* * *
В топоте лошадиных копыт Лесане изо дня в день слышалось одно и то же: "Домой. Домой. Домой!" А большак, что тянулся от Цитадели, расходился, словно река ручейками, на тракты, вился среди полей и лесов. Все ближе и ближе родная весь. Вот и места знакомые… Сердце затрепетало. Еще несколько оборотов - и покажутся памятные до последней доски ворота и родной тын, окруженный старыми липами!
Что ее там ждет? Как встретят? Живы ли все? Здоровы ли? Хотелось пришпорить лошадь, отправить в галоп, да нельзя на лесной тропе.
Но вот чаща расступилась, явив частокол из заостренных бревен с потемневшими защитными резами. Лесана натянула повод и замерла в седле. Ничего здесь не изменилось. Те же липы, та же пыльная дорога, и на створке ворот неровная черта - то бык дядьки Гляда рогом прочертил еще лет восемь назад. Мужики тогда на него всей деревней вышли - еле свалили проклятого, так лютовал. Оказалось, шершень укусил.
Девушка стискивала в руках узду и не решалась направить лошадь вперед. Воспоминания детства навалились, замелькали перед глазами. Словно и не было пяти лет…
Когда обережница въехала в деревню, на улице было тихо. Лишь игравшие в пыли ребятишки с удивлением отрыли рты, глядя на незнакомого вершника в черном облачении. Из-за спины чужина виднелась рукоять меча, а взгляд холодных глаз был пронзителен и остер. Малышня порскнула в стороны, и Лесана спрятала улыбку - будет теперь у них разговоров!
Вот и знакомый куст калины… Девушка спешилась и, ведя кобылу в поводу, вошла на двор. На звук открывающихся ворот стоящая возле хлева женщина в простой посконной рубахе обернулась, и послушница Цитадели узнала мать. Постаревшую, поседевшую, но по-прежнему родную. Лесана уже собралась броситься к ней, но старшая Остриковна сама пошла навстречу, поспешно оправляя на голове платок.
Девушка хотела раскинуть руки, однако мать замерла в нескольких шагах от нее, поклонилась и сказала:
- Мира в пути, обережник.
Земля под ногами дочери закачалась.
Не признала.
- Мама… мамочка, - хрипло выдавила обережница, - ты что? Это же я - Лесана…
Остриковну будто хватил столбняк, она застыла и близоруко прищурилась:
- Дочка? - Женщина неверяще вгляделась в лицо незнакомого странника.
От дочери ее родной остались на том лице только глаза. И глаза эти сейчас смотрели с такой тревогой, что стало ясно - вот эта высокая, худая, черная, как ворон, девка и есть ее оплаканное дитя.
- Лесана!!!
На крик матери - надрывный, хриплый - из избы выскочила красивая статная девушка.
- Стеша, Стеша, радость-то какая! Сестрица твоя вернулась! - Женщина повернула к молодшей заплаканное лицо, продолжая висеть на облаченном в черную одежу парне.
Стояна глядела с недоумением, но уже через миг всплеснула руками и взвизгнула:
- Батюшки! - и тут же кинулась к обнимающимся.
Лесана обнимала их обеих - плачущих, смеющихся - и чувствовала, как оттаивает душа. От матери пахло хлебом и молоком - позабытый, но такой родной запах. Стешку теперь было и не узнать: в волосах вышитая лента, на наливном белом теле женская рубаха, опояска плетеная с привесками, толстая коса свисает едва не до колен.
Вот так.
Уезжала от дитя неразумного, а вернулась - и увидела в сестре себя. Да не нынешнюю, а ту - прежнюю, которая пять лет назад покинула отчий дом, уходя следом за креффом. Ту, которой Лесане не стать более никогда.
* * *
- Ты, дочка, прости, что хлебово-то у нас без приварка. Разве ж знали мы, что радость такая нынче случится… ты ешь, ешь, - суетилась мать, отчаянно стыдящаяся, что встречает дорогое дитя пустыми щами с крапивой, - сметанкой вот забели.
И она подвигала ближе плошку с густой сметаной.
- Мама, вкусно, - кивала Лесана, неторопливо жуя и с жадным любопытством оглядываясь вокруг.
