Я решила его не слушать и вместо этого прищурилась в зеркальную дверцу платяного шкафа. В платяных шкафах хранят одежду. Жаль, что ширь алого ковра, отделявшая меня от шкафа, волновалась бурным морем. Какого лешего было делать такую громадную комнату? Я снова прищурилась - на меня глядела какая-то образина, вся в поту, грудь, руки, шея были алые, как ковер. От всей этой красноты меня замутило и бросило в жар. Я вытерла лицо - краснолицая образина тоже вытерла лицо. Я посмотрела на руку - она была мокрая от розоватого пота. На миг меня осенило: у меня мега-прилив, настоящий криз от лишней крови, которую мой организм вырабатывал из-за вампирского яда. К горлу подступила тошнота. Если я ничего не предприму, сейчас начнутся судороги, а потом будет инсульт, а значит, я буду валяться без сознания, беспомощная…
От паники в горле забулькало еще сильнее. Надо что-то…
Меня схватили за руку.
Я дернулась и отпрянула.
- Женевьева, только не волнуйтесь.
Слова прозвучали твердо, властно, и я подняла глаза на Джозефа, который в ответ улыбнулся мне ободряющей, уверенной улыбкой, - его лицо было слегка искажено прозрачным респиратором. Я сдвинула брови - респиратор что-то означал, что-то хорошее. Паника начала отступать, а в сознании всплыло, как нужно поступить. Я перевела дух.
- Вот и хорошо, Женевьева. Теперь я хочу, чтобы вы встали на колени на пол. - Он легонько потянул меня, и я опустилась на колени. - Молодец. - Он присел на корточки и с суровым видом поставил между нами зеленое пластмассовое ведро. - Сейчас я сделаю вам небольшое кровопускание, больно не будет, расслабьтесь. - В руках у него появилась игла, прикрепленная к прозрачной трубочке, которая соединялась с пустым пластиковым мешком для крови.
- Н-надо быстрее… - еле проговорила я, - н-ножом…
Теперь доктор смотрел на меня уже без прежней уверенности. Игла куда-то пропала, он протягивал мне скальпель. Лезвие блеснуло в зеркалах у него за спиной.
Я кивнула, еле дыша, - так колотилось о ребра сердце, так дрожало мелкой дрожью все тело.
- Давайте.
Я сунула руку в ведро.
Он прикоснулся кончиком скальпеля к набухшей алой вене у меня на запястье. С моего подбородка сорвалась ему на перчатку капля розового пота. Я услышала, как доктор ахнул, и посмотрела на него - в карих совиных глазах был испуг.
- Давно этого не делал.
Доктор нервно сглотнул, на шее дернулся кадык.
Схватив его за руку со скальпелем, я почувствовала, как лезвие вошло в тело - и глубоко рассекла кожу от локтя до запястья. Острая боль сменилась наслаждением, пронзившим меня с ног до головы, словно электричество. Рана налилась кровью - густой, вязкой, словно смола, воздух наполнился ароматом меда, лакрицы и меди. В ушах шелестел шепот, соблазнявший меня, призывавший еще раз рассечь плоть, еще раз испытать этот экстаз, увидеть, как еще больше крови, яркой, блестящей, стекает по коже…
- Господи боже мой!
Джозеф вырвал у меня руку, отбросил скальпель. Тот со звоном отскочил от зеркала и бесшумно упал на ковер.
Глубоко вздохнув, я откинулась назад и закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на теплую кровь, струившуюся по телу. Было слышно, как она с тихим плеском падает в ведро, как взволнованно, учащенно дышит доктор. Я ждала, когда сердце у меня замедлится и станет нормально биться. Случается, что зависимые от вампирского яда умирают от кровопотери - рассудок у них мутится от отчаянного желания пролить собственную кровь. Немного погодя я спросила:
- Какой сегодня день?
- Пятница, - тихо ответил доктор.
Проклятье. Последнее, что я помню, - утро вторника. Трех дней как не бывало. Я открыла глаза. Кровь была густая, как жидкий мед, и по-прежнему текла в ведро, но уже медленнее. Я надавила на руку под локтем, раздвинула края раны - легкий укол боли растворился в предвкушении наслаждения, и я волей-неволей скривилась.
