– Это легко проверить, – с готовностью согласился я. – Заходи, а я отпущу.
– Ладно, – прорычал Ледовой.
Идти ему не хотелось, но маг понимал, – чем дольше мы остаемся в Келье, тем больше риск, что харблинг спохватится, и придет проверить, – кто это шумит у него в кладовке.
– Я пойду.
Он взмахнул рукой, и толстые стены льда пролегли вдоль узкого коридора, намертво блокируя лезвия.
Не доверяет, значит…
Я уж было решил обидеться насмерть, но потом вспомнил, что все равно собираюсь его убить, так что чего уж там.
Да и, положа руку на кошелек, надо признаться, – массивные ледяные стены выглядели гораздо надежней, чем восемь моих булавок.
– Я вхожу, – сказал Ледовик.
– Только там не копайся, – предупредил я. – Держать тяжело.
Демонесса вынула меч из заплечных ножен.
Мы не знали, кто еще может появиться в кладовой, – следовало быть настороже.
Ледовой переступил порог коридора.
Мифриловый механизм вскрикнул, шестеренки медленно провернулись.
Лезвия щелкнули.
Я почувствовал, как напряглись мои восемь булавок. Но если в мире и есть две непреложные истины, так вот они: переспав с красоткой, ты получишь оргазм на троечку, а неприятностей на всю жизнь; и эльфийские вещи никогда не подводят.
Маг шел медленно.
– Да шевели ты поршнями, – прорычал я, но тот даже не ответил.
Серебристые вихри кружились у его ног, и я сразу понял, в чем дело. Старое, доброе заклинание замедления, – на тот случай, если кто-нибудь захочет обмануть механизм. Наложит на себя Спешку, и рванется к стене так быстро, что рычаги в полу не успеют отреагировать.
Каждый шаг давался колдуну с огромным трудом. Лицо его напряглось, пот градом катил по мохнатой шее. Он плелся, как песчаная мрршанка, – но и это было с его стороны огромным подвигом.
Ничего.
Мы ведь не торопимся.
Верно?
Девушка закричала.
Гном его знает, как это произошло. Может, была ловушка, которую мы с Ледовым попросту не заметили. Или он что-то там такое задел. А может, западня включалась сама, – стоило чужаку пробыть в кладовой слишком долго.
Или проснулась деревянная статуя.
Пол распахнулся, и девушка провалилась в пропасть.
Узкая глубокая яма, – специально для незваных гостей. И на дне ее ждали отнюдь не подушки с трюфелями.
Я удерживал булавки только одной рукой, другой упирался в стену, – так, на всякий случай. Вдруг пригодится. И пригодилось, – теперь я швырнул вниз крюк, на прочной веревке.
Надеюсь, он не прошибет демонессе голову?
Вот будет неудобно.
– Ледовый, помоги мне, – приказал я.
Тот не ответил.
Может, звуки не доносились в мифриловую ловушку. Или он просто не хотел отступать, когда свобода была так близко.
Веревка дернулась, и девушка крикнула:
– Я держу!
Вот и слава пряникам…
Остальное – просто; Франсуаз с легкостью взберется по отвесной скале, даже без моей помощи. А с веревкой, упираясь ногами и спиной в стены колодца, – для Френки это даже не пара пустяков, а полпустяка.
Даже четверть.
Булавки я запросто удержу одной рукой. Так они и рассчитаны, – эльфийские предметы настолько удобны, что ими может пользоваться даже трехлетний гоблин.
Сейчас Ледовой вернется с ключом, девушка вылезет из колодца. Мы откроем сейф, достанем книгу Отчаяния и отдадим Шекспиру. Потом, наверное, убьем его. Как видите, ровным счетом ничего сложного; так всегда бывает, если за дело берется эльф.
Постойте, а что это за мужик с дубиной?
Откуда он взялся?
И почему целится в мою голову?
Помогите!!!
Когда тебя хряснули по башке, выбор обычно невелик.
