Выдав себя за посланника Малик-Шаха, он неплохо устроился при дворе фатимидского халифа аль Мустансира. Но и здесь он не смог обойтись без интриг. В результате Хасан был разоблачен, схвачен и приговорен к смерти. Но когда его вели на казнь, рухнул один из минаретов. Хасан заявил, что это - знак Всевышнего. Ему поверили и заменили казнь изгнанием.
Приблизительно в это время Хасан стал исмаилитом. Приверженцев данной секты преследовали как сунниты, так и шииты. А низаритов вообще убивали, можно сказать, пачками.
ЖОРА. Профессор, непонятно. Какие-то исмаилиты, низариты, шииты… Кто это
такие?
ПРОФЕССОР. Долго объяснять. Проще запомнить следующее: основные направления
ислама - суннизм и шиизм. Исмаилиты - секта, вышедшая из шиизма. А низариты - подсекта исмаилитов. Теологическое обоснование приводить не буду. Разум у вас закипит. Хотя, если эпопея с вырубкой затянется, могу прочитать курс лекций по истории ислама.
ЛЕНЬКА. Хорошо. Что дальше было.
ПРОФЕССОР. Дальше было интересней.
Наш доблестный Хасан, как оказалось, обладал даром внушения. Об
этом свидетельствуют воспоминания многих его современников. Будучи, ко всему прочему, прекрасным оратором, он собрал вокруг себя большую банду обездоленных и гонимых низаритов. Скромно объявив себя имамом, он навел в банде свирепую дисциплину, и отправился посмотреть, где что "плохо лежит". А плохо лежали в то время горные замки в северо-западном Иране. Теоретически они находились под властью султана Малик-Шаха, но практически - заправляли этими территориями мелкие феодалы.
Наш предприимчивый Хасан с толпой приверженцев прошел через Палестину,
грабя по пути все, что попадало в руки, и оказался под стенами неприступного замка Аламут. Местный шейх, увидав толпу бородатых оборванцев, сильно испугался и тут же продал Хасану замок на выгодных условиях. Новоиспеченный имам засел в крепости и объявил себя Шейх эль Джабалем, что переводится, как - "Старец Горы". Вот тут-то и понеслось!
Им было создано исмаилитское государство. Постепенно прибрались к рукам и соседние замки. Низам аль Мульк увидел в этом расширяющемся образовании угрозу, и решил отправить в горы карательную экспедицию. Хасан, узнав о его планах, попросил одного из фанатично преданных ему людей помочь в деле становления молодого праведного государства. Тот с радостью согласился, проник в дом к Низаму аль Мульку,
и профессионально проткнул визиря отравленным кинжалом. Карательная экспедиция не состоялась. И история о дружбе на этом закончилась. Малик-Шах, узнав от никуда не скрывшегося убийцы, кто был заказчиком совершенного преступления, решил довершить дело, начатое своим любимым визирем. Но, совершенно неожиданно был отравлен. Интересно, кем? История умалчивает, но выводы напрашиваются однозначные.
И началась другая эпопея. Низам аль Мульк стал первой жертвой. Дальше счет пошел на десятки и сотни. И зазвучало слово - "Гашишиуны". А в Европе - "Ассасины". Про камикадзе тогда никто ничего не знал. Но, начиная с тысяча девяносто второго года весь мир понял, кто такие ассасины, и кого представляет собой Хасан ибн Саббах.
ХАСАН. Не так это было.
ПРОФЕССОР. Я рассказал легенду. А теперь - исторически верный материал.
Еще в девятнадцатом веке один из немецких ученых-историков заявил, что вся описанная выше троица не могла учиться вместе в одном медресе, так как Низам аль Мульк был старше Омара и Хасана почти на тридцать лет. Далее, при внимательном изучении письменных источников того времени, оказалось, что наш Хасан, дай Всевышний его дубу здоровья, учился в медресе города Рея, где и стал исмаилитом благодаря чуткому вмешательству некоего проповедника, которого звали - Му-мин. А также духовного наставника по имени Муртаз аль Сирт. Далее - более.
