дескать, кровь проливать. Семья, дети? Да на кой, спрашивается, ляд это нужно, чтобы потом голова болела, чем их кормить и во что одевать. Кстати, есть анекдот на эту тему.
Сидят два советских бойца в окопе. На них надвигается фашистский танк. Один другому говорит:
- Петя, бросай гранату, до танка - тридцать метров.
Петя отвечает:
- Не буду, Ваня. Мне - пофиг.
Ваня говорит:
- Бросай! До танка - двадцать метров.
- Мне пофиг, - спокойно отвечает Петя.
- До танка пятнадцать метров! - кричит Ваня.
- Мне пофиг, - говорит Петя. - Ничего я не буду бросать.
Немецкий танк останавливается в пяти метрах от бойцов. Из люка высовывается голова фашиста и произносит скучным голосом:
- Ну, вы будете бросать гранату, или нет? А то мне пофиг. Могу и уехать.
ЖОРА. Идиотский анекдот.
ПРОФЕССОР. Его придумал тот, кто заражен диогеновым наследием. И таких людей - миллионы. Разве Диоген не убийца?
ЛЕНЬКА. Но - не в физическом плане.
ПРОФЕССОР. Философский план гораздо опасней физического. Потому что из философского плана рождается идея. А идея - это нацизм, коммунизм, сепаратизм и многое, многое другое.
ЖОРА. А религия?
ПРОФЕССОР. Не путай религию с идеей. Любая религия, как правило, не позволяет убивать людей пачками. А вот идея позволяет еще не то. Потому что идеи изобретаются людьми.
ЖОРА. А религии? Профессор, где ты? Отключился…
ФЛАВИЙ. Полиция уехала.
ЛЕНЬКА. И что творится?
ФЛАВИЙ. Опять пьют. Помирились. Привезли загипсованных жениха с невестой. Родственники выглядят не лучше. Все перебинтованы и в синяках. Такое ощущение, что я вижу лазарет осажденной Иотапаты после отбитого штурма римлян.
ЛЕНЬКА. Ну-ка, подробней.
ФЛАВИЙ. Начали орать песни.
ЛЕНЬКА. Нет, про осаду Иотапаты.
ФЛАВИЙ. Что-то я устал. Пока.
ЛЕНЬКА. Отключился! Вот гад!
ЖОРА. Ну что ж. Раз все сбежали, значит и нам пора отдохнуть. Пока.
ЛЕНЬКА. Пока.
Мыслемолчание
Глава четвертая
Глубокая ночь. Полнолуние.
ХАСАН. Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. Слышу тебя.
ХАСАН. Я вспомнил.
ПРОФЕССОР. Хм, ну-ну?
ХАСАН. Тебя звали Муртаз аль Сирт. Именно ты рассказал мне, что в мире нет ничего истинного. Именно ты поведал, что ради достижения благой цели все разрешено. Именно ты развязал мне руки! Я был молод и горяч. Я верил каждому твоему слову. Я стал твоим последователем. Я стал делать то, чему ты меня учил и к чему подбивал… А сейчас, после восьмиста лет раздумий, я понял, что пошел на поводу у Шайтана. И этот Шайтан - ты!
ПРОФЕССОР. Ты все сказал?
ХАСАН. Нет, я еще многое могу сказать!
ПРОФЕССОР. Тогда заткнись и слушай, что скажу я… Если ты думаешь, что болтливый язык можно отрезать, а мысль уничтожить нельзя, то глубоко заблуждаешься. В березах и липах недалеко от тебя сидят те, кто лишен возможности общаться. Хочешь присоединиться к ним? Я могу это устроить. Желаешь мыслить - думай, прежде чем выразиться. Я тебя предупредил.
ХАСАН. Когда я освобожусь от плена, в который попал благодаря тебе?
ПРОФЕССОР. Скоро.
ХАСАН. Как скоро?
ПРОФЕССОР. Не пройдет и недели.
ХАСАН. Я буду молчать.
КОНТУШЁВСКИЙ. А? Что? О чем это вы? Вот черт, прослушал…
Мыслетишина.
* * *
Утро следующего дня.
ЛЕНЬКА. Мать-перемать, ити твою двадцать пять!
ЖОРА. Что такое?
ЛЕНЬКА. Опять этот старый сокосос пришел надрезы делать!
