- Но наша Ирина жива, - запротестовала Даша. - И совсем не утопла… Или она таки у топилась? Не смогла простить себе, что убила отца? А че, совершенно реальный вариант. В нее вселился Дух Бездны. А когда она пришла в себя, то пришла в такой ужас, что бросилась в воду. Ты только подумай! Как пережить такое? Вчера у тебя было все прекрасно, все здорово… Платье, кольца, фата, торт, лимузин. Ты, наконец, выходишь замуж… и вдруг - все. Конец! Конец свадьбе. Конец жизни. Всему… Разве можно вообще простить себе, что ты папу убила. И так страшно. Так глупо. Оттого что типа чересчур напилась… Все, больше вообще никогда пить не буду! И даже ее sms-ка предсмертная: "Я ухожу навсегда". Смотри, - Даша положила рядом картинку "В тихую ночь", - мы не придавали значения раньше. Но здесь душа девушки выплывает из туманной воды. Из той самой воды, в которой она утопилась. Только тут день, а в "Ночи" - звездная ночь. И вода успела покрыться туманом.
Акнир посмотрела в окно - солнце окончательно сгинуло. Туман уже начал пеленать Город белой прозрачной пеленой.
- Если она утонула, - сказала юная ведьма, - это объясняет, почему Киев не видит ее. Зато ее должна видеть Водяница. Боюсь, она как раз засыпает… Но мы успеем. Бежим.
- Куда? А-а… все равно, - Даша возмущенно покосилась на ломящийся от запретной еды стол. - Лишь бы подальше от вашего издевательства. - Землепотрясная быстро схватила со стола свой платок с черепами и обнаружила под ним другой предмет: - Ой, Катина… то есть уже Машина брошь... Надо же… утром мне казалось, что камень в ней маленький… А он скорее большой.
- И это странно… Но нужно спешить, - увлекла Дашу к выходу ведьма. - Василиса Андреевна, - крикнула она в сторону кухни, - посмотрите за Мишей!
Дверь в Башню Киевиц затворилась. В тот же миг пар в горшке над камином вновь покраснел, лежащая на тонконогом бюро бриллиантовая брошь исторгала тонкий луч света - в мгновение луч разросся в высоту, в ширину, обретая контуры прозрачной женской фигуры.
Белая женщина огляделась вокруг и медленно разошлась по комнате невидимым дымом.
* * *
При виде Кати глава Аукционного Дома сразу поднялся из-за массивного письменного стола с круглыми резными ножками и столешницей, обтянутой зеленым сукном. На столе возвышался массивный чернильный прибор с бронзовой фигурой оленя. Стол обступали книжные полки. Катерине понравился его кабинет.
- Очень рад видеть вас снова. Садитесь, пожалуйста, - предложил Вадим Вадимович.
Дображанская села. Он тоже вернулся в кресло.
- Я перевела вам деньги за "Тихую ночь", - сообщила она. - Но я здесь не поэтому. Простите, спешу, потому перейду сразу к делу. Утром вы упоминали о третьей картине Котарбинского… "Тайне".
Хозяин снова встал - весь его вид выражал неподдельное сожаление. Он хотел понравиться Кате - и точно знал: то, что он скажет сейчас, ей не понравится.
- К сожалению, она уже куплена.
- Как? - изумилась Катя. - Так быстро… И кем?
- Когда вы ушли, ко мне подошла Виктория Сюрская. - Вадим Вадимович так и остался стоять, словно эта жертва могла компенсировать Кате потерю. - Она жалела, что не смогла купить "В тихую ночь". Я предложил ей перекупить "Духа Бездны", сказал, что выигравший наверняка согласится уступить его…
- Он был бы счастлив, - сказала Катя.
- Но она отказалась. "Дух Бездны" не подходил ей. Она открывает в Париже элитный клуб для любителей драгоценных камней и сама занимается его оформлением. Все по первому разряду: серебро Фаберже, мейсенский фарфор, оригиналы на стенах. И для сапфирового зала ей нужна была "Ночь" или нечто похожее, на водную тему. Тогда я упомянул о "Тайне". Она сказала, что готова заплатить за просмотр… за один лишь просмотр, даже если работа ей не понравится или владельцы не согласятся отдать ее. Но если они согласятся, я получу свой процент.