За пять лет в избе ничего не изменилось. Та же вышитая занавеска, что отгораживает родительский кут. Те же полки вдоль стен с безыскусной утварью. Старенький ухват у печи стоит на прежнем месте. Ведро деревянное с водой в углу. Все как в день ее отъезда, только старее.
Хлопнула дверь. В избу вошел отец: заполошный, взволнованный. Из-за его спины выглядывал, блестя любопытными глазами, вихрастый белобрысый мальчишка.
- Мира, дочка… - Отец нерешительно шагнул к столу, не признавая в жилистом парне родное дитя, и порывисто, но при этом неловко обнял за плечи.
- Садись, садись, Юрдон, - зачастила мать, спешно меча на стол щербатые глиняные миски. - И ты, Руська, садись, нечего впусте на сестру пялиться.
Обедали в молчании. Как заведено. И всем при этом было одинаково неловко. Лесану раздирали десятки вопросов, Стояна отчаянно робела, глядя на девку-парня, мать с отцом пытались сделать вид, будто не испытывают замешательства, и только Руська жадными глазами глядел на висящий на стене меч. Ух, как хотелось поглядеть на него, вытащенный из ножен, подержать в руках! Да разве ж позволят…
Наконец отец оставил ложку, поймал обеспокоенный взгляд жены, кашлянул, что-то попытался сказать, да так и замолчал, не найдя за душой нужных слов. Тогда Млада Остриковна, отринув заветы предков, воспрещавших жене раскрывать рот поперед мужа, не выдержала:
- Дочка, как уж доехала-то ты? Нешто одна?
Лесана в ответ беззаботно кивнула:
- А с кем же? Одна. Хорошо в лесу! Спокойно. А звезды какие ночами…
Она осеклась, увидев, как испуганно переглянулись родители.
- Мама, да ты не пугайся. Я ж ратоборец. Мне с потемками в дому не нужно прятаться. Вот только… - девушка помрачнела лицом, - гостинцев не привезла. Побоялась не угадать. Давно вас не видела. Подумала, уж лучше вы сами…
На стол лег тяжелый кожаный кошель.
Отец, с удивлением глядя на дочь, ослабил кожаный шнурок, и по столу рассыпались тускло блестящие монеты. Столько денег за раз в Остриковом роду никогда в руках не держали.
- Откуда ж… - удивленно сглотнул Юрдон.
- То плата моя как выученицы - за обозы, - Лесана улыбнулась.
Все, что они с Клесхом зарабатывали, наставник делил пополам. Вот только тратить звонкую монету было не на что: две трети заработка шли на оброчные - Цитадели, остальные ждали своего часа. На что их было пустить? Ни лент, ни бус, ни рубах вышитых не нужно. Все добро немудреное в двух седельных сумах умещается.
- А ты обозы уже водишь? - не утерпел тем временем Руська.
- Года два как, - ответила девушка.
- И Ходящих убивала? - подался вперед братишка.
- Доводилось, - ровно ответила сестра.
Мать и Стояна вздрогнули, отец только крякнул. Повисла гнетущая тишина. Лесана поторопилась ее развеять - пошарила в лежащем на лавке заплечнике и извлекла оттуда свиток с восковой печатью.
- Надо бы за дядькой Ерсеем послать, грамоту на деревню отдать, - сказала она, обращаясь к отцу.
- Дочка, дак Ерсей еще в прошлом годе по осени помер, - растерялся тот: - яблоню старую рубил, а топор с топорища-то возьми да и соскочи. Прямехонько в переносицу. Нерун ныне староста.
Млада нарочито громко захлопотала у стола, боясь, что имя отца Мируты расстроит дочь. Однако девушка лишь пожала плечами:
- Ну, значит, ему передам. Да и сороку проверить надобно, а то мало ли…
Не услышав в ее голосе ни боли, ни досады, мать успокоилась, а Стояна, все это время сидевшая молча, осмелела и влезла в разговор:
- Поди, узнает староста, кем Лесана стала, локти себе сгрызет: такую сноху проворонил… - Она хотела добавить что-то еще, но под грозным взглядом отца осеклась и покраснела.
