Спустя 27 минут
Петровский парк богат синими скамеечками и странными диалогами.
– Я вижу, что ты любишь орхидеи, – заметил очкарик.
– И что дальше? – спросила конкретная Тома.
– Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлена и в тепле.
– А вы с Олесией – это кто? – недоверчиво перекрестилась Тома.
– Я – Орхидеи-люб! А Олесия – моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. – И я вижу, что ты наш человек!
– Пойдём, певун, – без раздумий согласилась Тома. – Только погодим моего дружка, отошел на предмет посцать вон в те кусты.
Ситуация с Витой и её папой
Клюев всучил Вите букет полевых ромашек, а Она проводила Его в гостиную своей квартиры.
– Я живу с папой! – строго похвасталась Вита.
Вита и Клюев сели на сиреневый диван.
– Я тебя сейчас глубоко возьму, Вита. А потом познакомлюсь с твоим папой. И мы будем вкусно обедать, – в глазах Клюева возник секс. Он лёг на сиреневый диван, и вознамерился лечь Виту.
Вита не легла и дала Клюеву пощёчину:
– Ты обещал прийти вчера, но ты не пришёл! Несмотря на обещание. Я и папа очень беспокоились! Вдруг ты мне изменил!
– У тебя необыкновенно заботливый папа.
– Я – его единственная дочь. А от тебя воняет мусором! Ты ночевал на помойке?
– Я ночевал на Главной Столичной Помойке.
– И зачем ты там ночевал? И с кем?
– Я спасал от Мафии старинную икону. Мне был Знак.
Вита строго подумала:
– Ты спас икону?
Клюев ответил ностальгическим кивком.
Ромашки с любопытством наблюдали за парочкой из столовой вазы.
– Папа будет скоро! – строго поднялась Вита с сиреневого дивана. – Сейчас будем вкусно обедать, за обедом все обговорим.
Спустя 30 минут
Спустя полчаса возле сиреневого дивана появился обеденный стол под парадной скатертью в кружевных розочках. Посреди стола был вкусный обед: бутылка "Пунша", миска овощного салатика и тазик с котлетами; а по краям стола была посуда – три пустые тарелки и три ножа. Бокалов тоже было три.
Вита разложила три вилки и строго улыбнулась:
– Наш мальчик помылся!
Помытый и расчесанный Клюев возник на пороге гостиной и стал настороженно переминаться. Причиной неудобства явился мелкий самец лет 30-ти – на внешний вид. Мужчина вскочил с дивана, подбежал к Клюеву, насильно ему руку пожал, а затем насильно потряс:
– Привет, чувак! Наконец-то пожаловал. Между нами разговоры только о тебе!
– Здравствуй. Тебя как зовут? – попытался доброжелательно улыбнуться Клюев.
– Молоток, чувак! Сразу на "ты" – это круто и здорово! А то дочурка приводила разных лохов – выкающих, сюсюкающих. Я – папа!
– Ты больше похож на старшего брата, – честно изумился Клюев.
Папа закончил рукотрясение и шлёпнул Клюеву по загривку. Вита признала поведение папы законным, и Клюев подчинился её признанию.
– Секрет моей молодости в каждодневном сексе, чувачок! – похабно проржался папа. – Падай на стул. Чпокнетесь с дочкой сразу после обеда – так я решил.
Клюев сделал вид, что папа не сумасшедший чудак и загрузил себя на стул. Родственная парочка загрузилась на сиреневый диван – напротив будущего мужа и зятя.
Папа утянул себе три котлеты и передал ложку Вите:
– Ложь себе, дочурка.
– Ложат экстременты, папа. А еду кладут, – строго засмеялась Вита.
– Прогнал, мой сладкий разум! – смущенно покаялся папа.
Клюев незаметно для себя выпил полный стакан пунша вместе со стаканом.
– Мальчик наш. Давай твою тарелку, накладу котлет, – нежно предложила Вита.
– Не стесняйся, чувак! Чтобы член стоял крепче – надо жрать больше мясца! – похабно осклабился папа.