- И владельцы согласились, - без труда угадала финал Катерина.
- Она предложила им безотказную сумму, - с грустью сказал он.
- А раз и она тоже согласилась купить ее, "Тайна" и правда похожа на "Тихую ночь", - развила логическую цепь Дображанская.
- По правде говоря, "Тайна" словно бы продолжает ее… Или, точнее, "Тихая ночь" является продолжением "Тайны".
- Продолжением?.. - в сердце Кати кольнуло. - Что же на ней изображено?
- Ночь. И утопленница в темной воде. И еще какая-то церковь…
Дображанская встала.
- Я тоже готова заплатить за просмотр нужную сумму. Мне нужно хотя бы увидеть ее… Вы поможете мне?
- Это я могу вам устроить, - Вадим Вадимович схватил со стола телефон. - Денег не нужно. В какой-то мере Виктория - моя должница… Когда вы хотели бы сделать это?
- Прямо сейчас.
* * *
Проезжая мост Метро, Даша оглянулась. Макушка колокольни Печерской Лавры на Правом берегу Днепра утонула в тумане - казалось, купол ушел в небо, как в зыбучие пески. Отсюда, с Левого берега, было видно, как туман наступает на Город - обволакивает его со всех сторон, как огромный пушистый белый платок.
- Ох, Мамки нынче туманят… - сказала Акнир.
- Мамки? - отреагировала Даша. - Они имеют отношение к туману?
- Слыхала про круговорот воды в природе?
- Ну да.
- А помнишь, почему наши предки поклонялись родникам как богам? Потому что вода - один из переходов в мир мертвых. Ну а туман, как ты знаешь, тоже вода. Он возникает из нее и возвращается туда же…
- Мертвые души приходят к нам в виде тумана?
- Часть из них. Иные - в виде дождя. Иные - иначе… Но в этом году тумана будет особенно много. Раз Водяница согласилась отпереть свои воды - многие захотят поприветствовать новых Киевиц.
- А кто тебе сказал, что Водяница засыпает в Гидропарке? - спросила Чуб четыре мину ты спустя, когда они с Акнир вышли из вагона метро на открытый перрон.
Даша безрадостно огляделась. Донельзя оживленный в летнее время, сейчас пляжно-развлекательный остров меж Правобережным и Левобережным Городом был почти мертв. По перрону гулял холодный днепровский ветер. Чуб поплотнее замотала вокруг шеи черный платок.
- Девочки на Лыске сплетничают, - сказала Помощница Главы Киевских ведьм. - Они ж теперь с русалками шепчутся. У нас официально объявлена дружба народов. И если они ошибаются, плохо - придется рыскать по всему Киевскому морю…
- Но почему Гидропарк?
- Типа любимая кукла. Помнишь, я говорила, что он не всегда был островом. Всего лет 150 назад он был частью Левобережного Киева. Но после одного из наводнений вода отделила от берега этот кусок. То был подарок одной из Киевиц - Водянице… С тех пор вы никогда не дарили ей землю в центре Киева. И водяные ею до сих пор дорожат.
Пройдя сквозь подземный переход, они миновали уже закрытое на зиму кафе "Русалочка" с хвостатой девой на вывеске. Слева, в гуще полураздетых деревьев, виднелись закоченевшие на зиму аттракционы: качели и карусели с потускневшей, успевшей облупиться краской. Большинство касс, киосков, ресторанов, кафешек и прочих развлекательных заведений были пусты и заколочены. Но откуда-то все еще слышалась музыка. По центральной аллее прогуливались немногочисленные любовные и семейные пары с детьми.
