Осмотрев зверя, Клим решил, что шердан на воротах Джакуса очень похож, разве что хвост подлиннее и грива пышнее. Другие обитатели зверинца были не такими крупными и свирепыми на вид: полумедведи-полусобаки, которых Црым назвал кубелами, небольшой крылатый олень и горная шакра, помесь гиены с павианом. За клеткой странного зверя, похожего на кабанчика с меховым воротником на загривке, нашелся ход под угловую башню в крепостной стене. Миновав его, путники очутились в хаосе кривых улочек, среди полуразрушенных заборов, кособоких домишек и грязных луж. Эта восточная окраина весьма отличалась от Королевского проезда и центральных площадей; жил тут большей частью пришлый народец, явившийся в столицу подработать.
Половина улиц заканчивалась тупиками, другие бесконечно извивались, словно брошенные наземь черви. Омриваль, однако, шагал без колебаний, и вскоре лужи исчезли, дома стали посолиднее, в два и три этажа, сгнившие заборы сменились каменными оградами. Улицы здесь были шире и прямее, верхние этажи выдавались вперед, нависая над нижними и закрывая темнеющее небо, массивные ставни защищали окна, и не приходилось сомневаться в том, что каждая дверь закрыта на прочный засов. В час, когда день угасает и близится ночь, благонамеренные горожане сидели по домам – кроме всяких кузнецов, тележников да шорников, пропивавших по кабакам королевское золото.
Они вышли на Рыночную площадь, сейчас тихую и пустынную. Правда, в кабаках "Братаны-стаканы" и "Третья бесплатно" еще гуляли – оттуда доносился стук кружек, лихие выкрики и женский визг. Место было знакомо Климу, и он уверенно свернул на юго-восток, в неширокий проезд, что вел к городским скотобойням.
– Эй, твоя милость, куда мы идем? – поинтересовался шут с тревогой.
– В "Гнилые кости", – ответил Клим и, запрокинув голову, бросил взгляд в сумрачное небо.
Скоморох, ухватив его за плащ, уперся в землю короткими ногами.
– Да ты сдурел, величество! В этакий-то час! Совсем ума лишился! Не пущу! Видит Благой, не пущу!
Клим нахмурился:
– Ты как разговариваешь с королем?
– Как положено, – заявил скоморох, по-прежнему цепляясь за его плащ. – Сам сказал, что шут должен резать владыке правду-матку. Вот я и вещаю: съехал ты с катушек, моча в головенку ударила! Высосут ведь нас! А по первому делу тебя – эти твари до королевской крови охочие.
Клим выдернул плащ из цепких пальцев Црыма.
– Я вас с собой не зову. Идите в кабак, хоть в "Третью бесплатно", выпейте вина и ждите. Вернусь после полуночи.
– Ну, если так… – начал шут, но Омриваль упрямо тряхнул светлыми волосами.
– Я тебя не оставлю, повелитель. – Он прикоснулся к висевшему у пояса топорику, чье лезвие отливало серебром. – Ты сказал, куда король, туда и мне дорога. К брату Джакусу не хотелось идти, но там не бились, там пировали, а нынче ты в опасности. Если биться будешь, кто защитит твою спину? Если ранят тебя, кто рану перевяжет? А если погибнешь, зачем мне жить?
Долго-долго всматривался Клим в прекрасное лицо юноши, в чудные его глаза. Потом промолвил:
– Хорошо, Валентин. Ты пойдешь со мной, а Црым – как ему пожелается.
С этими словами он плотнее закутался в плащ и зашагал к кабаку бывшего сержанта Мамыша. Через три-четыре сотни шагов появился неприятный душок, потом завоняло сильнее – они приближались к городской окраине и скотобойням. По обеим сторонам улицы застыли добротные дома, темные и молчаливые, с лавками мясников и мастерскими кожемяк. Пахло крепко, но терпимо. За воротами лениво тявкнул пес, отозвались еще две шавки и замолкли. Над ямой, полной костей и мясных ошметков, висело зыбкое облако мух. Тут и там над оградами торчали распялки с бычьими и свиными шкурами, мокли в чанах кожи, громоздились кучами рога. Контора "Рога и копыта", вспомнил Клим и усмехнулся. Сзади слышались тяжелые вздохи и позвякивание бубенцов – шут по-прежнему ковылял за ним и Омривалем.