Джозеф сдвинул брови:
- Зачем вы это делаете?
- Кровь у меня густая - это из-за яда, - и если я не буду так делать, ее вытечет слишком мало, и у меня опять будет прилив.
- А, ясно. - Он заглянул в ведро и снова посмотрел на меня. - Предвестия прилива были у вас еще вчера: давление подскочило, а такого уровня гемоглобина я в жизни ни у кого не видел. Я раздумывал, делать ли вам кровопускание, пока вы без сознания, или все же повременить, но раны и ожоги не заживали, поэтому я не знал, не будет ли от кровопускания больше вреда, чем пользы. - Он сдвинул брови еще сильнее. - Никогда не лечил фей-сид.
Я оглядела свою кожу - всю в пятнах.
- Не так уж плохо - всего за пару дней.
- Не за пару дней. Малик дал вам свою кровь, как только смог. Он носитель подлинного Дара, поэтому залечил ваши ожоги до такого состояния примерно за час. Но с тех пор - никаких перемен.
Настала моя очередь сдвинуть брови. Очень странно. Может быть, дело в том, что моя магия почему-то не запускалась, так как мне не было больно? Я вспомнила, как плавала в теплой золотой дымке, каталась на солнечных лучах, пока бессознательное не реконструировало Графа мне на радость и не поместило его в эпицентр галлюцинации.
- Вы, наверное, накачали меня морфином? - медленно спросила я.
- Конечно, ведь у вас были сильнейшие боли, мне не хотелось видеть, как вы страдаете. Метаболизм у вас в несколько раз быстрее, чем у человека. Мне пришлось несколько увеличить дозу, чтобы добиться желаемого действия.
Так вот почему у меня ничего не заживало - слишком много морфина!
- За такое короткое время у вас не могла возникнуть зависимость, это меня не тревожило, - добавил доктор. - Когда морфин используют как болеутоляющее, он, судя по всему, не затрагивает центры, ответственные за наркотическое привыкание.
Я заморгала:
- Джозеф, у меня "Дубль-В". Он аннулирует зависимость от любых других химикалий, а еще убивает возбудителей всех инфекций. Если бы не очевидные побочные эффекты, носители "Дубль-В" были бы поголовно здоровы, как быки. Вас что, не учили в институте?
- Простите, конечно, я об этом знаю. - Он поправил очки забинтованным запястьем. - Дело в том, что я всегда произношу эту фразу, когда успокаиваю больных, так положено, так что это я машинально. Все нервничают, потому что морфин - это опиат. - Он устало повел плечами. - Но "Дубль-В" подавляет инфекции только у хозяина; они остаются в крови и при переливании и другом контакте могут перейти к тому, у кого нет "Дубль-В". - Он постучал по респиратору. - Потому я так и вырядился.
- У вас нет "Дубль-В"? - удивленно вытаращилась я. - Но вы же сказали, что Малик - ваш Господин!
- На самом деле не сказал, - печально улыбнулся доктор. - Мне показалось, вы не готовы выслушивать долгие объяснения. Я много работаю в СОС-тауне - состою в мониторинговой группе Министерства здравоохранения - и видел, как действует "Дубль-В", поэтому боюсь заразиться. - Он кивнул на мою руку, откуда до сих пор капала в ведро кровь. - Мы с Маликом друзья, он во всем идет мне навстречу.
Друзья?! У раненых вампиров друзей не бывает, зато бывают безусловные рефлексы и инстинкт самосохранения. То есть они насылают морок на ближайший источник пищи, вонзают в него клыки, и передозировка яда заставляет организм жертвы в бешеном темпе вырабатывать красные кровяные тельца и одновременно гарантирует, что она никуда не сбежит: обычно яд вызывает такой скачок давления, что у нее случается инсульт, и она лежит без сознания и парализованная. Вампиру хорошо - его так называемым друзьям, прямо скажем, плохо.
Я посмотрела на повязки на руках Джозефа, потом критически смерила его взглядом.
