- То уж мое дело, - огрызнулся отрок. - Тебя забыл спросить… С вами, как с людьми, а вы на клочки порвать готовы… Чего глядишь? Пускай псов своих, вон у них уже слюни текут!
В толпе воинов послышалось недовольное ворчанье - мало кому пришлись по душе злые слова. Но Тополь не успел рта открыть, как вперед выскочил Всемил:
- Дозволь мне, вожак!
В толпе заворчали сильнее, когда воин выступил на утоптанный снег, оправляя полушубок. Рослый осанистый Всемил был одним из самых ловких и сильных бойцов. Рядом с ним нескладный Волчонок казался вовсе заморышем. Втянув голову в плечи, он покорно ждал, когда подойдет его противник.
Всемил шел словно на потеху, но едва он протянул руку, как Волчонок отпрянул с завидным проворством, припадая на колено. Растопыренные руки воина схватили пустоту. Но Всемил не был бы одним из лучших бойцов, если бы дал какому-то заморышу обмануть себя. Он выровнялся и замахнулся снова…
И опять Волчонок увернулся от него легко, словно у него не было костей.
Это разозлило Всемила.
- Ну, держись, Недоносок! - рявкнул он, сжимая кулаки. Потеха кончилась, начинался настоящий бой.
Парнишка сообразил это быстро. Махнув рукой, он опрометью бросился бежать, но запнулся обо что-то в глубоком снегу и растянулся во весь рост.
Стая грянула дружным хохотом. Всемил приостановился и, наклонившись, поймал его за шею, прижимая к снегу.
- Попался, Волчонок, - прошипел он, занося другую руку, чтобы примерно отлупить мальчишку.
Но Волчонок не желал покорно лежать животом на сугробе. Не пытаясь подняться, он перевернулся на спину с быстротой змеи, сжимаясь в комок, неуловимым движением сунул руку в сапог, и не успел Всемил размахнуться для удара, выбросил вперед и вверх правую руку…
Стая ахнула в голос. Всемил застыл с поднятой рукой, разинув рот и выпучив глаза, потом медленно поднес вторую ладонь к животу, качнулся и, как подкошенный, рухнул на колени, заваливаясь на бок.
Вскочив на ноги, Волчонок стоял над поверженным, судорожно сжимая в кулаке нож. На лезвии еще были заметны следы крови.
- Я не хотел, - пролепетал он, не отводя глаз от корчащегося на снегу Всемила. - Он сам! Сам!..
Всякий, кто заглянул бы в этот миг в лицо Тополя, почувствовал бы страх. С окаменевшими скулами, белое, с остановившимися глазами, оно было перекошено от бешенства и ужаса. Всемил был его человеком, воином его стаи, за которую он, вожак, был готов перегрызть глотку любому. Более того - Всемил был мужем его дочери. Перед глазами сквозь туман ярости проступило бледное личико Ланы, прижимавшей к себе недавно родившегося сына. Как он встанет перед нею, как скажет?..
- Взять его, - тихо, одними губами, выдохнул Тополь.
Стая, сомкнув ряды, молча двинулась на Волчонка. Тот отступил, не выпуская ножа из руки и только переводя испуганно мечущиеся глаза с одного сурового холодного лица на другое. Одному против всех ему не выстоять - расправа будет короткой и жестокой.
- Да нате! - вдруг тоненько вскрикнул он, срывая с головы шапку и с маху бросив ее на снег. - Нате, убивайте!.. Все одно не жить…
Кмети остановились, словно напоровшись на стену. Они первыми разглядели то, что так долго высматривал в глазах Волчонка вожак Тополь, - непроходящий страх и отчаянную решимость. Такие глаза бывают только у того, кто видел, как убивают его родных, и самого чудом избежавшего гибели, чтобы потом медленно сгорать заживо от горького осознания невозможности мести. Парнишка действительно хотел умереть.
- Стойте-ка, парни, - нарушил короткое тягостное молчание глухой голос вожака, и лесовики готовно отпрянули в стороны. Тополь шагнул к приросшему к сугробу Волчонку, который смотрел на него с робостью и осторожностью замученного зверька, не ведающего еще, что несет судьба - спасение или новую муку, но уже уставшего верить и разочаровываться.
