- Не знаю… - сказала дочь Киевицы. - Точнее, не знала… Я не знала, что она жива… Что жила на самом деле! Она - легенда. Ей сотни лет. Ее называют золотоискательницей. Но это неверное название. Она равнодушна к золоту. Больше всего она обожает драгоценные камни. Но не обычные. Она обращает в камни человеческие души. Но лишь самые чистые, светлые, очищенные жертвой, духовным подвигом или любовью. С помощью зеркал она крадет души из могил…
- Так это она раскопала могилу монаха… или монашки? - возгласила Даша. - Она - некромант?!
Акнир показала забинтованной рукой на остатки телеэкрана:
- Успела заметить кольцо у нее на руке? Мама говорила, что души истинно верующих она превращает в алмазы цвета зари. Души пожертвовавших собою - в голубые бриллианты… Она, как Дьявол, влюбившийся в чистоту человеческих душ, но влюбившийся именно по-дьявольски. Ибо ни один бриллиант мира не сравнится чистотой с истинно светлой, божественной человеческой душой. Такие души очень редки. Она ищет их годами, столетиями. Говорят, она может жить вечно за счет бессмертия душ, которыми владеет… Закономерно, что она стала художницей-портретисткой. И портрет Ирины она купила не случайно. Наверняка с ее помощью она хотела получить душу умершей девушки. И, думаю, она получила ее…
- Значит, я права? Ирина - невиновна? - сделала лестный для себя вывод Землепотрясная Даша.
- Виктория - лучший оправдательный приговор для нее. Она чует чистоту на нюх. Она сразу почуяла Мира: удивительную чистоту его любви, превратившую убийцу в ангела.
- Но почему она не купила "Тихую ночь" на аукционе? - не приметила логики Катя. - У нее было достаточно денег, чтоб перебить мою ставку.
- Она просто узнала вас, - сказала Акнир. - Узнала Киевицу. Она не была в Киеве много лет, столько, сколько правила тут моя мама. Она приехала сюда на разведку. И не стала вступать в поединок с вами. Она уступила вам лот и пошла обходным путем…
- Почему же теперь она рискнула перейти мне дорогу?
- Потому что она уже получила все, что хотела.
- Сердце… - вскрикнула Катя. Невидимая стальная игла пронзила его насквозь. - Мама…
- Я здесь.
Слова раздались одновременно со стуком брошки, упавшей на пол. И нагнувшись к ней, Катерина увидела, что в броши-бабочке больше нет бриллианта. А прямо над ней стоит невысокая большеротая женщина с неправильными чертами лица.
* * *
- Мама, - охнула Катя. - Бог мой… Мама… - Дображанская выпрямилась, замерла, неуверенно протянула ладони вперед. - Ты все же пришла… - ее голос стал тонким. - А у меня там, в Башне, для тебя угощение.
- Спасибо, доченька, я вполне насытилась его запахом. - Женщина протянула к Кате обе руки, прикоснулась к ее лицу. - Какая же ты красивая…
- Мамочка…
- Слушай меня. Времени мало, - быстро сказала мама. - Она привезла нас в Киев…
- Виктория?
- Но утром, на Бабы́, ты глянула в зеркало - в мир иной - и потянула меня за собой… Ты нашла сильный талисман.
Катя посмотрела на бабочку-брошь в магическом стиле Модерн. Вспомнила: бабочка - символ женской души. Душа притянула душу!
- Тот бриллиант, - осмыслила Катя. - Он увеличивался… Им была ты? Виктория украла твою душу?
- И душу твоего отца.
- Вы и есть бриллианты в ее серьгах! - окончательно осознала невероятное Катя. - И один из них стал меньше, потому что…
- Ты тянула меня к себе, - сказала мама. - Но бóльшая часть меня принадлежит ей. У меня меньше минуты, чтоб сказать тебе то, что я не успела при жизни. Знай, ты из Великого рода. Ты - ведьма чистой воды. Но три столетья подряд, а потом еще триста лет веды в нашем роду были лишены красоты и силы. Мы пошли на самоотречение сами. Мы копили наши силы, всю нашу красоту для одной… Для той, что должна изменить этот мир. Ею станешь ты, моя девочка. Ты так прекрасна, что, когда смотришь на тебя, больно глазам. Ты так сильна… Прими же наш дар. Дай мне руку…
Катя протянула матери руку и не ощутила ее руки - только влажное тепло вокруг.
Непреодолимая жажда бриллиантовых сережек, неконтролируемое желание перерезать горло рыжей твари… все вдруг объяснилось!
- Она убила вас с папой? Виктория?!