Можно сперва потерять сознание, а потом наделать в штаны, – или наоборот. Но мне предстояло принять решение посложнее, – или отпустить руку, которой я держу чертовые булавки…
Господи, ну и какой дурак такую глупость придумал? Нельзя было взять что-то понадежней, например, клей, который можно залить в ловушку, и все там застынет к троллям?
Ох уж мне эти маги Черного круга.
Ничего не умеют сделать толком.
Или я выпущу шнур, на котором висит девушка.
Конечно, выбирать я не собирался. Просто слегка жаль было чародея, оставшегося в ловушке. А стоя на коленях, и взмахивая прошибленной головой, я понял, что никакого решения я не принял, – веревка-то все едино приделана к моему браслету, а вот булавки я уже отпустил.
Прощай, Ледовой.
Воин снова поднял дубину, чтобы размозжить мне голову.
Это был высокий полукентавр, с телом человека и лошадиными ногами, – но было их только две, как у сатира или минотавра. Зато на шее и голове росла конская грива, и нос широкий и плоский, – словно у жеребца.
Ах ты красавчик…
Я выбросил вперед руку. Оружия у меня не было, но хороший клинок, – дело наживное. Мои губы прошептали краткое заклинание, и острый короткий меч появился в ладони.
Нет, прямо в животе у полукентавра.
Слегка подумав, я удлиннил меч вдвое. Резко рванул рукой. Выдернуть клинок из тела противника я не мог. Лежа на полу, это не очень удобно. Поэтому просто повел им в сторону, – и адамант легко рассек тело полукентавра, выйдя из окровавленного бока.
Мне в лицо ударил фонтан горячей крови.
Ну замечательно.
Девушка пыталась выбраться из колодца.
А ей неплохо бы сесть на диету, да… Я всегда удивлялся, как Франсуаз может бесшумно двигаться, и скользить по тонкому льду, даже не хрустнув ни разу, – и в то же время, ест за шестерых по десять раз в день.
Но фигурка у нее хоть куда, с этим не поспоришь.
Справа от меня появился второй кентавр. Я полоснул его по ногам, потом всадил клинок прямо в шею. Мне пришлось упираться ногами в стену, чтобы проще было вытащить девушку. Сбоку появились еще двое; один занес алебарду, и я вскинул меч, чтобы блокировать удар.
Мой клинок дрогнул, потом исчез.
Я увидел, как улыбается татуированный страж.
Лезвие алебарды было от меня в паре дюймов. Я рванулся в сторону, но было чересчур поздно. Еще секунда, – и тяжелая сталь рассечет мне голову, от одного острого уха до другого.
Алебарда замерла.
Задрожала, послышался хруст костей и скрежет зубов.
Гигатский топор отлетел в сторону, и надо мной нависло лицо Ледового.
– Ты еще живой, эльф?
Мифриловая ловушка сработала.
Стоило мне отпустить булавки, как тяжелые лезвия вырвались на свободу, – только затем, чтобы застрять в ледовой стене.
В комнате остались еще два стражника.
Чародей пнул первого в грудь, – теперь на его ногах вновь были тяжелые, кожаные сапоги с алмазной набойкой. Дэв создал их еще на болоте, чтобы не ходить пешком.
Полукентавр вскрикнул, неловко взмахнул руками, – и кубарем полетел прочь, прямо в потайной коридор.
Он поскользнулся на льду, и со стоном поднялся на ноги.
Чародей улыбнулся.
Прозрачные стены стаяли, покорные его воле. Лезвия сомкнулись, и десять мифриловых челюстей разорвали полукентавра в клочки. Несколько мгновений они оставались сцепленными, и вязкая кровь вытекала из древнего механизма.
Потом разошлись, и нашим глазам предстали растерзанные куски человека, лежавшие на алом полу.
– Нравится мне здесь, – сказал Ледовой.
Второй полукентавр замахнулся тяжелой пикой.
