- Мстислав или врет, или недоговаривает. А может быть, говорит некую полуправду, из которой еще нужно извлекать рациональное зерно. Вспомните: он легко признался, что "шлепнул" Козицкого, но взвился, когда его спросили о грузовике.
- Просто нервы не выдержали, - возразила Чаликова.
- Возможно, - не стал спорить детектив. - Но разговор на эту тему был ему очень неприятен. Почему? Ведь, казалось бы, для него это - только эпизод, одно из многочисленных преступлений, не более.
- Васенька, я посоветовала бы вам ехать чуть побыстрее, - помолчав, сказала Надя.
- Зачем? - беззаботно откликнулся Дубов. - Мстислав нас пропустил без очереди, так что до вечера сто раз успеем…
- Да нет, дело в другом. Я боюсь, как бы Мстислав не понял, что мы его просто брали "на пушку" и не снарядил за нами погоню. И вообще, нам не мешало бы на некоторое время куда-нибудь свернуть. Так, на всякий случай.
- Согласен, - кивнул Василий, - да куда тут свернешь? Уже час едем, и никаких ответвлений.
- А вон там, глядите - какой-то указатель!
Действительно, с правой стороны к шоссе примыкала узкая дорога, на ржавом указателе в начале которой значилось: "Субботино - 5 км".
- Ну что ж, заедем в Субботино, - сказал Василий и решительно повернул "Москвич".
Дорога с каждой верстой становилась все более ухабистой и запущенной, но в конце концов привела в Субботино - бедную деревеньку, раскинувшуюся вдоль узенькой речки, за которой вдали темнели холмы.
- Вася, остановитесь, - попросила Надя, увидев идущую навстречу женщину с почтовой сумкой. Дубов притормозил "Москвич", и они вышли наружу. Женщина тоже остановилась и с подозрением поглядывала на незнакомцев. Чаликова покопалась в сумочке и извлекла письмо, которое ей оставила Тамара Михайловна Свешникова.
- Насколько я понимаю, сударыня, вы здешний почтальон? - поинтересовался тем временем Василий.
- Почтальон, - ответила женщина, переводя пытливый взор с Дубова на Чаликову. - А еще и оператор, и телеграфист, и начальник почты, и весь персонал в одном лице.
- Замечательно! - обрадовалась Чаликова и протянула конверт. - Скажите, это послано из вашего почтового отделения?
- Из нашего, - ответила связистка, едва взглянув на конверт.
- Вы уверены? - переспросил Дубов. - Мало ли Субботино в бывшем СССР?
- Это точно наше, - уверенно повторила женщина. - Видите, вторая буква "Б" чуть смазана. Уже третий год просим начальство, чтоб новый штемпель прислали…
- Может быть, вы припомните, кто отправлял этот конверт? - как бы невзначай спросила Чаликова.
- А, так это же Сидоров. Ну, наш беженец.
- В каком смысле беженец? - не понял Дубов.
- Да в самом прямом. Мордавский агрессор разбомбил его дом, вся семья погибла, он один чудом остался в живых. Вот сейчас живет у нас в Субботине.
- И что это за человек? - продолжал расспросы Дубов.
- Не, ну мужик он хороший - вежливый, непьющий, вот только… Погодите, - опомнилась почтальонша, - а чего это вы тут все расспрашиваете? Уж не Мордавские ли вы шпионы?!
Василий хотел было ответить, кто они такие, но Надя незаметно наступила ему на ногу:
- Нет-нет, мы не шпионы, мы наоборот - из… ну, в общем, из организации, которая ищет пропавших без вести. Мы тут разыскиваем одного Сидорова - может быть, это тот самый.
- А, ну так это другое дело! - обрадовалась связистка. - Но поймите меня правильно - я обязана протелеграфировать в ближайшее отделение Госбезопасности, что в селе появились посторонние. У нас ведь приграничная полоса…
- Ради бога, - безмятежно махнула рукой Надя. - Раз надо, значит надо. Просто мы хотели бы узнать побольше про вашего Сидорова - может быть, это вовсе и не тот, которого мы ищем, и тогда не стоит зря его тревожить.
- А, понимаю, понимаю, - закивала почтальонша, - это вы хорошо придумали. Только Сидоров живет очень скрытно. У нас ведь, знаете, село бесперспективное, половина изб пустуют, а он поселился в самой дальней, на отшибе. И редко куда ходит, разве только до почты.
- И на что он живет? - удивился Василий.
- А он, видать, большой ученый! - уважительно сказала связистка. - Постоянно рассылает заказные письма и бандероли, а потом ему со всего света приходят ответы и даже денежные переводы. Вот на них-то он и живет. Ну, еще на огороде кое-что выращивает.
- И куда он шлет свои письма и бандероли? - спросил Дубов.
- Да по всему свету. И во Францию, и в Италию, и в Германию… А если по бывшему Союзу - то в журналы и всякие академии художеств. Я ж говорю - профессор! Как-то спросила, чего он посылает, а он ответил шибко мудрено - мол, статьи по искусствоведению…
- И еще один вопрос, если позволите, - вновь заговорила Чаликова. - По какому документу вы ему выдаете переводы и все прочее - по паспорту или как?
- Да нет, паспорт и все документы у него пропали при бомбежке. А переводы выдаем по справке, выданной нашим местным сельсоветом взамен утерянного паспорта… Ну так как - ваш это Сидоров, или как?
- Похоже, что наш, - не очень уверенно ответил Василий, - но некоторые сомнения все же остаются.
- Мы хотели бы встретиться с ним лично, - добавила Надежда. - Как к нему пройти?
