- Ты хочешь, вожак, чтобы мы согласились оставить жизнь твоей бывшей родне, хотя эти люди сами проливали кровь наших побратимов? - гнул свое брат Сокола. - Будь справедлив, вожак! Иначе не пришлось бы держать ответа перед стаей!
Сидевший сбоку от Тополя Волчонок напрягся, сжимая кулаки. Он был готов броситься на говорившего через стол и достать его голыми руками. Тополь не удивился бы, разглядев в его глазах медленно загорающийся огонек ярости, но он не смотрел на Недоноска.
- Мне не нужна их жизнь, и я сам могу убить их во славу стаи и в память о павших, - спокойно ответил он. - Я просто хочу испросить у богов знака - что нужно им? И прежде чем исполнить свой долг, посоветоваться с ними - дадут ли они какой-нибудь знак!
- Обратиться к Перуну? - подал голос кто-то из словен. - Добро! Пусть так.
Стая загудела, обсуждая предложение вожака. На том и порешили.
Глава 7
Погребали мертвых у рощи на всхолмии, там же, где с давних пор провожали покойников в иной мир и жители поселка, и нескольких окрестных починков.
Лесовики не сжигали своих умерших, просто возвращали тела земле, из которой все вышли. Но последнее время вместе с лесовиками рядом ложились и словене, и корелы, и обряд поневоле пришлось изменить. Теперь павших опускали в домовину, над которой затем зажигали погребальный костер. И общий пепел засыпали землей.
Погребальный костер был уже сложен, и словенский ведун вместе с вожаком лесовиков совершили последние обряды, когда привели пленных свеев. Оставалась малость - узнать у богов, отправятся ли пленники рабами вслед за павшими в иной мир или останутся на этом.
В том бою уцелело всего пятеро, и они явились все вместе - четверо несли пятого. Торвальд Эрикссон все еще оставался на грани жизни и смерти. Его рана могла воспалиться, но молодой викинг держался твердо. Когда его принесли и осторожно опустили на землю на плаще, он пошевелился и попробовал подняться. Двое его хирдманнов опустились на колени и помогли ему сесть, подставив для опоры свои плечи.
Пока пленных вели и они устраивались у подножия погребального костра, за ними зорко следили десятки внимательных глаз. Все - от собравшихся на тризну поселян до щенят - коршунами смотрели на свеев, подмечая каждое движение, каждый взгляд и вздох. Замечали даже, как скользят по земле их тени, не пролетит ли внезапно птица, не сожмет ли собственное сердце предчувствие. То, что даже пред лицом явной смерти пленные заботились о сыне своего хёвдинга и держались твердо, заставило кое-кого из воинов уважительно покачать головами, но это не могло быть ответом богов.
Ведун, упрежденный заранее, обратился к солнцу, воздев руки:
- Боже великий, Даждьбог огнеликий! Свете преславый, отец огнесущий! А буде ты наш покровитель и заступник от коляды до коляды! А яви ты намо силу и благость свою! Боже великий, Даждьбог огнеликий! Свете могучий, благо несущий!
Тополь, не мешавший ведуну закликать Даждьбога, махнул рукой ждущим в стороне отрокам. Проворно подбежав, один из них протянул ему маленькую плетеную корзинку, где сидел в спешке пойманный дикий голубь-вяхирь. Приняв корзинку, Тополь шагнул к ведуну. Тот должен был выпустить птицу и по ее лету разгадать ответ богов.
Свеи попритихли, понимая, что происходит нечто значительное. Они не сомневались, что ведун молит своих богов перед тем, как принести их в жертву.
Ведун некоторое время стоял, подняв руки и прислушиваясь к неразличимому для прочих голосу Даждьбога. Когда же он открыл глаза, Тополь ждал наготове с голубем. Приняв птицу, ведун погладил маленькую головку - вяхирь сидел очень смирно, словно гордился собой.
- Лети, Даждьбогов вестник!
Ведун резко подбросил птицу вверх, и тотчас же отроки разом вскинули луки. Лесовики от века гадали только так: успеет выпущенная на волю птица укрыться от стрел в лесной чаще - боги дают добрый ответ. Падает наземь подбитая - боги не дают благословения. Тополь успел мельком вспомнить, сколько пришлось в прошлые годы уламывать упрямого ведуна, который стоял на том, чтобы не вмешиваться в деяния богов и не менять их заветы по-своему. Но он и слыхом не слыхивал о Йотунхейме, где не знали иного общения с богами.
