Падала она медленно, словно с неохотой, так что наездник успел вынуть ногу из стремени и даже поджать ее, хотя смысла в этом не видел никакого. Потом он долго пролежал рядом с тяжело вздыхавшей лошадью и думал о том, что рано или поздно умрет прямо здесь.
Однако через какое-то время обнаружил себя шагающим по узкой тропинке. Грязный рваный халат висел на нем, как на пугале, - за последнюю неделю Дайрут сильно похудел.
Зачем и куда он идет, бывший хозяин громадной Орды не знал и знать не хотел, но молодое тело жаждало жить, оно шло вперед, и апатичному разуму приходилось мириться с этим. Ноги делали шаг за шагом, глаза выискивали звериные тропы или самый легкий путь через завалы.
Боль стала привычным спутником - так же, как и собственная вонь.
Однажды на его пути попался василиск - громадная ящерица, с которой Дайрут легко справился бы, будь у него хотя бы одна рука и крепкая палка, но безрукий и уставший, безразличный ко всему, он готов был принять смерть. Василиск мерзко зашипел, отступил на шаг, а затем тело бывшего хана онемело - полностью, от кончиков пальцев на ногах до макушки.
Прошло некоторое время, и он вновь смог двигаться.
Василиск исчез, так и не покусившись на добычу: отпугнуло ли монстра то, как смердело от его жертвы, или же он был сыт и не собирался нападать - Дайрут не знал и знать не мог.
Он с трудом сделал первый шаг, онемевшие члены двигались неохотно, а потом пошел дальше, даже не задумываясь о том, что мог погибнуть.
Он шел вперед, почти уверившись в том, что у богов есть на его счет какие-то планы - возможно, ему придется испить чашу унижения до конца, стать нищим, испрашивающим подаяние на паперти у храма Светлого Владыки, или же прибиться к бродячему цирку.
Ему было без разницы, он просто шагал и старался выжить. Иногда он находил куст с промороженными еще с зимы ягодами и ел их, не боясь отравиться - и наедался, время от времени натыкался на какие-то грибы и жевал их, а потом обнаруживал себя все также бредущим вперед, и солнце все также светило сбоку сквозь кроны.
Дайрут не обращал внимания ни на боль в обрубках рук, ни на стертые до кровавых мозолей ноги, ни на слезившиеся глаза, ни на образы, то и дело встающие перед его мысленным взором.
Он смирился, но при этом чувствовал, что если ему удастся наесться вдосталь и отдохнуть, то боль - телесная и душевная - вновь начнет терзать его.
* * *
Утром бывшая столица Империи выглядела ничуть не лучше, чем в другое время суток.
Лик Светлого Владыки едва показался над домами, а на улицах было уже не протолкнуться. Люди и нелюди толпились, орали и толкались, слышались десятки наречий, и в этом месиве казалось возможным утонуть.
Жако стал совсем не тем городом, который несколько лет назад покинул Родрис. Изменились жители, изменились многие здания, но больше всего изменилось ощущение от этого места.
Бывший первосвященник, одетый, как множество местных небогатых торговцев, в серый кафтан и такого же цвета мешковатые штаны, подошел к главному храму Дегеррая и с сомнением принюхался. Кочевники сделали из святого места конюшню, причем не особо утруждали себя уборкой.
Родрис грустно вздохнул.
Он помнил, как двенадцатилетний служка драил крыльцо маленькой мягкой губкой из Дораса, специально отобранной из сотни подобных, привезенных сюда с побережья Внутреннего моря.
Он помнил, как отбирал лучшего мастера из полусотни художников, приехавших со всего мира, чтобы тот подновил потускневшие краски на куполе святилища, возведенном двести лет назад и расписанном сценами из жизни Владыки.
Он помнил, как злобный нарушитель, плюнувший на землю ближе чем в полусотне шагов от храма, приговаривался к плетям и неделе покаяния.
А теперь здесь находилась конюшня.