Кабак "Гнилые кости" обнаружился в дальнем конце, сбоку от скотобоен. Стоял он у скалистого холма, куда взбегали уступами ветхие крепостные стены с полуразрушенной квадратной башней – мастера-каменщики явно сюда еще не добрались. Строение было сложено из толстых потемневших бревен; на улицу выходили два окна, затянутые бычьими пузырями, и дверь – как раз такой ширины, чтобы удобнее выкинуть пьяного гостя. Клим пнул ее ногой, переступил порог и огляделся.
Пол из грубо отесанных плашек, на стене – тусклый светильник, фитиль плавает в топленом жире. Четыре длинных стола, при них лавки. Каменный очаг, заросший копотью, в нем тлеют смолистые поленья. Широкие доски на подпорках – с глиняными кружками, блюдами, горшками и винными флягами. Над ними висят копченые окорока и свиные ребра. В углу – огромная, в рост человека, дубовая бочка на подставке с раскоряченными ножками. Рядом с бочкой, на табурете, сухопарый мужик в пожилых годах, с лысым шишковатым черепом. При виде посетителей глаза его хищно сверкнули.
– Чего желают пресветлые сиры?
– Пива. Большой жбан, – велел Клим, устраиваясь у стола. – А спутникам моим налей винца. Хорошего!
Сухопарый нацедил из бочки изрядную посудину и, прихватив кувшин с вином и чаши, поднес гостям. Его верхняя губа приподнялась, обнажив желтые и на редкость острые зубы. Похоже, кабатчик думал, что это дружелюбная улыбка, но Климу так не показалось.
– Ты Мамыш, отставной королевский сержант, – молвил он, капая в кружку из пузырька. – А теперь ходит слух, что ты, братец, злоумышленник. Целую банду в подвале держишь.
– Да ну? – удивился Мамыш. – И кто ж такое говорит?
– Люди. Желаешь имена узнать? Ну, это как-нибудь позже.
– Позже так позже, – бывший сержант снова оскалился. – Мне не к спеху.
Клим сделал первый глоток. Пиво было кисловатое и жидкое. Поморщившись, он снова глотнул.
– Дело есть к тебе, служивый. Исполнишь, будешь прощен.
– Все дела кончились, сир, клянусь дерьмом дракона! – сообщил Мамыш с неприятной ухмылкой. – И твои дела, и парней, что с собой притащил. Вот допьете винцо и пивко, рассчитаетесь, а потом…
Опростав кружку, Клим сидел, не вслушиваясь в бормотание Мамыша, и чувствовал, как мышцы наливаются чудовищной силой. Это ощущение было уже знакомо, и потому он старался не шевелиться – не ровен час, стукнешь кулаком, и будет вместо стола груда обломков.
Кабатчик смолк. Только в маленьких его глазках все ярче и ярче разгорался алый огонек.
– Дрянь у тебя пиво. Моча! – сказал Клим и сплюнул на пол. – Надо бы тебя прикрыть и штраф наложить, да уж ладно… Прощу, как обещал, если державе послужишь.
– Я свое отслужил. Теперь у меня другое занятие, – проворчал Мамыш и облизнулся.
– А я говорю, послужишь! – Клим хлопнул ладонью по столу, и тот в самом деле превратился в груду щепок. – Послужишь, гнида зубастая, ибо орки идут на нас войной!
Он вскочил и, ухватив Мамыша за горло, приподнял кабатчика и пару раз крепко стукнул затылком о пивную бочку. Сзади послышался восхищенный шепот скомороха:
– Ну, величество! Ну, даешь! Так его, ублюдка!
Мамыш посучил ногами и обмяк. Пристроив его в угол у бочки, Клим дождался, когда отставной сержант очухается, и строго произнес:
– Понял, служивый, с кем дело имеешь? Так поднимайся и веди в подвал! Хочу на дружков твоих полюбоваться.
Что-то злобно прошипев, Мамыш отодвинул огромную бочку. Весила она не меньше тонны, а то и двух, но кабатчик справился с нею, не слишком напрягаясь. За бочкой обнаружились дыра в стене и лестница.
– Прихвати фонарь и двигай первым, – велел Клим.