Три стрелы взвились свечками ввысь - и уже выравнивающий полет вяхирь вдруг кувыркнулся через голову и, вразнобой махая крыльями, упал обратно. Стрелявшие бросились к нему - голубь был еще жив и отчаянно трепыхался. Так, бьющегося, окровавленного, его и поднесли вожаку с торчащей в боку и пронзившей птицу мало не насквозь стрелой.
Тополь вздел голубя, показывая:
- Боги сказали свое слово!
- Смерть! Смерть викингам! - отозвались воины.
Ведун помалкивал. Принесла нелегкая людей из дальних земель - творят, что хотят, на свой лад. Ох, не к добру все это! Как бы впрямь не прогневались Светлые боги на чужаков, да и на него заодно, за то, что слов да обещаний их слушался и против не шел!
Тополь молча свернул птице шею, бросил на сложенный костер. Он тоже не радовался знаку богов. Среди тех, кто сейчас будет убит, и его сын, Эрик Торвальдссон. Страшное дело поручили боги своему слуге! Своими руками убить свою кровь. Хуже только лишить жизни родное дитя!..
Тополь оглянулся туда, где среди молодших кметей стоял Волчонок. А что, если бы боги потребовали его жизнь?..
Нет! На такое он не пойдет! Чужого сына еще мог, пусть и без радости, но своего!.. Зачем служить таким богам, которые требует от людей в знак любви отдать самое дорогое - своих детей?
Он не будет послушным рабом богов. Он исполнит их волю - но подарит викингам смерть, о какой они мечтают, - эти люди умрут с оружием в руках, как воины, и после смерти перед ними откроются ворота Вальгаллы. Там, за кубком доброго пива, они повестят остальным о своей кончине, и даже если это дойдет до ушей самого Одина… Да пусть они там передерутся, эти боги!
Но его мелкие сомнения не слышны Светлым. Богам нет дела до того, что думает и чувствует каждый человек. Они наделили людей свободой воли и могут покарать труса или преступника, но сомневающегося только наставят на правильный путь.
- Принесите им мечи, - приказал он и, уже зная, что воины его послушались, направился к пленным свеям.
Эрик Торвальдссон сидел на разостланном плаще, поддерживаемый своими спутниками. Двое других стояли у него за плечами. Он снизу вверх бесстрашно взглянул на вожака и стиснул зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу гнев.
- Негоже, - заговорил на северном языке Тополь, - отправлять героев в обитель богов без спутников. Вы последуете в Мир мертвых за своими господами. Но вы храбро сражались, и боги дарят вам последнюю милость - каждому из вас позволят умереть с оружием в руках, как воину.
Эрик Торвальдссон, на которого он смотрел, даже не скосил глаз в его сторону.
- Неплохо придумано, - наконец прохрипел молодой викинг, облизывая сухие губы. - Клянусь бородой Одина, если бы ты попал к нам, я бы смог оказать тебе такую же милость…
Не в силах бездействовать дольше, Тополь оглянулся и махнул рукой кметям, чтобы принесли оружие для викингов. Эрик Торвальдссон внимательно следил за людьми.
- Боюсь, - промолвил он с невеселой усмешкой, - что я не смогу порадовать тебя достойным поединком…
Тополь отвернулся, поглаживая и ощупывая рукоять Меча Локи. Прикосновение к знакомым змеям успокаивало. Он не заметил, как один из викингов, поддерживающих сына хёвдинга, тот, что постарше, вдруг подался вперед, вперив взгляд в его оружие.
- Эге, хёвдинг, - услышал Тополь за спиной его голос, - сдается мне, что я уже где-то видел твой меч!.. Кто ты?
Погребальный костер и ждущая начала тризны стая исчезли. Тополь стремительно развернулся к викингам, отыскивая глазами говорившего. На него смотрел человек ненамного старше его самого.
- Что ты сказал? - переспросил вожак.
