- Тарас Куница, вот те истинный крест! - размашисто перекрестился разодетый как павлин воин. - Может, вам, панове-товарищи, еще и 'Отче наш' прокричать? Или - сразу к 'Богородице' и 'Верую' перейти?
- Что крещеный, вижу, - отозвался и Остап. - И прости такую недоверчивость, но только сегодня нас один православный едва до погибели или плену агарянского не довел. Спасибо Пресвятой Богородице, заступилась за своих сыновей, не дала свершиться черному делу. Из какого же ты куреня, такой расфуфыренный будешь? Что-то ты не слишком на куницу похож, скорее - павыч* (*павлин) заморский.
- Отец мой, Тимофей Куница - реестровый казак, - понимая, что запорожцы в своем праве спрашивать, стал обстоятельно объяснять Тарас. - А меня - к Уманскому куреню приписали. Только, пока отец службу нес, да бабуся Аглая жива была, я в Сечи редко показывался. Все больше дома, по хозяйству управлялся, или с отцом в дальние дозоры ходил.
- То-то, я тебя, Павыч, совсем не помню… - проворчал уже не так настороженно Лис.
- Куница… - поправил казака Тарас.
- Знаешь присказку? Дед казак, отец - сын казачий, а ты х… собачий!.. - засмеялся Семен. - Это отец твой - Куница, а ты - как есть, вылитый Павыч. Лучше скажи, Тарас, откуда у тебя такой орел славный. И чего это они с нашим Пайдой, друг на дружку никакого внимания не обращают?
Услышав свое имя, гепард глянул на Лиса, но так как не умел разговаривать, то и не стал объяснять молодому казаку, что человек может облачиться хоть в кунтуш, хоть в тулуп, но пахнуть при этом по-другому все равно не станет. Как и тот, второй, который в перьях, или женщина - нарядившаяся в конскую шкуру. А раз так, то для Пайды все они, по-прежнему, остаются людьми и - совершенно не интересны. Вообще-то те люди, коих он знавал раньше, предпочитали одеваться в шкуры овечьи, волчьи или лисьи, но мало ли какая блажь может прийти в голову двуногим. Вот и вырядились, кто во что горазд…
Ну, а орел на такой вопрос, только лениво снизился и пролетел, едва не задевая когтями за головы. Как бы объясняя, что обращать внимание на любого зверя, размерами меньше медведя, ему даже неприлично.
- Отец подарил.
Тарас ответил первое, что пришло в голову, чтобы не вдаваться в подробности, но голос его при этом предательски дрогнул.
- Щедрый он у тебя был…
- Почему был? - вскинулся Тарас. - С чего ты решил, что он погиб? Откуда тебе это ведомо?
- Да ты что, товарищ… - поднял примирительно руки Лис. - Дай Бог всем Куницам длинную и счастливую жизнь. Просто, ты о нем говорил с такой грустью, что мне невольно подумалось, будто он… Извини, я не хотел обидеть, и уж тем более - беду накликать.
- Ты тоже меня извини… - Тарасу самому стало неловко за излишнюю горячность. - Мой отец и в самом деле, еще два года тому, сгинул без вести. И ни слуху о нем, ни духу… Вот потому и подумал.
- Не горюй, брат… - притер вплотную к его кобылке своего коня Остап, и дружески похлопал по спине. - Запорожцы такой народ, что и в воде не тонут, и в огне не горят… - тут он тоже замялся, вспомнив, что за спиной осталась могила Гарбуза. - Если жив казак - обязательно объявиться. Скажи лучше, куда путь держишь? Потому как в ту сторону, куда твоя кобылка смотрит, соваться не стоит. Ордынцы спозаранку на наш берег переправились. Прямо в руки к ним и попадешь… Мы вон, тоже не убереглись. Похоронили товарища только что…
- Да я, собственно, на Сечь собирался. А вспомнил, что тут неподалеку фигура у брода стоит, хотел с дозорными словом перемолвиться. Новости разузнать. Трубкой в приятной компании подымить…
- Упаси Бог, - даже отшатнулся Байбуз.
- Чего это? - удивился Тарас.