- Значит, Малик не очень сильно пострадал, ведь вы его кормили. - Я снова раздвинула края раны и надавила на руку. - Если бы он был одержим жаждой крови, вы бы уже превратились в его кровного раба.
Ну, или в труп.
- Да, Малик меня предупреждал. - Доктор вздохнул. - Мы даже разработали план на крайний случай - парализующий пистолет. Договорились, что, если он будет ранен, я сначала выстрелю, а потом, когда он придет в себя, стану задавать вопросы. Транквилизатор такой же, какой применяют при отлове крупных кошачьих, львов или тигров. Я вводил его Малику все эти дни, чтобы иметь возможность за ним ухаживать.
Потрясающе! Отличный способ обращаться с раненым вампиром. Я снова надавила на руку. Было больно - и никаких тебе экстатических мурашек. Посмотрела на себя в зеркало. Апоплексический румянец прошел, кожа приобрела привычный медовый оттенок с блестящими розовыми подпалинами, сердце отбивало в груди мирное "тук-тук".
- Вроде бы все, - сказала я. - Запасного бинта не найдется?
Доктор меня словно бы не слушал, а задумчиво смотрел, как моя кровь стекает в ведро.
- Джозеф!
Он вскинул голову.
- Тут около пинты. - Его осенило. - Вы не могли бы нацедить чуть побольше? Я бы не стал просить, но я уже перелил Малику две пинты своей крови, а ему надо еще. - Он взялся за край ведра, и я увидела, что у него дрожат руки. - У вас сложности с полицией, и мне больше не к кому обратиться, никому нельзя доверять.
Разве можно отказать, когда так просят?
- Конечно. - Я сжала и разжала кулак, и кровь побежала быстрее.
Две пинты - это значит, что прежний уровень гемоглобина у Джозефа восстановится месяца через полтора. У людей, инфицированных "Дубль-В", этот срок сокращается вдвое. А у меня вирус подстегивал и без того стремительный обмен веществ, как и у всех представителей волшебного народа, так что я рассчитывала, что оправлюсь через неделю, - это еще одна причина, по которой мы такой лакомый кусочек для вампиров. Этакий, знаете, гамбургер с колой.
Я заглянула в ведро. Ну вот, достаточно.
- Все, Джо, - сказала я и быстро улыбнулась ему. Пора выяснять, насколько он усердствует в роли тюремщика. - Как насчет одолжить мне какую-нибудь одежку и дать позвонить?
- Вы хотите уйти? - Даже под респиратором было видно, как он испугался. - А Малик?
- Уверена, что вы будете лучше за ним ухаживать, если вам не придется отвлекаться на меня. - Я поднялась на ноги; рана на руке уже затягивалась. - И вообще, из меня та еще сестра милосердия, - скорбно усмехнулась я.
- Ладно. - Он надул губы. - Одежду мы найдем, но телефона я вам, к сожалению, не дам. - Он скривился от неловкости. - Поймите меня правильно, я не отказываюсь вам помочь, но вы будете звонить друзьям, а я не хочу, чтобы мои звонки засекли и вычислили, где я нахожусь. Это одно из тайных убежищ Малика.
Я подняла бровь:
- У вас случайно не паранойя, нет? Самую чуточку?
- Может быть, - доктор пожал плечами, - но вас разыскивают по подозрению в убийстве, поэтому, скорее всего, телефоны прослушивают, особенно мобильные, если их номера известны. Я видел в кино - ну, где шпион потерял память и пустился в бега. - Он робко покосился на меня. - Конечно, это художественное преувеличение, но лучше уж я впаду в паранойю, чем окажется, что ко мне стучится полиция.
Что ж, бессмысленно тратить время на споры - я и так три дня провалялась в коме. Мне нужно было раздобыть еще кучу всего: душ, поесть, ножницы, чтобы привести в порядок волосы. А еще настало самое время приступать к поискам убийцы Томаса.
С чего начинать, я знала прекрасно.
