Завернутый в ширинку пряник был спрятан за пазуху. И отбыла стрельчиха, благословясь, а Алена занялась хозяйством, думая одновременно, что надо бы в другом месте пряники брать, понаряднее. И знать бы, куда пошли те доски, которые по ее указу да по Петра Данилыча приказу мастера резали.
Не успела Алена тесто на пироги завести, как ввалилась веселая Степанида. Баба раскраснелась, дверь не затворила, а захлопнула, и чуть ли не в пляс ударилась.
- Что это с тобой, Степанидушка? - изумилась Алена.
- А во пиру ль я была, во беседушке! - пропела развеселая ворожея. - Эх, да я ль пила, молода, сладку водочку!
- Оно и видно… - буркнула Алена, снова склоняясь над квашней. Тесто было не в пример тому, на болотном острове, которое, как ни мни, толку мало. Да и наладилась уж Алена с тестом обходиться.
- Сладку водочку, да наливочку! Эх, да я ль пила, молода… - Степанида набрала воздуху и пропела медвежьим голосом: - …из полуведра!
- Кто наливал-то хоть? - но ответа на вопрос свой Алена не получила.
- Эх, эх, эх, эх! - Степанида сорвалась-таки в пляс вокруг стола. - Эх, лед трещит, да не комар пищит! Это кум, да куме, да судака тащит!
Она притоптывала дробно и четко, получше теремных плясиц, и пела в лад, не теряя дыхания, и веселилась от всей души.
- Эх, кумушка, да ты голубушка, свари, кума, судака, да чтобы юшка была! - Тут Степанида остановилась и совершенно трезвым голосом сказала: - А ведь и впрямь, Алена, давно мы юшки не варили.
Алена выпрямилась, ожидая, что ей сейчас спокойно растолкуют причину веселья, но ворожея снова мелко затопотала, выпевая-приговаривая:
- Эх, юшечка, да ты с петрушечкой! Поцелуй-ка кума, да кума-душечка!
И, остановившись наконец, Степанида рассмеялась.
Алена молча смотрела на нее, склонив голову и сделав строгое личико.
- Видать, наша Авдотья пироги пекла - все ворота в тесте! - воскликнула Степанида, тыча пальцем куда-то Алене за спину. Та повернулась, но нигде никаких следов теста не обнаружила, зато хитрая ворожея обхватила ее сзади, приподняла и раскружила.
- Да ну тебя, Стешка! - завопила Алена, вытянув руки с растопыренными пальцами, чтобы и впрямь не перемазаться в тесте. - Что это на тебя накатило?
Ворожея поставила ее на пол и перевела дух.
- Ну-ка, отчищай тесто да беги в церковь! К Охотному ряду, к Параскеве Пятнице! - велела она. - Как раз к венчанью успеешь!
- А что мне в том венчанье?
- Посмотришь, как свадебную порчу наводят, - и Степанида наконец-то заговорила вразумительно. - Была я у Феклицы Арапки - и она как раз в ту церковь собиралась идти порчу напускать. А венчается сынишка Верки Огурцовой с дочеришкой Варюшки Мартыновой! И мы за то выпили, чтобы порча хорошо удалась!
- Аль тебе ту девку, Варюшкину дочку, не жалко? - удивилась Алена.
- А не жалко! - честно и даже с гордостью сообщила ворожея. - Ей ли меня жалко было, когда она матушке своей помогала мой домишко соломой обкладывать?
- Вот оно что?!
- Ну-ка, собирайся. Я и без тебя пироги в печь поставлю.
Сомневалась Алена, что подвыпившей Степаниде можно такое тонкое дело доверять, однако сняла повязанное по верхней сорочке полотенце и пошла мыть руки.
Когда она совсем уж собралась со двора, ворожея удержала ее.
- Ты, коли что, Арапке-то подсоби, - попросила она. - Старенькая уж Арапка-то, видит плохо.
- Как же я подсоблю? Ты меня свадебной порче не обучала.
- Ни к чему тебе это, - и Степанида отвернулась, всем видом показывая, что тесто для нее сейчас важнее колдовских дел. - Присмотри там за ней, коли что - уведи…
С тем Алена и отправилась в церковь Параскевы Пятницы. Причем из головы у нее напрочь вылетело, что стрельчиха за наговоренным пряником приходила, и не сказала она про это незначительное событие Степаниде ни словечка.