- Не удивительно, - сказала Акнир. - Какой чистотой души нужно обладать, чтоб самой отказаться от силы и власти, от красоты ради будущего… Ради величия Киева. Какой силой души нужно обладать, чтоб 600 лет хранить ваш секрет. По-видимому, он передавался лишь от матери к дочери.
- Не думай о мести, - улыбнулась дочери мама. - Не думай о тьме. Думай о свете. Отныне у тебя есть все. Красота, сила, власть Киевиц и наше наследство. Оно поможет тебе победить.
- Кого? Как? - подалась к ней Катерина.
- В тот день, когда наступит твой час, у тебя не будет вопросов - только ответы.
- Мамочка… Что с тобой?!
Призрак матери таял: контур тела размылся, руки исчезли, лишь глаза, не успевшие наглядеться на дочь, остались яркими, влажными.
- Она улетает… - голос стал слабым. - Ее метла как стрела… Я больше не могу противиться ей… Прощай.
Светлый призрак исчез.
- Мамочка! - крикнула Катя, хватая воздух руками. - Мама, останься!..
- Боюсь, что передача окончилась. - Акнир посмотрела на осколки экрана. - И дела Виктории в Киеве окончились тоже. Она вряд ли вернется в Город при вашей жизни.
- Нет! - Катя затрясла бесполезными руками. - Думайте быстро, как нам помочь… Это же душа моей матери! И папы. И Мира! Акнир, ты - чароплетка…
- Я могу переплести ее чары. Но на это уйдет много времени…
- У нас нет времени! Она улетает из Киева.
- Хочешь, я догоню ее? - вскинулась Даша. - Пошлем за ней в погоню всех наших ведьм…
- Вы не отыщите ее в этом тумане, - покачала головою Акнир.
- Это конец. Маша никогда не простит нам… - сказала Землепотрясная.
- Она с Котарбинским, - вспомнила Катя. - Нужно идти в Прошлое. Там хоть время стоит. Виктория не успеет улететь, пока мы рассуждаем.
- А ничего, что я в джинсах? - спросила Чуб.
- Хоть в римских латах, - махнула рукой Дображанская. - По-моему, Котарбинскому давно все равно. В такие дни к нему ходят и не такие…
* * *
- Душу Мира украли? - Маша схватилась за грудь.
Вильгельм Котарбинский с интересом изучал двух новых гостей - Катя оказалась права: ни Дашины джинсы, ни леггинсы Акнир не вызвали у него удивления - лишь любопытство. Его рука сама потянулась к бумаге.
- Вы правы! - встрепенулась Маша. - Вильгельм Александрович, сколько вам нужно времени, чтоб набросать мой портрет?
- А твой нам зачем? - не поняла ее Чуб.
- Минута-другая… - ответил Маше художник.
- Пожалуйста, сделайте это! - взмолилась она.
- Для вас… Все, что угодно.
Он схватил чистый лист, карандаш и, почти не глядя на оригинал, зашуршал грифелем по бумаге:
- Прошу… Нет, простите… пожалуй, еще один штрих… конечно, как я не приметил, - его рука заработала с утроенной силой и всего секунд сорок спустя он отдал заказчице лист.
Ковалева протянула руку, чтобы принять его, но смотрела она почему-то не на рисунок, а в правый угол комнаты.
- Ты здесь? - взволнованно позвала она.
- Здесь… - Мир Красавицкий прорисовался в углу. - Как ты сделала это?..
- Как? - эхом повторила потрясенная Катя.
- Да! Как ты смогла? - открыла рот Чуб.
- Пока Вильгельм Александрович писал меня, я прочла про себя заклятье, чтоб он закабалил мою душу. Нашу душу… Ведь Мир - это я. Я - это он. Наши души срослись. Мы - неотделимы. Ты сам сказал это сегодня утром, - посмотрела она на Мирослава.
- И я не ошибся, - сказал он.
- И у этой теории теперь есть почти научное объяснение, - прокомментировала Даша Чуб, разглядывая работу.
- Маша - ты гений! - Катя достала из кармана мобильный, вошла в Интернет, набрала имя Виктории Сюрской и, отыскав ее фото, всучила художнику. - Будьте добры, нарисуйте портрет этой женщины.
- Какой любопытный медальон… - посмотрел тот на ее телефон. - Ведь это не Фаберже и не Маршак… кто же автор?
- Мне трудно сказать. Вы можете написать ее?
- Отчего ж нет? - сказал Котарбинский, и мину ту спустя еще один лист перестал быть белым - на поверхности появилась темная женская фигура: темноволосая, темноглазая дива, одетая в черные одежды, почти сливающиеся с тьмой ночи вокруг.