Как только им был занят замок Аламут, деятельность его стала кипучей. В - теперь уже его - государстве были установлены самые аскетичные формы существования подданного населения. Он покупал у малоимущих людей маленьких мальчиков, и с детства воспитывал их так, как ему было нужно. То есть - в слепой манере повиновения и обожания себя Великого. Их учили многому: владению холодным, стрелковым и метательным оружием; искусству распознавания и изготовления ядов; и даже - актерскому мастерству. Ибо, самое главное - умение влезть в душу людскую, после
чего маскировка уже не будет столь важна. Так возник орден убийц. Убийц во имя веры, во имя ислама. Но - ненадолго.
Оказалось, что убийство - очень выгодное дело! И вера отступила на второй план. Самый главный фактор - потрясающее самопожертвование исполнителей воли Хасана. Они, убив кого-либо по его приказу, никогда никуда не убегали, хотя знали, что будут подвергнуты самым чудовищным пыткам. Они всегда говорили правду (за одним исключением, о котором я расскажу позже). Ассасины рассказывали, что посланы Старцем Горы, и что им безразлична их дальнейшая судьба. Они выполнили то, что он велел, и потому теперь им открыта дорога в рай. Да, они принимали гашиш перед
выполнением задания, и не только. Но Старец никогда этого не запрещал, а даже –
рекомендовал. И поэтому их души чисты и готовы к скорейшей отправке в рай. А мученическая смерть сделает эту дорогу более гладкой и стремительной…
ХАСАН. Не так это было.
ЖОРА. Слушай, заткнись, а? Как-никак, доктор исторических наук говорит.
ХАСАН. Был у меня один доктор. Попытался вылечить мою головную боль ослиной
мочой…
ЛЕНЬКА. Вылечил?
ХАСАН. Был в ней утоплен.
ЖОРА. Это - не доктор медицины. Это - доктор исторических наук. Надо понимать разницу.
КОНТУШЁВСКИЙ. Если он и доктор, то, отнюдь, не исторический, а патологоанатомический. Или, на худой конец - химический. Вот вам и разница.
ЖОРА.
ЛЕНЬКА. Заткнись, Конушёвский!
НЕМО.
ЖОРА. И что было дальше?
ПРОФЕССОР. А дальше было все просто…
ХАСАН. Нет. Все лето Аламут находился в осаде. Благодаря аль Мульку. Нас было всего семьдесят человек. Воды было в достатке. Продовольствия мало. Нас спасли братья-исмаилиты, пришедшие на помощь из других городов. Но шайтан аль Мульк был убит не за это.
В тот год в городе Сава один из муэдзинов узнал о том, что в этой местности действует тайная сеть исмаилистских проповедников. Он был суннитом и потому решил донести. За что его и убили.
По приказу аль Мулька схватили самого уважаемого старика-исмаилита. Он был подвергнут медленной и мучительной казни. Затем его труп волоком протащили по улицам Савы и повесили на базарной площади.
Когда весть пришла в Аламут, все подданные собрались перед моим обиталищем и потребовали отомстить за совершенное злодейство. Я - никого не заставлял.
ПРОФЕССОР. Ты просто громко крикнул: "Убийство этого шайтана предвосхитит райское блаженство".
ХАСАН. Да. Я сказал эти слова. Вперед вышел молодой праведный человек.
Его звали - Бу Тахир Аррани. Он без принуждения поклялся лишить жизни Низама аль Мулька. Что и сделал. Моей вины в этом нет.
ПРОФЕССОР. Конечно. Ты - святой. А убийство муэдзина - подумаешь, мелочь
какая… После смерти Аль Мулька и Аррани, ты распорядился прибить на ворота замка красивую медную табличку, в которой были указаны имена убийцы и его жертвы. С тех пор это стало обычаем. Только - вот беда, со временем табличек стало столько, что на воротах перестало хватать места для их размещения…
Если от действий ассасинов сначала страдало, в-основном, крестоносное воинство, то немного позже спокойно перестали себя чувствовать и мусульмане. В том числе и исмаилиты. От рук ассасинов стали гибнуть все подряд. А все потому, что с подачи самого Хасана борьба за веру превратилась в хорошо организованный бизнес.
Например, хочешь устранить визиря и влезть сам на его место? Пожалуйста! Только пошли некоторую сумму дедушке Хасану, и все будет чудесно.