ЖОРА. Шакал паршивый! Когда он уже напьется?
ЛЕНЬКА. Ай, гнида!
ЖОРА. Держись, Ленька! Это недолго.
ЛЕНЬКА. Фу, отстал. К тебе пошел.
ЖОРА. Куда, гад? Чем я лучше других? Ай-е-ей! Глубоко-то как!
КОНТУШЁВСКИЙ. Давай громче!
ЖОРА. Пожалуйста. Контушёвский - козел!
КОНТУШЁВСКИЙ. Сами вы животные!
ЛЕНЬКА. Все. Ушел.
ЖОРА. Чтоб он захлебнулся!
КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а-а-а!
ЖОРА. Что это с ним?
ФЛАВИЙ. Какой-то юный живодер увеличительным стеклом выжигает у него на стволе надпись
КОНТУШЁВСКИЙ. Уй!
ЖОРА. Давай, пацан! Не скупись на слова!
ЛЕНЬКА. Про знаки препинания не забудь!
КОНТУШЁВСКИЙ. Садисты! Ай-ю-юй!
ЛЕНЬКА.
ПРОФЕССОР. Ха-ха-ха!
ЖОРА.
ФЛАВИЙ. Ушел.
ЛЕНЬКА. И что написал?
ФЛАВИЙ. "Наташка - шлюха". Это, наверное, про невесту из веселого дома.
ЖОРА. Почему так мало?
ФЛАВИЙ. Большими буквами.
ЛЕНЬКА. Ну, тогда молодец.
КОНТУШЁВСКИЙ. Жалости у вас нет! Одно слово - убийцы.
ЖОРА. Зато ты - добрая фея.
КОНТУШЁВСКИЙ. Идите вы все на колья для казнимых!
ЖОРА. Отключился, наконец. Эй, Профессор.
ПРОФЕССОР. Да.
ЖОРА. У меня вопрос. Если Неизвестный все время умирает в младенчестве (что считается безгрешным состоянием), то как он оказывается среди нас?
ПРОФЕССОР. Иному младенцу нельзя позволить вырасти. Иначе будет плохо миру.
ЛЕНЬКА. Гитлеру позволили?
ПРОФЕССОР. И что получилось?
ЛЕНЬКА. Но позволили же?
ПРОФЕССОР. Значит, это было зачем-то нужно. А время Неизвестного еще не пришло.
ЖОРА. Но ведь сейчас он безгрешен.
ПРОФЕССОР. Бывает, человек такого натворит, что грехи следуют за ним на протяжении многих поколений.
ЛЕНЬКА. А за тобой они не следуют?
ПРОФЕССОР. Разве Джафар был младенцем?
ЖОРА. Значит, когда-нибудь догонят?
ПРОФЕССОР. Возможно. Ладно, мне нужно кое-что обдумать…
ЖОРА. Ленька, что-то мне все это не нравится.
ЛЕНЬКА. Что именно?
ЖОРА. Философские измышления Профессора.
ЛЕНЬКА. Мне тоже.
ФЛАВИЙ. А вы уверены, что он рассказывает правду о своих прошлых жизнях?
ЖОРА. Уже нет.
ФЛАВИЙ. Профессор - шайтан.
ЛЕНЬКА. Хасан!
ХАСАН. Что?
ЛЕНЬКА. Кто такой Профессор?
ХАСАН. Не знаю.
ЖОРА. Ты же сам говорил, что он - шайтан.
ХАСАН. Не говорил.
КОНТУШЁВСКИЙ. Говорил. Флавий свидетель.
ХАСАН. Ты - кровожадная собака. Не верьте ему, он лжет.
КОНТУШЁВСКИЙ. Так, так, так… Он сегодня ночью общался с Профессором. Я слишком поздно включился и не услышал разговор. Но после него этот организатор преступного сообщества стал совсем другим. С этим надо разобраться. Эй, кто-нибудь слышал ночной разговор?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я слышал.
КОНТУШЁВСКИЙ. Оп-па! Ну-ка, расскажи.
ПРОФЕССОР. Эй, Неизвестный. Я тут думал над твоей проблемой. Говоришь, тебя звали Кали?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Что-то вроде того.
ПРОФЕССОР. Может, Калигула?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Да! Точно! Это я! Вспомнил! Спасибо!
КОНТУШЁВСКИЙ. Отключился, идиот!