- Но в жизни она огненно-рыжая… - заглянула ему через плечо Катерина.
- Правда? - отвлекся художник. - Странно. В ее душе я совсем не вижу огня… одна темнота. Вот, прошу вас. - Котарбинский вручил портрет Дображанской с галантным поклоном, с восхищением окинул взором ее лицо, фигуру, глаза, вздохнул - но тут же оправился, извинительно взглянул через правое плечо.
- Маша, быстро перенеси нас в Настоящее, - наказала Катя, крепко сжимая портрет Виктории Сюрской.
Ковалева щелкнула пальцами, и в ту же секунду они оказались в пустом заброшенном доме бывшей гостиницы "Прага". В углу стояли пустые картонные коробки, повсюду на полу валялся строительный мусор. Все предметы были покрыты густой серой пылью… А белый туман за окнами разрезала десятками стрел невиданная радуга.
Дернув дверь, Чуб выскочила на черный ажурный балкон. В небе над Киевом переливалось огромное северное сияние - ослепительный свет сотен разноцветных бриллиантовых граней.
- Что это?! - восхищенно спросила она.
- Самые светлые, самые чистые души на свете, закабаленные ею за сотни лет. И ставшие снова свободными… Чего не скажешь о ней, - Акнир посмотрела на рисунок у Кати в руках. - Ты поймала ее. Теперь ее бриллиантовая шкатулка пуста.
- И она будет вечно там жить? - спросила Чуб, кивнув на работу.
- Жить она точно не будет, - сказала Катерина и прежде, чем кто-либо успел возразить, подбросила портрет вверх и вонзилась в него ненавидящим взглядом. Бумага разлетелась на сотни мельчайших кусков. Старый пустой дом накрыл стон - бесконечный, женский, утробный, пролетевший по безлюдным номерам и коридорам.
- Она убила моих родителей, - сказала Катя.
- Вау!.. Вот это светомузыка! - взвыла Чуб.
Широкая Владимирская улица окрасилась цветом зари: банк в готическом особняке напротив и маленький желтый двухэтажный домик Грушевского, и огромная серая сталинская махина "Служба безопасности Украины" - внезапно стали сверкающе-розовыми. Город озарился светом души неизвестной монахини с забытого кладбища на Лысой Горе. А секунду спустя Киев стал голубым… Массивные серые псевдоколонны "Службы безопасности" оказались сделанными из бирюзы, от соприкосновения с лазурью бордовый барочный дом на углу с Прорезной стал фиолетовым. Город точно упал на морское дно. А потом засиял как солнце, стал золотым - будто на один краткий миг Киев сделался вылитым из чистейшего золота заветного Эльдорадо. Банк сиял золотыми стенами, барочная лепнина на углу Прорезной слепила глаза, ужасающий своими размерами золотой сталинский кирпич мог бы покрыть собой весь государственный долг Украины…
- В желтые бриллианты превращаются души познавших прозрение, - сказала Акнир. - Души невинных жертв - в красные. Берегинь - в фиолетовые.
Несколько мину т они восхищенно смотрели на невероятное зрелище: Город, непрерывно менявший цвета, свет, разогнавший туман. Затем, оторвавшись от окна, Чуб недовольно почесала засомневавшийся нос:
- Мне одно не понятно. Что же на самом деле случилось с Ириной?
- Я могу рассказать вам это… - сказал девичий голос.
И в тот же миг Город окрасился кроваво-красным, как будто дома, улица, люди, деревья враз провалились в ад. И Катя сразу подумала про красный бриллиант, слишком мутный, чтоб прийтись по вкусу Виктории. Слишком кровавый.
За их спинами в розово-красной рубахе стояла Ирина Ипатина.
- Мне было 12 лет, когда мой отец стал моим мужем, - сказала она.
Маша открыла рот:
- Он… тебя…
- Изнасиловал?! - грюкнула Даша.
- Не знаю. Он не применял силу, - Ирина смотрела сквозь них. От ее пребывания комната забытой гостиницы озарилась тревожным красным, и от этого мигающего кровавого света было больно глазам. - Я не понимала тогда, что происходит… Он не был жесток. Был осторожен. С тех пор он был со мной почти каждый день.
- А твоя мать? - закипела Чуб. - Ну, эта, приемная…
- Она не догадывалась. Или не хотела догадываться. Она жила не с ним, а с его деньгами. А он жил со мной. Позже я поняла: ему и нужна была именно такая жена…
- И все это в нашем Городе… такой беспредел… Это ужасно! - топнула Чуб.