А организация становилась все мощнее. Впервые в исламском мире именно Хасаном стала применяться система, которую потом назовут вербовкой. Кого-то покупали, но чаще - запугивали. И Старец Горы стал знать обо всем, что творится вокруг него. Заказы исполнялись почти всегда. И в Европе тоже. Услугами Хасана пользовались даже
тамплиеры.
Так, например, ассасинами применялась практика, при которой для достижения цели разрешался переход в другую веру. Хорошо описан случай, когда двое подданных Хасана крестились по католическому обряду и стали монахами. Они каждый день с постными рожами молились в том храме, который посещал заказанный вельможа. И когда через несколько месяцев к этим святошам привыкла охрана, они преспокойно подошли к своей жертве и прирезали ее прямо у алтаря. На вопрос, зачем они это сделали, последовал четкий ответ: "Такова воля Всевышнего. А передал нам ее Старец Горы".
Ну, а преемники достопочтенного Хасана ибн Саббаха еще более увеличили мощь своего ордена. Даже великий сельджукский султан Саладин понял, что со Старцем Горы лучше не ссориться. Чудом избежав двух покушений, он принялся посылать в Аламут подарки и деньги, взамен предлагая убрать того или иного противника со своего пути.
Им были заказаны два талантливых полководца - Конрад Монферратский и английский король Ричард Львиное Сердце. Они как раз участвовали в очередном крестовом походе и лупили войска Саладина везде и всюду. Особенно - Ричард.
Старец Горы, понимая, что гибель обоих существенно укрепит положение султана в регионе, заявил, что это ему совсем не нужно, и поэтому будет убит только один из них. Что и было сделано. Но - в каком качестве!
Двое убийц лишили жизни Конрада Монферратского. Один из ассасинов, истекая кровью под пытками, неожиданно поведал, что заказчиком данного убийства является король Ричард! Какова выучка, а?
Это липовое признание стало бомбой, расколовшей и без того непрочный лагерь крестоносцев. Таким образом, армия Ричарда сильно уменьшилась в размерах. Но он все
еще был силен. В результате был соблюден статус-кво. Саладина больше никто
серьезно не побеждал, Ричард не смог взять Иерусалим, а Старец Горы неплохо наварился.
Правда, возникает вопрос: а каково убитым Конраду и двум ассасинам? Ответ: они в раю. Один - со святым Петром в обнимку, а двое - с гуриями. Короче - все довольны…
ЛЕНЬКА. И что было потом?
ПРОФЕССОР. А потом случилось то, что и следовало ожидать. Попросту говоря –
Старцы Горы зажрались.
В тысяча двести пятидесятом году очередной крестовый поход возглавил французский король Людовик Девятый. Со своим воинством он прибыл в Святую Землю с целью в очередной раз попытаться освободить Иерусалим. Каково же было его удивление, когда в порту к нему подошел бедно одетый человек и заявил, что если Людовик хочет воевать за религиозные ценности, то это - его дело. Но воевать всегда лучше, будучи живым. Поэтому надо заплатить определенную пошлину. Так сказать - за въезд. А то Старец Горы обидится.
Представьте себе, например, хана Тохтамыша, который в тысяча триста восемьдесят втором году заимел намерение спалить Москву. Что, кстати, и сделал…
Стоит хан под стенами, смотрит на город, а тут подходят к нему два бандита, типа Жоры с Леней, и говорят: "Жечь или не жечь Москву - твое дело. И на взаимоотношения твои с Дмитрием Донским нам плевать. Но раз ты собрался заниматься своими делами на нашей территории - плати пошлину. А то Гога-грузин обидится, и закатает тебя в раствор, используемый для постройки белокаменного кремля. Мы - с Дурасовского рынка. Станем тебя теперь "крышевать".
Как эта ситуация будет называться?
ЖОРА. Сверхнаглостью.
ПРОФЕССОР. Легко сказано. Это - абсурд. Вот в тысяча двести пятьдесят шестом году этот абсурд и был ликвидирован. Пришел Хулагу-хан, и его монголы, незнакомые с воровскими понятиями, быстренько срыли Аламут с лица земли, предварительно убив находившихся в крепости ассасинов. Выжившие слуги Старцев рассыпались по свету и, без чуткого руководства, перестали представлять для мира опасность. Вот и весь сказ.