С кельпи, который живет в Темзе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ветерок пускал по Темзе рябь - зыбкие серые бороздки. Я брела по набережной Виктории, держась поближе к низкому каменному парапету над рекой. По тротуару несло порыжелые и бурые разлапистые листья платанов, в лицо мне бросило горсть холодных капель, свежий запах реки развеял вечные выхлопы, затуманившие предвечерний воздух. По набережной, урча, катила непрерывная череда машин, такси и автобусов, они то останавливались, то трогались с места, повинуясь стремительному перемигиванию светофоров. Я прошмыгнула мимо обвешанных фотоаппаратами туристов, мимо группы щебечущих школьников, мимо толстяка-бегуна, который пыхтел и останавливался не реже машин.
Никто не обращал на меня внимания - в огромной, не по размеру, ветровке, болтавшейся ниже колен, и бейсболке, под которой прятались предательские янтарные волосы, я ничем не отличалась от бездомных подростков, бесцельно бродивших по городу, - закатанные джинсы и набитые газетами старые кроссовки уже ничего не добавляли к образу. Как ни странно, хотя зеркальные шкафы Джозефа были битком набиты женскими нарядами, все они подходили скорее для визита в ночной садо-мазо-клуб, а не для того, чтобы инкогнито ходить по лондонским улицам. Джозеф что-то мямлил про "приятельницу" и багровел до ушей, а потом предложил мне свою собственную одежду, но позвонить так и не дал. Я набрала Грейс из телефонной будки и все ей рассказала - разговор был не из легких, но в конце концов она одобрила мой план.
Подойдя к памятнику погибшим воинам Королевских военно-воздушных сил, я замедлила шаг. На вершине гранитной стелы сверкал в сером свете дня золотой орел: он глядел на тот берег, на неспешно крутящееся колесо обозрения. Калитки высотой мне по пояс с обеих сторон стелы были заперты на висячие замки, а ступени за ними вели к причалу, который вдавался в реку, после чего сворачивали и растворялись в коричневатой темной воде. Нельзя сказать, чтобы это было похоже на парадный вход в чье-то жилище, но волшебный народ, живущий в Лондоне, предпочитает не афишировать свое присутствие и незваных гостей не любит, не говоря уже о настырных людях. Поэтому туристы обычно останавливаются, читают надпись про ушедших от нас авиаторов, бросают нелюбопытный взгляд поверх калиток и двигаются дальше - никто из них не чувствует легких чар, которые побуждают их проходить мимо.
Я остановилась прямо перед надписью и провела пальцами по буквам, раздумывая, дома ли Тавиш - тот кельпи, с которым я хотела поговорить. Тавиш - вольнонаемный компьютерный гений, говорят, он получает заказы от Министерства обороны, потому-то, наверное, он и устроил вход в свое обиталище у самого Уайтхолла (само собой, другая причина состояла в том, что Темза от Ламбетского моста до самого моря - его охотничьи угодья).
Взломать базу данных новостного агентства или даже полицейского управления и добыть мне полную, без купюр, запись с камеры видеонаблюдения возле пекарни, запись, которую сейчас полощут на всех телеэкранах страны, для Тавиша так же просто, как нырять за монетками на дно реки - это он тоже делает с закрытыми глазами. А если на записи обнаружатся какие-то улики, расшифровать их ему особого труда не составит.
Сердце у меня нервно трепетало, словно я наглоталась стрекоз.
Теперь, уже на месте, я засомневалась, так ли это разумно…
Беда в том, что у нас с Тавишем "кое-что было" - если можно так многозначительно назвать полдюжины легкомысленных свиданий, однако никто не сказал, что не будет продолжения. Нет, лично я не хотела подавить роман в зародыше, но в то время мои тайны были именно что тайнами и я держалась подальше от прочих представителей волшебного народа. Я нерешительно побарабанила пальцами по верху калитки. Наверное, наш разрыв принес мне больше бессмысленных сожалений и огорчений, чем Тавишу, но ведь, если бросить мужчину (да и женщину), ничего толком не объяснив, его самолюбие наверняка не обрадуется. А если бросить кельпи, которому от роду несколько веков, - между прочим, кельпи принадлежат к дикой, нецивилизованной ветви волшебного народа, - даже представлять себе не хочется, что станет с его самолюбием.
