ПРОФЕССОР. Стоп, стоп, стоп. Один назвался Хусейном, а второй - Али?
ЛЕНЬКА. Да.
ПРОФЕССОР. А-а-а, понятно. Так я у вас этот груз и принимал.
ЖОРА. Джафар?
ПРОФЕССОР. Да. Но лучше называть меня по-старому.
ЛЕНЬКА. Так ты использовал боеприпасы?
ПРОФЕССОР. Конечно. Почему бы их не использовать, если они, во-первых - есть, а во-вторых - за их применение заплачено.
ЖОРА. Так тебе еще и заплатили?
ПРОФЕССОР. Да. Заранее. А что вы хотите? Профессиональный терроризм бесплатным не бывает.
ЛЕНЬКА. Как, не бывает? Есть же те, кто борется за идею, какой бы она ни была?
ПРОФЕССОР. Бороться за что-либо, а тем более - за идею, голыми руками невозможно. Для этого нужно оружие, и много чего другого. Например: лагеря подготовки, квартиры, убежища для отсидки и планирования последующих ударов; складские помещения для оборудования и хранения оружия. Наконец, борцы за идею
должны что-то есть, передвигаться по стране и миру (а для этого нужны документы). И еще нужна одежда, ибо голый боец за идею совсем не боец, а самый обычный павиан…
Все перечисленное стоит бешеных денег. Если действовать без денег, то тут же окажешься в тюрьме или психушке, и такая борьба превратится в самое обычное самопожертвование. Причем, бесполезное абсолютно.
ЖОРА. И сколько погибло людей?
ПРОФЕССОР. Я не считал. Наверное, несколько сотен.
ЛЕНЬКА. Каков результат?
ПРОФЕССОР. Таков, какого хотели спонсоры. Западные страны обвинили правительство арабской страны в применении оружия массового поражения, и нанесли удары с воздуха. Погибло несколько тысяч человек. В стране - анархия. Сунниты режут христиан, алавитов, исмаилитов, шиитов и тех, кто косо посмотрит. Шииты режут суннитов, и тех, кто под руку попадется. Структура правительственных войск разрушена. Их разрозненные отряды удерживают теперь лишь небольшие участки территории некогда процветавшей страны.
ЖОРА. И мы, Ленька, тоже виноваты в этом…
ПРОФЕССОР. Конечно! Теперь вы - такие же негодяи, как и я.
ЛЕНЬКА. А с тобой что случилось?
ПРОФЕССОР. Меня шлепнули ваши же соратники-агенты. Один я знал, откуда пришло химическое оружие, и кто платил за его применение. Меня нет, и теперь все - шито-крыто.
КОНТУШЁВСКИЙ. Никакого зла не хватает!
ПРОФЕССОР. Привет, Контушёвский! Слышали бы вы, как он бесновался, когда узнал, что его не будут вырубать. Я так обрадовался, что испугался, не превратился ли в садиста сам.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну что нужно сделать, чтобы меня спилили? Попроситься к вам в компанию наемных убийц?
ПРОФЕССОР. Такие, как ты, в нашем деле не нужны. Ты относишься к убийству с любовью. Я бы даже сказал - с большой долей мелочности. Для тебя лишение кого-либо жизни - сладострастный процесс, который, чем дольше длится, тем приносит больше удовольствия. А это неправильно. У наемных убийц всегда очень мало времени. Если затягивать работу - погибнешь сам. Поэтому нужно относиться к убийству бесстрастно. Без эмоций. А ты этого никогда не сможешь сделать…
ХАСАН. Кто ты?
НЕМО. Очнулся, наконец.
ПРОФЕССОР. Теперь я твой соратник. Воин джихада по имени Джафар.
ХАСАН. Нет. Мне странно знакомы твои рассуждения. Мне до боли знакомы обороты твоей речи, пусть даже мысленной.
ПРОФЕССОР. Ну, не хочешь, чтобы я был Джафаром, называй меня по-старому.
ХАСАН. Нет. Имя твое - шайтан! Я все равно тебя вспомню. Даю слово!
