- Верно. Десять пропил в шинке с братчиками, а из двух оставшихся смастерил себе шпоры. Вот их звон и распознал дед Карпо.
- М-мм да, - поскреб подбородок Тарас. - Не повезло Ивану. Все супротив него указывает.
Непийвода тем временем уже доковылял до лобного места, и сердюки принялись привязывать его к столбу.
- А чего Иван так хромает? Били? - поинтересовался Куница.
- Да ты шо, Тарас, окстись… Кто ж на Непийводу руку подымет? Его и к столбу привязывать не хотели, все равно никто не ударит и не плюнет… А хромает? Говорит - сапоги жмут…
- Угу… Ну, пойдем к Ивану что ли?
- Зачем? - посуровел лицом Цыпочка, цепко хватая Куницу за локоть.
- Теперь ты сдурел, Андрейка, если решил, что я Ивану бесчестье словом или делом нанести смог бы. Поговорить мне с ним надо. Важно это…
- Так нельзя же, Тарас. Сердюки все равно прогонят.
- Не прогонят. Я волшебное слово знаю… Ты только, это, Андрейка, ничему не удивляйся и не вмешивайся. Даже если тебе мои слова глупыми или странными покажутся. А равно - и поступки. Хорошо?
- Что ты задумал, Куница? - загородил шлях товарищу Цыпочка. - Погибнешь, дурень! И Ивана не спасешь, и сам головой поплатишься!
- Да не волнуйся так, братка, все будет хорошо… Я ж не глупого батьки сын, чтоб на рожон переть.
- Эх, где наше не пропадало, - решительно ударил руками об полы молодой запорожец. - Была, не была! Я с тобой, Тарас! Пошли! Я ведь, как и ты, тоже не верю, что Непийвода каином братоубийцей стал.
- Ты только наперед батьки не суйся, а то все испортишь… Добро?
- Считай, что обзавелся еще одной тенью, - уверил Тараса тот. - Куда пойдешь - я следом. И не обращай на меня внимания. Можешь даже наступить, если для дела понадобится.
* * *
Иван Непийвода, за несколько последних часов потемнел лицом и наверняка поседел бы еще больше, если б и так не был белым, как лунь. А в обычно веселых, насмешливых глазах казака поселилась необъятная печаль.
- Здорово, дядька Иван, - поздоровался с ним Куница, приглядываясь старому запорожцу левым глазом и с радостью отмечая, что нет на нем Каиновой печати. - Как же ты так опростоволосился-то?
- Не виновен я, хлопец… - неизвестно в который уже раз за сегодня, и совершенно безнадежно пробормотал Непийвода.
- А ну, осади! - вскинулся один из сердюков. - Хочешь плюнуть или ударить - это можно… Закон не возбраняет, а лясы точить с татем запрещено.
- Больно надо мне с убивцем разговаривать, - отмахнулся от стража Куница. - Сапоги с него хочу снять…
- Зачем? - удивился Богдан Комар, второй охранник. Рослый и сильный, но не слишком смышленый.
- Ну как же, - охотно объяснил Тарас. - Разве ты, Богдан, не знаешь, что вещи казненного приносят удачу? А Ивановы сапоги как раз мне по ноге будут.
- Почему не знаю? - сделал обиженное лицо Комар. - Конечно знаю… В городах, слыхал, веревка повешенного очень дорого ценится. Вот после казни и приходи…
- Хорош совет… - вытаращил глаза Куница, постучав при этом себя кулаком по лбу. - Друг ты мой сердечный Богдан, а не напомнишь при случае: как на Сечи поступают с теми, кто своего товарища убил?
- Знамо как, - степенно ответил тот. - Хоронят вместе с убитым, живьем под гроб покойника положив.
- Ну, и как я потом, по твоему совету, после казни из могилы сапоги достану? Соображение имеешь?