- Курить бросает, - подмигнул Лис, не торопясь посвящать нового знакомца в историю с Пасечником Паньком. - Можешь не торопиться. Весь дозор, как есть, перед тобой. Я - Семен Лис, покойного нашего товарища - Максимом Гарбузом звали, а сосунок с гепардом - это Остап Байбуз. Все мы, включая и Пайду, приписаны к Полтавскому куреню.
- Ну, а я - Тарас Кун…
- …Павыч! - докончил вместо него со смехом Остап. - Извини, брат, но на Сечи имена новикам не мать с отцом дают, а товарищество. И, если ты хочешь настоящим казаком стать, от своего нового прозвища отказаться не можешь. Обычай знаешь?..
- Да, называйте хоть горшком, только в печь не суйте, - махнул рукой Тарас и полез в чересседельную суму. А мгновение спустя вытащил оттуда литровый куманек. - Чего зря такую тяжесть с собой возить, только спину лошади натирает? Опустошим за знакомство? - предложил неуверенно. - Я не в походе… А вас, от дозора, басурмане освободили…
- Вот это по-нашему, по-казацки! - воскликнул радостно Лис. - Сразу видно, что не басурманин, а свой хлопец.
- Угу, видно… - вздрогнул от неприятного воспоминания Остап. - Ты, Павыч, сперва сам отхлебни. А то Панько, вчера, нас тоже знатным табаком потчевал, Трапезундским… Да только, после такого угощения, мы едва вечным сном не уснули…
- Верно говоришь, - поддержал не по годам осторожного товарища Семен. - Не обессудь, Тарас, но пригуби первым. А уж потом промежду нас больше никаких неясностей не останется.
- Вам же хуже, - пожал плечами Куница-Павыч, и так смачно приложился губами к куманьку, что уже спустя мгновение Лис громко крякнул и отобрал у него посудину.
- Ну, будет, будет тебе… Чай, не бездонная бочка… Надобно ж и меру знать!.. Ну, за упокой души раба божьего Максима. Вечная тебе слава и память, друже Гарбуз. Не скучай без нас.
Правда, какую именно меру запорожец имел в виду, он не объяснил, и теперь вызволять полупустой куманек пришлось Остапу.
- Пусть земля ему будет пухом.
Потом помолчали. Как раз, чтобы успеть произнести мысленно 'Отче наш' и 'Верую'.
- Так вы говорите, - вернулся после того, как был соблюден обычай, к заинтересовавшей его теме Тарас. - Некий Панько усыпил вас всех этой ночью?
- Ну, а чем еще можно объяснить приключившуюся с нами напасть? - пожал плечами Лис. - Если б кто один задремал, а то - все разом. Подмешал что-то в табак, крапивное семя, не иначе.
- А можно мне взглянуть на любую из ваших трубок?
- Зачем это?
- Запах сонного зелья долго хранится.
- Не веришь нам, что ли? - вскинулся Байбуз. - Думаешь: проспали хлопцы, а теперь чудят. Оправдание себе ищут? Так?
- Ну, во-первых, я не кошевая старши́на, и вы передо мной не обязаны ответ держать, - серьезно объяснил Тарас. - А во-вторых, неужели вам самим не хочется, чтобы чужой человек, со стороны, подтвердил ваши домыслы? Совсем не гложет сомнение? Нет?
- Ты прав, Павыч, гложет… Еще как гложет, прямо до крови, - кивнул Остап и протянул новому знакомцу свою трубку. - Смотри внимательно. Я в спешке даже не прочистил как следует. Правда, сомневаюсь я, что хоть какой-то запах мог там остаться, после того, как мы в плавнях несколько часов мокли?
- Ничего, ничего… Я умею нюхать…
Куница, или Павыч, как его теперь упорно называли запорожцы, взял красиво вырезанную, но толком не обкуренную трубку, поднес чубук к носу и неспешно вдохнул едва различимый, смешанный аромат. Закрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом, глянул ведовским зрением, нюхнул еще раз и уверенно подтвердил:
- Все верно, братцы. Сон-травы к табаку изрядно подмешано… Да не простой, а злым волшебством усиленной. Нечистое дело.