- Я сказал, - викинг выпрямился, все еще придерживая плечо Эрика Торвальдссона, который тоже внимательно прислушивался к разговору, - что видел похожий меч в доме моего хёвдинга, в Стейннхейме. Как он попал к тебе?
- Не все ли равно? - Тополь крепче сжал рукоять. Померещилось ему, или кованые змеи потеплели и словно бы задышали? - У мечей, как и у людей, часто бывают сложные судьбы… Ты не мог ошибиться?
- Может, я и ошибаюсь, потому что уже почти два десятка лет, как он исчез. Я мог забыть, как он выглядит, но только про этот меч до сих пор поют скальды во всей округе… Довольно долго, лет сто, он торчал в стене Стейннхейма, оставленный там самим Одином в наследство одному из потомков первого хозяина поместья. Его пытались вытащить из стены многие, но он, как красавица Герда, не покорялся никому. До тех пор, пока какой-то мальчишка-трэлль, по слухам, незаконный сын последнего хозяина, Эрика Олавссона по прозвищу Медведь, однажды ночью не сладил с ним…
Но трэллю нельзя владеть таким оружием. Эрик Олавссон дал ему другой меч и взял в хирд, а тот самый забрал по праву старшего его первенец Торвальд Эрикссон… Впрочем, ему пришлось с ним расстаться через несколько лет - получилось, что однажды летом он остался дома, и его второй брат, Гюнтер Эрикссон, ушел в поход с прадедовским оружием. Но видно, правду говорят скальды - есть мечи, которые сами выбирают себе хозяев. Гюнтер Эрикссон не вернулся из похода… И если я не ошибся и это тот самый меч, то ты убил Гюнтера Эрикссона!
Молодой Эрик Торвальдссон, собрав силы, наконец сел прямо и потянулся дрожащей рукой к Мечу Локи. Тополь отпрянул.
- Гюнтер и Гуннар Эрикссоны погибли не от моей руки, - выдавил он. - Я лишь забрал у их убийц то, что по праву принадлежало мне.
- Значит, ты и есть, - викинг вскочил, - ты и есть… тот мальчишка-трэлль?
- Да. - Тополь бросил быстрый взгляд на свою стаю, отчаянно желая, чтобы они все исчезли или оглохли. - А вы - у меня в гостях…
Он отступил, не давая викингу сказать еще что-то и чувствуя на своей спине пристальные взгляды людей. Те уже все поняли - боги сказали последнее слово, и свеи должны быть пощажены.
Прогорев, потух погребальный костер, насыпали над пеплом домовины курган, заколов молодого жеребца и быка с коровою для жертвенного пира. Отгремела мечами и щитами тризна, опустели бочонки с пивом и медовухой, стихли песни и клики, и жизнь стаи понемногу начала возвращаться в прежнее русло.
Гостей-пленников поселили в полупустой пока клети отроков, что в дружинной избе. Слабого после ранения Эрика Торвальдссона устроили отдельно, и ходить за ним вызвался сам Асмунд-кормщик. Он же распорядился вытащить на берег "Дракон", осмотрел его бока и днище и решил, что будущей весной, буде наберется достаточно народа, можно выйти уже на двух кораблях, а не то продать его хоть и в Ладоге. Пока же, отдав последний долг павшим, в боевой поход на "Туре" ушла вторая половина стаи, под началом Медведя. Тополь сам бы с удовольствием отправился с ними, но не мог оставить Эрика. Тревога за парня не давала ему покоя - ни отпустить, ни уговорить его остаться вожак не мог.
С прибытком вернулась ватага Медведя. Драккар, правда, не добыла, зато везли золото, серебро, оружие и два бочонка иноземного вина, взятые на погромленном варяжском корабле. Грабитель даже не дошел до словенских берегов и не успел натворить бед. Трюмы, в которых на обратном пути сидели бы захваченные пленники, оказались пусты. Медведь побросал в них тела варягов и потопил драккар в открытом море. Все его ватажники вернулись живыми, хотя почти половина имела отметины мечей и стрел побежденных.
Медведь пришел перед самым Перуновым днем, и его воины гордились на празднике своими шрамами, похваляясь больше ими, нежели воинским умением. Тополь и ведун-арбуй закололи заранее отобранного быка, и на кургане, где спали павшие в боях, до рассвета не смолкали боевые крики, звон клинков и конский топот.
