- Зрелое рассуждение, - похвалил Моран. - Чтение классиков пошло тебе на пользу. А кому ты завидуешь?
- Этому… Денисику.
- Поразительное признание! Смело можешь ему не завидовать. Я его в такое место отправил… просто жуть. Поверь Джуричу Морану, сынок. Ему там будет очень-очень плохо.
- Почему? - недоверчиво спросил Авденаго.
- Потому что он бежит от армейской службы, а там, куда он уже попал, - Моран бросил взгляд на часы, - идет война… Кровопролитная и все такое.
Против воли Авденаго улыбнулся. На душе у него потеплело. Он знал, что это плохо, но ничего не мог с собой поделать: известие о том, что Денисика прямо сейчас отправляют в штыковую атаку, согревало сердце.
- А знаешь ли, - медленно произнес вдруг Джурич Моран, - что такое невинность?
- Что? - Авденаго заморгал. Скачки хозяйских мыслей порой ввергали его в ступор.
- Когда ты в силу своей невинности не видишь мерзости и греха, даже если они прямо у тебя перед носом, - ответил Моран. - Приведу пример из собственной жизни. Впервые я прочитал "Москва-Петушки" обладая абсолютно чистой душой. Поэтому выражение "сучий потрох" я увидел как "сучий порох". Вот это невинность, а? А ты говоришь - позавидовал какому-то там Денисику!.. Да это просто детские забавы, про них и говорить-то не стоит!
Глава пятая
- Людей повидаешь, себя покажешь, - весело приговаривал Моран Джурич. - Да и я от твоей кислой физиономии отдохну.
Авденаго стоял посреди комнаты, кругом валялись пахнущие нафталином тряпки, а Моран увлеченно брал то одну, то другую из общей кучи, встряхивал, оглушительно чихал, прикладывал одежку к Авденаго, разглядывал и качал головой.
- Ты должен выглядеть идеально, - объяснил Моран. - В конце концов, нечасто я отправляю в странствия не какого-то там незнакомца, а своего человека. Подумай, какая ответственность! Ты будешь представлять самого Джурича Морана! Потом ты поймешь, как много мое имя значит для того мира… стоит только назвать мое имя, и сразу же принимаются трепетать народы!
Сперва Авденаго было интересно, потом - как-то неловко, а под конец сделалось томительно скучно.
- Да выберите, в конце концов, что угодно, и отправляйте! - воскликнул он в отчаянии.
- Так ты все-таки согласен на что угодно? - обрадовался Моран. - Я-то уж боялся, что ты начнешь привередничать! Давай, раздевайся.
Юдифь, сидевшая на диване, фыркнула в кулачок.
- Юдифь, закрой глаза! - приказал Авденаго.
Она быстро приложила ладошки к лицу. Авденаго был уверен, что она подглядывает.
Идея пригласить Юдифь принадлежала Морану.
- Кроме меня, она - твой единственный друг, - объяснил Авденаго его хозяин. - Здесь больше некому караулить твое возвращение.
- Ну да, - сказал Авденаго, - у Денисика-то есть его мама.
- Его мама страшней эпидемии чумы, - сказал Моран, топая ногой. - Не смей даже сравнивать меня, такого заботливого, милостивого и могущественного, с этой женщиной! Помяни мое слово, она еще организует ему крайне неприятный Апокалипсис.
- А что, бывает приятный? - тихонько спросил Авденаго.
Моран грозно хмыкнул.
- Мы рождаемся в этот мир не ради того, чтобы прожить приятно. Это вообще несопоставимые по масштабам понятия: "жизнь" и "приятно". Разве можно сказать - "приятное бытие"? "Приятное творение"? "Приятный Апокалипсис"? У тебя просто какая-то каша из понятий в голове, друг мой.
Авденаго не ответил. В некоторых случаях спорить с Мораном бесполезно.
А если ты стоишь посреди кучи старого тряпья, босой, в одних трусах, под насмешливым взглядом Юдифи - вон, глазок между раздвинутыми пальчиками поблескивает, - то возражать и рассуждать о вечном попросту глупо. Мда. Как и все в неосмысленном бытии Михи Балашова.
Авденаго натянул штаны из грубой ткани и коричневую робу, подпоясался веревкой.
- Похож на плотника Миколу, - одобрил Моран. - Помнишь, который в убийстве старухи-процентщицы из высших соображений сознался. Вот на него.
- Денисика, небось, под принца разодели, - проворчал Авденаго.
