НЕМО.
КОНТУШЁВСКИЙ. Как хотите.
НЕМО. Отключился. Обиделся, наверное.
ПРОФЕССОР. Туда ему и дорога.
ЖОРА. Песенник гундосый…
Продолжительная мыслетишина
* * *
На следующий день
ЖОРА. Ленька, отзовись.
ЛЕНЬКА. Слышу тебя.
ЖОРА. Кто это там так орет?
ЛЕНЬКА. Муэдзин.
ЖОРА. Кто, кто?
ЛЕНЬКА. Муэдзин. Видимо, для духовного досуга его турки с собой привезли.
На рассвете им положено совершать намаз. Вот он и орет. Они уже собрались на опушке. Сейчас встанут на колени, уткнутся головами в задницы впередистоящих и будут молиться.
ЖОРА. Что-то слишком громко.
ЛЕНЬКА. А у него в руках мегафон.
ПРОФЕССОР. Время на месте не стоит. Технический прогресс, как бы его ни
проклинали религиозные деятели, все равно приходит на помощь верующим.
ЖОРА. И сколько раз в день он будет орать?
ХАСАН. Это - суннитский муэдзин. Поэтому - пять раз.
ЛЕНЬКА. А у исмаилитов?
ХАСАН. Дважды.
ЖОРА. Вот попали! Не могли пригнать на стройку рабочих-исмаилитов.
Теперь тишины нам не видать.
КОНТУШЁВСКИЙ. Есть выход. Вон, Хасан - специалист в этом вопросе.
ЛЕНЬКА. В каком вопросе?
КОНТУШЁВСКИЙ. Во взаимоотношениях с муэдзинами. Опыт богатый.
ХАСАН. Всевышний свидетель! Клянусь, что если мы станем людьми, то я
потрачу всю жизнь на поиски Контушёвского! И когда найду - а пророки мне в этом помогут - я предам его самой медленной и мучительной казни!
КОНТУШЁВСКИЙ. Давай, давай! Только не забудь, что я - специалист в этом плане
похлеще тебя. Так что - милости просим. Обеспечу торжественную встречу.
ХАСАН. Я прикую тебя цепями к железной решетке и буду крутить ее над
малым огнем. И когда ты начнешь превращаться в розовую христианскую свинью, я стану поливать тебя твоим же жиром! Чтобы корочка не подгорела.
КОНТУШЁВСКИЙ. Фи, какая убогая фантазия! Я сделаю по-другому. Для начала подвешу тебя за ребра на два железных тупых крюка. Потом возьму в руки стальной тюльпан с винтовым сердечником, и несколько раз проверю, широко ли расходятся его лепестки. Потом подойду к тебе сзади, и…
НЕИЗВЕСТНЫЙ. В этом месте попрошу подробнее.
НЕМО. Да хватит вам уже! Прямо, как звери!
ПРОФЕССОР. Звери такими вещами не занимаются, поэтому нечего их обижать. А вот садизм, похоже - штука заразная. Интересно, кто от кого заразился? Скорее всего - Хасан от Контушёвского.
ЖОРА. Секундочку! А кто это просил рассказать подробнее?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я.
ЖОРА. А зачем?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Мне нравятся такие рассказы. Особенно, если дело касается половых извращений.
ПРОФЕССОР. Вот кого нам не хватало! Для полного ассортимента…
ЖОРА. А ты кто?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Дерево, как и вы.
ЖОРА. Какое?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Неизвестное.
ЖОРА. Как это?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я в породах не разбираюсь.
ЛЕНЬКА. Я думал, только люди бывают тупыми, но чтобы дерево…
ЖОРА. Как тебя звали при жизни?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Да пошли вы все!
ПРОФЕССОР. Эй, эй, эй! Отключился. Надо же, фрукт какой.
ЖОРА. Ничего. Появится.
ПРОФЕССОР. Кстати, у нас же есть еще один подобный тихушник. Эй, Немо, ну-ка, рассказывай, за что тебя посадили на такой срок?
НЕМО. Отстаньте от меня!
ЖОРА. Хасан, а почему ты его называешь иудеем?
ХАСАН. А как его еще назвать, если он и есть иудей?
ЖОРА. И кто он такой?
НЕМО. Нет! Хасан, не говори! Имей совесть, ведь я доверился только тебе! Эх, где была моя осторожность…
ХАСАН. А я тебе никаких обещаний не давал. А даже, если б и давал, то они бы все равно ничего не значили. Обмануть презренного иудея - лучшее лекарство для больной души мусульманина.
