибиотиков вовсе не странность, Трофим Васильевич, а необходимость. Кузьма Кузьмич, покойник, тщательно следил за тем, чтобы аптечка была укомплектована лекарственными препаратами на любой случай, даже самый невероятный.
Я долго молчал, переваривая это заявление. С какого-то момента мне стало казаться, что покойник Кузьма Кузьмич, которого я никогда даже в глаза не видел, сделался мне родным. В нем скрывался кладезь добродетелей, прежде мне не ведомых. Ему нравились наилучшие женщины, его выбор блюд, вин, слуг, лекарственных препаратов, книг для чтения и растений для огорода был безупречен. Мне оставалось лишь с благоговением следовать по тому пути, который был заботливо проторен для меня старшим родственником.
- Помнится, вы утверждали, будто никогда прежде не общались со Свинчаткиным, - заговорил я.
Витольд вздрогнул и посмотрел на меня с откровенным удивлением.
- Я такое утверждал?
- Да.
- Когда?
- В первый же день моего прибытия, - напомнил я.
- Возможно, я как-то не так выразился. Я хотел сказать, что мне не приводилось еще беседовать с ним с глазу на глаз.
- А вообще вы его видели?
- Конечно.
- И где, позвольте узнать?
- В университете, конечно.
- Хотите меня уверить в том, что разбойник с большой дороги учился в университете? Сколько же ему лет?
- Если сбрить бороду, то тридцать восемь. А вообще, с бородой, он тянет на все пятьдесят. В том и смысл бороды: она придает человеку мужиковатость, диковатость, легкий оттенок юродства, ну и прибавляет, конечно, возраст. Идеально, чтобы скрыть истинную сущность.
- В тридцать восемь он учился в университете с вами на одном курсе? В таком случае, сколько же лет вам?
- Мне - двадцать шесть, - ответил Витольд, не ломаясь и явно не придавая этому значения. - Но Свинчаткин вовсе не обучался со мной на одном курсе. Он у нас преподавал.
Я сказал:
- Знаете что, принесите мне еще чаю. Горячего. И себе тоже возьмите что-нибудь… горячего. И сядьте, наконец, а то стоите передо мной как перед экзаменатором.
- Я привык говорить стоя, - сказал Витольд. - Если сидеть, то слова как-то комкаются, не замечали?
- Чаю! - повторил я.
Витольд вышел и скоро возвратился с бутылкой домашней наливки и двумя стаканами. Он устроился на подоконнике, а я - в своем кресле, с толстым, растрепанным романом на коленях.
- Свинчаткин читал у нас лекции по ксеноэтнографии, - заговорил Витольд задумчиво и покачал стаканом.
Наливка шевелилась в стакане, как живая. На мгновенье мне почудилось, будто у Витольда в стакане сидит странное, жидкое существо, наделенное, быть может, разумом. Еще немного - и какие-нибудь международные организации запретят это вещество к распитию, приравняв сие действие к убийству.
- Свинчаткин был одним из самых молодых профессоров в университете, - продолжал Витольд, - и очень известным. В определенных кругах. Он написал несколько книг, посвященных теоретическим проблемам ксеноэтнографии, и в конце последней из них сообщил, что отныне порывает со всякой теорией и предается одной лишь "матери нашей практике". Он отправляется на другие планеты и следующие его сочинения будут представлять собой публикацию полевых дневников этих экспедиций, с подробными, развернутыми комментариями, многочисленными иллюстрациями и, возможно, промежуточными теоретическими выводами. Можете себе представить, с каким интересом мы ожидали этих новых книг!
- Могу, - вставил я, - но не хочу.
Витольд пропустил это бестактное замечание мимо ушей.
- Несколько лет после этого о Свинчаткине вообще ничего не было известно. Называли разные планеты, на которых он, вроде бы, устраивал экспедиции. Пару раз мелькнули публикации в журналах. А потом опять два или три года полного молчания.
- Скажите, Витольд, а вы сами-то окончили курс? - неожиданно спросил я.
- Вы же знаете, что нет, - спокойным тоном произнес он. - Я доучиваюсь заочно.
- Вы учитесь на палеонтолога, - возразил я, - а прежде, как вы только что проговорились, изучали ксеноэтнографию.