Появилась она там, когда венчанье уж началось. И среди множества старух, что целыми днями жили при церковке, там и кормились, только что спать на паперти не ложились, не сразу нашла она Арапку, за что очень на Степаниду обиделась.
Степанида как-то диковинно избирала, чему Алену учить, а без чего она обошлась бы. При всей силе, завещанной от Устиньи Кореленки, она-то должна была сквозь каменную стенку видеть и опознавать товарку по ремеслу. А именно этого ей Рязанка и не дала.
Феклица Арапка стояла, укрывшись за спинами, и росточку была она махонького, еще ниже Алены, и одежонка на ней стояла немалым горбом, и ручки вовсе в рукавах спрятались. Но шевелились в тех широких рукавах шустрые ручки - Арапка сосредоточенно, да еще бормоча впридачу, вязала узлы - завязывала намертво женихову мужскую силу.
Алена усмехнулась - ее собственный опыт говорил, что лучше бы спервоначалу этой силы было в новобрачном поменее. И, возможно, старуха своей ворожбой оказывает невесте на первых порах немалую услугу - ведь потом-то найдется кому порчу отделать.
Но вдруг прекратилось шевеленье в рукавах, Феклица Арапка замерла - что-то мешало ей продолжать. Она подняла ушедшую в плечи головку, показав наконец темное личико, и как-то поежилась…
Алена уловила что-то вроде холодной струйки воздуха, пронизавшей церковь. Струйка шла прямиком мимо нее к Арапке, и ее прикосновение было пока еще не опасным, а как бы предупредительным. Повернувшись туда, где был исток струйки, Алена увидела глаза…
Темные, может, и вовсе черные, под черными бровями, а волосы, упавшие на лоб, - русые, и золотая ниточка в них светится…
- Спас Златые Власы?!.
Хорошо, не в голос воскликнула это Алена, но мысль в голове не шепотом, а громом прогремела.
Однако не древний образ посылал Арапке приказ немедленно прекратить ее пакостное занятие, а вполне живой человек, росту среднего и сложения не дородного. У него, в довершение сходства, был тонкий и прямой нос, маленький красивый рот. Но если вглядеться - всё в нем было чуточку иным, брови - не дугами, а домиками, и волосы не тяжелые, гладко ложащиеся, а пушистые, и не столь глубоко запали темные глаза.
Видя, что Арапка не спешит убраться из храма Божия, тот человек бесшумно направился к ней, и дивно - люди расступились и сомкнулись, как бы не обратив на него внимания.
Алена, вспомнив, о чем просила Степанида Рязанка, тоже направилась к старой ворожее. Уж настолько-то Кореленкиной силы хватило бы, чтобы отстоять сейчас Арапку даже от нехилого ведуна! Так говорила себе Алена, а на самом деле ей хотелось оказаться возле старухи затем, чтобы хоть мгновенье побыть рядом с этим - темноглазым, на Спаса похожим…
Так и вышло, но, уже совсем затеявшись разобраться с Арапкой по-свойски, ведун обернулся вдруг к Алене.
Глаза встретились!
- Ты кто такова? - негромко, отрывисто и сердито спросил он.
Алена шагнула к нему и поняла вдруг, что сейчас совершит нечто, от чего церковь с треском рухнет! Она поняла, что если ее сейчас не схватят сзади, не поднимут и не вынесут, то она бросится на шею этому человеку и будет целовать его в лицо и в губы со всей яростью истосковавшейся бабы!
Ощущение было до того неожиданным, как будто нарочно какой затейливый бес и место, и времечко подгадал, а сейчас сидит где-нибудь, подглядывая, да и хихикает в кулачишко!
И сразу же вспомнилось имя того зловредного похотного бесенка - Енаха…
- Отвечай! - потребовал возмущенный незнакомец. Но не опасность была в его глазах, в его негромком голосе, а великое изумление.
Он, он - только и смогла осознать Алена. Он - и ради того, чтобы хоть раз обнял, ночами можно на коленях перед образами простаивать, как вот Дунюшка…
Она отступила назад.