- Да ну их, - отмахнулась обережница и повернулась к матери: - Я бы в баню сходила.
- Иди, иди, отец затопил, - вновь засуетилась Млада и полезла в сундук за чистыми холстинами и одежой.
Отец тем временем тоже встал и с привычной властностью в голосе заговорил:
- Намоешься как - переодевайся. В порты, гляди, не рядись, чай не парень. А голову-то покрывалом укрой. Оно, конечно, не мужняя ты, да только без косы и вовсе срам. За полдень к Неруну пойдем. Только недолго плескайся, негоже старосту от дел отвлекать.
Под этими словами Лесана будто окаменела. Медленно поднялась из-за стола и прожгла родителя взглядом, в котором не было ни девичьей робости, ни дочерней покорности. Тяжелым был этот взгляд. Мужским. Юрдон под ним как-то сжался, осел обратно на скамью и побледнел. А дочь сухо проговорила:
- Это тебе он староста. Мне - никто. Надо мной только Глава Цитадели власть имеет. Вот к нему я на поклон хожу, когда надобно. А к Неруну твоему шага не сделаю. Чтоб, когда из бани вернусь - он тут вот сидел и ждал. Да передай: ежели узнаю, что сорока сгибла, а новой он не озаботился - за бороду на сосне подвешу.
С этими словами Лесана развернулась и направилась прочь из избы, однако у двери замерла и, не поворачивая головы, промолвила:
- И одежу я ношу ту, какая мне по уложению Цитадели означена. А ежели стыдишься, что дочь в портах да без косы - так к вечеру меня здесь не будет.
С этими словами она вышла, мягко прикрыв за собой дверь.
- Пойди отнеси сестре, - прошептала мать, кивая Стояне на позабытые Лесаной холстины.
Девка испуганно посмотрела на отца, на затаившегося в углу и пытавшегося слиться со стеной Руську - и кинулась вон.
Млада же, когда дочь скрылась из виду, растерянно опустилась на лавку рядом с мужем:
- Ты уж поласковее с ней, Юрдон… Не девка она более. Ратоборец. Гляди уж, кабы не осерчала на нас.
* * *
Староста корчевал с сыновьями лес, освобождая землю под пашню, а заодно готовя бревна для нового дома. Младший из его парней должен был жениться по осени и ввести в род молодую жену; следовало справить новую избу. Топоры звенели, щепа разлеталась во все стороны, пахло смолой и деревом, когда на делянку примчался меньшой внучок - вспотевший, запыхавшийся.
Сверкая щербиной между передних зубов, мальчишка выпалил:
- Деда, к нам колдун из Цитадели приехал!
- Поблазнилось, поди, - воткнув топор в поваленную сосну, сказал средний из Неруновых сыновей. - Какой тебе колдун! Крефф по весне наведывался, обережным кругом тоже вот недавно деревню обнесли, вещунью в Цитадель не посылали, откуда тут кому взяться? Одежа-то хоть какая на нем?
- Черная. К Остриковичам на двор зашел.
Нерун озадачено пригладил всклокоченную бороду. С чего это к Остриковичам ратоборцу пожаловать? Непонятно.
- Батя, - подал голос взопревший Мирута, - у них же Лесану в учение забирали…
- Вернулась никак девка, - озадачился старый кузнец. - Да разве ж может баба ратоборцем стать? Ладно там целителем, но чтоб воем?.. Не углядел, поди, малец-то.
- Слышь, Стрел, - повернулся дед к мальчишке. - Чужин-то - девка или парень?
- Парень, деда! Острижен коротко да в портах. И с мечом!
- Видать, весть привез, что сгибла девка, - покачал головой Нерун. - Жалко Остриковых, вторую дочь теряют.
С этими словами староста вытер потный лоб рукавом, махнул старшому сыну, мол, собирайтесь, а сам поспешил обратно к деревне.
Эх, не вовремя Встрешник принес вестника. Только вон хлысты заготовили, работа в разгаре, а теперь бросай все и беги. Но дело старосты - насельнику Цитадели почет и уважение оказать, обогреть, накормить, дать роздых да лошадь переменить, ежели потребуется. Все это промелькнуло в голове у деревенского головы, покуда он отряжал внучка бежать до дому с наказом топить баню и накрывать стол. Гостя знатного приветить по всей правде надобно.