Клюев осознал, что овечья шкура ему не к лицу и не к телу:
– Слышь, папа. Член у меня стоит без котлет. А его крепость – не твоё дело!
Папа и Вита переглянулись друг с другом. Затем переглянулись с Клюевым.
– Ах, оставьте никчемный спор, – манерно попросила Вита. Она наполнила Клюевскую тарелку тремя котлетами, а сама приникла к миске с овощным салатиком.
Спустя 29 минут
– Возьми меня, мой мальчик! – простонала Вита, лёжа совсем обнажённой на широкой двуспальной кровати, в комнате для секса. Девушка простёрла белые ручки к Клюеву.
– Где он? – Клюев искал и не находил в комнате папу.
– О нём не думай! – Вита стянула с любовника трусы.
– Хорошо, – расслабился Клюев, вышагивая у кровати.
В помещение резко вбежал и метко прыгнул на постель совсем голый папа.
– Падай, чувачок, с нами! Падай и получи удовольствие! – папа основательно помял Виту, вызвав у неё сладострастный стон.
Вита положила белую ручку папе на его торчащий болт и нетерпеливо взбрыкнула в сторону Клюева: – Пристань ко мне, мой мальчик! Я вся теку!
– Это дивный ручей! Нет, чарующая речушка! Ёпт, водопад Ниагара! – зазывающе закричал папа, по мере реплик изучая пальцами и носом междуножие дочки. – Ты этому – причина, чувачок! Налетай, пока горячо и не остыло!
Клюев с досадой оделся и ушел нах, на глазах у сладкой парочки.
– Папа, ну почему я такая несчастная! – закапризничала Вита. – Уже третий мальчик меня бросает. Мне 20 лет и я хочу крепкую семью!
Папа с сочувствием обнял Виту и крепко поцеловал в губы.
– Отлюби меня как взрослую, папа! – хныкнула Вита. – Я так в этом сейчас нуждаюсь!
Спустя 2 минуты
Спустя 2 минуты перед Клюевым нарисовался сидящий на полу сонный нищий. Его шляпа попросила денег. Рядом возвышался плакат: "Помогите мне. Я – произвол Мафии!". Дело было в подземном переходе между улицами Таганская и Марксистская.
– Денег у меня нет, – безразлично отметил Клюев.
Сон убежал из подземки, а гребаный нищий вскочил, схватил Клюева за грудки и заорал ему в лицо:
– Кушай у Садко! Иди к нему пешком!
Люмпен махнул рукой, показывая направление. Клюев озадачено повернулся и пошел назад – кушать к Садко.
4. День четвёртый
Тонко пел церковный хор.
Отец Серафим, в белом стихаре и темной скуфеечке, прохаживался у иконостаса и махал кадилом.
Два десятка старушек истово крестились и подпевали.
В храм вальяжно зашли мафиоза Андрюшкин, Горилла и Чеснок – мордовороты с косой саженью в плечах.
– Горилла, купи свечек, замаслю Господа. А ты, Чеснок, смотри старую доску. Как высмотришь – скажи мне.
Горилла пошел направо и обрел свечек.
Чеснок пошел прямо и не обрел ничего.
Мафиоза Андрюшкин пошел налево, оттолкнул Марковну: – С дороги, рухлядь! – И увидел прямо перед собой, на стене у клироса, знакомый список. Довольная улыбка Нафани цвела недолго и до тех пор, пока на его плечо в албанском пиджаке не легла рука – здоровенная, с чистыми и подстриженными ногтями.
– Мужик, ты совершил поступок не по совести! Марковна старше тебя в несколько раз! Надыть уважать старость! – внушительно молвил владелец руки. Им являлась широкоплечая, косматая и длиннобородая личность мужеского рода, с ясными очами. Из-за плеча личности выглядывала Марковна, с любопытствующим лицом.
– Ага! Истинно! – подтвердила Марковна, ожесточенно крестясь.