Тополь сверху вниз глядел на парнишку. Всемила уже подняли и унесли в крепость - еще до заката вожак будет знать, опасна ли рана. А до заката оставалось не так уж много времени - солнце касалось макушек сосен на соседнем холме.
- Охолонь малость, - бросил Тополь парнишке. - Мои псы, ты верно сказал, стоялые, кормленые, да только они волчат не грызут… Поздно уж. Чем тут стоять, пошли с нами.
Он махнул приглашающе, повернулся спиной и ушел в ворота. Ждавшие его у порога свернули за ним. Потом двинулись те, кто только что наступал на Волчонка. Один из них оглянулся и поманил его:
- Чего встал?.. Пошли, тебе говорят!
Парнишка вздрогнул, как от удара. Очнувшись, он осторожно поднял со снега шапку, отряхнул ее о колено и, подхватив свой мешок, крадучись, переступил порог.
На утоптанном до хруста дворе он потерянно остановился, кося глазами по сторонам. Отроки проворно убежали в глубь двора, туда, где углом высилась крытая тесом и землей крыша дружинной избы. Семейные воины расходились вправо и влево, к полуземляным избам, где их ждали жены и дети. Холостые шли к гридням, вплотную примыкавшим к дружинному дому, где сейчас собирали вечернюю трапезу. Через приоткрытые двери постепенно густеющими клубами начал выползать дым - гридницы и многие избы-полуземлянки топились по-черному, сберегая тепло.
Забытый всеми, в том числе и вожаком, пригласившим его войти, Волчонок постоял немного, а потом потихоньку, благо никто не обращал на него внимания, повернул назад. Но еще не донес ноги, делая первый шаг, как за спиной тяжело бухнули, закрываясь, ворота. Отрок бросился было к дозорным, что, закутавшись в долгие, до пят, тулупы, опираясь на копья, стояли у воротин.
- Чего застыл? - весело бросил ему один из дозорных. - Сбежать надумал? Нет уж - попался, так терпи!
- Да ладно тебе, Твердята, мальца пугать, - осадил напарника второй. - И так вон белый от страха… Да ты шапку-то одень - глянь, уши-то уж малиновые!
Волчонок все теребил в руках старую драную шапку, которая была ему явно велика, - видать, кто-то раньше сжалился и отдал ее изгою. Он вскинулся было, но уже решил что-то для себя и только буркнул, прижимая шапку к груди:
- Не боюсь я никого…
Но говорить и тем более спорить с дозорными ему расхотелось, и он отвернулся от ворот, бессильно уронив руки. Он был пойман.
- …Ты все еще тут? Что стоишь как потерянный?.. Пошли, неча зря мерзнуть!
Шедший в дружинную избу Тополь окликнул застывшего посреди пустого двора Волчонка. Тот взвился, словно его вытянули хворостиной, глянул через плечо дикими белыми глазами - и сник. Повесил лохматую нечесаную и немытую голову и послушно поплелся за вожаком.
В дружинной избе уже собрались почти все. Сновали, никак не успокаиваясь, отроки. Стойко и трое его товарищей еле поспевали за остальными, уставляя длинный, добела скобленный стол горшками и ендовами и раскладывая караваи свежего хлеба, испеченного только что. В горшках уже дымилась рассыпчатая каша. Пар поднимался вверх, мешаясь с дымком от сложенного из камней очага, что горкой высился у противоположной от входа стены. Некоторые кмети и молодшие уже собрались здесь и ждали только опоздавших и самого вожака.
Здесь трапезовали те, кто не завел своей семьи, - женатые предпочитали лишний раз проведать жен и детишек. Но случалось нередко, что и они не хотели нарушать братства и возвращались по домам только переночевать. Поэтому в длинной, шагов на тридцать, трапезной за столами не было пустых мест.
Втолкнув упирающегося Волчонка в трапезную, Тополь прошел на свое место во главе стола, подавая пример. Все тотчас же заспешили, рассаживаясь на лавках и беря ложки.