Нарушив все обычаи - лесовиков и словен, - Тополь ушел с тризны, не дожидаясь рассвета. За спиной на кургане горели костры, и в их свете мелькали черные тени пеших и всадников. Псы стаи сцепились - кто на мечах, кто на кулачках, а кто в седлах, и приученные кони хватали друг друга за гривы зубами. Не имевшие детей женщины, отроки и щенята тоже были там - кто выказывал свою удаль, кто во все глаза смотрел на бойцов, кто слушал сказания о старых временах. Женщина-лесовичка могла натянуть лук, от которого словенка надорвала бы чрево, билась в кулачном бою стенка на стенку, без седла скакала на коне и разве что в походы на равных с мужами не ходила. Стаи по полгода оставались без воинской защиты, женщинам волей-неволей приходилось уметь все, и ни один вожак Лесных Всадников не мог отказать девке, если та желала стать воином. Другое дело, что всякая хоробрствовала до поры - пока не поведет ее милый друг весной рука об руку вокруг зацветающего краснотала.
Крепость уже спала. В такой день дома оставались старые, малые и хворые, да дозорные ходили по заборолам, завистливо вздыхая. Не замеченный никем, Тополь пробрался в свою ложницу и сорвал с плеча плащ, с маху швырнул на лавку узорный пояс с мечом.
Все валилось у вожака из рук. Улетев дальше всех, канула в воды Невы стрела, будто кто толкнул под локоть, пролилась из братины пенная брага, не порадовала сердца слишком легкая победа в рукопашной - его противник споткнулся на ровном месте, а более никто не пожелал схватиться с вожаком на кулачках, - и даже безобидные шутки побратимов казались нынче особенно колкими. Он знал, что завтра на него будут коситься, но не мог оставаться дальше на кургане. Мысленно испросил прощения у павших и, стащив через голову расшитую праздничную рубаху, растянулся на ложе.
Поджидавшая своего часа усталость навалилась, словно подкравшийся ворог. Тополь уже смежил веки, когда снаружи послышалось и мигом прогнало сон легкое царапанье в дверь.
Вожак упруго вскочил:
- Кто там?
- То я, - долетел прерывистый женский шепот. - Роса… Пустишь ли?
Прежде чем Тополь успел молвить хоть слово, она толкнула дверь и тенью скользнула в темную ложницу, с головой закутанная в мужнин зимний плащ и потому казавшаяся чужой. Вожак поднялся ей навстречу, и женщина шагнула ему в объятия, припав к груди. Тополь заметил, что она вся дрожит.
- Случилось что? - шепнул он.
Спешный ночной бег к вожаку мог означать только одно: стряслась какая-то беда. И он почти поверил в это, когда в ответ на его слова Роса ткнулась носом ему в грудь и разрыдалась.
- Да ты чего? - ахнул он.
Сколько уже миновало времени с тех пор, как последний раз плакали у него на груди женщины! Даже Лана и та предпочитала лишь осторожно всхлипывать, застенчиво утирая слезы кончиком пальца. Роса рыдала мало не в голос, словно у нее только что умерли все дети разом. Усадив плачущую женщину, Тополь обнял ее за плечи, оглаживая по голове и выбившейся из-под плата косе.
- Успокойся, Роса, не надо, - повторял он. - Все минет, вот увидишь!.. Все перегорит!.. Ты потерпи немного! У тебя дети - дочка маленькая… Тебе ее поднять надо, сыновей вырастить… Я знаю - это трудно одному, я сам после Ланы…
- Тополь! - вскрикнула Роса, подняв зареванное лицо, и, вырвавшись, сама обвила его шею руками, поворачивая к себе. - Тополь, это я во всем виновата!.. Я какую ночь уснуть не могу! Давно б по словенскому обычаю за Соколом ушла, да дети держат, а если б знала, что такая мука будет жить, то и на детей не поглядела бы - умерла бы!.. Я ведь… смерти его желала! Понимаешь ты? Смерти!
- Да ты что? - Тополь попробовал снять с себя ее руки, но Роса вцепилась в него мертвой хваткой, и он оставил эту затею. - Не верю я тебе, Роса!.. Как можно мужу, отцу своих детей, своему защитнику смерти желать?
