- Вы, - уведомил Проэмперадор, высылая своего великана, - склонны страдать о преждевременно задутых огоньках и сорванных бутонах, ну так здешний бутон успешно распустился и заблагоухал. Овчиной. Чудом не убитый вами гоганский агнец полчаса объяснял вам же, с каких овец сдирают лучшие шкуры, и остался неузнанным. Теперь, засыпая, вы смело можете считать овец, а не выдуманные грехи.
- Его высокопреосвященство говорил… - Говорил, что мальчик выжил и сейчас в Лэ, а он забыл, зато вспомнилось другое.
Начиналась весна, в лужах купались воробьи, из земли лезли ростки, которым предстояло стать гиацинтами, нарциссами, тюльпанами, а кардинал трогал своего голубя и предлагал спрашивать, только вот ошалевший от Багерлее и переворота Эпинэ ничего знать не желал. Все устроилось, впереди маячила прорва неотложных, но понятных дел, а ковыряться в прошлом хотелось даже меньше, чем думать о будущем, и вот опять… Понятное, хоть и полное гари, настоящее, омерзительное минувшее и полное нежелание гадать о том, что дальше. Есть Алва, есть Валмон, пусть решают и приказывают, он исполнит.
- Так что же вам поведал покойный кардинал?
- Что нельзя натягивать свою совесть на весь Талиг, и что Олларии стенающий призрак без надобности. Олларию я не удержал, не знаю, можно ли вообще было это сделать, но считать свои промахи я стану зимой у камина. Если вообще стану… На Кольце стенающие призраки не нужны, значит, их не будет.
- Образно, - одобрил Валмон, - и без излишнего воя. Врожденный вкус не портится даже в самом дурном обществе. Обратное неверно: дурновкусие порой излечимо. Что ж, вернемся к делам. Вы более чем кто-либо наблюдали бесноватых, постарайтесь вспомнить - всегда ли они вели себя одинаково, или их злобность и упорство так или иначе менялись.
4
…Все в самом деле было ясно до предела - банда, грабежи, приговор. Единственно возможный, да и началось все банально до предела. Полторы дюжины дезертиров из Резервной армии после смерти Альдо, немного покуролесив внутри Кольца, подались в родные места. Просочившись поодиночке сквозь кордоны, умники встретились и поняли, что здесь придется вести себя аккуратнее. У одного в Аконе отыскался родич-трактирщик, через которого стали потихоньку сбывать награбленное, и тут вмешался квартировавший в трактире Андрэ Фантэн. Как-то прознав о хозяйских делишках, он сперва потребовал взять его в долю, а затем прибрал банду к рукам. Добычи, по его мнению, было маловато, и доблестный капитан придумал использовать трактирщика, благо тот жил у нужных ворот.
После заключения перемирия кое-кто из состоятельных людей, бросивших свои поместья из страха перед Бруно, решил вернуться. На север и северо-запад потянулись небольшие караванчики и обозы, на них-то шайка и нацелилась. Расчет был на то, что уехавших еще долго никто не хватится, главное - трупов и пустых экипажей на виду не оставлять.
Поначалу мерзавцам везло, однако потом за патрулирование дорог взялся Райнштайнер. Банда попалась прямо во время налета - один из путников, пожилой дворянин, едва увидев разбойников, пальнул из пистолета, и выстрел услышал оказавшийся неподалеку патруль. Бо́льшая часть налетчиков погибла в схватке, одному, на гнедом полумориске, удалось удрать, остальных расстреляли на месте. Тем бы и кончилось, но все тот же дворянин поделился с бергерами своими подозрениями: вдова скончавшегося по весне ювелира ехала в довольно-таки непрезентабельной повозке, его собственная карета выглядела куда богаче, однако грабители первым делом кинулись к ювелирше. И так старательно рылись! Будто знали. А откуда? Тут вдова и припомнила, как закупала на дорожку провизию, а весельчак-трактирщик ее расспрашивал. Когда утром проезжали мимо трактира, хозяин стоял у ворот с каким-то молодчиком, очень может быть, что с разбойником.