Прежде чем приступить, Тополь привстал с лавки, вынул нож и, прижав круглый хлеб к груди, разрезал его. Отделил краюху, принял у отрока из рук братину с медом и с поклоном плеснул его на огонь в печи, помянув-угостив духов-хранителей. Только после этого, садясь, он кивнул - и тут же, наваливаясь на столы, изголодавшиеся за долгий день кмети набросились на еду. Отроки только успевали подавать. Сами они присядут за общий стол чуть позже, когда вносить станет нечего.
Волчонка никто не поманил к себе, не пригласил сесть рядом, не пододвинул ему миску, не протянул хлеба и резную ложку. Оказавшись с мороза в тепле, показавшемся ему жарким и душным после холода снаружи, он некоторое время потерянно стоял у порога, борясь с желанием потихоньку выскользнуть вон, но тепло и густые запахи сытной еды, от которой он отвык, приковали его к полу. И он стоял, тиская в руках шапку, не решаясь расстаться с нею хоть на миг и глядя в пол, чтобы хозяев не смущали его голодные взгляды. Не хотелось ничего просить у этих людей.
Несколько раз его задели локтями сновавшие отроки. Новички Стойко, Яккун и Юге замешкались, помогая накрыть на стол, и последними оставались на ногах. Пробегая мимо наконец-то к своему месту на дальнем конце стола, Стойко пихнул замершего Волчонка:
- Примерз, что ли? Поди!
Очнувшись наконец, Волчонок запихал шапку за пазуху и крадучись стал пробираться к успевшим накалиться камням очага у дальней стены. Столы стояли ближе к одной из стен, на которой были развешаны щиты и мечи воинов, и он невольно выбрал другой путь, вдоль ряда небольших, затянутых бычьим пузырем и забранных слюдой волоковых окошек. Здесь меньше сновало отроков и можно было быть уверенным, что его не заденут локтем, а значит, меньше будут обращать внимания. А у него еще оставался в мешке изрядный кус хлеба - хватит на вечер и назавтра. А там… Если успеть дотронуться до камней печи, вверяя себя домовому духу-хранителю, то, может, не тронут…
Подобравшись к очагу, он осторожно прикоснулся ладонями к нагретым камням. Огонь, добрый хранитель этого дома, был доволен приношением и не обдал жаром непрошеного гостя. Наоборот, пламя вспыхнуло, поднимаясь выше, чтобы согреть прибегшего к защите и покровительству огня.
Долгожданное, отвычное тепло было неожиданно приятно. Отдавая себя на милость огню-оберегу, Волчонок прижался к камням всем телом, впитывая тепло. Только тот, кто несколько дней проспал в сугробе, сооружая из еловых лап настил, может понять, что такое наконец ощутить настоящее тепло. Вот так простоять бы всю жизнь, не открывая глаз и забыв обо всем на свете…
Не донеся куска до рта, Тополь вполоборота смотрел на заморенного мальчишку, который, зажмурившись, прижался к каменной печке, обнимая ее и словно стараясь слиться с обмазанной глиной кладкой и ища у печи защиты. Розовые отсветы пламени резче очерчивали его острые скулы, делали глубже глаза. Сейчас он не просто казался - и был на деле заморышем, Недоноском. Вожак уже не сердился на парнишку - он только что побывал в землянке, где жила Лана с мужем и новорожденным сыном. Всемилу повезло - его спас толстый меховой полушубок и воинский пояс, а также неопытность и слабость его невольного кровника. Нож Волчонка только пропорол ему кожу на животе, не задев внутренностей. Несколько дней он полежит, потом еще столько же побережется, дождется, пока заживет рана, оставив небольшой шрам, и все забудется.
- Эй, ты, - позвал он негромко, но Волчонок сразу очнулся и торопливо выпрямился, словно боялся, что его накажут за что-то. Но рук от камней печи не отнял, добирая последние остатки тепла. - Иди сюда. - Подвинувшись, Тополь освободил место на лавке и поманил Волчонка. - Нечего зря столбом стоять.
С усилием оторвавшись от печи, парнишка прошел к вожаку, присел на край, одарив Тополя недружелюбным взглядом исподлобья, все еще не верил и не ждал ничего хорошего для себя.
- Есть небось хочешь? - спросил тот.