ХАСАН. Вранье. Я - слуга Всевышнего. Все сделанное мной пошло Ему во благо.
ПРОФЕССОР. Твои деяния характеризуются одной фразой, произнесенной тобой
перед смертью. Она сразу же стала девизом для созданного ордена. И звучала она так: "Ничто не истинно. Все разрешено".
ХАСАН. Да, я сказал так. Слугам Всевышнего разрешено все.
ПРОФЕССОР. Вот - благодаря полученному разрешению - ты и сидишь в дубе более восьмиста лет. И твое заключение - не истинно. Считай, что на самом деле ты находишься в раю. А в роли прекрасных гурий выступают твои дубовые соседи: Немо и
Контушёвский. Расслабься в их нежных мыслях, и получай удовольствие. Короче - наслаждайся…
ХАСАН. Ты, мыслящий лживыми лисьими инстинктами, мне знаком. Еще когда первый раз ты появился здесь, я понял, что наши с тобой дороги где-то пересекались. Ответь, кто ты? Открой свое настоящее имя!
ПРОФЕССОР. Мое настоящее имя тебе ничего не скажет. Потому что его не
существует в природе. Кем я только ни был…
КОНТУШЁВСКИЙ. Я знаю, кем ты не был, и кем никогда не станешь, - порядочным
человеком.
ХАСАН.
ЖОРА.
ЛЕНЬКА. Заткнись, Контушёвский!
НЕМО.
ПРОФЕССОР.
ХАСАН. Так кто ты?
ПРОФЕССОР. Профессор.
ХАСАН. Нет! Ты - червь, разъедающий души!
КОНТУШЁВСКИЙ. Вот-вот. Хасан, ты правильно заметил…
ХАСАН. Какой я тебе Хасан? Я - Старец Горы! И негоже неверному псу трепать мое имя своими погаными мыслями.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ах, так? Тогда запомни, что ты - не Старец Горы, а Старец Дуба. Даже не Старец, а дряхлая тупая деревяшка. В двух словах - дупловое быдло.
ХАСАН. Смерть твоя будет ужасной!
КОНТУШЁВСКИЙ. Жду с нетерпением. Позовешь кого-нибудь, чтобы меня срубили? Или подойдешь сам поближе? Корешки тонки, мурло ассасинское.
ПРОФЕССОР. Отключился Хасан. Вон, его дуб трясется, как припадочный. Злится, видать. Молодец, Контушёвский.
КОНТУШЁВСКИЙ. И без твоих похвал обойдусь.
ЖОРА. Что-то я устал. Всем пока.
ЛЕНЬКА.
НЕМО. Пока.
КОНТУШЁВСКИЙ.
ПРОФЕССОР.
Продолжительная мыслетишина
Глава пятая
Следующий день
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, бандиты, отзовитесь! Немо! Хасан! Молчат. Ну, хотя бы
Профессор…
ПРОФЕССОР. Что, скучно?
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Просто хотел поинтересоваться, что новенького?
ПРОФЕССОР. А что может быть в лесу новенького?
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, мало ли…
ПРОФЕССОР. Ничего новенького. Теперь ты удовлетворен?
КОНТУШЁВСКИЙ. Да.
ПРОФЕССОР. Я рад этому прискорбному факту.
КОНТУШЁВСКИЙ. Издеваешься?
ПРОФЕССОР. Как ты догадался?
КОНТУШЁВСКИЙ. Собачья кровь!
ПРОФЕССОР. Идиот!
НЕМО. Ну, вот и поговорили…
Непродолжительное мыслемолчание
ЛЕНЬКА. Жора, отзовись.
ЖОРА. На связи.
ЛЕНЬКА. Ты что-нибудь слышишь?
ЖОРА. Звук работающих двигателей.
ЛЕНЬКА. Это подъехали машины. Много. Из них выходят люди и достают
какие-то приборы.
ЖОРА. Как они выглядят?
ЛЕНЬКА. Треножники, рейки и аппаратура, похожая на прицелы.
ЖОРА. А-а-а, теодолиты.
ЛЕНЬКА. Наверное. Двое из них уже вытащили из земли столбы, на которых
крепился щит. Они поволокли его в лес.
ЖОРА. Вижу. Только что прошли подо мной.
КОНТУШЁВСКИЙ. Быстро идут?