ПРОФЕССОР. Ну, ну. Вспоминай. Не буду тебе мешать.
НЕМО. Все-таки, пан Контушёвский прав. Мы с ним - невинные овечки по сравнению с вами. А сидим тут безвылазно…
ХАСАН. Ни один иудей не может быть невинной овечкой. А про Контушовского вообще речи нет.
ЖОРА. Кстати, Хасан, а кто этот иудей, который сидит с тобой рядом столько лет?
ХАСАН. Я не знаю, кто он такой, и что он сделал. Я просто знаю его имя.
ЛЕНЬКА. И как же его зовут?
НЕМО. Нет, Хасан!
ЖОРА.
ПРОФЕССОР.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, Хасан!
ЛЕНЬКА.
ХАСАН. А зовут его - Иосиф Флавий.
НЕМО. Ох!
ПРОФЕССОР. Ба!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну и ну!
ЖОРА. Что-то знакомое, но не помню.
ЛЕНЬКА. Предатель! Хотя, по большому счету, меня сейчас это не волнует.
ЖОРА. Почему?
ЛЕНЬКА. Я уже побывал русским, евреем, мингрелом и американцем. Кем я являюсь на самом деле - бес его знает. Хоть Флавий, хоть Ирод - мне по-барабану. Не буду лезть в эти еврейские разборки. Пусть сами занимаются…
ПРОФЕССОР. Что-то я устал. Всем пока.
ЖОРА. Мы тоже.
Долгая мыслетишина
* * *
Вечер того же дня
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Флавий! Ты смотришь на сватовство? Молчишь? Ну, и черт с тобой.
ЖОРА. И что там происходит?
КОНТУШЁВСКИЙ. Перепились, как свиньи. Орут песни. А молодой жених уединился с будущей невестой за гаражом, и пытается заняться с ней непотребством.
ЛЕНЬКА. Он же на костылях!
КОНТУШЁВСКИЙ. Вот-вот. Смотрится очень комично. Жаль, ему не пригипсовали к ноге нужный орган. Смотрелось бы еще веселее. Черт, опять эта дурацкая мельница завелась…
ЖОРА. Да достал ты уже всех с этой мельницей! Не обращай на нее внимания.
ФЛАВИЙ. Они что, - голые?
ПРОФЕССОР. А как, по-твоему, можно этим заниматься? В брезентовом костюме?
ЖОРА. Ха-ха-ха!
ФЛАВИЙ. Да нет же. Ведь на улице весна. Холодно. Могут простудиться.
КОНТУШЁВСКИЙ. Куда там! Во-первых, их любовь греет. А во-вторых, они занимаются этим стоя, держа по очереди костыли, чтобы не свалиться. Такой титанический труд замерзанию никак не способствует… Все, насладились.
ЛЕНЬКА. Профессор, ты сможешь рассказать нам об Иосифе Флавии?
ПРОФЕССОР. Конечно.
ФЛАВИЙ. Ни в коем случае! Я сам расскажу.
ПРОФЕССОР. Ты уже попытался это сделать. В своих книгах.
ЛЕНЬКА. Вот-вот. Навешал всем лапши на уши так, что она свисает читателям на глаза. Мне еще в детстве про это рассказывали.
ФЛАВИЙ. Я писал правду!
ПРОФЕССОР. Правда - у каждого человека своя. Если по отдельно взятому делу сложить общее количество человеческих правд, то получится довольно внушительная сумма. Но, всего лишь один факт может превратить эту сумму в ничтожество. А точнее - в ноль. И тогда родится истина. Так вот - истина в том, что наш уважаемый Флавий в своих книгах наврал только там, где дело касалось его самого или римлян. Все остальное - более или менее соответствует действительности. Точнее - его правда, которую оспорить пока никак нельзя. Потому что нет ни свидетелей со своими правдами, ни фактов. А археологи никак не чешутся. А если и чешутся, то неторопливо.
ФЛАВИЙ. Если я наврал, то где же факт, который это подтвердит?