* * *
Лесане, после просторных мыльней Цитадели, в деревенской бане показалось тесно и темно. Париться ей не хотелось, поэтому она распахнула дверь, плеснула в ушат воды и стала шарить по склизлым лавкам, ища мыльный корень. Молодшая тем временем все возилась в предбаннике, раздеваясь да расплетая косу. Вот скрипнули мокрые половицы под легкими шагами, и сзади раздалось громкое: "Ой!"
Стояна вошла в баню и теперь с неприкрытым ужасом смотрела на спину сестры.
- Чего ты? - обернулась та.
Девушка подошла и кончиками подрагивающих пальцев нерешительно коснулась уродливого шрама на спине старшей. Будто выгрызли из живой плоти кусок мяса…
- Да не бойся, - мягко сказала Лесана, - зажило уж. Давно не болит. Это мне упырь на память оставил, чтобы навек запомнила: нежити спину казать нельзя.
- Как же вытерпела ты… - В синих глазах, обрамленных длинными ресницами, заблестели слезы.
- От такого не умирают, - пожала плечами девушка и начала намыливать стриженую голову.
- Давай помогу, - сунулась Стояна.
- Не надо, - отстранилась сестра, - я уж сама. Привыкла.
Младшая покорно отступила, прижав руки к высокой полной груди. У Лесаны сжалось сердце. Какая она была красивая! Стройная, юная, со сметанно-белым телом, округлыми бедрами и мягким животом. А волосы - тяжелой волной до самых колен… Старшая Юрдоновна опустила голову в ушат с водой, стараясь заглушить внезапно проснувшуюся в сердце тоску.
А Стояна неуверенно натирала мыльным корнем лыковое мочало и старалась не глядеть на сестру - смущалась. Была та поджарая, словно переярок, и жилы так крепко перевивали все тело, что можно было глазами отыскать каждую. Коснуться же и вовсе страшно - на ощупь казалась Лесана жесткой, словно деревяшка. А от того, как двигались при малейшем движении на ее теле мышцы, похожие на ремни, и вовсе становилось не по себе.
Вроде была она девкой: с грудью и бедрами, да только… ничего от девки, кроме первородства, не имела будто. От такой, пожалуй, стрела как от камня отскочит, и нож соскользнет, не поранив. Подумала так Стешка - и тут же усовестилась, краем глаза глядя на рубцы старых ран.
А еще размышляла меньшая о том, что вот сейчас намоются они, и сестрица вновь облачится в порты и рубаху мужскую. Как за ворота с ней показаться? Срам-то какой… И снова стыд затопил душу.
* * *
Нерун, шикнув на ватагу детворы, что отиралась возле забора Остриковичей, зашел на двор. В глаза сразу бросилось, как из бани выходят парень и девка. Да не просто парень - вой Цитадели, и не просто девка, а Стояна.
У старого кузнеца потемнело в глазах. Не бывало такого прежде, чтобы колдуны портили девок, да еще средь бела дня на глазах почитай едва ли ни целой веси! Староста уже набрал было в грудь воздуху, чтобы призвать охальника к совести, но подавился собственным гневом, когда чужин метнул на него пронзительный, полный предостережения взгляд.
- Здрав будь, дядька Нерун, - поклонилась молодшая Остриковна.
Колдун, стоящий рядом, поясницу гнуть, само собой, не стал. А деревенский голова отчего-то растерялся и застыл, разглядывая незнакомца. Высокий, прямой. Цену себе знает. Не богатырь. Кость тонкая, плечи узкие, но сразу видно: вдарит - зубов не соберешь. Лицо скуластое. Молодое. Взгляд синих глаз тяжелый. И тут что-то промелькнуло в памяти… Вроде у старшой дочери Остриковичей такие же глаза были. Неужто и правда она?
- Лесана? - Нерун все еще не верил, что этот парень - дочь Юрдона.
- Она самая, - спокойно ответила девушка. - Не признал, что ли?