Предложение осмотреть трупы почтенная дама приняла охотно и без колебаний указала на одного из громил. Наведались к трактирщику, нашли спрятанную в колбасном погребе не сбытую с рук добычу, а на конюшне - вымотанного полумориска. Припертый к стенке хозяин охал и жаловался, дескать, один раз, случайно, взял по дешевке, а так он ни-ни… Не убедил, голубчика потащили в тюрьму - и тут он "вспомнил" про жильца. Навестили жильца, тот лежал в постели - дескать, старые раны замучили. Завел разговор о Мельниковом луге и Болотном кургане, предложил вина, вознегодовал на преступников, без спросу взявших и едва не уморивших его бесценного коня…
Окажись на месте бергеров кто другой, дело кончилось бы выпивкой и хлопаньем по плечу, но зверюги Райнштайнера комнату все же обыскали и нашли зашитые за подкладку плаща серьги и кольца, явно не фамильные. Вот тут-то "герой" и сорвался. Почти раскидал солдат, прорываясь к окну, но только "почти".
- В настоящее время преступники находятся в тюрьме, - заключил барон. - Сомнений в их вине нет ни малейших. Если на их счет не поступит особых распоряжений, утром оба будут повешены.
- Не поступит. Пригласите девицу.
Она вошла через несколько минут, как была, с черным, отороченным кружевом шелком вместо лица, и выслушала ответ. Потом опустилась на колени так стремительно, что это показалось падением. Зрелище было не из приятных, и Лионель, опережая сердобольных кавалеров, велел:
- Встаньте. И отправляйтесь домой.
Рука без браслета метнулась к маске и дернулась назад, словно кружево оказалось раскаленным. Что ж, значит, лица они так и не увидят, хотя выяснить, кто из благородных аконских девиц попался капитану Фантэну, не так уж и трудно. Вопрос, нужно ли.
- Я отомщу… - пообещала она с порога. - Вам отомщу!
- Если это вас отвлечет… - пожал плечами Ли. Угрозы предпочтительней слез, но вместе с тем и глупее. Сам Лионель не угрожал никому и никогда: зачем угрожать, если можешь убить? А если не можешь, изливать свое бессилие тем более глупо.
- Неприятный визит. - Райнштайнер поднялся и закрыл не тронутую адъютантами дверь. - Я должен в очередной раз выразить вам свое уважение, Лионель, и принести извинения. Ненависть этой девицы должна была обратиться на меня.
- Она просто не поняла… - вздохнул Ариго. - Для нее Фантэн - герой… Бедняжка не верит, что защитник Болотного - преступник и грабитель!
- Герман, ты можешь ее догнать и объяснить, что жены, матери и невесты, с которых ее герой снимал кольца, придерживаются на его счет иного мнения, но не советую. Не эта женщина переступит через любовь ради справедливости.
- Малышка в этом не виновата… - убежденно сказал сын убийцы, сочинивший множество сонетов о всепоглощающей любви. - От меня еще что-то нужно?
- Нет. И от Эмиля, к слову сказать, тоже.
- Хвала Леворукому, - делано хмыкнул братец. - Барон, а не могло быть ошибки? Если б меня пытались арестовать по такому обвинению, я тоже озверел бы.
- Ошибка исключена, - отрезал бергер. - Должен сказать, что твоей супруге, Герман, повезло, как и невесте графа Лэкдеми. Вас можно любить, не выбирая между любовью и совестью.
- Нашим с вами женам, Ойген, когда мы победим, будет труднее, - усмехнулся Лионель. - Или, наоборот, легче. Будь здесь графиня Савиньяк, она написала бы притчу о слезинке волчицы, слезинке овцы и совести волкодава, но вы спрашивали про Вальдеса. Извольте. Мне кажется крайне важным, что золотоземельцы, вернее потомки золотоанаксианцев, не делали и до сих пор не делают того, что для древних варитов и, видимо, холтийцев было естественным.
- Я упустил из вида эту несообразность, - признал бергер. - Это лишний раз доказывает, что вы являетесь командором Бергмарк по праву. Иметь превосходящее тебя сообразительностью начальство - величайшая удача.
- Не большая, чем иметь рядом человека, с которым можно серьезно обсуждать невозможные вещи, - лучшего момента для брудершафта, пожалуй, не найти. - Ойген, мне кажется, нам пора переходить на "ты".