НЕМО. Нет, не надо! Пожалей меня, старого…
КОНТУШЁВСКИЙ. Кого жалеть? Прибедняется, как любой его соплеменник. Нашел тут старого. Да дубу, в котором он хнычет, можно еще столько же лет выстоять, сколько он в нем просидел. Ну-ка, Хасан, быстренько говори, что он за птица. Я жду.
ХАСАН. Жди. Нашелся тут начальник. Кому-кому, а тебе - от дохлого барана копыта, а не правду об этом иудее. Будешь ждать до ишачьей пасхи!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А когда у ишаков пасха?
ЖОРА. Ох, и придурок… Скройся!
НЕМО. Спасибо тебе, Хасан.
ХАСАН. Ты мне должен.
НЕМО. Все, что в моих силах…
ХАСАН. Немедленно убей Контушёвского!
НЕМО. Как?!
ХАСАН. Твое дело. Убей, а то все про тебя расскажу!
НЕМО. Кхм-м…
ПРОФЕССОР. Вот так и вербуются ассасины. Теперь в нашем государстве будет свой имам, которого обзовем Старцем Дупла. Контушёский станет первой жертвой-иллюзией, а Немо - почетным камикадзе.
ЛЕНЬКА. Почему именно камикадзе?
ПРОФЕССОР. Сразу по нескольким причинам. Камикадзе, в отличие от ассасинов, наркоту не употребляли. У нас наркоты здесь нет, поэтому Немо дать
нечего. Хотя, если засунуть твоего мертвого дятла ему в дупло, может он и взбесится от этого факта…
ЛЕНЬКА. Поздно. Его уже выбросили сородичи.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А кто такие отсосины?
ПРОФЕССОР. У меня нет слов. Всем пока.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Эй, где вы все? Странно…
Мыслетишина
* * *
Следующее утро
ЖОРА. Ленька?
ЛЕНЬКА. На связи.
ЖОРА. Слушай, я тут подумал: на каком языке мы общаемся?
ЛЕНЬКА. Естественно - на русском.
КОНТУШЁВСКИЙ. Еще чего? Стану я на языке быдла мыслить, как же! Мы общаемся на польском.
ХАСАН. Нет. Ваши свиные языки никогда не влезли бы ко мне в голову. Я думаю на персидском, а снисхожу к вам по-арабски.
НЕМО. Ничего подобного. Я думаю утром на греческом, днем на латыни, а вечером - по-арамейски.
ЖОРА. Ты сдурел, что ли? Мы с Ленькой никогда б тебя не поняли, если бы это было действительно так.
ЛЕНЬКА. А про змеиное польское шипение я вообще молчу. Разве это язык?
ПРОФЕССОР. Язык мысли - интернационален.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А если в той жизни я был слепоглухонемым, то это какой язык?
ЖОРА. Оно и видно.
ЛЕНЬКА. Куркуиловский.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. И где на нем говорят?
ЛЕНЬКА. В Куркуиловке.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. И вы меня понимаете?
ЖОРА.
ЛЕНЬКА.
ПРОФЕССОР.
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет!!!
ХАСАН.
НЕМО.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Странно. Эй, а где же вы?
Мыслемолчание
* * *
Следующее утро
ЛЕНЬКА. Оба-на!
ЖОРА. Что случилось?
ЛЕНЬКА. Выстроились по бригадам.
ЖОРА. Рабочие?
ЛЕНЬКА. Да. Много их. И в каждой бригаде - бензопила. Прорабы машут
руками и показывают, что надо пилить.
КОНТУШЁВСКИЙ. Матерь Божия! Ты услышала мои молитвы! Ты наградила меня
радостью! Нет - двумя. Спасибо тебе!
ЖОРА. Почему это радости у тебя две?
КОНТУШЁВСКИЙ. Одна - освобождение от древесного плена. А вторая та, что меня
срубят не первым.
ПРОФЕССОР. Какая разница? По-моему, лучше умереть сразу, чем ждать, мучаясь.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего подобного. Пока до меня дойдут, я успею насладиться
предсмертными воплями бандитов, а потом - твоими. Пилить-то будут медленно. Ха-ха!
ЖОРА. Ни единого звука от меня не услышишь, сволочь!
КОНТУШЁВСКИЙ. Как бы ни так. Мысль - не крик. В теле не удержишь.
ПРОФЕССОР. Не переживайте. Согласно закону сохранения энтропии, не существует того, чтобы свет пожрал тьму и наоборот. Я это к тому говорю, что полного счастья в природе не бывает. В любой светлой материи при внимательном рассмотрении можно найти черные точки. Так и с Контушёвским. Я уверен, что ему достанется что-нибудь одно. А раз вы первые попадаете под пилу, то он, возможно, и насладится вашими мучениями.