- Я уже тебе объяснял, что этому принцу все перья повыщипывали, - рассердился Моран. - Да и потом, что ты знаешь о путешествиях в лучший мир, если никогда там еще не был? Может быть, тот, кто одет хуже всех, в лучшем мире будет одет лучше всех? А? Об этом ты не подумал? А вот Джурич Моран обо всем позаботился. Идем в студию.
Юдифь спросила:
- Уже можно смотреть?
- Да ты и так все видела, - ответил Моран. - Зачем спрашивать?
- Для порядку.
- Да, Юдифь, ты можешь перестать лицемерить. Опусти руки и глазей на все открыто.
Юдифь так и поступила. Ее маленькое личико было печальным.
- Я уже скучаю по тебе, Авденаго, - вздохнула она.
- Парню нужно проветриться, - возразил Моран. - Он засиделся у меня. А выйти в город для него равносильно смерти. Его застрелят при задержании как опасного преступника. Поэтому для Авденаго остается лишь один путь - в лучший мир. Можешь проститься с ним.
Прежде чем Авденаго успел что-либо сказать, Юдифь подбежала к нему и быстро расцеловала в обе щеки и в глаза.
- Ты хороший, - прошептала она. - Я буду ждать тебя. Я буду любить тебя, если захочешь.
Авденаго был и растроган, и немного задет.
- Я думал, ты уже меня любишь, - сказал он.
- Ну… да… - смутилась Юдифь.
- Хватит, свидание окончено, - вмешался Моран. - Осужденный, идемте.
Он привел Авденаго в фотолабораторию и велел встать возле картинки, изображающей горы, изрытые пещерами. Очень далеко впереди виднелись белые иглы - башни какого-то замка.
- Калимегдан, - объяснил Моран. - Мир, взрастивший меня. Вскормивший и воспитавший. Ты до него все равно не доберешься. Но он постоянно будет заметен на горизонте. И каждый раз, когда ты поднимешь глаза к нему и увидишь его, ты вспомнишь обо мне. И о том, как я о тебе заботился. А теперь стой смирно. Я еще не имел случая выяснить, что происходит с клиентами, когда они получаются на снимке смазанными. И не хочу проверять это на тебе.
Авденаго замер: руки на поясе, ноги в грубых сапогах широко расставлены, глаза вытаращены. Моран ослепил его вспышкой и исчез. Вообще весь мир исчез, осталась одна только бесконечная, выедающая глаза вспышка.
* * *
Моран вернулся в комнату и вручил Юдифи маленький квадратик бумаги.
- Вот все, что осталось от Авденаго. Кажется, ты хотела это сохранить, - сказал тролль, отводя глаза и хмурясь. - Забирай и уходи. У меня сейчас нет настроения разговаривать.
Юдифь проворно схватила фотографию чумазой тоненькой лапкой и сунула в кармашек.
- И не возвращайся, - добавил Моран, когда она уже захлопнула за собой дверь.
Оставшись один, Джурич Моран огляделся в комнате, нашел ее отвратительно пустой и сказал сам себе:
- Ему все-таки удалось поднять мятеж и организовать бегство! И я сам ему в этом потворствовал. А почему? Потому что Джурич Моран - один из величайших повстанцев в мировой истории.
Он взял со стола роман "Айвенго" и улегся на диван.
* * *
Первое, что подумал Авденаго, когда пелена перед глазами немного рассеялась, было: "А дождик здесь совершенно питерский…"
Водяная труха непрерывно сыпалась с небес, пропитывая одежду, волосы, проникая в дыхательные пути и еще глубже, в настроение, превращая бодрого молодого мужчину в какую-то плаксивую размазню.
"Чтобы хоть отдаленно напоминать мачо и при этом оставаться питерцем, нужно быть гусаром и проживать в Царском Селе", - изрек как-то раз Николай Иванович. Очередная загадочная фраза, на сей раз связанная, кажется, с Лермонтовым. Николай Иванович утверждал, что Лермонтов был настоящий мачо. Как и Пушкин. И дуэли здесь ни при чем, хотя дуэли - своего рода показатель.
Авденаго потер лицо, поморгал, восстанавливая зрение. Внезапно ноги у него заскользили, как будто он наступил не то на размазанный торт, не то на пошлую банановую кожурку, и молодой человек бесславно плюхнулся на землю. Задом, да.
Сопутствующее падению сотрясение позвоночного столба и локальный взрыв в области мозга неожиданно прояснили сознание Авденаго. Он обрел себя и мир вокруг.
