* * *
- Ой, можно, лучше я расскажу, - вскрикнула Даша. - Жила-была Лира амазонок… Мы с Машей так друг другу рассказывали. Жила она соответственно у амазонок, а амазонки жили в Крыму, и это, между прочим, доказанный факт с тех пор, как я нашла там амазонский браслет… Потом мужики стали подавлять амазонок. Матриархат, патриархат там… И одни амазонки смирились, сошлись с парнями и стали обычными женщинами. А другие послали мужчин на хрен и стали украинскими ведьмами.
- Не только украинскими. Легенды об амазонках, как и вера в ведьм, бытует во всем мире. Едва ли не в каждой религии в древности была вера в Великую Мать.
- Это нюансы. Главное - ты, я, мы все от амазонок. И все украинки произошли от амазонок, только они забыли об этом. И редко вспоминают. Но все равно в нас кипит амазонская кровь! - провозгласила Чуб.
И если бы кто-то увидел ее в сей рассветный час неизвестно какого года, то был бы поражен своеобразием зрелища - ибо наследницей амазонок себя провозглашала монашка, стоящая на Лысой Горе и поднимающая над головой бутыль с сивухой.
Ночное гуляние окончилось традиционно - обе щедровницы были пьяны и веселы до предела… Так получилось, что вместе с ряженой толпой - казаком, котом и козой они перебрались в то самое, построенное на Лысой Горе общежитие театрального института. Там как раз начали отмечать конец зимней сессии, зимние праздники отмечать еще не закончили - и монашенки выбрались оттуда лишь на рассвете в компании прихваченной с чьего-то стола бутылки самопального пойла. После чего, поблуждав по району, уселись на скамью на горе… Тут-то речь и зашла про помянутые четыре и семь - семиструнную Лиру и браслет амазонок.
- Так ты договоришься до того, что украинцы произошли от Марса с Венерой - богов-прародителей амазонок, - хмыкнула ведьма Акнир.
- А че, отличная мысль… Как бы нам ее доказать? - задумалась Чуб и, отхлебнув сомнительной студенческой сивухи, продолжила: - А вот Лира и браслет меня, если честно, разочаровали. Магические амазонские цацки могли быть и покруче. Тут твоя мама круто была неправа. Перевернут они мир… Ага, черта с два. Я нюансы про Лиру забыла, но в целом - она вроде вот водки. - Чуб со знанием дела показала на бутыль. - Или психостимуляторов. Принимаешь и начинаешь стихи там писать, или петь, или плясать. Вот и весь прикол Лиры. А браслет мой у Машки остался. Говорит мне "Дай, дай посмотрю!" - и тю-тю на шесть лет. Нужно будет обратно забрать…
Акнир быстро поправила длинный рукав монашеской рясы:
- Странно, что ты совершенно забыла о нем.
- Он, знаешь, не вещь первой необходимости. Я тебе говорила, что клуб им сожгла? Потом еще занавески… Так на хрена его вообще дома держать? Он же в любую минуту - бабах, и опять! И вообще не поймешь, как им управлять. А чтоб что-то поджечь, я и спичкой чиркнуть могу. Еще я вызвала им снежную бурю и дождь. Но не могу сказать, чтоб у меня была потребность в дожде. Я летчица - мне хорошая погода нужна…
- Тот, кто повелевает браслетом, может устанавливать любую погоду, - пальцы Акнир продолжали теребить рукав - то нервозно оттягивали его, то одергивали снова. - Тот, кого он признает хозяином, - может все. В тот день, когда мы потеряли Врата Четырех, мы и утратили власть на земле.
- Мы - это женщины? - серьезно спросила Чуб.
- С исчезновеньем браслета пришел конец и Матриархату. Ты помнишь, что на нем тоже отчеканена лира, на лире - четыре струны? Четырехструнная Лира - то же, что крест. До рожденья Христа крест символизировал совершенно другое - четыре стихии Земли. Повелевать воздухом, огнем, водой и землей - та самая власть, которой обладала только Марина.