- Незадача… - согласится тот и усмехнулся, довольный собственной догадливостью. - Так вот зачем ты их с него заранее снять хочешь. Ох, и хитер ты, Куница! А с виду и не скажешь…
- Ты, Богдан, тоже неплохо простачком прикидываешься… - грубовато подольстился к недалекому сердюку Куница. - А сам как легко меня раскусил?.. Так что, не возражаешь: я возьму обувку?
- Бери, - махнул рукой разомлевший от похвалы Комар. - Разговаривать с татем нельзя, а раздевать его никто не запрещал. Эх, вот незадача. Почему мне первому в голову не пришла мысль добрыми сапогами разжиться?.. Может, поделимся?
- Это как? - изумился Куница. - Тебе левый, а мне правый?
- Можно и наоборот…
- А много ли толку в такой обновке? Кому, кроме одноногого калеки один сапог в прибыток станет? Или ты в ближайшей битве рассчитываешь ногу потерять? К ворожее ходил? И что она тебе предсказала? Какую именно ногу тебе отрубят? Или ее ядром оторвет?..
- Тьфу-тьфу-тьфу! Типун тебе на язык, Куница! Скажешь же такое… Аж жаром проняло!
- Нет? А я было подумал… Ну, ладно, тогда я вот что предлагаю… - не стал спорить с сердюком Тарас. - Чтоб по справедливости… Я возьму сапоги, все-таки тебе они малы будут, а мне - как раз впору, а на твою долю придутся серебряные шпоры. Годится?
- Годится… - повеселел Комар.
Не теряя больше ни минуты, а то вдруг сердюк еще что надумает или передумает совсем, Тарас присел у ног Непийводы и быстро стащил с приговоренного к смерти казака оба сапога.
- Благослови тебя Пречистая Дева, парень… - облегченно вздохнул тот, недоуменно взирая на свои, покрученные и побелевшие от недостачи крови, пальцы ног. - Ума не приложу, что с ними случилось. Но жали изверги так, что я уже о казни, как об избавлении от мучений думал. Не казацкая обувка, а истинно испанское приспособление для пыток.
- Мужайся, дядька Иван, теперь все хорошо будет… - быстро шепнул взбодрившемуся запорожцу Тарас и отступил раньше, чем сердюк успел открыть рот.
- Разговаривать…
- Забудь, Богдан, - подмигнул насупившемуся Комару ведун. - Пойду обновку примерять. Если окажется впору - вечером с меня магарыч. Приглашаю… Заодно и шпоры заберешь.
- Добро, - кивнул тот, озабоченно поглядывая на серебряные украшения сапог. - Не забудь только…
Но Куница уже его не слушал, шагая прочь и увлекая за собой Андрея Цыпочку, так ничего и не понявшего из разыгранной перед ним сцены.
- Куда ты спешишь? - попытался вырваться из рук Тараса тот. - Мы же ничегошеньки не сделали! И зачем тебе Ивановы сапоги? Я как-то раньше не замечал за тобой такой страсти к наживе.
- Терпи, Андрейка. Я еще не до конца уверен, но думаю, что именно в сапогах мы и найдем ответ на один из вопросов. Только, наши с тобой голоса будут слишком тихие на Кошевой Раде… Поэтому, Цыпочка, дуй за отцом Никифором и тащи его в наш курень. А я тем временем куренного атамана подготовлю. Вот когда они оба свое слово на защиту Непийводы выскажут, шансов на то, что его услышат, будет гораздо больше.
- А если поп не пойдет? Они ж в церкви Остапа отпевают…
- Скажешь: дело жизни и смерти! А упираться станет - тащи за шиворот! Под спасение собственной души, прошу! Нам в бирюльки играть некогда, вот-вот похорон начнется!..
Глава седьмая
- Ой, люди добрые! Вы только поглядите, что деется! Совсем девки стыд потеряли! - завопила какая-то тетка, едва завидев Степана с Оксаной, словно ее в одно место шилом ткнули. Аж перекособочилась вся. - Одна, в чужом доме хозяйничает, словно мужняя жена! А вторая - ни свет, ни заря из лесу на лошади с казаком едет!
Она встала посреди улицы, аккурат напротив корчмы, картинно уперев руки в боки. При этом, победно озиралась, словно призывала все село в свидетели столь неблаговидного поведения упомянутых девушек.