ЖОРА. А дальше?
ПРОФЕССОР. А дальше - его не срубят.
КОНТУШЁВСКИЙ. Чушь!
ПРОФЕССОР. Ну-ну, посмотрим.
КОНТУШЁВСКИЙ. Тебя срубят раньше меня. Поэтому ты-то точно ничего не увидишь.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А что такое - видеть?
ПРОФЕССОР. Это когда рабочий с бензопилой отвернется от Контушёвского и
начнет пилить деревья вокруг него. Тогда Контушёвский увидит только его задницу.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Все равно не представляю себе…
ПРОФЕССОР. Контушёвский тоже пока не представляет. Но, когда это случится, представлять что-либо будет уже поздно.
ЛЕНЬКА. Лесорубы двинулись в лес.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ура!
ЖОРА. Ленька, а ты далеко от опушки?
ЛЕНЬКА. Нет. Впереди меня только одна рябина растет.
ЖОРА. И где сейчас люди?
ЛЕНЬКА. Подошли к рябине и заводят бензопилу.
ЖОРА. Значит, ты - следующий?
ЛЕНЬКА. Да.
ЖОРА. Давай, хоть, договоримся, где встретимся.
ЛЕНЬКА. А как? Мы же ничего не помним, и помнить не будем.
ЖОРА. Неужели, даже стрелять придется друг в друга?
ЛЕНЬКА. Может быть. Но все равно потом мы обязательно встретимся…
ЖОРА. Конечно! Ты прости, если что не так…
ЛЕНЬКА. И ты прости. И спасибо тебе, что тогда, в Афгане, спас меня.
ЖОРА. Не за что. Ты бы сделал то же самое. Я знаю.
ЛЕНЬКА. Да, Жора. Но… Черт! Вот что я хотел выяснить! Немо, эй, Немо!
НЕМО. Слушаю.
ЛЕНЬКА. Ты говорил, что мы здесь уже в третий раз. Кем мы были в позапрошлой жизни?
НЕМО. Может, не стоит об этом говорить? Вы так трогательно прощались. Как родные братья. Я даже прослезился смолой… Мне кажется, опять-таки - не стоит омрачать правдой минуты расставания…
КОНТУШЁВСКИЙ. Еще как стоит! Ты, Циммерман, был троцкистом, и звали тебя –
Панкрат Непейпойло. А твой дружок Жорик был следователем НКВД, и носил не менее чудесное имя - Лейба Захерштуцер. Но тогда он с тобой не дружил, а вгонял тебе иголки под ногти, добиваясь признания, что ты - англо-франко-гренландский шпион. И, кстати, добился. Потому, что был хорошим следователем. Тебя расстреляли, как врага народа. А Захерштуцера пустили в расход три месяца спустя, во время чисток аппарата НКВД. Вы
сначала жили здесь - как кошка с собакой, а потом несправедливо окрысились на меня, и на этой почве подло сдружились. Вот так.
Минутное мыслемолчание
ЖОРА. Немо, это правда?
НЕМО. Да.
ХАСАН. Подтверждаю.
ЖОРА. Ленька, прости меня.
ЛЕНЬКА. Да ладно тебе. Мы же не знаем, как нами распорядятся. Ты просто в
следующий раз не зверствуй. Хорошо?
ЖОРА. Эх, знать бы, что это ты! Но все равно… Я лучше себе чего-нибудь
отрежу…
ПРОФЕССОР. Наивные чукотские юноши.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ой, щекотно-то как!
ЛЕНЬКА. Рябину пилят. Все понятно.
ЖОРА. Так вот где сидел этот олух.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Что-то больно стало! Ой, ой, ой!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ай-я-яй!
НЕМО. Пан Контушёвский! Зачем издеваться?
КОНТУШЁВСКИЙ. Пошел ты! Не мешай наслаждаться!
ПРОФЕССОР. Опять у него листья торчат вертикально.
НЕМО. Маньяк!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А-а-а-а-а!
ЛЕНЬКА. Рухнул. Обрубают ветки.
КОНТУШЁВСКИЙ. Это и все? Наверное, ствол был тонким. Ну, ничего. Тополь потолще будет…
ЛЕНЬКА. Все, подходят ко мне. Жора, не поминай лихом. Прощайте все. Кроме Контушёвского.
КОНТУШЁВСКИЙ. А я что, крайний?
ЛЕНЬКА. Нет. Мы с тобой здесь же и увидимся.
КОНТУШЁВСКИЙ. Дудки! Давай, кричи громче, чтобы мне приятней было.