Волчонок промолчал. Впрочем, на этот вопрос ответа не требовалось - по его худобе и голодным глазам, которые он старательно отводил от накрытого стола, можно было догадаться обо всем. И Тополь обтер свою ложку и подвинул миску с рассыпчатой, сдобренной салом кашей, положил рядом солидный кус хлеба:
- Ешь.
Несколько долгих секунд Волчонок дикими глазами смотрел на все это, а потом торопливо схватил хлеб и ложку и, давясь, спеша, пока не передумали и не отняли, набросился на кашу.
За столом мигом установилась тишина. Кмети и отроки один за другим откладывали ложки, ставили на стол братины с медом и оборачивались на изголодавшегося парнишку. Мало кто из них мог вспомнить, когда ему самому приходилось так истосковаться по пище. Только самые старые воины, лесовики, пришедшие сюда за своим вожаком, знали, что такое долгожданная сытость после многодневного поста.
Волчонок ел жадно, некрасиво, чувствуя обращенные в его сторону взгляды, и давился кашей от смущения. Отвернувшись, чтобы не мешать парнишке, Тополь нашел глазами отроков-новичков. Стойко Медвежонок и два его приятеля-корела сидели на дальнем конце стола, и в их взглядах исподтишка светилось неприкрытое любопытство.
- Стойко, - позвал Тополь, и отрок даже вздрогнул, удивляясь, как воевода запомнил его с первого раза. - Где вы трое устроились?
- Там. - Стойко мотнул светлой головой. - Со всеми, в дружинной…
- Возьмете с собой и его. - Вожак указал им на уписывающего кашу Волчонка. - Найдите ему место. Пусть с вами поживет пока…
Услышав его слова, Волчонок поперхнулся и закашлялся. Тополь спокойно стукнул его ладонью по тощей спине, стараясь не выбить из хрупкого тела дух, пододвинул ближе братину с пивом, но потом подумал и крикнул на дальний конец стола:
- Молока в поварне спросите!
За столами прокатился сдержанный смешок, но молоко сыскалось на удивление быстро - словно снаружи кто-то подслушивал и тут же ринулся исполнять приказ. Когда перед ним поставили корчагу, Волчонок покраснел до корней волос, понимая - его считают слишком малым, чтобы он мог пить что-нибудь другое.
- Я, - севшим голосом попробовал возразить он, - не младенец…
- Пей, - сухо приказал Тополь, отводя глаза.
Сидевший подле наполовину седой лесовик толкнул мальчишку локтем:
- Когда вожак приказывает, нельзя раздумывать!
Давясь и стараясь не глядеть по сторонам, Волчонок под пристальными взглядами всей гридницы осушил корчагу и, поставив ее на стол, облизнул белые молочные усы. Глаза его повеселели, но все равно он дернулся отскочить, когда Тополь рядом с ним встал.
Остальные тоже потянулись, поднимаясь и расходясь прочь. Задержались только отроки, убиравшие со столов. На сидевшего Волчонка они не обращали внимания, и он, помедлив, осторожно поднялся и крадучись направился вон.
- Погодь малость, - остановил его голос одного из отроков, и он понял, что улизнуть потихоньку не удастся. - Нам вожак что сказал?.. С нами пойдешь!
Глава 2
Длинный дружинный дом был поделен перегородками на несколько частей. Холостые воины и отроки жили отдельно в гридницах, здесь же трапезовали и собирали большой Совет. Отделяли ото всех хворых, раненых, да еще у вожака Тополя имелась своя ложница - отгороженный угол в самом конце дружинного дома.
После вечери он вышел на воздух, прошел до конюшен и хлева, заглянул на поварню и в уже закрытую до завтра кузню, свернул ненадолго к землянке Ланы.
У дочери Тополь бывал редко - долго не мог простить ей, что девушка вышла замуж не за лесовика, предпочтя ему словенина. Потому и Всемила никак не выделял из стаи - кметь и кметь, как все прочие. Со дня свадьбы заглядывал к Лане всего раза три-четыре - больше поглядеть на внука, да еще сегодня - справиться о раненом муже. У Всемила застал его отрока Неждана - парень был по-своему крепко привязан к наставнику и позаботился раздобыть для него снятого молока и свежего хлеба. Лана, родившая совсем недавно и еще не умевшая без доброго совета и перепеленать малыша правильно, разрывалась между раненым мужем и маленьким сыном. Она не спросила ни о чем, когда вожак вошел, зато Всемил, который успел поверить, что не умрет, приподнялся на локте:
- Что решили с Недоноском, вожак?