- Это ты, товарищ, все из пустой трубки унюхать сумел? - недоверчиво покрутил головой Лис. - Что-то мне раньше не приходилось слышать, о таком умении…
- Бабушка моя покойная, царствие ей небесное, знатной травницей была. Научила кое-чему… - выдал часть правды Тарас.
- А-а-а… - понимающе протянул Семен. - Тогда спасибо тебе, успокоил совесть… Чтоб этому Рудому аспиду ни дна, ни покрышки! Чтоб его подняло, да…
- Кстати, а куда он после подевался? Или вы не искали?
- В общем-то, оглянулись вокруг, - ответил Байбуз, - но не увидели. Да и не до него было, самим бы ноги вместе с головой унести. Ордынцы уже за плечами алалакали, да арканы раскручивали…
- Бывает… - понимающе кивнул головой Тарас и больше для приличия поинтересовался. - Куда теперь путь держите?
- Выбор-то у нас не богат, - выразительно пожал плечами Лис. - Здесь бдеть больше нечего, фигура вчистую сгорела… Домой, на Сечь двинемся. Доложим все, чин по чину. А если старши́на решит перехватить басурман, когда те возвращаться станут, и отряд к броду отправит, к нему пристанем.
- А не хотите на следы, оставленные голомозыми взглянуть? Может, что интересное разузнаем? Численность отряда прикинем… Все толковее ваш рассказ будет.
- Дело говоришь, Павыч… Но басурмане могли засаду оставить. Попадем к ним, как кур в ощип, - засомневался Байбуз.
- Нет там никого, - уверенно ответил Тарас и указал пальцем в небо. - Видишь, мой Василий спокойно над фигурой завис.
- И что с того?
- Беркут - птица умная, и хорошо знаком с луками кочевников. Если б там оставался хоть один ордынец, орел кружил бы гораздо выше.
'Спасибо за похвалу, атаман, - хохотнул Василий. - Доброе слово, оно и кошке приятно. А басурман и в самом деле рядом не видать. Быстро убрались. Похоже, очень торопятся… Но осмотреться внимательнее и в самом деле не помешает. Судя по рассказу дозорных, над ними колдун подшутил. Но я никакой магии не чувствую. Вот когда б нам умение Призрака-то пригодилось, друг Куница. Оседлать упругое девичье тело более приятно, чем мощи старого разбойника, но - иногда не так полезно'.
'Кто о чем, а вшивый о бане… - отозвалась Галлия. - Все ему упругое тело мнится. Угомонись, птица, не про твою честь… А по поводу магии, не спеши с выводами. Атаман Тарас, если мне будет разрешено заметить, то витает тут что-то, похожее на ауру, что была в деревни мангусов'.
'Неужели снова нечисть?! Случайность, или на наш след вышли? Но как, если мы и сами не знали, где окажемся? И зачем? Ведь седло отцовское Босоркун у нас похитил?'
'Наверное, причина прежняя… - предположила Галия. - И значит, опять прав ты, атаман Тарас, - не нашли они в украденном седле того, что искали'.
'Получил, тайный опричник? - хохотнул Куница. - В следующий раз следи за тем, что думаешь… Мысль, хоть и не слово, а тоже не воробей. Спасибо, Галя. Обнадежила ты меня…'
А вслух промолвил, обращаясь к запорожцам:
- А этот, Панько, ничем вам не показался странным?
- Да, в общем-то, нет… - задумчиво пробормотал Лис. - Не знаю, ничего особенного. Вонял разве что, как трухлявый пень, поросший поганками. Но с беглыми невольниками и не такое случается. Особенно с теми, которые многие годы просидели в яме. Перестаешь ощущать свой запах, да и привычка умываться пропадает.
- Как же, ничего! - воскликнул Остап. - А нательный крестик?!
- Крестик? - удивленно дернул бровью Тарас. - Что странного может быть в крестике?
- Панько хранил его в кисете с табаком.
- Где-где? - словно глухой переспросил Куница-Павыч, удивляясь еще больше.
- Да в табаке, представляешь?
- Действительно - странно. И как он это объяснил? Или вы даже не спросили?