Родрис ждал нечто подобное и потому остался спокоен, когда молодой кочевник в не по-весеннему теплой шапке, отороченной рыжим мехом, просто оставил своего взмыленного коня у входа в храм и побежал по ступеням лестницы, ведущей в Цитадель. Скакуна же служки подхватили под уздцы и повели под своды бывшего храма - туда, куда ранее проходили лишь верующие.
Он не наложил смертельного проклятия ни на них, ни на обладателя шапки, не превратил в жабу нищего, сидевшего неподалеку от входа и нагло плевавшего прямо на стену, хотя, видит Дегеррай, ему очень хотелось.
Он просто еще раз вздохнул и пошел прочь.
Родрис знал, что придет время - и все изменится, все станет как раньше, и вновь здесь будут возноситься молитвы, песнопения и дым от благовонного дерева. Ну, или ничего этого не случится, но тогда и сам он будет мертв, а значит, думать об этом бессмысленно.
Родрис решил обойти вокруг Цитадели, но едва сделал первый шаг, как сзади возмущенно заревел осел.
- Знаешь, - задумчиво начал Родрис, - а почему бы мне не сдать тебя мяснику? Какой мне толк от осла в городе?
После этого вопроса животное унялось и некоторое время смирно плелось сзади. Утренний город просыпался. Бывший первосвященник не раз замечал, что окраины всегда встают раньше, чем центр, и это не зависело ни от времени года, ни от власти, ни от того, мир сейчас или военное время.
Люди вокруг были мрачны и напряжены, старались не глядеть друг другу в глаза, особенно те, что выглядели давними обитателями Жако.
- Где твоя гордость, столица погибшей Империи? - пробормотал Родрис. - Сдохла во время резни, учиненной тут воинами Разужи? Сгнила за зиму? Провалилась в отхожее место и стесняется вылезти оттуда?
Он шел по городу, и ему не нравилось то, что он видел: горы мусора, недовольные люди, мрачные стражники.
Мимо проскакал молодой кочевник, судя по всему, тот самый, что недавно входил в Цитадель. Родрис мрачно глянул ему вслед и подумал, что разницы нет - тот это враг или другой, ведь все они для него враги.
Он приехал в Жако, чтобы найти тех, кто сможет сопротивляться Орде.
Первосвященник дошел до квартала магов, предполагая, что там-то уж точно почище. В конце концов, высокое искусство не терпит громких звуков, неприятных запахов и совсем уж очевидной грязи.
Однако здесь его ждало разочарование.
Часть лавок оказалась закрыта, над другими сменились вывески, а на некоторых неграмотные шаманы или колдуны повесили картинки, показывающие, чем именно занимается владелец - сглазом, приворотом или гаданием.
И грязи здесь было еще больше, чем на улицах, которые уже миновал Родрис. Пока он стоял, размышляя, имеет ли смысл искать здесь хоть кого-то, кто сможет ему помочь, осел копался в куче мусора в поисках хоть чего-нибудь съедобного.
- Идем, - потянул за повод Родрис.
Осел тяжело вздохнул, но на этот раз противиться не стал.
Бывший первосвященник проходил мимо одних лавок и заглядывал в другие, но везде были только шарлатаны и недоучки. Ни одного стоящего мага, ни одного талантливого целителя, даже хороших астрологов ему не попалось, хотя в нынешнее время предсказателей и гадалок было куда больше, чем волшебников и чародеев.
Без особой надежды Родрис заглянул за очередную дверь под вывеской "Лечу дорого магия". А когда заглянул внутрь, то обомлел - перед ним сидел на табурете Татрис Убен, знаменитый на всю столицу Империи шарлатан, которого первосвященник с помощью инквизиции засадил в храмовую темницу семь лет назад.
Одет этот человечишко был в яркий оранжевый кафтан на голое тело, а на коротких ножках его красовались двухцветные лосины: левая синяя, правая красная.