- А тебя, Мотря, завидки берут, да?! Никто кривобокую не то что замуж, на сеновал не поманит, вот и разоряешься почем зря. Да?
Мать Ребекки словно выросла у калитки. Поскольку еще мгновение тому там никого не было.
- Что ты сказала, жидовка пархатая?! - взвизгнула Мотря.
- Тихо, бабы, - не повышая голоса, проворчал Степан. - А то обоих нагайкой поперек основы перетяну. А потом атамана сельского кликну. Он вам еще и от себя добавит. Совсем сдурели или заняться нечем?
Мотря дернулась. Пару раз открыла рот, словно рыба, выброшенная на сухое, но так и не отважилась что-либо сказать. С запорожцем не поспоришь. У них с женщинами разговор короткий. Чуть что не так - сразу за нагайку берутся. Еще и шутят: 'Пса и бабу не перебрешешь'.
- Степан? - узнала побратима Куницы тетя Циля, старательно отводя глаза от пыльной, изгвазданной травяным соком, одежды девушки. - Ты как здесь? А Тарас где?
- Тарас на Запорожье подался, а меня вот случай задержал, - он указал подбородком на притихшую в его объятиях Оксану, ее даже на вопли Мотри не оживили. - Мы ее у харцызов отбили. Тарас велел домой отвезти. Да и приглядеть тут за всем. Пока его не будет…
- Беспокоится? - улыбнулась тетя Циля.
- А то… - кивнул Небаба. - В прошлый раз инквизиция была. Теперь - харцызы. А чего завтра ожидать? Так и сказал: 'Езжай, побратим, в Михайловку и береги моих пуще глаз!'
- О, Степан! Здоров! - привлеченный шумом, высунулся на улицу с подворья и шинкарь. - Ты откуда здесь взялся? Тарас тоже здесь?
- Тарас уехал на Запорожье, - засопел Небаба, но все еще спокойно. - А я вот Оксану домой везу. Натерпелась бедняжка страху, не всякому мужику под силу. А потом к Ребекке наведаюсь. От мужа весточку передам. Кстати, я у Куницы в хате ни разу не был, не укажете, как туда проехать?
- Чего там указывать, - усмехнулся Ицхак и ткнул пальцем вправо от Степана. - Вон она, как прыщ на лбу торчит. На самый пригорок Тимофей свою хату вытащил. Только зачем туда ехать? Поставишь коня у нас… - он получил чувствительный тычок от жены в бок и быстро поправился: - … у Кожухов, а сам тропинкой и чеши в гору. А после вечери и к нам заходите. Вместе с Ребеккой. Посидим, погуторим…
- Спасибо за приглашение, дядька Ицхак, - едва удержался от смеха Степан. - Обязательно загляну в гости. Может, даже к обеду управлюсь… - и пришпорил коня, чтоб не дать болезненно скупому тестю побратима времени собраться с мыслями и ответить.
* * *
От сплетенных умелыми женскими руками венков и букетов, калитки и ворота в каждый двор синели васильками, багрянились маками, белели ромашками, желтели купавкой. А круглобокие коробочки мака, спелые колосья овса, ржи и пшеницы, придавали всему этому буйству красок спокойную торжественность и пышность щедрого застолья.
Возле дома Кожухов Степан осадил коня и соскочил на землю. Повод хотел передать девушке, но увидев, что та и сама едва держится, намотал его на луку седла и пошел снимать запорный брус с ворот.
На возню из окна выглянула худощавая женщина, присмотрелась, тихо охнула и заспешила навстречу, то прижимая руки к груди, то поднимая их к лицу.
- О, Господи! Что с тобою, доченька?! - бросилась к Оксане. - Да на тебе лица нет. Что с нею приключилось, пан казак?!
- Испугалась она… - пробормотал Небаба. - Очень сильно испугалась. Вроде, как отошла немного, а теперь - вижу, снова страх ее в плен взял, - и едва успел подхватить на руки, валящуюся наземь девушку. - М-да, видно успела нечисть порчу навести. Надо бы, матушка, поскорее этот сглаз с нее снять, а то со временем, только хуже будет.