- Да очень просто. Идите вон по той улице до самого конца, и самая последняя избушка - его. Но только на машине вы туда не проедете, там даже наш тракторист Максимыч намедни увяз. Да вы оставьте ее возле почты, я уж присмотрю.
***
Преодолевая бездонные лужи, Дубов с Чаликовой медленно, но верно пробирались к избушке Сидорова. Вдруг Надя остановилась:
- Вася, а вам не кажется странным - в Италию с Францией он посылает искусствоведческие статьи с обратным адресом, чтобы получить ответ и гонорар, а в недальний Кислоярск - "из деревни от дедушки". К чему бы это?
- Может, просто забыл уточнить по рассеянности? - предположил детектив. - Хотя нет… И вообще, похоже, все сходится!
- Что сходится? - не поняла Чаликова.
- Осторожно, Наденька, не поскользнитесь. Если я не ошибаюсь, нам вон к той избушке… Добрый день, господин Сидоров! - радостно закричал Василий высокому и чуть сутуловатому человеку в старой фуфайке, который копался в огороде. Тот поднялся с грядки и подошел к полуобвалившемуся плетню:
- Чем могу служить, господа?
- Разрешите представиться. Я - частный детектив Дубов, а эта очаровательная дама - журналистка Чаликова. Мы занимаемся поисками людей, пропавших во время военных действий.
- Естественно, по запросам заинтересованных лиц, - добавила Надя.
- Любопытно, кому это понадобился Сидоров, - невесело усмехнулся огородник. Однако в его глазах за толстыми стеклами очков мелькнуло недоумение и даже легкий испуг.
- Ну, например, директрисе кислоярского музея госпоже Свешниковой, - не задумываясь ответила Чаликова. - Ее заинтересовали ваши исследования в области, так сказать, сравнительного демоноведения, и она хотела бы поделиться с вами своими мыслями.
- Искренне сожалею, что забыл указать в письме точный обратный адрес, - учтиво заметил Сидоров, - однако очень сомневаюсь, чтобы почтеннейшая Тамара Михайловна специально для этого стала обращаться к частному сыщику.
- Разумеется, - согласился Дубов. - Мы, конечно, рады, что помогли госпоже Свешниковой вас разыскать, но куда больше сами рады, что нашли вас. - И, понизив голос, добавил: - Уважаемый Всеволод Борисович.
Сидоров спокойно обвел взглядом Дубова и Чаликову и столь же спокойно произнес:
- Давайте пройдем в дом. А то негоже гостей принимать на улице.
Изнутри избушка Сидорова выглядела еще беднее, чем снаружи. Наде и Василию сразу бросилось в глаза, что вперемешку с нехитрым крестьянским скарбом повсюду лежали рукописи на многих европейских языках. А из красного угла, где в деревенских избах обычно находятся образа, глядел портрет академика Лихачева.
- Присаживайтесь, господа, - пригласил Сидоров. - Извините за беспорядок, сейчас поставлю самоварчик…
- Может быть, приступим к делу? - нетерпеливо предложил Василий.
- Да, конечно, - откликнулся хозяин. - Как я понял, когда вы назвали меня Всеволодом Борисовичем, это не было простой оговоркой, не так ли?
- Совершенно верно, - отчеканил Дубов. - Я с полной ответственностью утверждаю, что вы - бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!
А хозяин ничего и не отрицал - он продолжал возиться с самоваром.
- Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, - продолжал Дубов. - Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.
Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:
- Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров - это Козицкий? Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии - погиб…
Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:
- А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.
- За оружие, - вставила Надя.
- За оружие и боеприпасы, - подтвердил Василий. - Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно - в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата - на восточном выезде из города грузовик 33–33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать…
- Он погиб? - вскрикнул хозяин.
- Кто, Костя? Жив и здоров, - успокоил его Василий.
- Слава богу! - прошептал Козицкий. - Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его…
- Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, - мягко сказала Надя. - Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.
- Дальнейшее представляется мне так, - продолжал Дубов. - Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для "отмазки" перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. - Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: - Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.
- В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, - вздохнув, сказал Козицкий. - И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны - раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу… - Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:
- То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?
- Вы совершенно правы, господин Дубов, - спокойно сказал Козицкий. - Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?
- Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, - чуть смутился Василий. - Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места… - Василий на минутку задумался. - Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?
- Да, - кратко ответил Козицкий. - Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах - ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется, и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень… Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. - Всеволод Борисович тяжело вздохнул. - Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?
- Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? - спросил Дубов.
- Отчего же нет, - невесело усмехнулся директор. - Взгляните, пока можно. Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего - разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден…
- Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, - возразила Чаликова. - По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.
- Знаете, я уже никому не верю, - задумчиво откликнулся директор. - Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.
- Мы явились в поисках истины! - заявил Василий.
- А что есть истина? - резко обернулся к нему Козицкий. - Я веду… то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров - это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе… Ну да вы сами знаете.
- Да, конечно, - кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.
- Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, - продолжал Всеволод Борисович. - Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина - это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать - а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?
- Я с вами не согласен, - раздумчиво ответил Василий, - но и мешать вам не намерен… Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.
- Вы хотели посмотреть на музейные ценности? - прервал вновь возникшее молчание Козицкий. - Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи - днем нас могут увидеть.
***
В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное - в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини - Фемиды.
Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз. Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма. Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки - казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.
- Все это похоже на страшную фантастику, - сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. - Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.
- Эту легенду придумал я, - ответил Козицкий. - На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще - для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!
И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка. Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе. Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один - хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.