Что бы там ни утверждал Моран касательно одежды, - что она, мол, после перехода в мир иной обретет более пристойный облик, - Авденаго по-прежнему был облачен в грубую робу коричневого цвета, в грубые же штаны и чудовищные сапоги, подбитые гвоздями. Все это осталось неизменным, равно и веревка, заменяющая пояс. И никаких тебе даже следов кошелька, шелковых панталон или кружевного воротничка.
Ничего, Денисик, весь в атласе и бархате, сейчас пашет носом грязь. Что гораздо обиднее.
Авденаго поскользнулся не на банановой кожуре, а на сырой глине. И куда ни глянь - везде либо раскисшая под дождем почва, либо щебень. А вокруг - расходящаяся амфитеатром чудовищная воронка. Ее скальные стенки были как будто изъедены, по выступам перемещались человеческие фигурки, а кое-где отверстыми ротиками зияли пещерки - с того места, где находился Авденаго, они казались совсем маленькими.
"Карьер, - подумал Авденаго. - Я в горах, и здесь добывают камень. Самоцветы, либо для строительства".
Обещанных Мораном белых башен Калимегдана видно не было. Слишком далеко, слишком высоко. Сидя в луже на дне карьера, обетованного замка не узришь.
Авденаго встал, покачиваясь, обтер ладонями штаны, отчего руки тотчас сделались липкими.
Фу ты.
"Карьер, - мысль сделалась беспокойной, - что-то здесь не так…"
- Стоять! - заорал над ухом у Авденаго хриплый голос. - Травма?
- Что? - Авденаго повернулся и встретился глазами с субъектом в кожаной безрукавке, который сверлил молодого человека ненавидящим взглядом.
Субъект был высок ростом, с непропорционально короткими кривыми ногами, очень смуглый, почти черный. Растительность на его лице торчала неопрятными клочками: клок под носом, клок на подбородке. Длинные мускулистые руки явно были смазаны маслом, они лоснились и поблескивали в тусклом свете пасмурного дня.
Самым неприятным было то, что субъект поигрывал кожаной плеткой.
- Ты! - отрывисто гавкнул он. - Почему без цепей?
Авденаго молчал.
Субъект замахнулся плеткой.
- Отвечать!
Первый удар Авденаго пропустил, так неожиданно и быстро это произошло, но второго уже ожидал и стукнул субъекта в нос. Правда, он метил в глаз, но нос - даже еще и лучше.
- Ты! - заорал Авденаго. - Сдурел? Кого лупишь? Вот!
И он показал кулак, повернув руку так, чтобы тот видел кольцо с топазом. Камень светился нездешним светом, тихим и чистым.
- Видал? - добавил Авденаго и с силой наступил субъекту на ногу.
Тот взвыл, чего Авденаго уж никак не ожидал, потряс головой, мотая сальными черными волосами, затем несколько раз подпрыгнул на месте, словно проверял - целы ли ноги после соприкосновения с жуткими сапожищами чужака и готовы ли они по-прежнему служить своему владельцу.
- Кто главный? - строго спросил Авденаго.
- Тахар… - ответил субъект.
Он еще раз покосился на кольцо и медленно вжал голову в плечи.
- Рассказывай, - велел Авденаго.
- Что?
- Пока провожаешь до Тахара - рассказывай, - пояснил Авденаго. - Во всех подробностях. Что здесь происходит и прочее.
- А, - субъект немного просветлел лицом, - ну да… Конечно. Работы идут обычным ходом. Умерших - обычное число. Пополнения - недавно было, но не хватает и желательно бы еще. Как обычно. Вот такие дела.
- Понятно, - сказал Авденаго. - А ко мне что же сразу с плеткой? А? Нехорошо, братец.
- Больно вы на них похожи, - объяснил тип. - По первому впечатлению. С лица практически такой же. Кожица гладенькая, беленькая, нежная. Ее плетка со второго раза рвет напрочь.
- Здесь люди работают, что ли? - прищурившись, Авденаго еще раз оглядел стенки карьера.
- А кто же еще? - субъект ухмыльнулся, показав ярко-оранжевые зубы.
"Интересно, это у них мода такая - зубы красить, или у него от природы? - подумал Авденаго. - И вообще… он же гоблин! Настоящий".
В короткий, пронзительный миг для Авденаго сделался абсолютно ясен замысел Морана Джурича.
Чего больше на свете боялся Денисик? Армии. Вот и угодил в армию.