ЖОРА. Что-то слишком кстати.
ЛЕНЬКА. Эй, Профессор! Не отвечает…
ФЛАВИЙ. Вот это да! Такая личность, оказывается, здесь сидит.
КОНТУШЁВСКИЙ. Тоже мне личность. Нашел авторитета…
ФЛАВИЙ. Нет уж. Ты не знаешь, какой он злодей. А я жил в то время. Память о его делах была еще свежа. Чего только про него не рассказывали. Нерон, с которым мне довелось встречаться, по сравнением с ним - жалкий проказник.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего себе, проказник…
ФЛАВИЙ. Я серьезно говорю. Прокуратор Иудеи схватил группу уважаемых знатных людей и, обвинив их в подготовке к мятежу, отправил в Рим на суд Нерона. Я, как защитник, поехал следом. Нерон меня выслушал. Потом я встретился с его женой Поппеей и рассказал ей, что эти уважаемые люди - добропорядочные почитатели императора. И Нерон освободил их…
КОНТУШЁВСКИЙ. Эта Поппея - та еще штучка. Признавайся, что ты там с ней проделал? А? Скромником себя выставляешь…
ФЛАВИЙ. Что ты? Как можно так подумать? Между нами ничего не было.
ЖОРА. Мы залезли не в ту степь.
ЛЕНЬКА. Да.
ЖОРА. Пошли вы в задницу со своими Неронами, Поппеями и Калигулами. Всем пока. Потом поговорим.
Вечер того же дня
ФЛАВИЙ. Пан Контушёвский, что это за человек возится у твоего ствола?
КОНТУШЁВСКИЙ. С перевязанной головой и набитой рожей?
ФЛАВИЙ. Да.
КОНТУШЁВСКИЙ. Это отец невесты. Он решил обляпать низ ствола известкой.
ФЛАВИЙ. Зачем?
КОНТУШЁВСКИЙ. Чтобы закрасить выжженную надпись.
ФЛАВИЙ. Выходит, действительно написали именно про его дочку.
КОНТУШЁВСКИЙ. Кто бы сомневался. Ну, расскажи, что ты с Поппеей вытворял?
ФЛАВИЙ. Пошел ты!
КОНТУШЁВСКИЙ. Да ладно тебе. Скучно. Жених теперь к этой дуре не ходит. На инвалидной коляске в окно ведь не влезешь. Эй, Флавий! Вот черт, сбежал… Эй, кто-нибудь! Отзовитесь! Хасан, хоть ты ответь, что ли. А то и поругаться не с кем. Бандиты! Профессор! Молчат, сволочи. Ну, и катитесь ко всем бесам…
КАЛИГУЛА. А со мной поругаться не хочешь?
КОНТУШЁВСКИЙ. Этого только мне и не хватало. Я со всякими придурками не ругаюсь. Тьфу на тебя!
КАЛИГУЛА. Если б я был придурком, то носил бы фамилию - Контушёвский. А меня зовут - Гай Юлий Цезарь Август Германик по-прозвищу Калигула… Эй, где ты? Странно…
* * *
На следующий день
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, бандиты! Ха-ха-ха!
ЖОРА. Что это ты такой веселый?
КОНТУШЁВСКИЙ. Только что рядом со мной две мамаши имели милую беседу.
ЖОРА. И что?
КОНТУШЁВСКИЙ. А то, что на месте, где растут наши дубы, собираются строить ресторан. Нас спилят, а вы останетесь. Иисус-Мария! Наконец-то мои молитвы услышаны!
ЖОРА. Не радуйся раньше времени. Наверняка, мамаши недовольны.
КОНТУШЁВСКИЙ. Конечно, недовольны. Они даже собираются писать кому-то какое-то письмо с требованием сохранить зеленые насаждения.
ЛЕНЬКА. Вот видишь!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего я не вижу. Я знаю. Одна из мамаш поведала, что ресторан будет строить некий Боря Момзик. А он приходится шурином одному из судей Верховного Суда. Так что письмом в защиту насаждений можно будет подтереть всем известное место. Ха-ха-ха!
ЖОРА. И когда начнется строительство?
КОНТУШЁВСКИЙ. Говорят, что скоро. Когда точно - не знаю.
ФЛАВИЙ. Ну, дождались!