Чародей Холода едва успел увернуться. Демонесса выросла перед стражником, и вырывала оружие из его рук; потом с силой ударила головой в лоб.
Воин покачнулся, сделал шаг назад, потом еще один, и упал в колодец.
Пару секунд ничего не происходило; затем я услышал громкий, полный ужаса крик, и кровавый фонтан поднялся над ямой в полу.
Люк закрылся.
Чародей холода развернулся, и швырнул Орб в деревянного стража. Волна мороза захлестнула его, и татуированный треснул, рассыпавшись кучек щепок.
– Ладно, господа, – пробормотал я. – Пора взглянуть на Книгу Отчаяния.
ЧАСТЬ IV. ПЯТЬ АРИСТОКРАТОВ ГЕЕННЫ
Глава 1. Скорбящий грифон
1
Мне не спалось.
Я спустился на кухню, проверить, – не растаскала ли местная шелупонь пирожные, что остались с приема. Эклеров не было, но я нашел пару слоек, с хреном и солеными яблоками.
В углу прятался маленький погребок.
Осмотрев запасы, – я удивился, как Френки здесь не спилась. В бочках побулькивал гномий эль, настоенный на мифриле. На полках лежали бутылки с вином из заморских стран; при этом на одну порцию уходит две, а то и три страны. Рядом был песчаный коньяк из пустоши гоблинов, и наливка из банановых корок.
Стоило бросить зернышко в колдовской кувшин, – и он наполнялся апельсиновым соком. Я налил фужер, и только успел пригубить, как на кухне раздался шорох.
– Псст, – послышалось откуда-то из-за занавесок. – Псст! Эй, вы там, не видите, что ли, я вас зову.
Я вышел из погребка, прихватив на всякий случай бутылку потяжелее.
Плотные шторы поколебались, – как юная девушка, которая не может решить, пойти ли ей к исповеднику или трахнуться еще раз.
Из-за портьеры высунулась голова фейри.
– Эй, герцо’г длинные уши! Слышьте сюды, погуторить надоть. Со слугами я и пошептаться боюсь. А это жуть как важнецки.
– Ну что ж, – сказал я, поскорее откусив слойку.
Вдруг расскажет такое, что аппетит отобьет?
– Садитесь, юная леди, вон на тот блендер, и начинайте.
– Нет, нет, нет, ни в коем случае, – затараторила фейри. – Не здесь! Если увидит фуфыря Оскар, мне и влетит, что я гостей отвлекаю. Давайте, через десять минут, выходите в сад, – тама беседка есть.
Фейри мухой вылетела в окно.
Когда я спустился в парк, Лу уже устроилась на скамейке скрестив маленькие ножки в сандалиях с бантиками.
– Не знаю я, что и делать, – горестно вздохнула она. – Очень мне здеся нравится, у старушки Артанис, оченно всего много, и еды много, и плотють хорошо. И рассказать боюсь, и не рассказать боюсь.
– Говори же, дитя мое, – ободрил я.
Лу нахохлилась, высморкалась в бантик на голове.
– Вот с недавня, заколесило чой-то недоброе. Я боюся, колдун какой-то разбойничает. Дык я же всего лишь фейри, кому я могу мешать?
"Например, мне, – есть слойку", – подумал я.
– Да тока никто из слуг ничаго таково не видел. Я точно знаю, я завсегда подслушиваю, об чем там они калякают. Вот я и думаю, это тока меня одну и ковбасит.
– Вот как? – деланно удивился я.
Неужто именно мне выпало рассказать малышке про менструации?
– Чувдятся мне какие-то иллюзории. Нет, вы эта не подумайте, я мух давить не привыкла; но вот однажды, а было это накавнуне сматрин, вылетела я в сад, суда, значит, сил нет как мне здесь нравится, словно домой вернулась. И вот смотрю, – из стены черная фигура выходит. Защити меня пресвятой Опоссум!
Фейри быстро перекрестилась.