Женщина поспешила к дочери, и попыталась привести ее в чувства, но та была, как тряпичная кукла. Только что дышала.
- Господи Иисусе, да что ж за напасть такая?.. - перекрестилась мать. - Придется за старым Вересом бежать. Аглая ведь померла на Иванов день. Теперь только он испуг или порчу снять может… - объяснила Степану.
Потом выглянула на улицу и позвала какого-то мальчугана, что попался ей на глаза:
- Иванку! Сбегай, дитятко, к деду Вересу. Скажи: тетка Одарка просила прийти… Передай: Оксане нашей плохо. Сомлела…
Хлопец крутнулся на одной ноге и стремглав бросился в дальний конец села.
- А чего это мы стоим посреди двора? - продолжила так же громко Одарка, словно боялась замолчать и впустить на подворье тишину.
- И то верно, - согласился Небаба. - Надо бы Оксану в дом занести. Разрешите?
- Гостям в нашей хате всегда рады, - немного невпопад ответила та. - Извините, пан казак, не знаю: как вас звать-величать?
- Крестили Степаном, прозывают Небабой. Я - Тараса Куницы побратим. Приехал Ребекке весточку передать…
- А где ж вы мою Оксанку… - тетка Одарка запнулась, подбирая слова, - встретили?
- Может, все же в хату зайдем? - спросил Степан. - Мне не трудно ее держать, она стройная у вас, легкая… - парень смутился немного. - Но зачем оповещать все село о том, что с девушкой приключилось? Хотя, я так понимаю, что на завтра и так все всем известно станет…
- Да, да, конечно, - засуетилась тетка Одарка. - Входите, пан казак.
Она пропустил Небабу вперед, придерживая дверь.
В небольших сенях не было ничего, кроме кадки с водой и развешанной на колышках упряжи. Одна дверь из сеней вела на кухню, другая в горницу. Переступив порог комнаты, Степан повел глазами по стенам и, увидев в правом углу небольшую икону Пречистой Девы, чуть склонил голову. Удерживая девушку на руках, перекреститься он не мог.
У окна стоял широкий стол, возле него у стены, дубовая скамья с перилами, а с другого боку - два резных табурета. В противоположном углу примостилась широкая кровать с аккуратно сложенными подушками и перинами, застеленная куском белого полотна с вышитыми по долу мальвами. Рядом - большой сундук, в котором хранился, наверное, весь домашний скарб вместе с Оксаниным приданым… Слева от двери, из общей с кухней стены, выдавалась печь, а рядом с нею - висело несколько полок с праздничной утварью.
Долго не разглядываясь по светлице, Степан уложил Оксану на сундук.
- Присаживайтесь и вы, пан казак, - пригласила его хозяйка. - Наша девка еще не просватана…
Степан улыбнулся и присел на лавку. Чтоб обозначить, так сказать. Вот ведь бабы!.. Дочь едва живая, а они все об одном заботятся.
- После посижу, а сейчас коня гляну…
- Сама, - метнулась к дверям Одарка, которой непременно нужно было найти себе занятие. Но выйти не успела. Наружная дверь резко отворилась, и густой бас загрохотал на всю хату:
- Ну, где тут больная? Чего у вас приключилось, что старым ногам покоя не даете?
Вслед за этим ливнем слов, послышалось громкое топанье, и в комнату вошел… небольшой, сухонький старичок. Он был такой маленький, что Степан невольно взглянул еще раз на дверь, ожидая, что из них появится настоящий хозяин столь показного, воистину дьяконского голоса.
- А это что за казак на меня глаза таращит, как жаба с болота?! - загудел снова дедусь, подошел к Небабе и очень крепко пожал ему руку. - Жених? Любо, любо!.. Давно, Одарка, пора твоей красавице замуж… Шестнадцатый год уже девчонке, если я со счета не сбился. Совсем заневестилась, - и, не дожидаясь ответа, шагнул к девушке. - Так что там, с тобой, красавица? С милым поругалась, или матушка замуж не велит?