Не было более вокруг нее стен храма, а была поляна лесная душистая, и на ту поляну с неба летели далекие голоса батюшки, совершавшего таинство венчания, и певчих, славящих таинство. А вот и жених - единственный, долгожданный, и как же так вышло, что Господь этот миг послал?
Алена залилась румянцем, застыдилась, опустила глаза - а стояла она посреди земляничника, по щиколотку в зеленом ковре, и зелень была одновременно алыми ягодками и белыми цветочками усыпана… И из рук ее на ковер собранные травы упали, а вокруг утро было - торжественное и радостное Божье утро, а за спиной ночь была бессонная, а в душе нежность была непобедимая…
- …венчается раба Божия Ульяна…
- Почему это вдруг Ульяна? - возмутилась Алена. - При чем тут Ульяна? Венчается раба Божия Алена…
- …рабу Божию Капитону, - продолжал густым великолепным голосом далекий батюшка на небесах.
- Рабу Божию Владимиру! - поправила Алена. Вот теперь всё было так, как надо… но почему вдруг - Владимиру? Откуда взялось в голове это имя?
И растаяла поляна, и под ногами оказался потертый и серый церковный пол, а венчали все-таки сынишку Верки Огурцовой с дочеришкой Варюшки Мартыновой! И не удалось Феклице Арапке жениховскую мужскую силушку завязать…
- Что ж ты молчишь? - уж малость поласковей спросил молодой ведун. - Ну-ка, выйдем отсюда, потолкуем…
Перепугалась Алена до полусмерти.
Она знала точно - если пойдет сейчас за этим человеком, то и пойдет, пойдет, пойдет, не оборачиваясь, и будет идти, под ноги не глядя, куда ведет, и в рукав ему вцепится хуже когтистой кошки, и не отпустит, а разлучнице глаза выцарапает! Уж она-то не станет подруженьку по ворожейкам гонять - сама выйдет супротив, во всей своей силе, и пойдут от той разлучницы клочки по закоулочкам!..
…Проклятие!..
Раз, два, три, четыре гроба уже есть. Неужто этому - в пятый лечь?
Силен он, что и говорить. Однако верно молвила тогда Степанида - Алена силу посылать горазда, а знание принимать - такого дара у нее маловато. И не понять ей, что это за человек, так что лучше - скрыться.
Тем более, что Степанида просила - в случае чего увести старенькую Арапку.
Алена подхватила неудачливую ворожейку под локоток.
- Пойдем отсюда, бабушка.
- Пойдем, пойдем, - нимало не удивившись новоявленной внучке, отвечала шепотком Феклица Арапка. - Пойдем, моя желанная…
Алена, как если бы старушке в храме дурно сделалось, не то чтобы вывела, а почти вынесла ее на паперть. И спиной чувствовала - тот, темноглазый, хоть и остался, а проводил взглядом и словно бы печать на затылке оставил.
- Кто это был, бабушка? - спросила она, желая услышать имя и убедиться в своей ошибке.
- А, видать, свадьбу охранять его наняли, - сказала Арапка, обернувшись к церковной двери. - Ишь, молодой да ранний! Гвоздей те в ноги, ни пути те, ни дороги! Всё дело мне порушил! А ты, девка, откудова взялась?
- Меня Степанида Рязанка прислала.
- Ну, вот так и передай Степаниде - вдвоем нам нужно было за это браться. Куда ты, девка?
Но Алена во всю прыть понеслась прочь, не перебежала, а перелетела малую площадь перед церковью, скрылась в кривеньком переулочке.
Она услышала шаги - тот, с кем сама себя она повенчала, преследовал ее.
Он действительно вышел из церкви, поглядел по сторонам и, словно взял незримый на притоптанном да грязном снегу след, устремился за Аленой.
Посреди площади он на ровном месте споткнулся и упал на колено. Встав, сделал шаг - и снова коленом приложился.
Алена поняла - при всей своей силе забыл ведун поставить себе хоть простенький оберег от мелких бабьих пакостей. Не ждал, видно, что на свадьбе кто-то ему так несуразно вредить будет.
Сейчас же, когда Феклино словцо уже подействовало, ему оберегаться было поздно.
