- Это сталось вчера, - начал он после паузы. - Утром я пришел к ней… без предупрежденья… Дверь была открыта. Я зашел и увидел ее. Ася лежала на диване… с другой женщиной. Они были полураздеты. Женщина целовала ее жадно и страстно. Ее черные волосы были такими густыми и длинными, они абсолютно закрыли Асино лицо… Волосы казались ужасно тяжелыми, словно сделанными из камня. Я стоял и смотрел… Просто стоял и смотрел на спину черноволосой женщины. Она была очень красивой, словно у мраморной статуи. Я слышал их дыхание, это тяжелое дыхание, стоны. Я не видел их лиц, и оттого они еще больше производили впечатление одного существа с бьющимися потными руками, движения которого напоминали предсмертные судороги… Женщина обнимала Асю так крепко, она буквально вгрызалась в нее.
- Это была Смерть, - вдруг догадалась Маша.
- Я не понял, что она умирает! - закричал художник. - Я не сделал ничего, чтобы ей помочь! Любой другой человек увидел бы лежащую на диване бедную девушку, стонущую от боли, задыхающуюся от нехватки воздуха, с предсмертным потом на лбу… Любой другой немедля позвал бы врача, а я… Я просто стоял и смотрел. А потом развернулся и ушел. Спокойно. Я принял ее тайну. Я решил принять Асю такой, какой она есть… Я не знал, что ее тайна в другом - Ася скрывала от меня, как сильно больна.
Несчастный художник сгорбился, сжал плечи.
- В последний миг, когда я уходил, - сказал он, - эта женщина с черными волосами подняла лицо… Оно было прекрасно, совершенно прекрасно. От такой красоты останавливается сердце. Я махнул ей рукой, словно благословив их союз. Я сам отдал Асеньку смерти! - прохрипел он. - Если бы на моем месте был другой человек… любой другой… она была бы жива! Доктор сказал: достаточно было позвать его… Если бы я был нормальным!
- Вы просто никогда раньше не видели Смерть. В следующий раз… - Маша и сама понимала, что сказала не то.
- В следующий раз?! - крикнул он. - Как я могу простить это себе? Вырвать душу, вырвать глаза? Я должен был умереть тогда, в Риме… - Его взгляд стал горячечным, голос то поднимался до крика, то срывался до полуслышного шепота: - Теперь я знаю, знаю, почему мертвые лежат, а не стоят. Смерть - просто жадная похотливая шлюха. Я расскажу это всем… Для нормальных людей существует эта спасительная иллюзия реального мира, не позволяющая им сойти с ума. А я… Я вижу все эти существа, копошащиеся вокруг… И его, и его… И тебя, убийца, убийца!.. - закричал он, глядя на закрытую дверь. - Я не знаю, о чем ты… - отшатнулся он. - Я не хочу тебя слышать! Я не понимаю твои слова… я не знаю, что значит "посмотри в интернете"…
- Интернете? - Маша моргнула и туповато посмотрела в угол, где недавно стоял Мир Красавицкий. - Мама, это же все объясняет! Мир тоже пришел сюда из Настоящего. Без ключа, без заклятия. Без ритуала… Для мертвых не существует грани между Настоящим и Прошлым! Точно так же к вам пришла и она, Ирина Ипатина. Обычная девушка, а не переселившийся дух… Вот почему в Киеве постоянно находят ваши новые работы. И будут находить их без конца. Потому что вы без конца рисуете все новых и новых усопших. Мертвые знают, они чувствуют, что вы видите их. Они все приходят сюда без труда. Даже те, кто умер недавно. Они хотят, чтобы вы написали их истории… Значит, она умерла… Убийца отца, она здесь. Скажите мне, она здесь?
- Она умерла… Ася умерла… - всхлипнул он. - Уходите… прошу… я больше не желаю вас видеть… Вас всех… - Он в отчаянии закрыл лицо руками, опустился на стул, положил голову на захламленный эскизами стол.
Желая утешить его, Маша шагнула к художнику и остановилась, заметив очередной неоконченный рисунок. Закрыв лицо руками, безутешный мужчина сидел на ступени - его властно обволакивал белый туман, напоминавший по форме юную девушку.
На картине не было видно лица - лишь бледную руку, которую безликая дева тянула к сгорбленному горем страдальцу.
* * *
Возле металлической радуги памятника объединения за филармонией Даша и Акнир свернули направо - но пошли не вверх, по ступеням к бывшему Царскому саду и мосту Влюбленных, а вниз - на неведомую, не изведанную большинством киевлян нижнюю террасу горы, вьющуюся в сторону Зеленого театра.
Пройдя метров двадцать, они и впрямь точно угодили в Провал - даже сейчас, в середине дня, людей здесь было немного. И не только людей, но и примет их пребывания здесь. Лишь в самом начале пути им встретилась яркая пара. На дороге у каменного парапета стояли две девушки: одна с макияжем и черными ногтями типичного гота в ослепительно белом длинноволосом парике и широкой бархатной юбке до пят, вторая - с большим фотоаппаратом в руках.
- О, фотосессия, - присвистнула Землепотрясная Даша. - К Хэллоуину девки готовятся… Самое место!
Место действительно было колдовское, в двух шагах - в двадцати метрах вниз - от самого сердца Киева - Верховной рады, администрации президента - Город вдруг превращался в лес, в безлюдную чащу.