Мафиоза Андрюшкин поискал встревоженными глазами братву и заносчиво выкрикнул:
– Ты кто такой!?
– Я – Амбарыч. Церковный сторож. Извинись перед Марковной, не бери грех на душу!
Подрулила братва.
– Нафаня. За меня поставь. Не забудь! – подал Горилла толстую пачку толстых свечек. Мафиоза Андрюшкин облегченно пёрднул и взял пачку обеими руками.
– Нафаня, чё за хрен? – показал на Амбарыча Чеснок.
– Не ругайся в лоне Господа! – немедленно повернулся к мордоворотам Амбарыч. – Я чувствую, мирного разговора у нас не выйдет… Поэтому прошу выйти на улицу. Там всё обсудим.
Марковна безоглядно заспешила на улицу.
Отец Серафим скрылся в алтаре под аккомпанемент ангельского пения. Старушки закрестились ещё истовей. Настал момент раздачи Святых Даров, на языке обывателя "причастие".
– Братва! Заросшего придурка зовут Амбарыч. Выйдите с ним на воздух и избейте до потери сознания, – отдал приказ мафиоза Андрюшкин. – А я покамест поставлю свечки и сниму со стены рисунок. Я его нашел.
Мордовороты профессионально взяли Амбарыча под здоровенные локти.
– Урод! Учти, мы этого не хотели!
– Нехорошие вы люди! – укоризненно повел богатырскими плечами Амбарыч. Руки мордоворотов соскользнули с Амбарыча, и он неспешно двинулся к выходу из храма. Братва сопровождала его на шаг сзади.
Мафиоза Андрюшкин невдалеке узрел Канун – прямоугольный столик-подсвечник. И стал маслить Господа свечами.
Спустя 30 секунд
– Урод! Ты куда!? – крикнул Горилла вслед Амбарычу, что также неспешно спустился по паперти и направился к калитке храмового забора.
– Негоже вас учить в святом месте, – бросил через плечо Амбарыч.
– Колхозник, ты продолжаешь нарываться! – прошипел Чеснок.
Рядом с калиткой, вне церковной территории, стоял Джип братвы. За Джипом спряталась Марковна.
Амбарыч обошел Джип и начал основательно засучивать рукава кафтана. Горилла с ходу пнул Амбарычу в низ живота.
– А-ах! – с обидой застонал Амбарыч. – Ты чего беспредельничаешь!? Без предупреждения пинаешь!
– Чеснок! Мой пинок называется "пинок по лобку"! Пинок несилен, пинковый джеб – на языке бокса. А сейчас я покажу пинковый кросс. То есть пну так, что сломаю Амбарычу лобковую кость!
Чеснок с благодарностью впитывал наставничество Гориллы. Марковна от любопытства зажевала свой носовой платок с соплями.
Амбарыч помолился и воспрял, схватил Гориллу за ноги, поднял над собой и стукнул Гориллой о землю, как дубиной.
– Твою мать! – пробзделся Чеснок.
– Ну? – дружелюбно переспросил Амбарыч, отряхивая по-мужицки ладони.
Чеснок прыгнул в Джип и умчался.
Амбарыч простер вслед горький взгляд ясных глаз: – Куда, негодник? Кто за тебя каяться будет?
Из храма произошел выход старушек. Они без звука двигались мимо стоящего Амбарыча и лежащего Гориллы – причастие требовало внутренней тишины от человека.
– Эх, Святых Даров не вкусил! – переживал Амбарыч.
Неугомонная Марковна быстро сбегала в храм и быстро вернулась назад.
– Спасибо, Амбарыч, что заступился за меня!
– Господа благодари, Марковна! – Амбарыч перекрестился на церковные купола.
– Ты его убил? – старуха вдумчиво рассмотрела неподвижно лежащее тело Гориллы.
– Окстись, Марковна! Так, приобщил к благодати!
– А-а-а… – бабка перешла на интимный тон. – Богохульник, который меня толкнул – в храме! Свечечки ставит.
– Я как раз собрался с ним побеседовать, – осклабился Амбарыч и похрустел силушкой.