Мамыш нехотя повиновался. Вслед за ним трое гостей спустились в подвал, переходивший в дальнем конце в обширную пещеру. Вероятно, она тянулась под скалистым холмом, так как из стен ее и сводов тут и там выпирали каменные глыбы, отливающие в неверном свете фонаря то фиолетовым, то угольно-черным, то багровым. Но не эта игра красок приковала внимание Клима, а десятки фигур, будто бы закутанных в темные плащи, что свешивались с протянутых под потолком балок. Они казались неподвижными, напоминая стаю огромных летучих мышей, еще не пробудившихся от сна; лишь временами их крылья-плащи слегка трепетали.
Вытянув руку, он нащупал упругое крыло, потом острый костлявый подбородок, и сдернул тварь вниз. Потом еще одну и еще… Секунда, и подвал наполнился шелестом крыльев, хриплым возбужденным дыханием и пронзительным визгом. Монстры сыпались на пол, точно дождь, и всюду он видел полузвериные-получеловечьи лица, горевшие огнем глаза, руки с когтистыми пальцами, разверстые пасти и клыки, клыки, клыки…
Жалобно звякнули бубенчики Црыма.
– Благой Творец, спаси и помилуй… – с ужасом прошептал шут.
Омриваль не произнес ни слова – стоял у Клима за плечом, щурясь и сжимая топорик. Щеки его были бледны, на висках выступила испарина.
– Ну, Валентин, – сказал Клим, копаясь за поясом, – раз уж ты пошел со мной, будь за глашатая. Объяви публике, кто к ним явился. Да погромче!
Оруженосец судорожно сглотнул и произнес напряженным голосом:
– Слушайте, порождения тьмы, и не говорите, что не слышали! Король перед вами! Король желает объявить свою волю!
Мерзкое хихиканье и гомон раздались в ответ.
– Король! Не король, а пища!
– Только скудная, на всех не хватит.
– Два человека и гном… Не терплю гномов! Кровь поганая, соленая.
– Где твоя свита, король? Где герольды, рыцари, придворные? Что же ты их не привел?
– Мы тоже твои подданные. Мог бы нас подкормить!
– Кто сюда явился, тот наш. Наш! Так положено по закону!
Вытащив из пояса свой раритет, Клим стиснул его в кулаке. Потом рявкнул:
– Молчать, живоглоты! Закон вспомнили? Так закон здесь я!
Закон здесь я! Должно быть, эти слова Клим Скуратов мечтал произнести всю жизнь. Российские законы не отличались справедливостью, и власть имущие вертели их так и этак, запускали жадные лапы в казну, миловали преступников, а простых людей за малые вины сажали прочно и надолго. Отчего не посадить безденежного! Такие – быдло, и судьба им – ладить табуретки в зоне. Знал об этом майор Скуратов, офицер спецназа, несостоявшийся интеллигент, знал и потому взъярился. Кровососов в родном его мире хватало, и местным паразитам не стоило упоминать закон.
Ухватив ближайшую тварь за шкирку, он разжал кулак и поднес ладонь к лицу вампира.
– Гляди, гаденыш! Узнаешь?
Зрачки человека-нетопыря расширились. Он висел в королевской длани, точно мышь в кошачьих когтях, – безвольный, недвижимый, с остановившимся взглядом. Челюсть его отвисла, обнажив острые клыки, на тонких губах выступила пена. Он что-то прошептал, и бормотание монстров смолкло.
– Громче! – велел Клим. – Скажи громче!
– Клык графа Дракулы… великого предка и основателя…
В подземелье воцарилась мертвая тишина. Только жужжала заблудившаяся во тьме муха да потрескивал пропитанный жиром фитиль светильника. Миг ошеломления кончился, когда кабатчик Мамыш рухнул на колени, стукнул лбом в пол и завопил:
– Частица плоти Властелина! Утерянная! Она, клянусь драконьим дерьмом!
Визг, шелест и шепоты вновь наполнили пещеру.
– У него знак могущества!
– В его руке – останки величайшего из нас…
– Святыня!
– Мы должны покориться…
– Он явил власть и силу…
Наконец прошелестело уже знакомое:
– Король! Он – истинный король!
Шут подпрыгнул, зазвенел бубенцами и выкрикнул густым басом:
– Истинный король! Даже для вас, отродья тьмы! Слушайте короля!