Неждан видел паренька в трапезной и поведал об этом наставнику.
Все в стае знали, что слово вожака было решающим, когда дело касалось нападений на его воинов. Вожак должен насмерть стоять за любого в стае, но уж зато и стая держалась его до последнего вздоха. Быть изгнанным из стаи означало позор, который смывается только кровью, - все слышали о том, как порой изгнанные воины бросались на меч, потому что не могли больше жить в одиночестве. Стая была настоящей семьей даже для тех, у кого был дом, жена и малые дети.
В который раз за день запищал маленький сын Ланы. Женщина бросилась к младенцу, хватая его на руки и не зная, что делать - вроде сыт и сух. Проследив за дочерью взглядом, Тополь качнул головой:
- Утром скажу.
- Гнать его надо! - воскликнул Неждан. - Почто явился?
- Пото, что и ты! - чуть повысил голос Тополь. - Сказал - после решу, значит, после! И кончено!
Поднявшись, он вышел из землянки по покатым, уже обтоптанным ступенькам.
Снаружи уже стемнело. В разрывах сизых туч мелькали звезды. Снег казался свинцово-серым. Темными громадами выделялись дружинный дом, ограда капища и конюшни с хлевами. Кузницы и кладовых отсюда было не видать, зато тут и там виднелись бугорки занесенных снегом крыш полуземлянок. В отверстия над дверями тянулись дымки. Почти все они стойко поднимались кверху, знаменуя назавтра морозец.
Запахнувшись в полушубок, Тополь вернулся в дружинный дом, прошел к себе, по пути приостановившись и взяв из печи уголек. От него затеплил лучину на светце, медленно опустился на крытую шкурой постель.
И здесь к нему впервые подкатило забытое чувство тревоги. Что-то произошло сегодня или случится очень скоро, и судьба милостиво предупреждает его об этом.
Одинокая вдовья ложница была почти пуста. Кроме широкой постели на дубовой низкой лавке и скамьи против нее, в клети ничего не было. Голые скобленые стены были пусты - только на одной из них висело оружие вожака. Два меча и щит.
Подняв глаза на них, Тополь замер, непривычно ощущая, как захолонуло сердце. Раньше оно никогда не болело - тем удивительнее была нынче тупая сосущая боль. Длинный, идеально прямой меч в простых кожаных ножнах, не украшенных ни прошивкой, ни плетением, казалось, излучал свет. Лучина бросала на причудливо выкованную рукоять кровавые отсветы - чудилось, что переплетенные змеи медленно шевелятся, разминая затекшие в неподвижности тугие тела.
Тополь прикрыл глаза. Не было нужды извлекать меч из ножен, чтобы оживить в памяти выдавленные на его теле руны: "Тот, кому принадлежит этот меч, свершит Рагнарёк".
Меч Локи, оставленный асами много лет назад смертным людям, потомкам сына Фрейра, Ингвио, когда тот решил уйти из Асгарда и прожить жизнь смертного. Много лет он был замурован в камень в стене кладовой мужского дома далеко в Свеаланде, потом нежданно обретен - и вот теперь смирно висит на стене, извлекаемый для тех же дел и так же часто, что и любой другой меч.
Но в чем же дело? Почему сегодня так трудно успокоиться, почему болит ни с того ни с сего сердце? Неужели кончилась спокойная жизнь и стая Лесных Всадников скоро понадобится кому-то?..
Прошлым летом минуло шестнадцать лет, как он вернулся из Гардарики. Примчался, загоняя коня и до дрожи в руках боясь погони. Если бы не та женщина, жрица Перуна, он бы наутро был зарезан во славу богов, а его меч получил бы тот князь ладожский Будимир. Но боги оказались благосклонны - или просто невнимательны, и ему удалось спастись.