Кого боялся он сам, Миха Балашов, Авденаго? Гоблинов. Ну так вот они, гоблины. В самый эпицентр ихней бесчеловечной цивилизации, можно сказать, угодил. Выкарабкивайся, любезный Авденаго, как можешь и как умеешь, авось жив останешься.
И наверняка со всеми остальными клиентами Морана, сколько их ни было, аналогичная же история приключилась. У Авденаго еще имеется кое-какое преимущество: он все-таки знает Морана лично и в состоянии предвидеть… ну хотя бы кое-что. Потому что Моран способен на такие вещи, которые предвидеть не под силу решительно никому, даже родственникам.
Непонятной оставалась для Авденаго лишь цель, с которой Моран проделывает все эти штуки над живыми людьми. То ли перевоспитывает он своих клиентов, то ли грубо издевается над ними.
"Наверное, это от человека зависит, - подумал Авденаго. - Если ты трус и дурак, то путешествие превратится для тебя в сплошное издевательство, а если ты храбрый и умный - в испытание. Пройдешь с честью и вернешься домой молодцом".
Он внимательно, не спеша обвел глазами карьер. Теперь можно было хорошо рассмотреть и ступени, и выступы на почти отвесной стене - дорожки, и самих рабочих: с тележками, кирками и лопатами. Все люди были одеты приблизительно гак же, как и Авденаго. Кроме того, у большинства на ногах имелись кандалы. Они были мокры и грязны, безнадежность стекала по долгим морщинам, прорезавшим их лица. Волосы их были длинны, равно как и бороды. В общем, картина полной безотрадности.
Авденаго не мог отделаться от ощущения, что все это ненатуральное. Не бывает же так на самом деле! Картинные позы людей - воплощенное страдание, тупые взгляды, которые они бросали на надсмотрщиков, глухие стоны и натужное хеканье - все выглядело совершенно неестественным, игрой на публику.
Вводя визитера в маленькую пещерку под скалой, гоблин провозгласил:
- Некто!
Авденаго остановился на самом пороге. Он вовсе не торопился расставаться со светом дня, пусть это даже такой хилый свет и такой неприятный день.
Однако увиденное приятно удивило его. Пещерка была обставлена довольно роскошно - по пещерным меркам, разумеется: лохматые шкуры на стенах и на полу, низкая толстоногая тахта, сколоченная из распиленных пополам древесных стволов, несколько тяжелых подушек (набитых опилками). Возле тахты стояли корзина с круглыми хлебцами и кувшин с каким-то напитком. Все это освещалось тремя медными лампами. Теплый розовый свет наполнял пещеру теплом и уютом. Этот свет сам был как пушистая звериная шкура, в которую хотелось закутаться.
Словом, обитель эта чрезвычайно понравилась Авденаго. С первого взгляда понравилась.
А вот что не пришлось ему по душе - так это хозяин пещерки, восседавший на тахте и потягивавший из кувшина, точь-в-точь как любил делать Джурич Моран.
Лицо хозяина было темным - и это была не благородная шоколадность и даже не злодейская вакса, а какая-то неопределенная серая грязца. Неведомо каким образом пробудившийся в Авденаго инстинкт подсказал ему, что подобный цвет кожи - верный признак принадлежности к низшей касте.
Глазки хозяина заплыли, нос расползся на пол-лица (при ближайшем рассмотрении оказалось, что он когда-то был сломан), кривенькая ухмылка обнажала один из клычков. Клычок оранжевый. Определенно, если это и мода, то прочно укоренившаяся.
- Пусть некто войдет, - распорядился Тахар.
Авденаго тотчас переступил порог.
- Я Тахар! - сообщил хозяин пещеры.
- Я Авденаго! - сказал Авденаго. Ему вдруг стало невыразимо смешно, он даже подавился, боясь расхохотаться.
- Почему ты не в цепях? - спросил Тахар.
Авденаго передернул плечами:
- Это не для меня. Цепи. Ха!
- Ты не смеешь решать, что для тебя, а что - нет, - возмутился Тахар, но в его голосе прозвучала нотка неуверенности.
Авденаго улыбался и молчал.
- Ты снял их? - настаивал Тахар, с каждым мгновением все острее ощущая собственное бессилие перед чужаком. - Как тебе это удалось? Я должен знать!
Тахар чуть приподнялся на своей тахте.
- Ты обязан мне рассказать! Я обязан поддерживать порядок! Как ты снял их?
- Разве у меня есть борода? - спросил Авденаго.
Тахар с силой вдавил короткие жесткие ресницы в щеку - моргнул. Ага, проняло - тролль удивился.