В движениях дедушки было столько молодецкого задора и огня, что Степан и сам невольно почувствовал, как куда-то уходит усталость от долгой дороги, и в тело возвращается сила.
- Угу, понятно… - проворчал старичок недовольно и сунул что-то Оксане под нос.
Девушка не ответила. Да и не могла… Ибо хоть и очнулась, но от всего пережитого у нее все еще дергались губы, и Оксана только со страхом таращилась на знахаря.
- Вот как… - протянул знахарь. - Похоже на сильный испуг. Придется воск выливать… Ты вот что, суженый-ряженый… Или иди во двор покурить, или сядь где-то в уголке и не вертись под ногами! - прикрикнул недовольно на парня, который встал за плечами и глазел, как он достает из наплечной сумки разные непонятные принадлежности.
Здесь были и сальная свеча, и выщербленная миска, странно расписанная по каемке и на донышке. К этому добавились манерка с бесцветной жидкостью и несколько пучков сушеных трав.
Сперва знахарь зажег свечу, налил в миску свяченой воды, всыпал туда немного какой-то травы, дал все это девушке в руки и приказал держать над головой. Позже вытащил из сумки кусок воска, чашку и вышел на кухню. Не было его каких-то пару минут, после чего он вернулся в комнату, быстрым шагом подошел к Оксане и тихо сказал:
- Думай о том, чего ты испугалась, - а сам тихо-тихо и быстро-быстро что-то зашептал и вылил расплавленный воск в воду в миске, которую девушка по-прежнему держала у себя над головой.
Закончив шептать заговор, дед Верес затушил огарок и взял у Оксаны миску.
- Вот и все, деточка, - сказал ласково, - теперь тебе станет лучше.
Степан подошел к нему и с любопытством заглянул в миску. Выливание воска на испуг проводилось часто, особенно детям, поэтому парень знал, что форма слитка должна указать на причину страха. И не ошибся. С миски на него лукаво косилась чертячья рожа, образовавшаяся из застывшего воска. И Степану даже показалось, что изображение вдруг подмигнуло насмешливо и на мгновение высунуло язык.
- Вот это да! - не удержался от восклицания Небаба. - Да чтоб мне первым вареником задавится! Черт! Ну, точь-в-точь! Как на иконах малюют…
Знахарь посмотрел на изумленное лицо парня и сам заглянул в миску.
- Чего только не деется на свете божьем, - сказал тихо и перекрестил восковую маску. - Раньше такое диво только в Купальскую или Рождественскую ночь приходилось видеть, а теперь и на Маковея узреть сподобился.
Потом аккуратно достал сгусток из воды, положил на тряпицу, присыпал сверху сухим листом, отчетливо пахнувшим на всю горницу мятой. Завернул и сунул себе за пазуху.
- Потом уничтожу, - молвил негромко и спросил. - А мне никто ничего объяснить не хочет?
- Я скажу, дедусю, - отозвалась Оксана. Хоть и слаб еще был голосок, но выглядела девушка значительно бодрее. Даже румянец на щечки вернулся. Видно, на пользу пошла ворожба. И прибавила твердо. - Только пусть казак сначала из хаты выйдет… При нем говорить не стану.
- Ишь, чего удумала!.. - ударила руками об полы Одарка, что только вошла и ничего не поняла. - Гостя из хаты гнать? Сперва лежала, как неживая, а глаза открыть не успела - чудить начинаешь?
- Не шуми, Одарка, - цыкнул на нее знахарь. - Так надо. А казаку не помешает на коня глянуть.
- Да чего там глядеть? Я уж сделала все… - растерянно пробормотала Одарка.
- Ну, надо, так надо, - усмехнулся хозяйке Небаба. - Я же не насовсем уйду. И не надейтесь. Покурю во дворе и вернусь. Вы даже стол накрыть не успеете… - и, под одобрительный хохоток деда Вереса, вышел в сени.