ЖОРА. Быстро. А это имеет значение?
КОНТУШЁВСКИЙ. Конечно! Надоел этот дуб! И вы все надоели.
ПРОФЕССОР. Бедняга.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, бедняга. В отличие от вас, которые здесь - без году неделя.
ЛЕНЬКА. Судя по всему - началась работа. Подъехал автокран и стал сгружать модульные домики для проживания строителей.
НЕМО. Ура!
ХАСАН. Не кричи так! Думать мешаешь.
ПРОФЕССОР. И о чем же ты думаешь?
ХАСАН. Не твоего ума дело.
КОНТУШЁВСКИЙ. Конечно, куда уж нам, тупоствольным. Прочь, холопы! Великий и Ужасный Ассасин думу думает!
ЖОРА. Да когда же ты заткнешься, наконец! Ленька, что там происходит?
ЛЕНЬКА. Устанавливают на опушке треножники и бегают с какими-то планами.
КОНТУШЁВСКИЙ. Эх, скоро я буду в цукернях Варшавы кушать воздушные пончики, и пить сладкую хмельную вишневку!
ПРОФЕССОР. С чего ты взял? А вдруг ты в роли неграмотного таджикского гастарбайтера станешь возить в своем желудке презервативы, наполненные героином? Какая интересная жизнь! От границы - до сортира. Масса переживаний.
КОНТУШЁВСКИЙ. Этим будешь заниматься ты, поскольку хорошо знаком с таким делом.
ПРОФЕССОР. Да с чего ты взял, что снова родишься человеком?
ЖОРА. Я протестую! Разве он был человеком?
ПРОФЕССОР. Протест принят. Действительно, я ему сильно польстил.
КОНТУШЁВСКИЙ. Я посмотрю, кем станете вы.
ПРОФЕССОР. Это можно будет сделать только в одном случае. Если нас спилят, а тебя - нет. Когда мы вернемся сюда лет через пятьдесят, ты все и узнаешь.
ЛЕНЬКА. Ха-ха!
ЖОРА. Ха-ха-ха!
КОНТУШЁВСКИЙ. Пошли вы все к черту!
ЛЕНЬКА. Интересно, насколько больно умирать в дереве?
ПРОФЕССОР. Умирать, впрочем, как и рождаться - всегда больно.
ЖОРА. Да. Даже вбитый гвоздь - штука крайне неприятная.
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет, нет! Не надо! Ой-е-ей!
ЖОРА. Что случилось? Может, дятел Немо перепутал тебя с самкой?
НЕМО. Рабочие поставили щит, не дойдя до пана Контушовского двадцать шагов.
ПРОФЕССОР. Что я говорил?
НЕМО. Пан Контушёвский, успокойся. Они просто остановились отдохнуть. Щит-то тяжелый.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да, снова пошли. Матерь Божья, спасибо тебе за это! И Господу
спасибо за то, что вспомнил обо мне.
ПРОФЕССОР. Насчет Господа не переживай. Таких мерзавцев, как ты, он помнит вечно. Так что - рано радуешься.
КОНТУШЁВСКИЙ. А почему не радоваться? Они вкопали щит на сто шагов дальше
наших дубов.
НЕМО. Хорошо-то как!
ПРОФЕССОР. Леня, что там у тебя?
ЛЕНЬКА. Вылезли рабочие и устанавливают модули. По внешнему виду –
турки.
ХАСАН. Мусульмане?
ЛЕНЬКА. У них на лбу не написано.
ПРОФЕССОР. Написано. Ты просто читать не умеешь.
ЛЕНЬКА. Возможно. А какая разница, кто будет нас пилить?
ХАСАН. Большая. Устал я среди вас, неверных.
КОНТУШЁВСКИЙ. Праведник нашелся. Людей за деньги убивал.
ХАСАН. Как бы тебя заткнуть?
КОНТУШЁВСКИЙ. Что вы меня все затыкаете? Свободу мысли не заткнешь!
ЖОРА. Ты еще американский гимн спой.
КОНТУШЁВСКИЙ. Зачем американский? Я могу спеть много польских песен. Хотите?
ХАСАН.
ПРОФЕССОР.
ЖОРА. Нет!!!
ЛЕНЬКА.