Однако чем дальше они уходили от центра парка, тем глуше были их голоса, тем иллюзорней казались слабые звуки и слова песни… Свернув налево, они дошли по дорожке к запертой за голубым решетчатым забором уснувшей лодочной станции и вновь повернули. Асфальт закончился. Минут шесть-семь спустя бездорожье привело к небольшому, прорезающему остров рукаву Днепра. На пустынном берегу росло живописное дерево из четырех сросшихся вместе стволов - один из них склонился над водой. Судя по всему, здесь недавно прошел дождь - ослепительно желтые листья лежали на мокрой земле, похожей на сверкающее серое зеркало, и Даша словила себя на том, что не может понять, где заканчивается земля и начинается вода…
Акнир подошла к дереву, достала из кармана небольшой пузырек, раскупорила и вылила в воду. Чуб ощутила ужасающий запах рыбы и еще многого другого - незнакомого, но такого же резкого, неприятного. Из воды повалил пар, точно рукав превратился в огромный котел. Затем белизна развеялась, юная ведьма подозвала спутницу движеньем руки, и, облокотившись на почти горизонтальный ствол дерева, как на перила, Даша Чуб увидела в темной воде Водяницу.
Высокая обнаженная женщина лежала на дне. Ее глаза были закрыты, руки сложены на груди - она походила на спящую, а еще больше - на мертвую, если бы не волосы… Длинные, во всю длину ее роста, кажущиеся сейчас голубыми, они непрерывно двигались, скользили по телу, обнимая и пеленая его. Похожие на длинных и тонких змей, локоны то выпрямлялись, то извивались, ощупывая дно, как хищные щупальца, - волосы водной царицы никак не могли успокоиться.
- Светлая Водяница, от имени Трех Ясных Киевиц приветствую тебя, - сказала Акнир.
- По что вы пришли? - Водяница не пошевелила губами. Глухой замогильный голос исходил из глубин ее тела - из-под слоя воды. Ее веки не дрогнули. Но волосы, вмиг ставшие серыми, задвигались, заколебались, их кончики стали походить на грозящие им строгие пальцы, недовольные тем, что их потревожили.
- Мы пришли по душу новопреставленной Ирины, - сказала Акнир. - Она у тебя?
- Я отворила воды. Я открыла проход… И закрою его перед смертью… Смерть ждет нас всех. - Волосы Водяницы улеглись на дно с видом послушной собаки.
- О чем она? - шепнула Даша. - Какая смерть?
- Все нормально, - ответила ведьма. - Когда она говорит "смерть", то имеет в виду зимний сон. Смерть воды подо льдом. Это мы городские и порченые, а она - часть природы. А для природы жизнь, смерть - бытовые понятия. Эх, делать нечего, иначе не скажет…
С видимым сожалением Акнир бросила на мокрую землю свою сумку, встала на нее коленями и приняла позу просительницы, согнувшейся в глубоком поклоне:
- Прости, что тревожим тебя. Но мы должны знать, есть ли среди твоих вил новая, по имени Ирина?
- Я не знаю такой новой вилы…
- Вода знает ее. Посмотри, - Акнир достала из кармана ксерокопию "Чаек" и бросила в воду.
Волосы Водяницы забились, зашевелились - они злились, били, как кошка хвостом. Водная дева не желала поднимать веки.
- Мои глаза уже на той стороне сна, они незрячи… вода уже холодна, мне не понять ваших чувств. Зачем вы пришли?
- Прости, - покаянно повторила Акнир. - Прости, что побеспокоили тебя перед часом Коротуна. Пусть твоя смерть будет светлой.
- Ирина? - Внезапно вода помутнела. На один краткий миг царица приоткрыла глаза.
- Да, - быстро отозвалась Акнир. - Так звать ту, что посмела нарушить покой Вечного Города.
- Туман знает ее! Идите в Провалье. Ступайте вслед за Туманом… И передайте моей Ясной Пани, что скоро она узнает то, что желает знать…
Водяница ударила рукой по воде, и водная гладь стала мутной, совершенно непроглядной, а когда ил снова осел, днепровская дева исчезла. Под ними были только холодные темные воды Днепра.
- Ясной Пани - это кому же из нас? - уточнила Чуб.