Отпустив едва трепыхавшегося вампира, Клим протянул руку, и Омриваль вложил в нее топорик. Склонившись над Мамышем, все еще стоявшим на коленях, он коснулся топорищем плеча кабатчика. Затем произнес:
– Жалую тебя королевским капитаном и рыцарем с гербом: череп с крыльями, а под ним – два скрещенных клыка на фоне цвета крови. Будешь командовать отрядом авиаторов, вот этих молодцов. – Клим обвел взглядом толпу вампиров. – Задача: воздушная разведка на южном направлении. Определить численность вражеских сил, их дислокацию, скорость продвижения и точный маршрут. Жду рапорт через трое суток.
Спрятав клык, он подтолкнул к лестнице шута и Омриваля. Дождался, когда они вылезли из подвала, поставил ногу на ступеньку и добавил:
– Сосать орков и гоблинов разрешаю. Кормитесь, соколы мои, паек не ограничен! Но помните: дело прежде всего.
В ночь перед выступлением, ближе к утру, кто-то поскреб в окно опочивальни. Клим слез с постели, набросил мантию, присмотрелся – за стеклом маячила смутная тень, трепещущие крылья заслоняли звезды. Он распахнул окно.
В комнату ворвался нетопырь, грянулся об пол и принял человеческий облик. Лицо мертвенно-бледное, черные волосы до плеч, рот от уха до уха и зрачки как раскаленные угли. Не красавец, подумал Клим, вспоминая, как изображают вампиров в голливудских сериалах. Нет, не красавец! Смерть ходячая, только косы не хватает.
– Тень Ветра, гонец капитана Мамыша, – представился летун. – Дозволь, владыка, слово молвить.
– Слушаю. Докладывай.
Бледные щеки вампира чуть порозовели, пасть раскрылась, сверкнули острые клыки. Должно быть, это означало улыбку.
– Высосал троих. Сыт, – сообщил он. – Толстые орки, крови много.
– Рад за тебя. Хвалю! А что видел? Сколько их?
– Тьма тьмущая, твое величество.
– Точнее, сокол мой. Мне нужны не слова, а число. Считать умеешь?
– Умею. До десяти.
Клим вздохнул. Похоже, в арифметике Тень Ветра был не очень силен.
– Хорошо, что так. Ну, говори!
Вампир глубоко втянул воздух, сморщился и начал загибать длинные костлявые пальцы. Пересчитал их раз, другой, третий и объявил:
– Десять раз по десять и еще по десять!
– Тысяча, что ли? – удивился Клим. – Мало! Быть того не может!
– Это костры, господин. Большие костры, дыма много, запах мерзкий. Свежая кровь так не пахнет.
– Сколько воинов у каждого костра?
Задумавшись, вампир снова начал пересчитывать пальцы. Пальцев явно не хватало.
– Сколько? – поторопил его Клим. – Напрягись, соколик, вспомни.
– Где два, где три по десять. А где и больше.
– Ну, это уже кое-что. И где они сейчас?
Тень Ветра пустился в долгие объяснения. Со слов его Клим понял, что к северу от Великих Болот есть река с множеством притоков, и вражье войско сейчас на южном ее берегу. Река, широкая и полноводная, являлась знакомым ориентиром – Дитбольд показывал ее на карте и говорил, что здесь проходит граница королевства. Завтра поведу войско на юг, – подумал Клим, – и завтра же орда форсирует реку. Надо торопиться!
Он пошире распахнул окно.
– Спасибо за службу, боец. Лети! Утром мы выступаем. Как спустится ночь, найдешь меня в походном стане.
Но нетопырь не спешил убраться из опочивальни – мялся у окна, переступая с ноги на ногу.
– Что еще? – спросил Клим.
– Капитан… капитан Мамыш…
– Что – капитан?
– Велел узнать, какое, господин, назначишь ему жалованье. За герб и честь благодарит, но сказал, что из герба похлебки не сваришь.
– Верно, – согласился Клим. – Честь честью, а бабки бабками. На период боевых действий положу я капитану три серебряных "дракона" в день, а как в дембель выйдет, назначу пенсион. Какой, зависит от его усердия.