Староста пропустил мимо ушей, что парень, оказавшийся девкой, не назвал его дядькой. Сердце сжала тревога. Что Хранителей обманывать, сто раз он их возблагодарил, когда крефф девку увез. Не пара она Мируте была. Семья - голь перекатная, приданого никакого, всего добра - коса русая. Он и думать про нее забыл. А она вернулась.
Ну как прознает вдруг, что до последнего он медлил сватов засылать? Ну как мстить надумает? Не гляди, что в порты обрядилась да меч носит, умишко-то бабский остался, чего уж там… А у Мируты жена на сносях, да дочь подрастает, радует деда. Спаси Хранители от гнева невесты обиженной, да еще колдуньи. Весь род под корень изведет, и управы не сыщешь. Ежели только напомнить ей, что не чужие они люди - соотчичи все ж. Да и бабки его и Юрдона вроде по родству кровные были.
Лесана, видя, как староста хмурится, внезапно поняла, что за думы его тяготят. От этих мыслей ей сделалось смешно. Неужто и впрямь думает, она по его Мируте до сего дня убивается? Ну не дурак ли?
- Идем в дом, грамоту отдам. - Отчего-то девушке захотелось, чтоб Нерун побыстрее ушел. Не нравилось, что мужик в летах смотрит на нее, словно на уродливую: испуганно и с опаской. Боится, что кинется. Боится, что опозорит. Противно-то как…
Видать, их заметили. Иначе с чего бы это родители встречали на пороге горницы? Юрдон и Млада по привычке поклонились, неодобрительно косясь на старшую дочь. Одежу она не сменила, а про вежество и вовсе позабыла будто. Хорошо хоть меч обратно за спину не приладила, только нож у пояса оставила. Млада, поставив на стол кринку с квасом, утянула с собой Стояну, чтобы не слушала, да и не видела, как деревенского голову сестрица родная почетом обносит.
Отец завел разговор о Неруновом житье-бытье: как валят лес, как дела в кузне, не болеет ли кто из внуков, здорова ли сноха непраздная?
А Лесане пуще неволи не хотелось сидеть в душной избе да разводить треп по чину.
- Ты, отец, не забыл, зачем староста пришел? - устав от порожней болтовни, спросила дочь.
Юрдон нервно дернул кадыком. Он-то не забыл, но не по порядку это. Вперед о делах насущных поговорить надо, о ближних справиться, а уж потом только к делу переходить. Но, видать, в Цитадели все иначе. Тяжко такое знание давалось. И срамно было мужику, что дочь - немужняя даже - может отцу приказать, а он и слова поперек не скажи. Да только с обережницей не поспоришь.
Лесана тем временем протянула старосте грамоту. Нерун неторопливо развернул ее и уставился в ровные письмена. Читать он не умел, но знак Цитадели - сорока, тисненная на деревянной привеске - был знаком каждому. Пошевелив для пущей важности губами, староста бережно свернул грамотку и убрал за пазуху.
- Все понял, что написано, или прочесть? - Лесана знала - в деревне грамотеев не было.
- Ты письмена разумеешь? - ахнули мужики.
- Выучили, - сухо ответила девушка.
Отец было сунулся спросить, зачем девке этакие знания, но стушевался, вспомнил, что по приезде всякий насельник Цитадели внимательно изучал все свитки, хранящиеся в веси. А иной раз делал в них и пометки какие. Вот когда Лесану забрал крефф, он в грамоте старой тоже что-то нацарапал. Пес его знает - что именно. Спрашивать побоялись. Раз пишет - знамо дело, надо зачем-то, а уж зачем - не мужицкого ума дело.
- Там говорится, что отныне с веси обережники будут взимать лишь половину цены, - сказала девушка мужчинам.
Кузнец покраснел, стушевался и стал прощаться. Он уже повернулся к дверям, когда в спину донеслось:
- А ты, староста, ничего не забыл?
Голова оглянулся и встретился глазами с ледяным взглядом. Не девки, что он знал семнадцать весен, а ратоборца, кой был ему незнаком. Ни гнева в том взоре не было, ни обиды. Только сила, да такая, что волей-неволей сломаешься. Вот и он сломался. До земли поклонился, от всей веси благодаря Лесану, что потом и кровью своей выслужила поблажку в уплате.