- Ужасно стало, когда я подросла и поняла, что сплю с родным отцом, - глухо возразила Ирина. - Все думали: он меня страшно любит… И он любил меня… Страшно. Только не как отец. Он меня баловал. Все покупал. Все прощал. А мне казалось, что я схожу с ума. Или не казалось… Я сходила с ума день за днем. В 14 лет я начала пить. Пила каждый день. Тогда, когда он приходил ко мне ночью, мне было почти все равно. Когда в 16 лет он сказал мне, что я - их приемная дочь, мне стало легче. До этого я ненавидела себя. После - стала ненавидеть его. Я мечтала сбежать…
- Почему же ты не сбежала? - воззвала Даша.
- Потому что влюбилась. - Комната изменила цвет, стены окрасились в темно-бордовый. - Егор был помощником отца. До него я никого никогда не любила. Я не знала, как ему все рассказать… Боялась, что, узнав обо всем, он меня бросит. А когда о нас с ним узнает отец, он выгонит Егора с работы. Я долго не решалась… но все же решилась. И Егор не бросил меня. Он сказал, что поговорит с отцом, припугнет уголовным делом. После того разговора все вдруг изменилось. Отец дал согласие на брак. Он оставил меня в покое. Свадьба должна была быть через неделю…
- И что же случилось? - все так же недоуменно хмуря брови, Чуб сделала шаг к ней.
- Мой день рожденья.
- Это мы знаем…
- Я была в спальне, когда пришел мой отец. Он был пьян. Он сказал, чтоб я легла на кровать, сказал, что хочет меня. Я сказала, что позову на помощь Егора. А он засмеялся… и позвал его на помощь. Он попросил его помочь подержать меня. Он сказал: они отлично договорились тогда, все решено. Он делает Егора партнером по бизнесу, чтоб остаться моим партнером. Егор не против.
"Теперь мне нужно говорить: "У нас один бизнес"…" - вспомнила Даша фразу вдовы.
Почему никто из них не подумал о главном: кому все это выгодно?
"После похорон вдова чхурнет из страны, а несостоявшийся зять будет всем заправлять", - постигла его нехитрый план Землепотрясная.
- И тогда ты убила его? - с готовностью поняла ее Даша.
- Я хотела убить своего жениха… Нож лежал на блюде с арбузом. Я схватила и бросилась на него, но он вывернул руку. Он ударил меня первым, моим же ножом. Я закричала. Отец бросился на Егора. Он ударил и его. Отец упал. Он был мертв. А я побежала… Я прибежала на наше с Егором место. Про него знали лишь он и я… Лишь тогда, когда я сделала это, поняла, что должна была бежать куда угодно, но не туда. Только двигаться я уже не могла. Кровь текла из раны… Когда он пришел, я была еще жива.
Бордовые стены цвета запекшейся крови изменили цвет, стали ярко-алыми.
- Он убил тебя, - с ужасом угадала Даша, - взял твой мобильный и послал sms себе и твоей приемной матери… Быстро воскреси ее, Маша, - приказала она.
- Нет, не надо! - Ирина отступила, выставила руки, защищаясь от них. - Я не хочу… Не хочу жить так. Жить такой. Я хочу т уда… Там покой. Я вижу там свет. И любовь. Я вижу ее только там. И только этой любви я верю. Я хочу знать, что она есть… настоящая! Прошу, не держите меня…
- Мы не держим, - сказала Маша. - Теперь твоя душа свободна. Иди…
Ирина растворилась, оставив на память лежащий на стенах розовый свет. Город за окном вновь стал серым.
- Зачем ты так! - возмутилась Чуб. - Она не понимает… Она должна жить! Мы должны воскресить ее. А Егора - у бить… Он - мерзкий мерзавец. Убить невесту и шефа, чтоб заполучить какие-то вшивые бабки. А до этого продать невест у в шлюхи ее же отцу. И после этого мы еще обвели его Кругом Киевиц, чтоб она не могла отомстить…
- Если б Ирина желала мстить, она б не ушла, - сказала Маша.
- Но мы видели, как туман навалился на Егора…
- То был ее отец, - сказала Акнир. - Он ждал его там. Видимо, там, в Провалье, где мы повстречали его, Егор закопал тело Ирины и хотел убедиться, что скрыл все следы… Мне позвонить в прокуратуру?
- Зачем? - вскинула брови Катерина. - Достаточно снять с него круг Киевиц, и отец Ирины закончит свое дело. Судя по всему, его страшная любовь к приемной дочери и после смерти осталась слишком сильной. Но судя по "Духу Бездны" Котарбинского, отец уже наказан достаточно… И главное - навечно.