Глава 6
Кагета. Ло-Мрхызжак
400 год К. С. 23-й день Осенних Ветров
1
- Это было так странно - наши встречи у грота,
На пороге заката, на пороге греха.
Мы тогда не спешили, нас удерживал кто-то,
Кто-то вечный и тайный, как начало стиха…
- Дай! - Змеехвостая дева выхватила у Марселя жеманно звякнувшую лютню. - Кыш, штанастый! Я сама буду петь!
- Я - капитан, и родина моя Бордон,
Я верю морю, кораблю и шпаге…
Уже не дева, а самая настоящая Зоя, обвившись четырьмя радужными хвостами вокруг четырех ножек заваленного снедью стола, со страстью щипала струны, и те от ужаса вызванивали омерзительно сладенькую мелодию.
- Ди-и-дина-ди! Ди-и-дина-дина-ди-и-и…
О-о, мой сюсь, о мой ма-асенький сю-юсь…
Виконт по возможности незаметно заткнул уши, но ближайший из Зоиных хвостов взмыл в воздух и, проведя по лицу горячей - это выходец-то! - тряпкой, шумно и знакомо задышал. Валме приоткрыл глаза и узрел над собой родную морду.
- Ди-и-дина-ди!.. - продолжало вызванивать от окна; казалось, это бренчит розовенькое от витражей солнце. Виконт скосил глаза и обнаружил здоровенные золоченые часы с расписным циферблатом и целующимися птичками наверху. Вчера этой штуковины виконт не заметил - было темно, меж зубов набилось волокнистое кагетское мясо с кагетскими же мелко порубленными травками, а потом - Марсель едва успел вытащить зубную нить - в дверь заскреблись. Уже зная, чего ждать, виконт открыл, и в спальню вкатились три красотки. Талиг наследник Валмонов не опозорил, однако в подробностях разглядывать отведенную ему комнату времени не было, а поганые часы то ли ночью не звонили, то ли Валме сперва был слишком занят, а потом еще более слишком утомлен…
- Гав! - напомнил о себе Котик, и по лицу Марселя вновь прошлась горячая тряпка. - Гав-у-у-гм!
Виконт понял и встал: волкодав отличался недюжинным умом и дал бы фору любому из обитателей казаронской усадьбы, которую для почета именовали замком, но отодвигать засовы пес не умел.
Истомившийся Котик выскочил вон, едва не сбив ждавшего на пороге седовласого слугу с умывальным прибором.
- Вада, судар! - значительно провозгласил кагет.
- Не вода, - поправил окончательно проснувшийся сударь, - а утро! Нужно говорить "утро, сударь", только тогда ты станешь настоящим утренним кошмаром.
- Утра, судар! - охотно повторил носитель таза. - Трапэза! Казарон Муллухт-ло-Пархуп завот к сталу!
- Доложи, что иду. - На рассвете кагеты были бы ужасны, однако успело перевалить за полдень, а в это время Марсель к убийству не стремился.
Пробуждаясь без посторонней помощи, виконт гнусно радовался отсутствию Алвы или кого-нибудь в этом же роде, но радость иссякала после бритья - в крайнем случае после первой чашки шадди. Рокэ не только не давал высыпаться, он делал бытие ярче и, при всех своих кульбитах и обмороках, надежнее. И уж всяко при Вороне "павлины" были бы сговорчивей… Ну да и сейчас должно выйти неплохо!
Попробовав пальцем воду, Валме поискал глазами зеркало и нашел. Такое же гайифское, как и часы, - а еще в комнате имелись соплеменные подсвечники-удоды, с полдюжины разнокалиберных ваз, набитых аляповатыми восковыми цветами, четыре чудовищные скульптурные группки и очень недурные шкуры, на которых были развешены сабли и кинжалы, опять-таки весьма приличные. В целом же спальня как нельзя лучше сочеталась с посетившими Марселя предутренними грезами.
- Это просто прелестно - столько золота сразу,
И часы так подходят к умывальному тазу…
- Ди-и-дина-ди-и, - тут же откликнулись польщенные часы. Была половина первого, и внизу у "стала", среди гор мяса и рек вина, ждал казарон Муллухт. И это не считая дороги, которая тоже ждала и, пожалуй, даже манила - только будет ли она манить после завтрака по-кагетски?