- Либо Кате, либо Маше. Но точно не тебе… Тебе она могла сказать это лично.
- А что значит в Провалье? Куда она посылает нас? В бездну?
- Дух Бездны находится в бездне… Логично, как сказала бы ваша Маша. Провальем, - пояснила Акнир, - в Киеве издавна называют несколько мест. И одно из них - аллея к Зеленому театру. Ты говорила: при жизни Ирина часто гуляла там.
* * *
В гостиничном номере "Праги" было пасмурно, холодно. Второй день непогоды. Котарбинский сидел на грязноватом полу мастерской, облокотившись на дубовую лавку. Маша присела на нее рядом с ним, крепко сжала его поникшую руку. Он больше не сомневался, что она его давняя знакомая…
- Я был молод, очень молод, - говорил он ей. - Мне было чуть больше двадцати, когда я сбежал из дома в Рим. Денег у меня почти не было, но потребность писать… Она была как любовь или страсть… Нет, как потребность в еде и воде… Нет, - уверенно возразил он себе, - писать мне хотелось даже больше, чем есть. Все те немногие средства, которыми я располагал, я тратил на оплату мастерской и натурщика… Я отдавал ему деньги, экономя на еде. Я сочинил одну сценку на античную тему, натура требовалась мне, чтоб писать… Я не ел целых три дня, пил воду из фонтана… А потом случилось то, что должно было случиться. Однажды натурщик пришел ко мне в мастерскую и увидел меня лежащим без сознания прямо на полу. Он поспешил к врачу - русскому немцу. Тот поставил диагноз: голодный тиф - и сказал, что отправить меня в больницу для бедных - все равно что на кладбище. Он был очень добрый человек, этот врач. Он пошел к своим знакомым, братьям Сведомским, жившим в то время в Риме, и попросил их спасти соотечественника. Они согласились, хотя совершенно не знали меня… Меня перенесли к ним в дом на носилках гробовщика - других найти не удалось. Но этого я не знал. Я ничего не знал, я был без сознания. Я не знал, что умираю, не знал, что если бы не упрямец доктор Вендт, приходивший ко мне каждый день, чтобы сделать укол камфары, невесть отчего не терявший надежды воскресить полумертвеца, если бы не милые братья Сведомские, ухаживавшие за совершеннейшим незнакомцем как за своим третьим братом… меня бы не было с вами. Наверное, я истинно был одной ногой в могиле. Пока они пытались спасти меня, я находился в другом - неизведанном - мире. Я не помню его и не могу описать, но после этого…
- Вы начали видеть призраков, - закончила Маша.
- Да, - он посмотрел на унылый меланхолический дождь за окном.
Маша проследила за ним взглядом и невольно перевела его на прислоненный к стене уже почти оконченный рисунок меланхолической девушки с арфой. Косые струи дождя подозрительно напоминали струны арфы! Она вспомнила Катин рассказ. Тогда в комнате не было никого… кроме заоконного дождика. Художник смотрел на дождь и видел прелестную девушку - душу девушки, явившуюся к нему в виде воды.
"Здесь, в Прошлом, сейчас тоже Деды́…" - поняла Ковалева.
- Да, - повторил Котарбинский. - С тех пор они приходили ко мне. Молодые и старые, красивые и уродливые, странные, непонятные… Они окружали меня, говорили со мной - они завладели мной…
- Это ужасно, - сочувственно сказала Маша.
- Нет, что вы… Это было прекрасно! - возразил он ей горячо, окатив ее опьяненным вдохновением взором. - С того самого часа, словно по волшебству, мои работы стали востребованы. Из нищего я превратился в весьма обеспеченную и даже модную личность. Не сразу… Братья не оставили меня. Они пригласили меня с собой в Киев, познакомили с профессором Праховым, он дал мне заказ… Но намного важней было иное знакомство. Смерть, с которой я познакомился так близко там, в Риме, открыла мне удивительный мир. Я видел… видел в прямом смысле слова, что смерть - лишь переход в мир иной. Мир был бесконечен… это меняло все. Все! Вскоре они тоже поняли, что я вижу их, они шли ко мне. Одни говорили со мной, другие молчали. Но все желали, чтоб я написал их портрет… Их историю… их душу… и тех, кто живет в их душе даже после смерти.