– А потом вдруг ветер задул, и я думаю, – нет, повчудилось мне, это просто тень была, вот и все. Но когда ворма нашли, я сразу почуяла, – чужой где-то, хотя и руны охранные включены. Никому не сказамши, хоромы пооблетела, и по’няла, уж как, сказать не могу: то ли живет кто-то в стене, то ли шмыгает тудыть-сюдыть через нее. А всем, окромя мяня, и невдомек. Теперя ж беда такая, нельзя мне больше молчать, – а кому скажешь? Токо вам, вы будто и то знаете, и сё, авося и разберетесь.
2
Оскар протирал серебро в столовой.
Сложно было понять, – то ли он рано встал, то ли вообще не ложился.
– Чем могу служить, ченселлор? – спросил дворецкий.
Пара проклятых духов выскочили из серебряной вилки, и запрыгали по столу. Оскар осторожно накрыл их чашкой, смахнул в мешок и затянул мифриловой нитью.
– После гостей всегда так, – пояснил он.
А про себя, скорее всего, подумал:
"Уж лучше б ели руками".
– Вы давно у леди Артанис? – спросил я.
– Меня брал на службу еще их батюшка, – церемонно ответил Оскар.
Он отложил работу, и поднял глаза ко мне.
– Я заметил на вашей шпаге Печать грифона, – сказал я. – Вы сражались под Тарнумом?
– Это было давно, – сухо ответил Оскар. – Я не люблю вспоминать об этом.
Видимо, его тайну никто не знал.
После битвы под Тарнумом, король Аларик велел нанести печать Плачущего грифона на личное оружие тех, кто проявил особую отвагу в сражении, – но в то же время, не мог быть награжден перед всеми.
Простой крестьянин, сражавшийся на коне, – вопреки закону; белый священник, черпавший силы из книг Некрономикона; гном, преломивший отцовский меч, – все они так и остались безымянными героями Тарнума, и лишь немногие знали, что означает скорбящий грифон на заговоренном клинке.
– Вы не заметили ничего странного вчера вечером?
– Конечно, заметил. Господа-то на мелочи не глядят, а я за всем слежу.
Оскар замолчал, ожидая моей реакции.
– Расскажете? – спросил я.
– Отчего же не рассказать; вечером, когда все гости уже пришли, я улучил минутку проверить, как Трифон с Феклистой устроили слуг, лошадей, церберов и прочую живность.
Стало ясно, что Оскар привык ходить за челядью с лупой, и тыкать им в нос каждую недоделку.
– И правильно сделал, – продолжал мажордом. – Людская у нас небольшая, оно и правильно, – нечего горничным без дела сидеть, да косточки хозяевам перемалывать. Но на время балов, вроде именин или Колеса Года, – лорд Николас творит заклятие Расширения, чтобы слуги всех гостей уместились.
А по дому ходить я не разрешаю, еще украдут чего.
Только спустился, – смотрю, а уже шум поднялся. Мокий Шило, свирффнеблинский атаман, что-то так рассерженно болботит, рожа красная, вот-вот пар из ушей пойдет.
Оскар осуждающе покачал головой.
А может, вы не знаете, кто такие свирффнеблины?
Они малы ростом, но славятся недюжинной силой. Рядом с ними лучше помалкивать. Их большие уши, словно локаторы, улавливают даже малейший шепот. Нрав у них подозрительный и задиристый, – если им что почудится, сразу прискипаться начнут:
"Ты че сказал? А как ты меня назвал? Это ты про меня?"
Мажордом продолжил тем временем:
– Слуги Фергюсона, – а он с собой джиангши привел, – в рядок выстроились, словно стенка на стенку драться собрались, на всех глядят с презрением, того и гляди, мебель крушить начнут.
Хорошо, я с большим посохом был, как стукну им оземь, и приказал всем же разойтись, иначе повылетают, ишь не умеют в порядочном доме себя вести.
– О чем спорили?