ЛЕНЬКА. Не дождешься, гад!
ЖОРА. Хасан, я помогу тебе в поисках Контушёвского! И дровишки в костер буду подкидывать я, чтоб ты не отвлекался. А то пригорит…
ХАСАН. Договорились.
ПРОФЕССОР. Я же говорил, что садизм - заразная штука.
НЕМО. Да будьте же вы, наконец, людьми!
ПРОФЕССОР. Они и есть люди…
ХАСАН. А ты?
Продолжительный мыслехаос
* * *
Куркуиловский национальный заповедник
1992 год
Петров посмотрел на высокий пирамидальный тополь и заметил:
- Молодой. И откуда он здесь взялся? Такие тополя обычно высаживают на юге. В городах и вдоль дорог. Он далеко не морозостойкий, а здесь, видишь, прижился.
Бессонов взглянул на дерево, и спросил:
- Сколько живет такой тополь?
- Обычный - лет сто пятьдесят, - ответил Петров. - Пирамидальный - особое дело. Он очень ломкий. В городах начинают спиливать опасные ветки уже с тридцатилетнего возраста. А в пятьдесят - срубают все дерево. Ну, в лесу такой тополь может жить и дольше. Здесь он - единственный. Интересно, как он сюда попал?
- Может, птицы с пометом принесли?
- Возможно. Но, вообще-то, странный тут лес. Чересчур мрачный и тихий. Такое ощущение, что со всех сторон на меня смотрят десятки глаз. Прямо наваждение какое-то.
Иной раз кажется, что деревья здесь живые.
- Нет, - сказал Бессонов. - Я их столько спилил за свою жизнь, что даже сосчитать не смогу. Это сейчас я прораб. А начинал с простого рабочего. Какая в них может быть жизнь? Деревяшка - и в Африке чурбан.
Петров еще раз взглянул на тополь и произнес:
- Эх, красавец какой! Даже жалко его пилить. Впрочем, все деревья здесь - как на
подбор. Одно слово - заповедник.
- Был, - добавил Бессонов, и высморкался сквозь пальцы.
- Да, был, - с грустью сказал Петров. - Вечно все у нас "было". Разве можно так жить? Что за страна…
- Можно, - заметил Бессонов. - Какое тебе дело до этого заповедника? Вся страна в заповедниках. Одним больше - одним меньше. Чай, не убудет. Тем более, что деньги
нам платят хорошие. Всегда бы так платили.
Рабочие подошли к тополю и завели бензопилу.
- Смотри, что это с деревом происходит? - Петров тревожно задрал подбородок вверх.
- А что с ним? - безразличным тоном поинтересовался Бессонов.
- Он, как будто, дрожит. Листья шевелятся…
- Это просто ветер. Пойдем отсюда, а то тебе еще не то померещится.
Они углубились в лес. За их спинами послышался звук бензопилы, вгрызшейся в ствол тополя. Петров, мягко ступая, разглядывал деревья и думал о том, что с таким подходом к жизни, как у прораба, можно спилить все на свете и остаться жить среди голых бетонных стен. Он остановился под раскидистой сосной. Бессонов произнес:
- Ты - начальник участка. Тебе и карты в руки.
- Это ты к чему сказал? - удивился Петров.
- Пойдем со мной, - предложил Бессонов, и направился дальше в чащу.
Петров пошел следом за ним. Через двадцать минут они стояли на чудесной поляне. Посреди нее возвышались три мощных дуба. У Петрова захватило дух от такой красоты. Он завороженно глядел на кроны этих исполинов и молчал.
- Видал? - вернул его к жизни Бессонов.
- Они тоже идут под вырубку? - поинтересовался Петров.
- Да. Но здесь уже будет центр поселка. По плану застройки, на этом месте должен находиться детский городок. Но его можно подвинуть чуть левее. Да и чему, спрашивается, могут помешать такие красивые деревья? Наоборот, только тени от них больше станет. А детишкам - в радость. Пусть лазят.
Петров с интересом взглянул на Бессонова и сказал.
- А я думал, ты совсем душой огрубел, и ничего, кроме денег, для тебя больше не существует. Ну, извини.
- Да что ж я, фашист какой, что ли? - улыбнулся Бессонов. - Как думаешь, удастся тебе спасти от вырубки эти деревья?
- Запросто, - весело ответил Петров, и хлопнул рукой Бессонова по плечу. - Я бы еще во-о-он тот бук сохранил…
- А вот тут ты бессилен. На его месте должна быть бильярдная для депутатов.
- А-а-а… Да уж. Это уже не детская площадка. Ну, и черт с ним, с этим буком. Пойдем.