- А вот можно! - страстно закричала женщина, и Тополь чуть не бросился зажимать ей рот рукой, опасаясь, как бы кто не подслушал. - Можно!.. Если бы ты только знал, сколько слез я пролила за эти годы, сколько ночей не спала!.. А впрочем, что я! - Вдруг, сама отпустив его шею, Роса отвернулась, бессильно уронив руки. - Ты же ничего не видел, ничего не замечал… А что я первенца вопреки мужниной воле твоим именем назвала?.. А младший мой сын - он ведь родился, когда твой Ворон ушел! Я тогда решила - пусть будет в стае новый Ворон… А моя дочка… Ты знаешь хоть, как её зовут?
- Как? - выдохнул Тополь, чувствуя, что уже знает ответ.
- Ланой! - зло выкрикнула Роса. - Я так хотела, чтобы хоть кто-нибудь из моих детей был от тебя!.. Ты ведь мог меня взять тогда, после нападения на нашу стаю, и я бы не спорила!.. Почему ты этого не сделал?
- Я не хотел, - сознался Тополь. - Это было бы…
- Это было твое право! Ты вожак и мог получить лучшее!.. Я ждала, думала - хочешь сперва для всей стаи новые охотничьи угодья найти, а ты… Я к Соколу от отчаяния кинулась. Он мне прохода не давал! Думала - забуду… Сперва так оно и было. Ребенка его полюбила, ждала… А родился - и пожалела, что не на тебя похож. Да только поздно было!
Она уже совсем успокоилась и сидела рядом на ложе, опустив плечи и кусая губы. Только мокрые щеки говорили о том, что она недавно плакала. Сейчас ее можно было выставить за дверь, но Тополь сидел рядом и смотрел на женщину.
- И что же теперь? - нарушил он короткое молчание.
Роса вскинула на него лицо. Глаза ее заблестели в полутьме. В них отражался огонек светца. В его мерцающем свете можно было заметить, как меняется лицо женщины.
- Я столько лет терпела, - зашептала она, подавшись к нему. - Знаю обычаи: есть муж - терпи, каков бы ни был! Но я надеялась, верила, ждала - вдруг его убьют! Если бы он чаще дома обедал, я бы ему в варево нашла что подсыпать, чтоб он скорее к пращурам отправился… А так… Сколько я молилась! Сколько ночей не спала!.. Вы в походы уходите, а я загадываю - пусть лишь один из вас вернется, и хотела, чтобы вернулся ты!.. Пока он был жив, я мечтала, как обрадуюсь, что освободилась от него, ведь его брат женат, он не сможет взять меня в жены по обычаю лесовиков, и ты, вожак, должен будешь распорядиться мною… А тут один путь… А когда сбылось, что загадывала, - не веришь, такой меня страх взял! Умерла бы - да дети малые держат!.. А если ты сейчас скажешь, что я сама виновата, то и они не удержат!
В глазах ее полыхнуло такое пламя, что Тополь вдруг поверил - Роса сделает так, как говорит. Понадеявшись на обычай лесовиков сообща воспитывать сирот, она убьет себя на кургане.
- Не делай этого! - прошептал он. - Слышишь? Не смей этого делать!
Он протянул руки, и Роса бросилась в его объятия, прижалась к его груди, блаженно вздыхая.
- Я люблю тебя, - сказала она, устраиваясь в кольце его рук поудобнее. - И тебе нет нужды стыдиться того, что я пришла сюда тайком, ночью, - все про то знают или догадываются!.. И я смогу родить тебе детей…
- Но Роса… - от свалившегося на него Тополь наконец отошел, и у него едва не вырвалось заветное, что он сам боялся доверить кому бы то ни было, - ведь у меня уже есть…
Волчонок! Случайно прижитый сын, всерьез считающий отца своего викингом, а значит, заранее ненавидящий его потому, что викинги были причастны к гибели его матери и один из викингов был его обидчиком, из-за мести коему он сам был осужден на изгнание. Мелькнуло в памяти, что за последние две с малым седмицы Недоносок и близко не подошел ни к кому из пленных свеев, спутников Эрика Торвальдссона, и за столом садился нарочито подальше - даже край братины после них отирал рукой, словно боялся опоганиться.
Роса поняла его раздумья по-своему.