Не спуская глаз с мошенника, служитель Владыки Дегеррая привязал поводья к ручке двери и шагнул внутрь.
- П-первосвященник Р-родрис? - заикаясь от страха, спросил Татрис. - Вы же сбежали и казну с с-собой взяли?
- Про казну первый раз слышу, - буркнул бывший первосвященник. - Сам придумал - или подсказал кто?
Шарлатан съежился, табурет под ним жалобно скрипнул.
- Все говорили, - сглотнув, ответил Татрис. - И еще был слух…
- Хватит, - прервал его Родрис. - Скажи лучше - чего сейчас творится в городе?
Татрис облегченно вздохнул, он понял, что ему сейчас ничего не грозит, что собеседник не собирается вспоминать лекарства, ставшие отравой, и ритуалы, не дававшие никакого эффекта.
- Многое изменилось, а если начать рассказ, то с наместника Жарая, - осторожно промолвил он. - А что именно нужно?
- Обстановка в целом, - решительно сказал Родрис. - Рассказывай все, что знаешь.
Сообщать о своих планах столь ненадежному человеку он не собирался и надеялся вытянуть из того все нужные сведения - Татрис болтлив, и его даже не придется особенно подстегивать.
Шарлатан помялся, а затем начал повествование, время от времени потирая длинный сизый нос, выдававший страсть хозяина к выпивке. Родрис приготовился слушать, а при необходимости - пугнуть собеседника, если он вдруг заартачится и решит что-то утаить.
Когда бывший первосвященник вышел из лавки, он уже знал все, что нужно.
- Мартус Рамен, брат иерарха Светлого Владыки из Дораса, - пробормотал Родрис. - И ведьма, которая не гнушается магией Хаоса. Как же, как же…
Айра
Айра, сидевшая внутри шатра, пила маленькими глотками обжигающий ароматный чай из пиалы, поглядывала на закат, видимый через откинутый полог шатра, и выслушивала очередную отповедь от Коренмая.
- Ты должна слушать нас! - рычал тот, сжимая кулаки.
Рядом стояли Имур и Ритан, оба нахмуренные, насупленные и молчаливые.
Для нее было ясно, что только что они поговорили между собой, и Коренмай уговорил друзей дать ему попытку убедить упрямую девчонку.
- Если я вдруг умру, - сказала она негромко, - вы быстро станете кусками мертвечины. Вас растерзают в схватке за власть. Абыслай собирает урултай, он будет настаивать на том, чтобы достойным, благородным степнякам разрешили забрать меня и воспитать потомка Дайрута и Разужи в соответствии с обычаями и законами степи. Я нужна всем. Вы - не нужны никому.
Этот разговор повторялся уже неоднократно, и трое кочевников устали от него не меньше, чем Айра, но прийти к какому-то соглашению они пока так и не смогли.
Побег Дайрута, в горячке показавшийся чем-то не самым важным, теперь стал мечом, висящим над каждым из них.
Имур видел в этом руку богов и считал, что надо просто жить, зная, что однажды их могут обвинить в предательстве и казнить. По его мнению, душевные терзания от ожидания расправы были правильными сами по себе, даже если никто ничего не узнает.
Ритан предпринимал какие-то шаги; его соглядатаи, рассеянные по всему миру, вскоре должны были получить весточки и начать розыски безрукого калеки, похожего на хана Дайрута, чтобы уничтожить его.
Коренмай же просто объявил хана погибшим в результате нападения бесов - именно они в то утро подняли и взбудоражили лагерь. Он подложил в могилу неизвестного бродягу и сейчас то и дело ездил смотреть, чтобы курган, где остался лежать неизвестный в дорогих доспехах, оказался достаточно высок, защищен смертельными заклинаниями и ловушками.
Для него все выглядело просто: Дайрут, независимо ни от чего, мертв, а калека, который, возможно, ходит еще по миру, никто. И если он вдруг попробует объявить о себе, назвать собственное имя, то станет самозванцем.