- Это не взаимоисключающие дисциплины, - парировал Витольд. - С некоторого времени мои финансовые дела совершенно расстроились. Я не смог вносить требуемую плату за обучение в университете и летние экспедиции, необходимые при избранной специальности. И вообще… жить. В прямом смысле слова.
- То есть, платить за квартиру и прочее?
- Угадали, Трофим Васильевич. И тут на помощь пришел ваш дядя…
- Покойник Кузьма Кузьмич, - машинально произнес я.
Поскольку именно эти, ожидаемые мною, слова произнес и Витольд, то вышло, что мы с ним заговорили хором.
На краткий миг нас это сблизило, и мы даже обменялись вполне сердечной улыбкой, а затем Витольд опять замкнулся в себе.
- Таким образом, я сделался управляющим, а палеонтологией занимаюсь в свободное время. Пришлось сменить кафедру, поскольку для палеонтологии в здешних краях самое раздолье, если не сказать парадиз, а с ксеноэтнографией дела обстоят как раз не очень…
- То есть, если я вас уволю, вам придется бросить свои научные занятия и вообще пойти жить на улицу?
Я сам не знаю, почему это брякнул. Может быть, хотел отомстить Витольду за все его выходки, особенно последнюю, с больным инопланетянином у меня в доме.
Витольд допил наливку.
- Ну почему же сразу на улицу? - хладнокровно проговорил он. - Конечно, если мой способ вести хозяйство вас не устраивает, вы вправе отказать мне от места, но прежде чем поступить так, подумайте как следует. Во-первых, я вас не обкрадываю и, в общем, практически не обманываю, даже в мелочах. Во-вторых, если вам почему-либо охота отомстить мне, - не поддавайтесь пагубному чувству. От мести обыкновенно выходит один только ущерб для имущества и очень мало морального удовлетворения.
- Но ведь вы будете страдать? - уточнил я. - За порогом этого дома вас ожидают голод, холод и прочие лишения?
- Отчасти, - признал Витольд, - но только отчасти. Скорее всего, я покину Землю. Приму участие в инопланетной экспедиции. Наймусь хоть рабочим - в университете меня еще не забыли и охотно предоставят место.
- То есть, у меня вообще на вас нет управы? - спросил я.
Витольд покачал головой.
- На свободного человека крайне затруднительно бывает найти "управу", Трофим Васильевич. Даже и не пытайтесь. Впрочем, вам этого сейчас не требуется. Я ничего дурного против вас предпринимать не намерен.
Он опять разлил нам наливку по стаканам и возвратился на свой подоконник.
- Мне трудно представить себе профессора в роли грабителя с большой дороги, - снова заговорил я. Подумав, я поправился: - Точнее, я не могу вообразить грабителя с большой дороги в роли профессора. - Я вздохнул. - Он не объяснял вам, часом, почему избрал столь предосудительное ремесло?
- Нет.
- Как это - "нет"? Просто вошел в дом и заявил: "Я грабитель такой-то, а это мой больной соратник по разбою, не угодно ли вам приютить нас на время"?
- Примерно так все и произошло, - сказал Витольд. - Почему вы мне не верите?
- Потому что так не могло быть… Необходимы еще какие-то дополнительные подробности… в которых главный смысл и заключается.
- Хорошо, - проговорил Витольд. - Вот вам подробности. Только учтите: нет в них никакого "главного смысла".
- Позвольте уж мне судить, есть смысл или нет…
Витольд пожал плечами и послушно начал рассказ:
- Хорошо. Я разбирал каталоги обойной бумаги и обивочной ткани. Средства позволяют нам в этом году сменить убранство гостиной, и я готовил некоторые предложения для вас.
- Меня пока вполне устраивает моя гостиная, - возразил я.
- Я намеревался обсудить это, - сказал Витольд. - На стенах имеется несколько сальных пятен. Кузьма Кузьмич предпочитал проводить вечера в кругу друзей. Он, видите ли, любил сидеть у стены, откидываясь головой, и обои там совершенно вытерлись и засалились… Да и кремовый цвет постепенно выходит из моды.
- Правда? - переспросил я.
Он не захотел услышать иронию, прозвучавшую в моем голосе, и совершенно серьезно подтвердил:
- Да. Сейчас предпочтительны сделались более насыщенные цвета, прежде всего красноватой гаммы. Вам по-прежнему интересны подробности?