- Помню, - пьяновато кивнула Даша, - "Подвинься, река, я иду!" Вот это и правда круто…
- С браслетом ты можешь сделать то же самое… Хоть, конечно, как вы могли оценить силу четырех и семи, если не цените даже собственной силы, не понимаете ее, не владеете ею. При желании вы сами поставите мир вверх тормашками. Уже поставили… Если же вам дать силу браслета и Лиры…
- Ты тоже можешь менять мир, ведь ты чароплетка… ты можешь ломать законы Великой Марины.
- Нет, ты не понимаешь, - загорячилась Акнир. - Вы - Трое! Одно из предсказаний о Трех говорит, что они найдут главу князя, талисман света, Вторую Книгу, соединят четыре и семь, один и три - два непримиримых числа, помирят Небо с Землей, предотвратят конец, спасут погибающих…
- Так выпьем за это! - Чуб протянула Акнир бутыль с сивухой.
- За что?
- За спасение погибающих! Или ты собираешься погибнуть, как обещала твоя мама? - Чуб уставилась на свою бутыль, пытаясь сообразить, как осуществить оглашенное намерение, выпив на брудершафт из одной емкости.
Скулы Акнир напряглись - казалось, что она протрезвела за считаные секунды:
- Что ж… Пусть и так. Я все равно верну маму. И ты поможешь мне… так сказала она.
- Помогу, - пообещала Чуб.
- Тот, кто получит браслет и Лиру, сможет все… даже то, что считается невозможным, - ее пальцы перестали теребить рукав, ведьма крепко обхватила сама себя за запястье правой руки.
Даша лениво прикрыла глаза - голос Акнир был слишком размеренно-трезвым, а ветер, почесывающий ее, как кошку за ушком, - теплым и ласковым, будто бы их окружал не зимний январский день.
- Ты права, Лира не дарит ни гений, ни талант, она вскрывает его. Но это ОЧЕНЬ много. Она похожа на идеальные обстоятельства, в которых вмиг проявляются все наилучшие качества, твой скрытый гений. Только обстоятельства тебе не нужны. Чтоб понять, в каком месте ты гений, - достаточно взять Лиру в руки.
- А вот интересно, в каком месте я гений… - Даша встала со скамьи, покачнулась и быстро оперлась о стоящую на скамейке бутыль. - Мне часто кажется, что во многих, - сказала она, кладя одну руку на грудь, а другую на бедро. - И все же интересно узнать, какое главное? Чего я хочу? Мне б хоть на минуточку взять Лиру в руки…
Акнир посмотрела на Дашу, глядящую в свою очередь на зимнее небо, - и согласно кивнула.
- Только помни, - голос ведьмы прозвучал странно. Так говорят о чем-то или ком-то дорогом и любимом, с кем предстоит неизбежная долгая разлука, и еще неизвестно, удастся ли вам увидеться вновь, - любой, кто берет в руки Лиру, реализует свое истинное "Я" или осуществляет свое наибольшее желание, но платит за это жизнью. Своей или чужой. То же и с браслетом. Поэтому, прежде чем взять его….
Рука Акнир разжалась, освобождая запястье, черный рукав пополз вверх, и под ним обнаружился широкий золотой браслет с дивным рисунком - но выйти на свободу он не успел, остался незамеченным.
- А с ним что не так? - вскинулась Даша, слишком впечатленная новой информацией. - Говори быстро… я же его раньше не снимая носила.
- Надеть браслет - все равно что дать обет безбрачия. Согласиться, что в твоей жизни не будет мужчин.
- ВО-ОБЩЕ?! - офигела Чуб.
- Секс может быть, и сколько угодно, а совместное счастье, семья - нет. Что ты хочешь, это ж браслет амазонок.
- Мать моя… - глаза Чуб округлились и даже предприняли попытку вылезти из орбит. - Так вот почему у меня с мужиками не складывается… Вот почему Маша в монастырь ускакала. Я ей браслет - а она в монастырь. Это я виновата! - взвыла она. - Да знала бы я… я б во-още в руки эту дрянь не взяла. Близко б не подошла… И в ту пещеру в Крыму не полезла!