ПРОФЕССОР. В предъявлении фактов нет необходимости. Потому что истина - тоже понятие относительное. Здесь свидетелем может выступить наш уважаемый Хасан ибн Саббах, который заявил: "Ничто не истинно. Все разрешено".
ХАСАН. Да, я это сказал. Я повторил фразу моего наставника Муртаза аль Сирта.
ПРОФЕССОР. Вот поэтому никто толком не может объяснить, что такое истина, и существует ли она вообще.
ЖОРА. Профессор, не надо превращать убийц в философов. Все равно не
получится. Правда, истина… Ты нам просто про Флавия расскажи. И все.
ПРОФЕССОР. Хорошо. Расскажу, но только завтра.
ФЛАВИЙ. Я - против!
ЖОРА. А я - за!
ЛЕНЬКА.
ХАСАН.
КОНТУШЁВСКИЙ. И я!
ГОЛОС.
ЖОРА. Секундочку. А кто это там еще "за"? Что за новое явление?
ГОЛОС. Не знаю.
ЛЕНЬКА. Ты кто?
ГОЛОС. Неизвестно.
ЖОРА. В каком дереве?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. В неизвестном.
КОНТУШЁВСКИЙ. Где-то я уже слышал это.
ПРОФЕССОР. В Куркуиловке.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Где, где?
ЖОРА. В Караганде!
ПРОФЕССОР. Опять это чудо… Всем пока.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Куда это вы все?
Продолжительное мыслемолчание
* * *
Утро следующего дня
КОНТУШЁВСКИЙ. Флавий, что там интересного?
ФЛАВИЙ. Все валяются вповалку в доме невесты.
КОНТУШЁВСКИЙ. И это - еще не свадьба. Что же будет твориться на свадьбе? Я всегда говорил, что русские - сплошное пьяное быдло… И где молодые?
ФЛАВИЙ. Их нет. Вчера, пока взрослые орали песни с использованием какого-то громкоговорящего устройства, молодые на "Мерседесе" отца невесты уехали кататься. Где они сейчас - я не знаю.
ПРОФЕССОР. Зато знаю я. "Мерседес" торчит в липе напротив меня. Час назад "Скорая помощь" увезла обоих в больницу. У него - перелом второй ноги. У нее - переломы двух ключиц. Что они делали в машине на ходу, одному черту известно. Но, как говорится, до свадьбы заживет. В любом случае - дети у них вырастут веселыми.
ФЛАВИЙ. Почему?
ПРОФЕССОР. Потому что после каждого просмотра свадебных фотографий они будут долго смеяться. Представьте себе - папа в инвалидной коляске с переломанными ногами, а мама - с пригипсованными к туловищу руками. Фестиваль калек…
КОНТУШЁВСКИЙ. Ха-ха-ха!
ФЛАВИЙ. Папа невесты проснулся и бегает по двору. Наверное, машину свою ищет.
ПРОФЕССОР. От меня отъехал полицейский автомобиль. Сейчас они расскажут отцу невесты, где и что.
ЖОРА. Кстати, вы слышали вчера? Опять этот чудик объявился.
ЛЕНЬКА. Да. Он в прошлый раз рядом со мной в рябине сидел.
ФЛАВИЙ. Интересно, кто он?
ПРОФЕССОР. Попробуем узнать. Эй, Неизвестный в неизвестном дереве! Известно ли тебе, что я обращаюсь именно к твоей неизвестности?
Мыслемолчание
ЖОРА. Профессор, ты не с того начал. Дай-ка, я попробую.
ПРОФЕССОР. Пожалуйста.
ЖОРА. Эй, придурок!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Это ты мне?
ЖОРА. Отозвался… Как дела?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Сам ты придурок. А дела - нормально.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ха-ха-ха!
ЖОРА. Слушай, непридурок, как тебя зовут?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я не знаю. Точнее - не помню.
ЖОРА. Ты уже был здесь?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я всегда здесь.