– А можно я пойду и посмотрю? – дернулась нетерпеливой конвульсией Марковна.
– По благодати!
В это же время
Все сорок отверстий прямоугольного столика-подсвечника – Кануна, были заполнены свечками мафиозы Андрюшкина. Он недовольно оглянулся в поисках нового Подсвечника и увидел жалостливый взгляд бабушки Варвары. И тотчас же услышал её жалостливый голос:
– И-их, милок, сколько покойников-то у тебя в роду!
– Какие, на хрен, покойники!? Я живым ставлю! – грозно занервничал мафиоза Андрюшкин, сжимая и разжимая последнюю непоставленную свечку. – Ты тоже нарываешься, как грёбаный Амбарыч!? Или издеваешься ради собственных тараканов!?
– Так, милок… На столике свечи ставят за упокой. А за здравие ставят в другие Подсвечники – круглые… Вон они, и вот… – Варвара наглядно простерла рукою.
Мафиоза Андрюшкин мельком взглянул на наглядности и излил недоуменное беспокойство:
– Ни хрена не пойму! В церквах разные места для свечей? Живым отдельно, жмурикам отдельно? Да!?
Бедная Варвара ошалело и согласно повела головой.
– И что теперь будет!?
– Не знаю, милок… Всё, что угодно!
Мафиоза Андрюшкин и бабушка Варвара начали, было, соревноваться в том, кто больше растерян. Но вдруг Нафаня вспомнил, что он – человек действия и прибыл сюда по ответственному делу. Бандюг три раза плюнул через левое плечо, последнюю свечку воткнул в круглый Подсвечник и подгрёб к левому клиросу. Там он взялся за нижние края "рисунка Михал Михалыча", с намерением его со стены снять и из храма унести или вынести.
Варвара посмотрела на городской телефон, но вновь протягивать к нему руку поостереглась. Тогда бабушка взяла семисвечник и подкралась к мафиозе Андрюшкину сзади. Цели последних действий Варвары остались неясны, так как случилось Чудо. Нарисованная правая рука лика Спасителя сжалась в кулачище, размером с лицо Нафани. Сия трёхмерная кувалда вылетела из иконы, и сочно ударила Нафаню в область левого глаза. Потом Спаситель улыбнулся и Чудо закончилось.
У Варвары отвисла челюсть до пупа, а семисвечник от зависти сошел на нет.
Мафиоза Андрюшкин мученически упал на церковный линолеум.
Варвара не зная, что же делать, стала метаться на месте – возле тела Нафани.
Заявились Амбарыч и Марковна, с опаской наблюдая за метаниями Варвары.
В храме плавала странная тишина. Такая тишина наступает всегда, когда случается Чудо.
И такую тишину лучше не нарушать, но когда-то её нарушить все равно надо. И сделать это лучше священнику из настоящих.
Отец Серафим был и есть настоящий священник. И в этом смысле тишине повезло.
Батюшка появился из алтаря и вперил суровый взгляд в Амбарыча. Марковну сотрясала любопытствующая дрожь, но в стенах храма она себя сдерживала. Варвара прекратила метания и находилась в пассивном ахуе.
Четверо человек возвышались кружком вокруг лежащего на церковном полу тела мафиозы Андрюшкина.
– Опять ты, Амбарыч, вогнал в чужую плоть Святого Духа с помощью физической силы!? – пожурил батюшка.
– Отец Серафим, я не при чём! Да, признаюсь, я хотел это сделать! Потому что этот мужик в албанском пиджаке – богохульник…
– Ты в каждом видишь богохульника! Тебе нужно было жить во времена инквизиции! Христос учит – люби ближнего. А ты, кобелий отпрыск!?
Амбарыч широко перекрестился на геройскую икону:
– Истинный крест! Отец Серафим, я не трогал сего мужика! А его отправила на пол бабушка Варвара!
Естество Марковны аж пищало от удовольствия.
– У-у… у-у… – яростно промычала Варвара и тыкнула правдивым пальцем в Спасительный лик.