- Так ты не хочешь получить обратно браслет, - застопорилась ведьма.
- Видеть его не хочу. И как Машку увижу, заставлю выбросить, снять, бросить в болото… Пусть эта дрянь сгинет!
Акнир по-детски спрятала руки за спину. Она хотела возразить, но Чуб заткнула ее громогласным:
- Все! Не хочу об этом! Мне так классно, так весело было. А теперь… Я Маше жизнь испоганила. Себе жизнь испоганила. И настроение тоже! У меня никогда не будет нормальных мужчин… И мамы тоже нет. А я так скучаю… Так классно все начиналось. Такой классный был Новый год… даже с Дедом Морозом… хотя и без елки… хотя какой Новый год без елки… мама всегда елку ставила. А я, как шарик возьму, так убью… разобью… я вообще непутевая… у меня и так с мужиками не складывалось… всю жизнь… А тут еще клятый браслет амазонок… и мамы нет. И нет елки…
Акнир решительно одернула свой рукав:
- Хочешь елку? Идем.
- Куда?
- Я покажу тебе там настоящую елку. Нашу! Уж не знаю, понравится ли тебе это…
* * *
Признаться, вначале "это" Даше совсем не понравилось. Необходимый для перемещенья в "там" щелчок получился у ведьмы лишь со второго раза. Причем на первой попытке в неизвестно каком году их облил проливной дождь. Лежащая под их ногами Подольская чаша меж двух Лысых Гор оказалась наполненной водой до краев, из-под водной глади торчали трубы и крыши, мимо плыл чей-то заблудившийся деревянный дом, ставший внезапно для самого себя кораблем…
- Упс, - сказала Чуб. - Это че - наводненье? Ну ни фига себе…
Она хлопнула глазами, но Акнир уже щелкнула пальцами снова. И вот там Даше очень понравилось. Взору стоящих на вершине Горы предстал совершенно невиданный Киев.
И Землепотрясная невольно вспомнила слова Акнир о Прошлом веке, когда и Город походил на село - и люди, живущие на земле, помнили, кто их поит и кормит.
От Лысой Горы Щекавицы до Лысой Горы Киевицы лежала безмятежная большая деревня, бесконечная зелень садов, маленькие одноэтажные и двухэтажные домики, крытые соломой бревенчатые и беленые хатки, нежно, доверчиво прижавшиеся к Земле, как детеныши к соскам материнской груди, чуя ее дыхание и биение сердца. Над ними парило пропитанное солнцем лазурное небо - почти золотое от лучистого сияния крестов, от десятков куполов десятков церквей: Крестовоздвиженская, Троицкая, Андреевская, Константина и Елены, Богородицы Пирогощей…
- 1880, - представила пейзаж ведьма.
- Ух ты! - под ногой Даши хрустнула ветка.
Чуб покатилась по склону горы, переворачиваясь и пьяно смеясь, а достигнув первого выступа, увидела землепотрясное зрелище.
Аккурат меж Лысогорьем, на месте древнейшего торжища пристроился старый Житний базар - телеги, корзинки, деревянные прилавки и две сотни торговок в белых праздничных вышитых сорочках, в нарядных уборах.
Покупателей не было. Вечерело. На Житнем уже не торговали - торговки обряжали огромную ель!
Хотя никакой зимы в округе не наблюдалось - за киевские горы садилось жаркое солнце, под ним зеленела листва, слегка тронутая поздне-летней усталостью.
- А почему елка летом? - туповато спросила Чуб.
- Ну не то чтобы летом… Сейчас 1 сентября.
- Старый Новый год, - с трудом припомнила Чуб. - То есть не тот, что старый советский… А тот, что самый-пресамый старый.
- До 1700 года Новый год отмечали 1 сентября, - кивнула Акнир.