Коренмай же вместе с Ританом подобрал трех беременных девушек и отвез их в безопасное место, где верные нукеры ждали, что через несколько месяцев они родят, и если хоть у одной будет здоровый мальчик, то он и станет будущим ханом.
Айра понимала, что у нее есть только эти месяцы, после которых она окажется обузой для своих ненадежных союзников. Но ей не нужно было и это время. Она готова была прямо сейчас сбежать из Орды в Дорас, и только постоянные и, на ее взгляд, не очень уверенные запреты Голоса заставили ее остаться.
- Ты даже не знаешь наших обычаев, - предпринял очередную попытку Коренмай. - Для простых воинов, для десятников, сотников, тысячников, для темников и глав родов - ты никто. Без нас тебя тут же посадят в белую юрту, где ты проживешь только до того дня, в который они узнают, что ты не носишь ребенка. А потом ты сразу умрешь.
Бывшая королева Дораса нахмурилась.
Она понимала, что сама привела ситуацию к подобному тупику, она и Дайрут. Именно он приказал заботиться о ней так, будто она его любимая жена, беременная наследником.
Ритан и Коренмай отказывались выполнять ее пожелания, они не были готовы даже обсуждать с ней свои планы. Все, что она узнавала о творящемся в мире, приходило через Усана - пронырливого мальчишки, непонятно почему взявшегося опекать ее, и через двух служанок, знавших очень много, но с трудом понимавших, что именно нужно их госпоже.
- Ордой не может править женщина, - заявил Коренмай. - Женщина не может направлять войска, отдавать приказы седобородым старикам. Женщину не послушает урултай.
- Это все можете делать вы, - согласилась Айра. - А что делать вам, скажу я.
Ее дар работал - она проверила его на служанках и, в меньшей степени, на Усане, который, видимо, слишком часто бывал рядом с Дайрутом и потому не поддавался ее магии. Айра могла очаровать большую часть простых воинов, но с темниками и тысячниками, с которыми хан проводил немало времени, ничего поделать не могла.
Они подпали под влияние его наручей, получив временную защиту, и то, что наручи сменили хозяина, ничего пока не изменило.
Ее это очень раздражало.
"А чего ты хочешь? - интересовался Голос. - Обычные правители всю жизнь справляются своими силами. Их предают и обманывают, они наказывают и восстанавливают то, что оказалось разрушено".
Айра хотела, чтобы все было проще, как можно проще, настолько просто, чтобы щелкнуть пальцами, приказать - и все стало так, как надо ей, но, к сожалению, так не получалось.
Хуже того, теперь ей нельзя было даже в раздражении ударить по стенке шатра или толкнуть собеседника. Наручи усиливали ее удар до такой степени, что шатер разваливался, а человек отлетал на пару шагов.
Имур утверждал, что у Дайрута получалось и в наручах делать любую работу, похлопывать воинов по плечу. И вообще, в мирной жизни от обычного человека его отличали только необычайно живой ум и яростный, словно безумный взгляд - мало кто в Орде пытался второй раз, посмотреть в глаза хану.
И в этом - в том, что ей постоянно напоминали, насколько велик и славен был хан Дайрут, крылась еще одна проблема. Айра в глазах закаленных ветеранов была всего лишь девочкой.
Она носила сына Дайрута, а потому ее следовало охранять и оберегать.
Но слушать ее хоть в чем-то?
Айра как-то попыталась встрять в разговор между Коренмаем и тысячником Арасом, который полжизни провел в походах, повинуясь приказам Разужи. Арас посмотрел на нее с таким искренним и по-детски чистым изумлением, что Айра замолчала и больше в тот вечер не проронила ни слова.
И поэтому ей нужно было убедить троицу бывших друзей Дайрута в том, что они должны хотя бы прислушиваться к ее мнению.