ПРОФЕССОР. Этот Момзик посмотрит на дубы и решит, что для строительства места и так хватит. Поэтому он оставит вас расти, а под кронами сделает летний зал. Вот посмотрите.
КОНТУШЁВСКИЙ. Заткнись, сволочь! Я тебя ненавижу!
ЖОРА. У меня родился стих. Если использовать мотив частушек, то получится песенка. Вот она:
Контушёвского с трудом
Искромсают топором.
День тот светлый недалек,
Превратится он в пенек.
Всякий алкоголик
Выберет сей столик.
Будут кружками стучать,
В темя панское плевать.
Хорошо быть столиком
На радость алкоголикам!
ПРОФЕССОР. Ха-ха! Чудесно. Так и будет.
КОНТУШЁВСКИЙ. Завидуете?
ЛЕНЬКА. Меня тоже на стихи пробило. Вот, слушайте:
Что за стон звучит в лесу
Мукой нескончаемой?
Это убирают дуб,
Действуя отчаянно.
Контушёвский из садиста
Превратился в мазохиста.
Весь в интиме с Момзиком.
Боря пилит лобзиком!
КОНТУШЁВСКИЙ. Каким лобзиком? Сейчас у всех рабочих - бензопилы. Вжик, и готово.
ЖОРА.
ПРОФЕССОР. Ха-ха-ха!
ЛЕНЬКА.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну вас всех!
ПРОФЕССОР. Флавий, а ты, почему не радуешься?
ФЛАВИЙ. Я уже один раз радовался… Хватит.
ПРОФЕССОР. Смотрите, какой суеверный.
ЛЕНЬКА. А почему он Флавий? Ведь это римское родовое имя.
ПРОФЕССОР. Его звали - Иосиф бен Маттитьяху. Родился он в четвертом десятилетии первого века нашей эры. Происходит из рода Хасмонеев, хотя это - не факт. Семья его была богатой и знатной. Он получил прекрасное образование и, в соответствии со своими убеждениями, примкнул к фарисеям. В шестидесятых годах вспыхнуло восстание против римского господства. Умненький Иосиф прекрасно понимал, что это восстание изначально обречено на поражение. Взбунтовавшиеся иудеи были разделены на несколько групп, слабо связанных между собой. Да и чаяния нищих всегда существенно отличаются от интересов знати. Но разве могла маленькая провинция в одиночку бороться с мощнейшим государством античного мира? Можно было подчиниться Парфии и тогда неизвестно, чем бы все это закончилось. А подчиниться Парфии - значит, стать ее провинцией, то есть поменять шило на мыло. Иудеи же хотели быть свободными полностью. Эх, наивность, граничащая с глупостью…
Если б Иосиф при самом начале волнений взял ноги в руки и смылся в другую страну, вряд ли бы он нынче сидел в дубе. Потому что уехать накануне бунта в туристическую поездку - это не предательство, а нечаянно сложившиеся обстоятельства. Но Иосифу предложили должность большого военного начальника! А, как известно, большим начальником быть хорошо. Кроме всяческих материальных благ, такие должности сулят еще и крупную меру морального удовлетворения. Появляется возможность тешить самолюбие. Вот Иосиф этим и занялся.
Ему был поручен важный участок обороны, состоявший из нескольких городов, самым большим из которых являлась крепость Иотапата. Город был хорошо укреплен и имел мощный гарнизон. Иосиф засел в нем, возомнив, что сможет там удержаться. Он, почему-то не подумал о том, что римские легионы превосходно обучены не только громить врагов в чистом поле, но и брать крепости. Причем такие, по сравнению с
которыми Иотапата - кишлак с глиняными дувалами. Когда армия Веспасиана стала щелкать соседние города, как орехи, у Иосифа возник зуд в том месте, из которого ноги растут. Но давать волю конечностям было уже поздно. Соратники вряд ли бы поняли такое стремление к шкуроспасательству. В один из прекрасных дней римляне обложили город и принялись готовиться к штурму. Веспасиан предложил сдаться, но воинственные иудеи послали его так далеко, что даже если бы он и отправился в назначенное ими место, то все равно б не дошел.