Марсель с подозрением ущипнул пузо, но оно пока вело себя смирно, то есть почти отсутствовало. Натягивая рубаху, виконт заметил две привязанные к спинке кровати ленточки - зеленую и желтую. Ночью они вились в косах увеселявших хозяйского гостя кагеток. Бурраз как-то упомянул, что, если женщина довольна, она, уходя, оставит мужчине ленту для волос, а если разочарована, неумеха найдет в своей обуви какой-нибудь фрукт или овощ посочнее. Дам было три, и виконт старательно вытряхнул сапоги, но знака неудовольствия в них не обнаружил. Значит, третья красотка если и досадовала, то не слишком. Валме попробовал догадаться, кому он угодил не до конца, однако гостьи были слишком похожи, чтобы их различать.
- Виконт, - позвали из-за двери, - виконт, вы проснулись?
- Я даже побрился, - похвастался Марсель. - Входите, Дуглас, хотя вообще-то нам пора выходить. И завтракать.
- Этого-то я и боюсь, - признался бывший мятежник. - Не поверите, я почти хочу в Агарис, там мы так славно голодали!
- Человеку свойственно превозносить прошлое в ущерб настоящему, - припомнил чью-то сентенцию Валме. - Лично я гостеприимством господина Муллухта скорее доволен. Для такой глуши очень и очень неплохо. Как вам здешние красавицы?
- Не знаю, не пробовал.
- Жаль, что не зашли вчера, мы бы премило провели время. Помнится, Готти как-то вступил в полемику с тремя философами, им не нравилось, когда одним - всё, а другим - ничего. Хотя вру, им не нравилось что-то другое…
- Если вы думаете, что казарон не прислал мне своих наложниц, вы ошибаетесь. Скреблись, как кошки, только я их не впустил. Это же дикарство какое-то…
- И что с того? - отмахнулся бывший посол. - Не принимать подарков - неприлично и недипломатично. Если ваш пес притащит вам что-то ненужное, вы же его не обидите?
- Я не собираюсь заводить собаку, - засмеялся Темплтон. - И козла тоже, кстати сказать.
- Без собаки вам никогда не познать себя до конца, - пригрозил Марсель. - Козлы же даруют нам чувство полета! То, что рожденный ползать не может летать, - глупость, просто нужно на кого-то сесть.
- У меня отличная лошадь, - выкрутился Дуглас, - и очень прыгучая. Не козел, но не каждый полумориск догонит, не говоря уж о линарцах. Адуаны, по сути, вывели новую породу, осталось ее назвать, описать и начать продавать. Кончится война, займусь - не выгонять же из Темплтона дядю с семейством, а жить на что-то нужно.
- Можно еще торговать саграннскими сырами, - посоветовал Валме и глянул на часы. До следующего ди-и-дина оставалось две минуты. - Идемте, пока не забренчало.
- Я, пожалуй, от хозяйского общества воздержусь. Нам с Пьетро можно, он монах, а я - смиренный начальник эскорта и жду курьера от генерала.
- Тогда присмотрите за моей собакой. Тесть нашего хозяина склонен к философии, а Котик в диспутах бывает излишне категоричен.
Закрывая дверь, Марсель заметил привязанную к ручке снаружи оранжевую ленту. Третья девушка осталась так довольна, что решила поведать об этом всем.
2
Пистолеты Матильда заряжала по утрам, и делала это с тем непередаваемым чувством, с каким обладательницы стройных ножек и роскошных волос натягивают чулки и берутся за гребень. Красотки любят это проделывать на глазах у любовников и любимых мужей, вот и алатка возилась с оружием при Бонифации, а тот смотрел, что-то мурлыкая себе под нос.