ЛЕНЬКА. Но ведь тебя в прошлый раз спилили.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Да, но я почти сразу оказался опять здесь. Потом меня снова спилили, и я в который раз очнулся в этом месте. Как всегда.
ЖОРА. И с какой поры?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню.
ПРОФЕССОР. Стоп. Теперь я… То есть, ты после вырубки сразу вселяешься в новое дерево?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Нет. Я рождаюсь человеком. Пью молоко матери. А потом умираю, и оказываюсь здесь.
ЖОРА. Ты это точно помнишь?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Конечно. Это трудно забыть. Каждый раз приходит ощущение тепла, сытости и любви. А потом - резкая боль, и - новое деревянное тело.
ЛЕНЬКА. И сколько раз ты оказывался здесь?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню.
ПРОФЕССОР. Ты видишь и слышишь?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не вижу и не слышу. Только ваши мысли.
ФЛАВИЙ. Когда ты появился здесь впервые, я уже сидел в дубе?
ХАСАН. А я?
КОНТУШЁВСКИЙ. И я?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Нет. Никого из вас тут не было.
ЛЕНЬКА. А Куркуиловка была?
ЖОРА. Ленька, заткнись и не ерничай! А кто был?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Другие. Не вы.
ПРОФЕССОР. Помнишь, как их звали?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Некоторых.
ПРОФЕССОР. Например?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Много их было. Всех и не вспомнишь… Спорили и ругались между собой… Особенно - двое. Звали обоих Александрами. Один был дядей - второй племянником. Племянник считал себя великим воином и покорителем мира. А дядя говорил, что племянник воевал с бабами в расшитых одеждах, не имеющих никакого понятия о стратегии. А сам дядя воевал в Италии с равными ему мужчинами, и потому ничего существенного не достиг…
ПРОФЕССОР. Это он об Александре Македонском и его дяде… А кто был еще?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Был еще Диоген. Но не в форме дерева, а в форме какого-то ежика. Он все время бегал между спорящих и говорил, что зря в свое время делал выводы о совершенстве жизни животных. Если в человеческом теле он бывал круглогодично сыт, так как ему всегда приносили к бочке, в которой он жил, подаяние, то теперь все наоборот. Теперь, мол, он вынужден бегать по лесу и запасаться кормом на зиму, чтобы не сдохнуть от голода в лютые холодные месяцы. И еще он говорил, что любая жизнь имеет форму дупла. Хоть человеческая в бочке, хоть ежиная в норе…
ЛЕНЬКА. А кто еще был?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Много всяких. Помню несколько имен: Саргон, Ирод, Нерон… Кстати, последний появился незадолго до того, кого недавно называли Немо, а сейчас называют Флавием. Но Нерон сидел мало. Ураган свалил его дерево, и он исчез.
ЖОРА. И ты все время молчал?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я мыслил. Но мои мысли оставались во мне. И лишь в прошлый раз я понял, что меня услышали.
ЛЕНЬКА. А как тебя звали в первый раз?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню. Но, может, само придет позже?
КОНТУШЁВСКИЙ. Само приходит только сумасшествие…
ПРОФЕССОР. Контушёвский в этом вопросе - большой специалист. По себе знает, потому что сумасшествие давно пришло к нему самому в форме садизма.
КОНТУШЁВСКИЙ. Что вы меня все время попрекаете садизмом? Ну, садист я! И что дальше? Мало в мире садистов? Большинство великих людей были садистами!
ЖОРА. Например?
КОНТУШЁВСКИЙ. Например, русский князь Владимир. Великий человек? Бесспорно. Потому что крестил все русское быдло скопом. Черт с ним, что в схизматскую византийскую веру. Все-таки - уже не язычество. Но - изнасиловал свою будущую жену на глазах ее отца и матери! А потом в ее присутствии убил их! Не садист, скажете? А тот же Ирод Великий?
ФЛАВИЙ. Ты Ирода не трогай. Никаким садистом он не был. Время тогда было жестокое.
КОНТУШЁВСКИЙ. Все времена жестокие.
ЛЕНЬКА. Но Ирод, в отличие от тебя, женщин к пушкам не привязывал.