Осада продолжалась несколько месяцев. Затем последовал мощный штурм, и город был взят. Как обычно бывает в таких случаях, пока простые защитники гибнут на стенах, доблестные руководители стараются смыться. В одной из цистерн для воды был потайной ход. Сорок самых отважных начальников, пользуясь своим служебным положением, героически пробрались под землей. Надо ли говорить, что возглавлял это воинство не кто иной, как Иосиф. Они уже собирались было выбраться из лаза в укромном месте, но - не сложилось. Зная, с каким сообразительным и хитрым народом приходится иметь дело, римляне бдительно смотрели за окрестностями. В результате, выход из-под земли заметили и надежно перекрыли, после чего героям-подземникам было предложено сдаться.
Иосиф, проявив мудрость, и, используя свое красноречие, произнес перед соотечественниками спич, суть которого была созвучна с римскими предложениями. Но гордые и воинственные соратники Иосифа решили совершить акт самоуничтожения. Правда, убивать себя хором они не захотели. Кто-то предложил тянуть жребий, чтобы один из вытянувших, убивал второго вытянувшего. Получалось, что самоубийц нет. Ну, конечно, в роли жеребьевщика тут же выступил добряк Иосиф, и дело завертелось с немыслимой скоростью! Очередные клиенты тянули жребий, и резали друг друга, обливаясь слезами. Где Иосиф научился жульничать - история умалчивает…
ФЛАВИЙ. Я не жульничал!
ПРОФЕССОР. Как же, как же… В результате абсолютно честных действий Иосифа вскоре в живых остались только он и один его знатный товарищ. Здесь Иосиф проявил все оставшееся красноречие и убедил нечаянного выжившего товарища, что необходимо срочно сдаться на милость победителя. Что и было сделано.
КОНТУШЁВСКИЙ. Сколько лет сидел с ним рядом! Можно сказать, соседи. Даже в такую простую игру, как "Очко", не научил мухлевать…
ФЛАВИЙ. Да не жульничал я! Тот товарищ, который остался последним, предлагал всем тянуть палочки. Откуда только они у него взялись в подземном ходе? Как будто заранее подготовился…
ЛЕНЬКА. Может, таблички?
ФЛАВИЙ. Да в том-то и дело, что палочки. Я сам впервые столкнулся с таким видом жребия…
ПРОФЕССОР. Ладно, ладно… Веспасиан распорядился заковать Иосифа в цепи.
ФЛАВИЙ. А что стало с моим соратником, взятым в плен вместе со мной?
ПРОФЕССОР. История, как всегда, умалчивает… Итак, Иосиф предложил себя в качестве парламентера и, как сейчас говорят, начал активно сотрудничать с правоохранительными органами. То есть, говоря простым языком, - стал стучать на всех, про все, и на все стороны света. Он выдал все, что знал и не знал, и во всех последующих
сражениях увещевал соотечественников, предлагая сдаваться римлянам без боя.
Но самое главное - он умудрился с важным видом сообщить Веспасиану, что тот вскоре станет императором! Надо же, какое пророчество! Да никто тогда и не сомневался, что именно Веспасиан станет императором, потому что только на его счету находилось наибольшее количество обласканных им войск и поддержка воинов других легионов. Но Иосиф вострубил об этом первым. Поэтому ему и стало фартить в дальнейшем.
Веспасиан, услышав пророчество, распорядился снять оковы со ставшего в один миг благонадежным Иосифа, и укатил в Рим отбирать власть у вражеских претендентов, коих, как известно, всегда в достатке в любое время года и в каждой стране мира. А вместо себя оставил руководить своего сына Тита.
При осаде Иерусалима Иосиф неоднократно выезжал на модном и красивом коне под стены, где занимался проримской пропагандой, за что его периодически обстреливали из луков неблагодарные соотечественники. В конце концов, им удалось его ранить, и он заткнулся.
Иерусалим был взят, и евреи обрели свободу. Они стали настолько свободными, что странствуют по всему миру две тысячи лет. Благодаря Веспасиану, Титу и, отчасти, Иосифу, у них все это время не было своей страны.
Сейчас она есть. Но вряд ли Иосиф будет на этой земле желанным гостем. Ведь его ненавидят поколениями! Он один из тех, на кого пала вина разрушителей Храма!
ФЛАВИЙ. Да, я предатель…
ПРОФЕССОР. Вот-вот! Можно было после падения Иерусалима и разрушения Храма свести счеты с жизнью, и остаться в памяти людской хоть и предателем, но - искупившим вину своей смертью… Не тут-то было! Иосиф уехал в Рим.