День обещал быть славным, неплоха была и ночь, проведенная в поместье казарона средней руки - как и большинство его собратьев, шумного и гостеприимного. Шум усугублялся гостящей родней и тем, что хозяин в недавней заварухе не прогадал со стороной: два его законных сына и трое побочных вовсю служили Баате. Дошлые отпрыски уже принесли любящему отцу кое-какие выгоды, а ожидалось еще больше - ведь на землях сторонников Хаммаила сейчас такое происходит, о-о-о! Может, и сыновьям какие-нибудь владения достанутся, ведь столько их глупых хозяев расстались со своими пустыми головами, и еще многие расстанутся! А если и нет - все равно Баата своих верных сторонников не забывает, да и добыча в покинутых поместьях неплоха. В общем, есть повод порадоваться жизни и разделить эту радость с друзьями казара, которых, несомненно, привел в Мрыхзжак если не сам Создатель, то кто-то из его главных ангелов.
Радость выражалась надежным дедовским способом - казарон закатил в честь гостей пир. В Черной Алати попить-покушать тоже были не дураки, однако витязям до гостеприимного Муллухта было что Бочке до мориска, хорошо, хоть кагетские жены после полуночи оставляют своих мужчин веселиться на свободе. Матильду, разумеется, никто из-за стола не гнал, только сидеть рядом с хозяином и не жрать смог бы разве что святой Эдуард. Или не Эдуард - жития принцесса помнила скверно, но какой-то болван, оказавшись на пиру у северных варваров, продолжал блюсти пост и блюл, пока взбешенный хозяин не разрубил упрямого гостя пополам, отчего случилось неземное благоуханье, а потрясенный варит незамедлительно перешел в эсператизм. Святой, правда, обратно не сросся.
- Эй, - окликнула Матильда, - твой высокопреосвященств, кого зарубили на пиру за отказ от мяса во время поста?
- Дурака, - благодушно откликнулся выспавшийся Бонифаций, - и богохульника к тому же. Воссесть за чужой стол и испортить людям обед есть невежество и гордыня. Творящий же сие именем Его свершает богохульство и отвращает вкушающих от Создателя. Ибо как чтить отца, что попрекает детей своих сладким куском?
- Я бы тебе сказала как, - хмыкнула Матильда, - только ты по-алатски, как я по-кагетски… Хорошо, что мы здесь заночевали, но второй ужин будет слишком, а ведь наш хозяин не из самых богатых.
- Самых мы объехали, ибо всему есть предел: и желудку, и времени. Идем, душа моя, ибо тот, по чьей вине стынет мясо, немногим лучше твоего святого.
- Он и твой тоже! - слегка цапнула аспида Матильда. - Святые, что жили до Оллара, у нас общие.
- А вот и нет. - Бонифаций привычно поднял палец. - Великий Франциск непотребных святых упразднил, оставил лишь тех, от кого польза есть - если не душе, то Талигу. А какая польза от разрубленного ханжи? Скота хотя бы съесть можно… Почему серьги малые вздела? Непорядок.
- Я не Древо Урожая, а супруга кардинала Талига, - наставительно сказала принцесса, но серьги заменила. Причем с удовольствием. Спускаться по широкой, хоть и деревянной, лестнице рука об руку с внушительным супругом тоже было приятно.
Хозяин уже восседал за разноцветным от яств столом. И в Алате, и в Агарисе, и в Талиге кушанья по глазам не били. Да, сласти попадались яркие, а мясо украшали красными, желтыми и зелеными овощами, но именно украшали. Здесь же царили ядовитая зелень и неистовая желтизна, а оттенки красного и вовсе напоминали о закате, но Матильда все равно похвалила.
- Так красыво, - обрадовался казарон. - Жить надо ярко, как птыца!
- Воробьи считают иначе.
- Варабэй нэ счтытает, варабэй нэ может. Он бэднак! Голуб тоже бэднак, но он уже блэстыт! В крэстийанской хабле мало цвэта. В замке казарона жывот радуга.
- А что тогда живет в четырежды радужной Паоне? - поддержал разговор сидящий по правую руку от хозяина Валме.
- Воры! - отрезал хозяйский тесть, вооруженный ногой нухутского петуха. - Оны крадут всё и продают как свое! Оны кралы наших птыц, вытыкалы на своих шпалэрах и говорылы - гайыфскый стыл! Мы украшалы замкы птыцамы, когда гайыфцы ходылы в сэрых трапках!
- Возможно, - предположил наследник Валмонов, - серое было в моде?