КОНТУШЁВСКИЙ. Потому что тогда пушек не было. А были бы…
ЖОРА. Заткнись, Контушёвский!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, вот опять. Слова сказать не дадут!
ФЛАВИЙ. Отец невесты вместе с полицейскими поехал куда-то.
ПРОФЕССОР. Наверное, вытаскивать свой "Мерседес" из липы.
ФЛАВИЙ. Остальные еще спят.
ПРОФЕССОР. Ничего. Как только он увидит, что его будущий зять сделал с машиной, побудка им обеспечена.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я устал. Всем пока.
ЖОРА. Отключился. Я тоже отдохну.
ЛЕНЬКА. Пока.
ФЛАВИЙ. А я еще понаблюдаю…
Продолжительная мыслетишина
* * *
Вечер того же дня
ЖОРА. Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. На связи.
ЖОРА. Хочу спросить.
ПРОФЕССОР. Давай.
ЖОРА. Почему в этом лесу сидят личности избирательно.
ПРОФЕССОР. В смысле?
ЖОРА. Ну, Европа, немного Азии, Америка… А где же австралийцы и африканцы? У них что, убийц нет?
ПРОФЕССОР. Если ты думаешь, что в мире существует одна единственная Куркуиловка, то глубоко заблуждаешься. Таких Куркуиловок - черт знает сколько.
ЖОРА. В последний раз мы с Ленькой были американцами, а оказались в русском лесу.
ПРОФЕССОР. Потому что вы к нему приписаны. Как железнодорожный вагон к какой-либо станции. Сколько ни странствуй, все равно на ремонт притянут в родное стойло.
ЖОРА. Даже если мы будем жить в Индии?
ПРОФЕССОР. У них своих убийц хватает. Правда, не исключена возможность вашего появления там. Но, впоследствии, вы окажетесь здесь. Даже если кто-нибудь из вас выступит в роли богини Кали…
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ой! Кали! Так меня звали когда-то.
ПРОФЕССОР. Не верится.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Или не так? Но, что-то похожее в этом имени есть.
ПРОФЕССОР. Ну, вспоминай дальше.
КОНТУШЁВСКИЙ. Много полиции.
ФЛАВИЙ. Это разбираются с утренним происшествием.
ЛЕНЬКА. А что случилось?
ФЛАВИЙ. Отец невесты, увидав свой разбитый "Мерседес", прибежал домой, схватил черенок от лопаты, и этим будильником поприветствовал папашу жениха. Тот взял стул и пожелал доброго утра отцу невесты. Потом подключились родственники с обеих сторон. Получилась массовая драка с применением всех видов мебели в качестве подручных средств. Сначала здесь был съезд работников "Скорой помощи". Теперь - полиции. Разбираются, кто кому больше синяков наставил.
КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а. Надо же, я и не видел. Был занят.
ПРОФЕССОР. Чем?
КОНТУШЁВСКИЙ. Размышлял о садизме.
ПРОФЕССОР. И к чему размышления привели?
КОНТУШЁВСКИЙ. Хотел бросить это дело, но - не получится.
ЖОРА. Почему?
КОНТУШЁВСКИЙ. Это неизлечимая, но - тем не менее - приятная болезнь. Она мне нравится, и поэтому - идите вы все к чертям собачьим!
ЖОРА. Отключился. Профессор, скажи, а какого лешего тут находился Диоген? Он что, убил кого-нибудь?
ПРОФЕССОР. Конечно.
ЖОРА. Чем? Глиняной бочкой, в которой жил?
ПРОФЕССОР. Образно выражаясь - да. Видишь ли, его бочка - довольно заразная штука. По сути дела, она может восприниматься, как некий фактор, сопутствующий двум понятиям. Первое - страусиное засовывание головы в песок (по-другому - моя хата с краю, ничего не знаю). Второе - абсолютный пофигизм. То есть - воюйте с персами, македонцами, татарами, фашистами, но - без меня. А я в бочке посижу. Нашли дурака,