Тень Ветра поклонился, прыгнул с подоконника и распахнул широкие крылья. Затворив окно, Клим бросил взгляд на шпалеры с нимфами и фавнами, представил на месте нимф купавших его служаночек и подивился, как ловко они вписались в пейзаж. Впрочем, было не время предаваться мечтам или тем более утехам плоти. Он вздохнул и направился к зеркалу.
– Где ты, старина? Свободен? Поговорить хочу.
Зазеркальный старец явился тотчас, без капризов.
– Завтра на орков иду, – сообщил Клим. – Их села и нивы за буйный набег обрек я мечам и пожарам.
– Нет у них сел и нив, – заметило изображение. – Бродячий народец, кормятся человечиной да дикими тварями из болот и лесов. Что поймают, то и в котел.
– Насчет сел и нив я в фигуральном смысле, а вот мечи и пожары будут в полный рост. – Призадумавшись, Клим поднял глаза к потолку и пробормотал: – Хватило бы только этих мечей… мечей да прыти у борзых коней…
– Ты, голубь сизый, не слишком увлекайся, – посоветовал старец. – Лезть в Южные Болота не советую. Пропадешь, а у тебя еще тут дела.
– Дела, – согласился Клим. – Экономику наладить, городские стены укрепить, с Авундием разобраться… Кстати, не знаешь ли, про какой он срок толковал?
– Не стоит сейчас про Авундия. – Изображение в зеркале слегка помрачнело – или это только показалось? – Решил орков бить, так бей, а не беги в две стороны. Тебя не только орки поджидают, еще и гоблины.
– А разница меж ними какая?
– Орки комплекцией с тебя, а гоблины – те повыше и позвероватее. Клыки у них – во! – Старик отмерил на пальцах. – Орки безволосы, у гоблинов шерсть. А так один черт. Режь всех, Сатана разберется.
– Ну, спасибо за советы, – начал было Клим, но тут из темного угла выплыл призрак в королевской мантии и бухнулся перед ним на колени. – Это что еще такое? Только привидения мне не хватало!
– Это, – сообщил старец, – неупокоенная душа короля Гервасия, обидчика Альжан и других девиц. Молит тебя о прощении.
Призрак и в самом деле тянул тощие руки и завывал, но безмолвно – лишь губы его кривились и глаза готовы были выпасть из орбит.
Клим насупился.
– В моей державе насилие над детьми не прощается и срока давности не имеет. Прочь, пидор гнойный! Видеть тебя не желаю!
Лицо Гервасия исказилось еще больше, он заломил руки и исчез.
– Прощение ему… Вот негодяй! – буркнул Клим, разъярившись. – Мерзкая рожа, да и в зеркале не лучше! Ты что показываешь, чмо?
– Тебя, голубь, тебя, – раздалось в ответ. – На то оно и зеркало, чтобы отражать.
– Я еще не стар, а ты пень трухлявый – брылы отвисли и глазки в кучку. Разве я такой?
– Могу по-другому явиться, – заметил старец. – Чего тебе надобно? Что показать?
От такой уступчивости гнев Клима растаял, как снег в весенний день. Он почесал в затылке, снова покосился на фавнов и нимф и произнес:
– Девицей обернись. И чтоб была приглядная да приличная, не шкура какая-нибудь. Этих у тетки Ужи полон дом.
– Так подойдет?
Клим глянул и обомлел. Кудри золотые, губы алые, глаза зеленые, загадочные. Ушки как перламутровая раковина, кверху чуть заострены. Шейка длинная, изящная, кожа что атлас, на щеках румянец и брови вразлет. Хороша! – решил Клим. Такую по ящику не увидишь, ни в "Фабрике звезд", ни в "Доме-2".
– Доволен? – спросила красавица. Голос был прежний, знакомый – ворчливый голос старика. – Теперь на эту погляди.
Изображение сменилось. Вместо златовласки – черноволосая дива с темными, как ночь, глазами. Лицо смугловатое, губы словно лепестки тюльпана, взор страстный, обещающий, в ушах – рубиновые серьги, на шее – ожерелье, тоже с багряными камнями.
– Ну, как?
– Горячая штучка, – сказал Клим. – Сразу видно – знойная женщина, мечта поэта.
– Еще и третью покажу, – тем же знакомым голосом сообщила брюнетка.