Ковалева посмотрела на другую картину - девушка, плачущая темной ночью навзрыд на чьей-то могиле. Рядом стояло продолжение - наплакавшись, дева заснула прямо на кладбище. Ее умиротворенное, почти счастливое лицо покоилось на могильном холмике. Даже темная замогильная тема в исполнении Котарбинского не казалась трагедией - лишь будоражащей, страшной и завлекательной сказкой. Даже смерть на его сепионах была так сентиментально-приятна - истинная красота слез, красота печали, тихая радость горя.
- К вам шли все привидения…
- Не всегда, лишь в особые дни.
- На Деды́. В дни Уробороса, - утвердительно сказала она. - Это символ бесконечности, - расстегнув ворот платья, Маша показала художнику висящую у нее на шее золотую цепь в виде змеи, пожирающей собственный хвост. - Символ бессмертия природы, которая вечно убивает и порождает себя саму, умирает и возрождается вновь…
- Как же я любил эти дни, - он посмотрел в потолок. - Дни, когда я видел невидимое - невиданное, неведомое никому. Я словно бы знал главную тайну мироздания. Я единственный во всем мире знал, что смерти в нем не т - совсем нет. А значит, нет причин для печали. Я стал самым счастливым человеком на свете… А потом в одночасье сделался самым несчастным, - его взор мгновенно погас. Он стал похож на дом: в нем выключили свет и под покровом ночи жильцы в спешке покинули мрачное здание. Стал похожим на тело, в котором не осталось души. Он глядел на Машу - но не видел ее. - Я проклял свою способность, - зло сказал он. - Проклял себя и пожалел, что не умер там, в Риме… Я понял, как это страшно - видеть то, что не видят другие! Оказалось, в моих отношениях с людьми это может иметь смертельный исход. Я полюбил ее… полюбил… Но в подобные дни я не отличал их от живых людей!
- Вы говорите про вашу кузину?
- Она оказалась… - художник сделал отчаянный жест рукой.
- …покойной? - договорила Маша. - Вы были влюблены в нее в юности, - сказала она. - И когда встретили вновь, не знали, что она давно умерла. Не смогли отличить призрак от живой женщины. И обвенчались с ней. С призраком… И она начала преследовать вас. Вы боитесь, что она вас погубит?
На миг его взор, прозрев, стал удивленным.
- Вы сочинили превосходный сюжет для картины. Венчание с призраком в какой-нибудь забытой полуразрушенной церкви со старым слепым священником, не видящим, что невеста мертва… Я мог бы нарисовать это, - с восхищением сказал он. Но Маша сразу почувствовала себя столь же нелепо, как Чуб, удостоившаяся Катиной сомнительной похвалы за "превосходный сценарий". - К несчастью, в жизни все было намного пошлей. Моя первая любовь оказалась ошибкой. Вы правы, когда мы встретились вновь, я не видел свою кузину много лет и, по сути, не знал ее. Лишь много позже я понял, что моя жена - просто вздорная женщина, не способная ни принять, ни понять мою жизнь. Убежденная католичка, она дурно отзывалась о моей работе в православном соборе, пришла во Владимирский под черной вуалью, не пожелала знакомиться с моими друзьями… Вскоре мы разъехались с ней навсегда. А потом я встретил ее… Асеньку. И полюбил ее всем сердцем! Но теперь я мог предложить ей лишь сердце без верной руки - ведь я был уже связан узами брака. К тому же она была чересчур молода… всего 18. И тогда я решил: раз так суждено, я буду любить ее только сердцем, как друг или брат, и сделаю все, чтобы она была счастлива. Ася была больна. Я оплатил ей врачей, заграничных и из Санкт-Петербурга. Но я не знал… не знал ее главной тайны.
Он встал с пола, подошел к окну, за которым по-прежнему моросил сизый дождь. Теперь он стоял к Маше спиной.