Они перешли дорогу и речушку Канаву, еще разделявшую Верхний и Нижний вал, ставшие позже единой улицей, приблизились к новогодней ели… и Чуб с удивлением увидела, что это вовсе не ель!
В центре площади стоял высокий и громадный, как дерево, чертополох с широкими колючими лапами листьев. Хоть перепутать его с рождественским деревом было нетрудно - на сильных "ветвях" будяка торчали еще незажженные восковые свечи, все его тело было щедро разукрашено лентам, блестящими нитями, разноцветными бусами… Торговки подходили к чертополоху по очереди - каждая останавливалась, шептала что-то под нос, то ли просьбу, то ли молитву, или, может, заклятье, затем снимала с шеи ожерелье и вешала его на новогодний чертополох.
- Но почему чертополох?
- Прости, но про вечнозеленый символ Христа наши подоляне покуда даже не слыхали… - хмыкнула ведьма Акнир. - В те годы киевляне еще точно знали, помнили, кого нужно чтить.
- Великую Мать, - без труда угадала Чуб.
Че ж тут гадать, коли Мать-Земля - это все?
- До конца 19 века в Украине помнили и чтили Макош. 1 сентября - это по старому стилю. По-новому - нынче 13-е, официальное начало бабьего лета. С 1 сентября издавна начинали засылать к девкам сватов…
- В общем, сплошные женские дни, - поняла Чуб. - И как величают Дедков на самом деле? Бабки?
- По разному… - сказала ведьма. - Зовут и Стоглавом - у чертополоха сто видов, сто имен. И одно из них - маточник. Марьины колючки. Позже слепые решили, что речь идет о Матери Божьей. Вы не перестаете нас поражать… как можно представить рядом будяк и Божию Мать?
- Маточник - трава Матери? Но не Божьей. Странно…
Чуб не успела договорить, Акнир сразу кивнула.
- Странно, что Макош избрала своим главным воплощеньем неказистый будяк? Почему не прекрасную розу, не гордую лилию, не надменный ирис? Все они - травы Великой Матери, в каждой таится великая сила. Но незаметный репей - выше их всех. Потому что, как и амазонкам, взявшим в руки копья и стрелы, Матери пришлось стать колючей. А потом, как и ведьмам, пришлось стать незаметной… чтоб однажды вернуться к нам незамеченной… Смотри!
Солнце село за горы, смеркалось, и на листьях колючек Великой Матери торговки зажгли восковые свечи. Теперь, в наступающих сумерках, в сиянии огней, будяк еще больше походил на елку… До тех пор, пока рядом с ним не появилась большая фигура - легкая кукла в юбке из соломы, которую несли торговки, походила на ту, что горела в староновогоднем костре вечерниц. И стоило женщинам подтащить ее к горящему дереву, Даша поняла, что будет дальше …
Подобную куклу сжигали и на Купала, на прочие праздники - топили, жгли и развеивали пепел по ветру, соединяя Мать с ветром, водой и огнем.
- Слепые назвали новогодний обряд Женитьбой свечки, - сказала Акнир. - Женитьбой огня на Матери…
А Чуб подумала про мать Акнир, ставшую после смерти огнем. Вспомнила, как та распахнула объятия и простонала:
"Войди в меня, супруг мой! Стань мной, и я стану тобой! Силе не нужно тела, как не нужно тела буре! Пожару! Землетрясению… Земля, которую отняли у тебя, сегодня снова станет твоей! И моей…"
Украшенный свечами чертополох вдруг вспыхнул, обнимая огнем куклу-невесту… В центре рынка загорелся великий костер…
- Как красиво, - сказала Даша, не в силах оторвать взор от костра. - А я ведь и не слыхала…
- Не только ты, даже ваша Маша-историчка вряд ли слыхала, что истинно нашею елкой столетия был чертополох. Мало кто помнит про древнейшие - киевские - обряды. Они забыты… От целого праздника осталось лишь выраженье "бабье лето". Что вы знаете про свадьбу матери и большого огня, про Брыксы, про март…
- Брыксы?!!! - округлила глаза Даша Чуб. - Наше 8 марта… Мне б хоть одним глазком…
- Да хоть тремя! - засмеялась Акнир. И, щелкнув пальцами, потащила Дашу в путаницу Подольских улиц.