Однако тут могла помочь другая ведунья, сбить с него облачко, коим окутал злобный шепоток.
- Ото-то, бесица, моя сестрица! - веселясь от сознания своей силы, хищно сжавшись и едва ль не шипя по-кошачьи, обратилась к Арапке Алена. - Не помелом, не хвостом, не уздой, не маковым цветом, не зимой, не летом, не на Святки, не под Рождество, не на Иваново торжество, не на шабашев день, не на тын, не на плетень! Не перекосишь, не изурочишь, не обморочишь, не обведешь, не исхитришься, не проведешь. В тартарары, абракадабра, мне - черная книга, тебе - дуля да фига!
Стоя посреди площади, ведун улыбнулся - ощутил, как пролетело нацеленное в Арапку заклятие, как растаяли первым снежком брошенные ему под ноги гвозди. И поспешил за Аленой, а она - от него, и неслись они оба людными закоулками Охотного ряда, и было в той погоне для Алены необъяснимое счастье!
Но когда, обманув преследователя, ворвалась она к Степаниде, пролилось это счастье горчайшими слезами, и промочило насквозь Степанидину рубаху и рукав, и довело изумленную ворожею до полного столбняка.
- Да что ж это с тобой, девка, поделалось? - спрашивала она. - Ведь не от обиды, чай, ревешь!
- Сте-па-ни-душ-ка… - выговорила Алена. - Давай скорее проклятье мое снимать!
- Про Дуню свою, что ли, разведала?
Знала Рязанка, что есть у Алены подруженька любимая, да не ведала, что та подруженька - государыня всея Руси…
- Давай снимать поскорее! - торопливо продолжала Алена. - Извелась я! Сил моих более нет!
- Ишь, загорелось ей! - возмутилась Степанида. - Терпела, терпела - и на тебе! Условились же - на Алену равноапостольную.
- А раньше никак нельзя?
- Боязно… - призналась Степанида. - Может не выйти. И всё одно - мне же перед тем нужно двенадцать дней пост держать, да и тебе не помешало бы.
- Буду держать пост, буду! - пообещала Алена. - Когда начнем-то?
- Господь с тобой, попробуем, только уймись. Подгадаем к полной луне, прикинем, когда пост начинать.
- А сейчас у нас?..
- Алена! - возмутилась Рязанка. - Кого я на небо глядеть учу? Квашню вот эту? Или ухват печной?
Упрек был заслуженный, и Алена, сделав сразу же виноватое личико, заговорила о другом.
- А что, Степанидушка, есть ли на Москве сильные мужики-ведуны?
- На кой те леший мужик-ведун понадобился?
Алена рассказала наконец, как помешали Феклице Арапке порчу на жениха навести.
- Знала же, что совсем слаба стала старая кочерыжка! - огорчилась Рязанка. - Самой пойти надо было. Встала бы сзади да в уголку - никто б меня и не приметил… Мужик, говоришь? Старый?
- То-то и оно, что не старый, а сильный.
- Ну, ты у нас тоже не стара, да сильна, силу девать некуда… Не старый, говоришь? Кудлатый и с горбом, вроде Арапкиного? Ну? И на роже две бородавки большие слева, одна прямо на ноздре сидит, с горошину? Он?
- Да что ты такое несешь, матушка? Нет у него никакого горба с бородавками! - возмутилась Алена. - Он молодец пригожий, брови соболиные…
- Брови, говоришь, соболиные?
Алена покраснела и бросилась обнимать Степаниду.
- Степанидушка, матушка, увидала я его - сердце зашлось! Кабы не в храме…
- Знаешь, девка, что бывает, когда ведун с ведуньей сойдутся? - строго спросила Рязанка. - Они если и помилуются, то недолго. Потом силу начинают пробовать, у кого какая да чья одолеет. Искры, гляди, полетят, если ты с ведуном сойдешься! Я тебя знаю, ты и до Кореленкина завещаньица упрямая была.
Алена задумалась.
- А если у него сила больше моей? - с надеждой спросила она.
- Твое счастье, коли так.