– Да кто их знает. Мокию потом неудобно стало, он атаман почтенный, подошел ко мне, извинялся. Но уж слишком его прыгающие допекли. Расспрашивать я не стал, но потом нашептали фейри, – тоже еще сплетницы летающие, доложу я вам! – мол, свирффнеблины обзывали джиангов ворами, да и хозяевам их досталось, старому Фергюсону и его сыночку. А уж что они там не поделили, – никто не понял.
Оскар кивнул, и вернулся к своему серебру, – показывая, что больше рассказать нечего.
– Свирффнеблины, они чьи? – спросил я.
– Кладбищенским служат. Так испокон веков было заведено.
3
По лестнице спустилась леди Артанис; она приветливо поздоровалась с нами, и тут же из кухни выглянула экономка:
– Ченселлор, вы будете кофе пить?
– Ой, Марион, – ответила баронесса. – Еще спрашиваешь; конечно, будет.
Эльфы не пьют кофе по утрам, как и в любое другое время; по этой привычке, к слову, можно отличить дроу от полукровки.
Мы прошли в маленькую столовую и уселись в ожидании завтрака. Вскоре в дверь постучали, и появилась Марион; на широком подносе, в форме трилистника, она принесла кофе, сэндвичи с ветчиной и сыром, горячие булочки, масло и джем из весенних яблокриков.
– Марион, – обратилась к служанке леди Артанис. – Я вот забыла тебе сказать; надо бы, наверное, слуг по домам отправить.
– Не беспокойтесь, госпожа, Оскар уже обо всем позаботился. Остались только те, кто в доме живет. Зачем лишнюю сутолоку устраивать?
Экономка разлила кофе по маленьким фарфоровым чашкам; леди Артанис положила себе два куска драконьего сахара, и я спросил себя, – почему служанка не сделала этого за нее. И сразу же понял, – баронесса худела, и каждый раз сама со скрипом решала, сколько сладкого яда можно себе позволить.
Воцарилось неловкое молчание.
Видно было, что Марион есть о чем рассказать, – но она не решается. Женщину смущал я. Между госпожой и служанкой давно установились тесные, доверительные отношения, – а я был камешком, который всему мешал.
– Говори, Марион, – попросила баронесса. – Кажется, у тебя есть еще новости.
– Не мое это дело, обсуждать дела господские, – ответила экономка. – Может, я все и не так поняла…
Служанка поджала губы, в ожидании следующего вопроса.
– Рассказывай, – предложила леди Артанис. – Что там произошло?
– А вот когда приехал некромант Фергюсон, – ответила экономка, намазав мне на тост столько масла, что я непременно умер бы от холестерина. – То в карете оставил небольшой саквояж.
Глаза леди Артанис стали круглыми, как две луны.
Баронесса догадывалась, – Марион вполне могла и заглянуть внутрь; но говорить такое при госте, да еще дроу, никуда не годилось.
Однако служанка быстро нашлась, и я понял, почему тетушка так высоко ее ценит.
– … И оставил он его незапертым; карета-то дернулась, когда ее кучер вел, саквояж упал, да неловко так, и выпал оттуда женский кружевной платочек; а в углу золотом были вышиты буквы "СФ".
Леди Артанис едва не подавилась; взгляд ее острым копьем метнулся к сахарнице. Баронесса хотела взять еще кусочек, чтобы справиться с потрясением, – но поборола себя, не желая показать слабость при госте.
– Я еще подумала, странно все это, – продолжала Марион. – С чего бы такой серьезный мужчина таскал в саквояже, среди важных бумаг, дамский-то утиральник?
Здесь я оказался за бортом разговора.
Баронесса заметила это, и пояснила, – столь просто и естественно, словно мы обсуждали урожай розовых яблокриков, а не сплетничали.
– Это не может быть платок его сестры или матери. Леди Эсмонд вознеслась четыре года назад; у Фергюсона пять братьев, но женщин в их семье нет.
Марион кивнула, словно говоря: "Вот именно".
Баронесса порозовела, и стало ясно, что она всерьез обиделась за Френки.