- Обижать не надо, - проворчал Семен Лис. - Не вчерашние… Конечно, спросили. А он ответил, что мол, идет с басурманской стороны, а там башибузуки символ христианства могут с шеи вместе с головой снять…
- Ну, вообще-то он прав… - кивнул Куница. - Могут.
- Прав-то, прав… Но я только сейчас вспомнил, что за весь разговор он не перекрестился, ни разу. И когда поздоровался с нами, то бормотал слова так невнятно, словно держал что-то во рту.
- Гм, - поскреб подбородок Тарас. - Что ж, похоже, назвавшийся Паньком - не иначе, как басурманский шаман. И благодарите Бога, хлопцы, что сумели от него уйти живыми.
- Все в твоей воле, Господи, - склонил голову Лис. Потом закрыл глаза и зашептал. - Отче наш, иже еси на небеси…
К благодарственной молитве присоединился и Остап.
- Ангел-хранитель мой, ты всегда при мне стой. И днем, и ночью не откажи мне в помощи… - прочитав все положенные молитвы, Семен трижды размашисто перекрестился и вопросительно взглянул на нового знакомого.
- Ты, как я погляжу, в этом понимание имеешь? Верно? И бабушка травница только часть объяснения… Признавайся, мил человек, уж не характерник ли ты, часом?
- Твоя правда, Семен, - не стал отрицать слишком очевидного Тарас. - Есть у меня толика ведовских знаний. Только умение это очень неожиданно на меня свалилось. До сих пор не пойму - в награду, или в наказание.
- Господь ничего не делает зря, парень, - назидательно ответил Лис. - И не нам грешным обсуждать его дела и задумки.
- А многое умеешь? - восторженно поинтересовался Остап, которого, по молодости лет, не волновала разная душевная сумятица. - Я слышал, что характерники язык зверей понимают? Правда? Эх, я бы многое отдал, чтобы хоть раз мысли своего Пайды узнать.
- Мысли? - переспросил, улыбаясь, Тарас. - Ну, это просто. Сейчас гепард думает о том, что из-за глупых человеческих забав он дважды вымок, а обещанной награды все нет и нет. Но он готов подождать, ведь ты раньше никогда его не обманывал. И он тебе верит…
- Дважды? - переспросил Лис. - Один раз - это когда он коней спасал, а второй?
- Наверно, когда русалку на помощь звал… - негромко пробормотал Остап и прибавил. - Я не успел о том случае рассказать. Уснули не только вы с Максимом, меня тоже колдовской сон сморил. А разбудила - бродница. Я сперва подумал: со сна почудилось, а теперь все отчетливей припоминаю, что это именно она мне водой в лицо брызгала.
- А мне водяной подал знак, когда пришла пора вынырнуть… - задумчиво докинул Семен.
- Что ж, думаю, нам тем более стоит вернуться к фигуре, - решительно произнес Тарас. - Чем ближе я окажусь к тому месту, где басурманский колдун свою волшбу творил, тем легче мне будет его силу понять. Вперед, казаки! Поищем как следует проклятого вражину!
И гепард, словно только и ждал этой команды, огромными прыжками бросился к кургану, радуясь возможности хоть с кем-то просто побегать наперегонки.
Глава пятая
Юноша срывал ярость на своем скакуне. Несчастная животина хрипела, прядала ушами и бешеным карьером, надрывая сердце, пыталась убежать от безжалостного кнута, змеиными укусами жалящего круп. Но всадник не замечал ее мучений, в затмении разума продолжая нахлестывать ни в чем неповинную лошадь.
Горечь поражения жгла душу молодого хана. Собственно, вроде бы ничего особенного не случилось, велика беда - не взяли пленных. Сколько их тут было? Трое, четверо?.. Совсем другое приводило юношу в бешенство. Шайтан Панько, или кто он там, не выполнил своего обещания!.. Гяуры успели зажечь сигнальный огонь. И теперь в каждом урусском селении известно, что ордынцы вышли на ловы. Не излитая на вражеские головы, желчь жгла нутро юного хана. И он полосовал и нагайкой аргамака, подсознательно стремясь поскорее оказаться как можно дальше от места своей первой неудачи. А благородное животное от резкой боли било копытами землю и, вытянув шею, в неистовом галопе рассекало грудью степной сухостой.