Не на шутку растормошил Аленину душеньку тот загадочный ведун. Обнаружилось это ночью, когда Степаниде пришлось вставать, свечу церковную зажигать и углы закрещивать от похотного беса Енахи. Этот мерзопакостный Енаха, воспользовавшись взбудораженностью Алениной, таких снов ей навеял, каких отродясь она не видывала, и по-всякому ласкал ее в тех снах ведун, и не осталось в ней стыда, зато вместо него бабья сила проснулась немереная, такая, чтобы всего, что мужик бабе дать может, взять у него с избытком, до боли, до стона!..
Ничего похожего с Федькой наяву не было.
- Хоть тем утешайся, - сказала недовольная ночной суетой Степанида, - что и ему всякая срамота сейчас мерещится, и он среди ночи вопит…
- Степанидушка, а ежели он меня отыщет?
Ворожея призадумалась.
Она не знала, откуда вдруг взялся на Москве тот ведун, и не представляла себе по Алениным рассказам, какова его сила, властно над ним будет проклятие или же он сможет выстроить достаточно непроницаемый оберег. Сама-то она всячески обманывала судьбу своими сложными денежными расчетами с Аленой - сколько, мол, да чего кто из них кому должен.
- Степанидушка!
- Чего тебе?
- Когда поститься начнем?
- Поститься? Сказала же - с луной сообразовать надо! И мне для этого дела два зеркала больших нужны, пока их не добудем - и пост начинать не имеет смысла.
Алена, сидя на лавке и кутаясь в шубку, призадумалась. Будь она по-прежнему в Верху - были бы у нее любые зеркала, хоть наилучшие веницейские. Где же еще ими разжиться можно? Ежели у какой боярыни или боярышни есть подходящее зеркало - то поди до него доберись… А вот в Немецкой слободе они имеются непременно!
- Ты что не спишь? - спросила, укладываясь, Степанида. - Заснуть, что ли, боишься? Так прогнала я беса Енаху, прогнала… спи, непутевая…
Утром оказалось - нужно еще немало всякого добра, чтобы с Алены проклятие снимать. Два зеркала, кусок дорогой ткани, лучше черной, - под ноги стелить, свечи большие образные, гребень костяной новехонький, рубаха новая ненадеванная… и ведь всё денег стоит!.. Пришлось отложить до следующего полнолунья, а там уж Великий пост, ворожить грешно, - и Степанида надеялась, что так удастся протянуть времечко до Алены равноапостольной.
Потом Степанида сговорилась со знакомой купчихой, чтобы Алена помогла ей покров в церковь по обещанию расшить. Глаза-то у купчихи подслеповатые, она и рада тонкой работой блеснуть, да глаза мешают. И еще кое-какая работенка нашлась. Но только Алена умоляла Степаниду не трепать зря языком про ее рукодельное уменье - не ровен час, попадет ее труд в руки знающей женщине, и сразу задумается та женщина - что еще за тридцатница завелась в Гончарах?
Вспомнила Алена и про клады Баловневы.
Было кое-что прикопано на болотном острове, было - и не гроши медные! Если бы взять с собой Степаниду - отыскался бы, пожалуй, не один горшок, полный старого, еще при государе Михаиле Федоровиче отчеканенного серебра вперемешку с бабьими украшеньями. Но Алена не представляла себе, как найти тот остров, да еще морозной зимой. Извозчика с санями нанять - так тоже ведь деньги нужны, и не один день потратить придется, пока место сыщется. А главная примета, которая немало бы сказала знающей Степаниде, как на грех, вывалилась у нее из памяти.
Между делом стала Алена разведывать про зазнобу свою.
В стрелецкой слободе, где жили мать невесты, Варюшка Мартынова, и зятек ее новоявленный, Капитошка Огурцов, хорошо помнили сгинувшую невесть куда после незадавшегося пожара Степаниду. И, по прошествии времени, уже принялись о ней жалеть. Ни одна ворожейка к слободе не прибилась, и приходилось дурам-бабам с заболевшим дитем на руках бегать за тридевять земель. Ближе всех обитала Феклица Арапка, да сила у старушки была уж не та, за нелегкую хворь она уж и не бралась, а так - ячмень с глаза кукишем согнать, кровь-руду заговорить, испуг вылить, водицу для умыванья нашептать.