* * *
По улице, полностью игнорируя лето, ехали санки. В них восседала дородная молодуха в дорогих сапожках-сапьянцах из зеленой кожи, в нарядном вышитом очипке, затянутом на затылке красной лентой и с "добрим" коралловым намистом на высокой груди. Ниспадающих до самой талии бус было так много, что сама Сара Бернар, полюбляющая наряжаться как елка, могла б ахнуть от зависти. Молодка и напоминала елку - ту, настоящую, украшенную ожерельями, с Житнего рынка. В руке у красотки была ветка орешника.
- А ну быстрее, - хлестнула она свою "лошадку", в роли которой выступал плечистый усатый мужик. - Повертай к шинку, принесешь мне водки. И я разопью ее там, где пожелаю.
Запряженный в сани усач покорно вздохнул и повернул налево.
- Брыксы! - возликовала Даша. - Украинское 8 марта!
- Не украинское - киевское, - подоспела Акнир. - Только в Столице Ведьм в день Петровского шабаша простым бабам позволялось оторваться на своих мужиках. И делать весь день только то, что они пожелают… А погода-то нынче какая, - огляделась она, - классно веды Мороза усластили.
Небо, накрывшее 12 июля - Петровки, - было голубым, настроение - радостным. Из-за некрашеного дощатого забора, окружавшего покосившуюся давно не беленую хатку, выглянул какой-то испуганный забитый мужичонка и мигом спрятался. Послышалась песня.
- Ух ты, а это еще что за хрень?
По улице шествовала процессия девок. Одна, самая нарядная, гордо вышагивала впереди, в черных сапожках с зелеными шнурами, в чубатом венке, юбке с перчиками, корсетке "з вусиками" и нарядном переднике, вышитом по подолу крупными красными розами.
- Парня сватать идут, - сказала Акнир. - Это уже - всеукраинская традиция… древняя. В женский день наши девушки имели право сватать парней, и те не имели права им отказать.
Нарядная девка подошла к такой же нарядной богатой хате. Оставшиеся сзади девицы запели:
Ой, прийшла Маруся, стала у куточку:
- Приймiть мене, мамо, за рiднюю дочку.
Ой, прийшла Маруся, стала коло столу:
- Приймiть мене, мамо, я люблю Миколу.
Ой, прийшла Маруся, стала бiля лiжка:
- Приймiть мене, мамо, я ваша невiстка.
- И чо, жених во-още не имеет права сказать "нет"? - распахнула глаза Даша.
- Абсолютно, - прыснула ведьма. - Хочет не хочет - берет ее в жены. Дать гарбуза дивчине считалось великим грехом.
- Так че мы стоим? - всполохнула Чуб. - Пошли кого-то просватаем. Так и мои проблемы с браслетом решим. А то я замужем еще не была, ни разу… Ну давай, по приколу. Хватаем любого - и в загс! Или куда тут ведут…
- Боюсь я, твое сватовство не проканает.
- Почему?
- Ты на платьечко свой погляди!
Ужасающе морщась, Чуб взяла саму себя за грудки, оттянула монашескую рясу. Затем наклонилась и заглянула в ближайшую лужу:
- Мы че, не могли нормально одеться?
- Не скажи, у нас классный наряд. В нем по всем годам гулять можно.
- Слышишь? Какие-то крики? - обнаружила новое развлечение Чуб. - Бежим, бежим….
Преодолев подножье горы, они помчались на соседнюю улицу.
- Ату, ату его, - доносилось оттуда.
Около двадцати крупных и крепких баб с кочергами, коромыслами, вилами и вожжами в руках окружили какого-то расхристанного, уже потерявшего шапку мужика со злым испитым лицом.