День проходил за днем, спор сменялся следующим спором, но Айра все также отказывалась слушать их приказы, а они - обсуждать с ней дальнейшие действия тумена и всей Орды.
Сегодня в лагере, разбитом на берегу Внутреннего моря, разговор повторялся и опять заходил в тупик.
- Ты плохая женщина, - сказал Ритан, мрачно взглянув перед этим на Коренмая, которому не удалось убедить строптивицу. - Ты была бы плохой женой и стала бы плохой матерью. Если тебя когда-нибудь какой-нибудь глупый воин все же возьмет в жены, я пошлю этому несчастному в подарок камчу, чтобы он учил тебя три раза в день.
Айра сжала зубы, но не ответила на оскорбление.
Ритан постоянно пытался вывести ее из себя, заставить сказать что-то злое, чтобы потом использовать это против нее же в будущем.
Несколько мгновений он ждал ответа, затем махнул рукой и зашагал к выходу из шатра. Вслед за ним пошли и Коренмай, и так и не проронивший ни слова Имур. Айра осталась сидеть около входа.
Снаружи шатер охраняли несколько нукеров, которых приставили к ней в первый же день.
Все они были верны Айре и готовы отдать за нее жизнь - ее дар сделал их такими. Но это ничего не давало королеве Дораса, потому что они и так должны были сражаться за нее до смерти, а рассказать ей хоть что-то интересное не могли. Их не допускали на советы, им не говорили о планах, и они знали только слухи, причем в этом сильно уступали служанкам Айры.
Девушка сидела и представляла, что она сейчас в Дорасе, а за ее спиной возвышается дворец. И там сейчас пир, там сидит на троне отец и время от времени говорит что-то верховному магу.
Она смотрела прямо перед собой на уходящее за горизонт море и уверяла себя, что ей все еще двенадцать лет, что она стоит на краю причала и что ее ищет няня, чтобы немедленно отправить спать. И оттого, что она почти верила в это, Айре становилось мучительно больно - и мучительно хорошо.
А потом она поймала ощущение покоя и погрузилась в него - Голос не мешал ей, никто не заставлял куда-то идти и что-то делать.
Просто маленькая принцесса стояла на краю причала в Дорасе и смотрела на закат. И так продолжалось целую вечность, пока солнце не нырнуло за горизонт, а на мир не спустилась тьма.
И в этой тьме вдруг совершенно неожиданно, беззвучно кто-то обхватил Айру за шею сзади, затем ей в рот сунули что-то большое и неприятное, голову обмотали тряпкой, а сверху надели мешок. Айра с силой двинула рукой назад, и, судя по стону и хрусту, если и не убила одного из нападавших, то серьезно его покалечила.
А потом ее ударили по голове, и она потеряла сознание.
Очнувшись, Айра обнаружила, что ее спеленали, как ребенка - она ничего не видела и не слышала, - судя по позе и мерному покачиванию, ее везли на лошади, перед седлом, перекинув так, что голова моталась с одной стороны, а ноги с другой.
Попыталась вырваться, но даже усиленное наручами тело не смогло разорвать оболочку кокона.
"Уже утро, - сказал Голос. - Тебя застали врасплох и не отбили у похитителей сразу - значит, есть шанс, что и не отобьют".
"Зачем им это нужно?"
"Выкуп. Борьба за власть. Интриги внутри Орды - тебя могли похитить нукеры Ритана или Коренмая. Я не знаю, но мне это очень не нравится. Попробуй захотеть, чтобы тебя освободили".
Тон у Голоса был такой, будто он не уверен в ее силах, не уверен в том, что они спасутся - да и вообще ни в чем не уверен.
Мысли у Айры мешались, внутри перемешивалось нечто липкое, где переплетались одновременно и страх, и желание спастись, и попытки понять, что же происходит. Ей было крайне неудобно - голова болела от удара, левая нога онемела, и было непонятно, давно ли, и сможет ли когда-нибудь Айра снова на нее ступить.