Впрочем, у меня были неприятности и посерьезнее, чем неслучившиеся романы, и к Тавишу я пришла не только ради записи с камеры видеонаблюдения.
В Лондоне есть три портала на Острова Блаженных, и Тавиш - страж одного из них. Если бы в городе объявилась еще одна сида, Тавиш знал бы об этом, а значит, он знал бы, кто убил Томаса. При этой мысли по коже побежали крупные мурашки.
Тавиш был дома и понял, что я пришла. На всякий случай я огляделась по сторонам, удостоверилась, что на меня никто не обращает особого внимания, а потом быстренько перелезла через калитку сбоку от колонны. Магия обволокла меня, словно я вошла в густой туман. Я сбежала по ступенькам к одному из причалов, схватилась одной рукой за железные перила и присела на корточки, глядя, как в нескольких дюймах подо мной бурлит вода. В ней я различила верх старинной арки, которую в конце девятнадцатого века заложили кирпичом, чтобы сдержать реку. Собравшись с духом, я протянула руку и коснулась хвоста резной каменной рыбы на самом верху арки, но не успели мои пальцы сомкнуться на нем, как я вся похолодела и замерла.
Поднявшись на ноги, я повернулась и посмотрела на тротуар. Там стояла Козетта, мой штатный призрак, и глядела на меня поверх калитки - на ее детском личике было неприятное оценивающее выражение. Во мне поднялась волна нерешительности: надо ли подниматься обратно и говорить с ней? Затем взял верх здравый смысл: общаться у нас по-прежнему не получалось, поэтому лучшее, что я могла сейчас сделать, - это разобраться с тем, с чем собиралась. Я кивнула и помахала Козетте и снова повернулась лицом к реке.
Я снова протянула руку вниз и обхватила пальцами хвост каменной рыбы. Перила, за которые я держалась другой рукой, пошатнулись, но под напором магии уличный шум, пронизывающий осенний ветер и озоновый запах реки развеялись. Мир вокруг меня сдвинулся - нет, почувствовать это движение было нельзя, дело было в чем-то более глубоком, как будто изменилась форма самого пространства. Магия выхватила меня из мира людей.
И вышвырнула в Промежуток.
Река подо мной исчезла - превратилась в пропасть, такую глубокую и темную, что у меня закружилась голова. Я медленно выпрямилась, не поднимая головы, не желая - да что там, не в силах - отвести глаз от провала. В нем было что-то влекущее, мне казалось, что стоит мне в него броситься - и я обрету все, что искала…
Силой заставив себя отвернуться, я встала спиной к пустоте. Промежуток - это зазор между Зачарованными Землями и миром людей. Это опасное место, так как магия, которая его питает, сильна и неукротима - и пронизывает все кругом, вот почему легенды о тех, кто сбился с пути, полны или чудес, или ужаса и смерти.
Или пустоты.
Небо прояснело - голубое-голубое, выгнутое, словно перевернутая над головой исполинская миска. Жаркое желтое солнце полыхало, словно печка, и через считаные секунды по спине и между грудей у меня потекли капельки пота. Внутри вспыхивали охранительные чары, которых я нахваталась в пекарне, - магия поводила носом, словно собака, обнюхивающая новое место. Я порылась в кармане парки, вытащила оттуда две лакричные конфеты и сунула в рот. Как только организм усвоил сахар, я воспользовалась приливом колдовских сил и силой воли отправила охранительные чары в спячку. Смешивать с местной магией чары, даже такие простенькие, как охранительные, - дело рискованное: иногда получается хорошо, а иногда - все равно что бросить спичку в бочку с порохом.
Я осмотрелась. Передо мной, докуда хватало глаз, расстилалась золотая полоса пляжа. По одну сторону от нее высились белые утесы, а у их подножия, в тени, стояла палатка в камуфляжной раскраске песочного цвета - берлога Тавиша или, по крайней мере, ее нынешнее маскировочное обличье. По другую сторону от пляжа поблескивало темно-зеркальное море - воды его были спокойны, молчаливы и, наверно, так же глубоки, как та пропасть.
Тавиш был в воде - в человеческом обличье, но все же в воде.
Проклятье. Не слишком хорошее начало.