Батюшка внимательно осмотрел старинную доску: – Мужика в албанском пиджаке ударила икона?
– У-у… Так и есть, отец Серафим! – Варвара осенила себя восторженным крестом.
– Да ладно! – взалкала Марковна. – Боженька сам постоял за себя!
– Так-то, отец Серафим. Я всегда говорил, что добро должно быть с кулаками. Вы меня разубеждали. Вот вам доказательство! – умиротворенно вымолвил Амбарыч. – Господь сам врезал нечестивцу!
– Чушь! – авторитетно не согласился батюшка. – Я знаю, что есть иконы Чудотворные. Есть Мироточащие. Но про Дерущиеся иконы не слышал. И их не может быть просто потому, что не может быть! – Серафим сунул прихожанам на предмет целования свой медный крест. Когда поцелуи отзвучали, то он продолжил. – Я уверен, что бабушку Варвару обуяли бесы. Вчера утром был первый звонок! Телефон превратился в Солнечного Кота, который говорил по-русски!
– Ей-богу! – зачастила крестами Варвара. Крестя себя и все, что и кто вокруг.
Батюшка достал из кармана штанов, под рясой, сотовый телефон:
– Поскольку Амбарыч не лжёт, потому что ложь есть грех, то… Я предполагаю, что у мужика в албанском пиджаке случился обморок. Иногда такое бывает у людей, редко бывающих в храме. Виной духота и чад от свечей. Надо вызвать "Скорую помощь".
Амбарыч благоговейным пальцем показал на мафиозу Андрюшкина:
– Глядите, у него синяк набухает!
– Чепуха… – с тревогой посмотрел на взбалмошную икону священник. – Синяк у мужика давно…
– Нет, синяк свежий! Я знаю толк в синяках! – похвастался Амбарыч.
– Точно синяк! – поддакнула Марковна.
– Так у кого там бесы? – саркастически засмеялась Варвара.
– Так и зарождаются ереси! – торжественно изрек батюшка в пустоту. Никто не верил ему, и сам себе он не верил тоже.
3 минуты назад
Клюев присел передохнуть на синюю скамеечку Петровского парка и стал участником странного диалога:
– Я вижу, что ты любишь орхидеи, – заметил очкарик.
– Ты прав, – согласился Клюев.
– Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлен и в тепле.
– А вы – это кто? – доверчиво развесил уши Клюев.
– Я – Орхидеи-люб! А Олесия – моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. – И я вижу, что ты наш человек!
– Я должен поесть у Садко, – не согласился Клюев. – А потом приду.
– Возьми, – попросил Орхидеи-люб, протягивая адрес.
Спустя 6 часов
Ливер – мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить свое тело в лимузин. Это случилось возле Офиса Мафии. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул мафиоза Андрюшкин:
– Михал Михалыч!
Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Михал Михалыч отменил свою посадку и цыкнул:
– Ливер, отойди.
Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился.
– Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?
– Михал Михалыч! Я приехал из больницы, куда меня доставили в бессознательном состоянии!
– Я тебе не велел ехать в больницу и впадать в бессознательное состояние! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне – попутал?
– Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! – улыбнулся своей шутке Нафаня.
Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал.
– Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки… И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!
– От кого получил удар?! – насторожено переспросил Михал Михалыч.
– От Господа, что и нарисован на доске, – обыденно объяснил мафиоза Андрюшкин. – Был в отключке весь день, а как только пришел в себя – по-тихому срулил из палаты.
Михал Михалыч являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
– В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… – прояснил обстоятельства Чуда мафиоза Андрюшкин.
– Ерунда и сказка!
Мафиоза Андрюшкин признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет – уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет – всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.
– Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, – резюмировал Михал Михалыч. – А ты встречайся с братэлой и получи от него фоту Клюева! Предъявим бомжу на опознание!
Сотовый телефон Михал Михалыча сыграл "Вальс". Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднес трубку к вкрадчивому уху:
– Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.