Остальные воины, вынужденные держаться рядом с повелителем, тоже стали нахлестывать своих лошадей, и вскоре, вполне разумное желание: быстрее уйти от переправы, превратилось в бессмысленную, сумасшедшую погоню. Вот только - кто от кого бежал и кого догонял? Эта ловля призраков растянула чамбул на добрую милю, зависимо от резвости и возраста лошадей. Понимая, что в такой безумной скачке они загонят и погубят коней, свое единственное достояние, недавние табунщики возмущенно роптали. Еще немного и кто-то обвинит молодого хана в безумии, а тогда вся эта разномастная толпа, так и не ставшая воинским отрядом, завернет обратно… Хуже позора - и не придумать.
Кучам прошептал про себя несколько слов из Корана и, очень надеясь, что первый, самый слепой и бешеный гнев его высокородного ученика уже поутих, пришпорил свою лошадь, чтоб догнать, роняющего хлопья розовой пены, ханского скакуна.
- Чего тебе?! - окрысился на аталыка Салах-Гирей, когда наставник поравнялся с ним стремя в стремя.
- Не позволит ли, светоч моих глаз, приказать воинам, чтобы они дали роздых лошадям. А то эти собаки готовы загнать до смерти горемычных животных, лишь бы угодить своему повелителю. Но от такого старания только вред. Гяуры не зря придумали поговорку о башибузуке, который в намазе готов лоб об пол расшибить…
Юноша запутался в ливне слов мудрого наставника, которые к тому же слышал через одно, но сумел понять главное: воины ожидают приказа - а, следовательно, остаются покорными и продолжают верить в воинское счастье своего хана! Эта мысль сразу вернула юноше ускользающее самообладание.
'И чего я так взъярился?! - подумал он, успокаиваясь. - Ведь поход только начинается!'
Салах-Гирей взглянул на аталыка и утвердительно кивнул, переводя измученного аргамака с убийственного галопа на легкий шаг.
Кучам немедленно подал условный знак десятникам, и весь чамбул замедлил движение, подтягиваясь и приобретая подобие воинского отряда. А еще чуть погодя, когда дыхание животных стало ровнее и тише, аталык подал еще один знак, приказывая всем остановиться.
Обеспокоенные пастухи-коневоды тут же спешились и принялись обихаживать коней. Заботливо обтирали им потные бока пуками сухой травы, отпускали подпруги, осматривали копыта. Вместе с кумысом каждый степняк впитал непреложный закон Дикого Поля: с добрым конем - домой вернешься, а с увечным - навек в степи останешься.
Пока воины приводили в порядок сбрую и себя, Салах-Гирей отозвал в сторону Кучама.
- Мне, как и прежде, нужен твой совет, наставник, - начал без обиняков юный хан. - Ближайшие селения урусов предупреждены о нас. Значит, люди и сами попрятались, и добро унесли… Что лучше - переждать, пока тревога уляжется, или пробираться в глубь страны? Как по мне, то оба варианта плохи. Долго ждать - нет провианта, а соваться дальше - воинов маловато. Да и какие это воины, - Салах-Гирей махнул пренебрежительно рукой.
- Ну, о еде, мой повелитель, я волновался бы в последнюю голову. Летом степь всех прокормит. Если не дичью, то рыбой. Поэтому, если б не близкий поход Солнцеликого султана, можно бы спокойно ждать своего часа, хоть и до первого снега. Но сейчас лучше поспешить. Если только ты, светоч моих глаз, все еще хочешь нести впереди орды семихвостный бунчук Гиреев. Поэтому я посоветую пробираться дальше. Осторожно, ночью, выслав далеко вперед и по сторонам дозорных. А там - на все воля всемогущего Аллаха! Чуть раньше, или чуть позже, нам подвернется беспечное селение. Ведь гяуры завсегда на 'авось' рассчитывают. Уверен: нам даже слишком далеко ходить не придется.
- Очень мудрые и правильные слова, уважаемый учитель, - негромко одобрил выводы аталыка чей-то картавый голос. - А вместе со мной вы проделаете этот путь и быстрее, и проще.