Языческая красота колдовской киевской осени навалилась на них со всех сторон. Солнца не было, но желтизна словно заменяла лучи. Желтая гора поднималась вверх - к общественному парку, желтая гора падала вниз, дорогу им усыпало яично-желтое золото. Мир неприлично походил на страшно прекрасную сказку. Мир вокруг был желт - снизу доверху. Небо почти полностью перекрывал склон горы и кроны деревьев, лишь прямо над головой можно было увидеть небольшой просвет, но и его уже заволок туман.
Преодолев двести метров, они словно оказались в огромном коконе ваты - в отдельном маленьком мире, оторванном от всех. Тотальная, всеобъемлющая желтизна действовала странно: настроение поднималось, становилось бравурным, точно тебе вкололи вдруг дозу витаминов. Безлюдность пленяла; ты ощущал себя владельцем бесконечно-туманной оранжевой тайны, спрятанной под самым носом у центрального - официального, президентского, депутатского - Киева.
- А ты знаешь, что горожане считают Лысой Горой это место. И у них есть доказательство, - шутливо сказала Акнир. - На ее вершине стоит наша Рада, где собирается главная нечисть.
- А внизу, пока у Зеленого театра не построили клуб, тусовались студенты и сатанисты… - показала осведомленность Чуб.
Тропа не чуждалась людей - пару раз на обочине встречались семейства пеньков. Старший из них был столом, меньшие - стульями. Тропа ждала и привечала гостей, но лишь избранных и самых бесстрашных - любое преступление, случившееся здесь даже в самый разгар дня, наверняка б прошло незамеченным.
Но Даша Чуб никогда не боялась стремных городских нычек. В том числе и тропы, ведущей к овеянному городскими страшилками Зеленому театру, именуемому в простонародье "Зеленкой". Чем дальше они шли, тем чаще Чуб радостно пинала ногами ворох листьев, подпрыгивала, напевала, тем лучше понимала, за что Ирина Ипатина любила эту дорогу. Тем сильнее сомневалась, так ли уж та была плоха… Тем больше верила, что убийство приемного отца было страшной, дикой ошибкой! Делом рук неизвестного Ангела Зла.
- Здесь на самом деле есть точка силы, - словно прочла ее мысли Акнир. - Если Ирина была некромантом, понятно, почему ей нравилось здесь. Место давало ей энергию, - в отличие от Даши, пристрастие Ирины к тропе ведьма оценила отнюдь не в ее пользу.
- Я бы тоже любила здесь гулять, если б рядом жила, - защитила девушку Чуб. - Это значит, что я - некромантка?
- Это значит, что ты - ведьма, - сказала Акнир. - Потому тебе здесь так хорошо. И мне хорошо. А поскольку каждая третья киевлянка обычно потомственная ведь…
- Про потомство расскажешь потом, - сказала Чуб и быстро показала пальцем вперед.
В первый момент Акнир не поняла, почему Дашу заинтересовал первый прохожий, встреченный ими после девушек-готок. Мужчина явно был одет не для прогулок по тайным тропам: серый костюм, галстук и уже испачканные влажной грязью дорогие туфли. Но поза его объясняла все: он стоял чуть в стороне от дороги, согнувшись и держась обеими руками за ствол дерева, рядом валялась пустая бутылка водки. Если он выпил ее в одиночку, не удивительно, что он едва стоял на ногах.
- Ты че, не узнала его? - нетерпеливо толкнула спутницу Даша. - Это ж Егор. Жених Иры… Помнишь, вдова говорила, что он как-то держится. Она ошибалась… Он сейчас упадет. Ну вот!..
Не удержавшись на ногах, Егор рухнул во влажную перину из желтой листвы. Даша бросилась ему на помощь… и замерла в позе бегуньи с выставленною вперед правой рукой.
Упав на землю, жених забился, как эпилептик, суча ногами, руками, издавая хрипящий и мучительный звук. Взвыв, он покатился по земле. А потом случилось странное: лежащий на кронах деревьев туман вдруг упал вниз, слился в огромный ком. Или Егор уполз в сгусток тумана? В секунду он исчез из вида, став невидимым размытым пятном. Пятно заорало:
- Помогите мне! Помогите…
Выйдя из ступора, Даша побежала на звук.
- Стой, стой, - догнала ее Акнир. - Не подходи к нему…
- Почему? - рассерженно крикнула Чуб, отталкивая спутницу.
- Быстро рисуй над ним круг Киевиц, - снова вцепилась в ее одежду Акнир.
- Я плохо рисую…
- Хоть как-то!
- Я не вижу его…
- Рисуй!!!
Неуверенной рукой Чуб описала в воздухе круг, и едва она завершила окружность - отчаянный душераздирающий вопль прекратился, перешел в тихий стон. Туман рассеялся на глазах, точно его сдуло ветром. Неподвижное тело Егора лежало чуть в стороне от дороги, утопая в листве.
- Теперь ты дашь мне позволенье подойти нему? - раздраженно спросила Даша и, не дожидаясь ответа на риторически-вредный вопрос, подбежала к лежащему.
На первый взгляд, он был жив и здоров - лишь дышал тяжело и глядел в небо бездумными глазами, как человек, секунду тому переживший тяжелый приступ и еще не успевший поверить, что страдание ушло. Погруженный в свои страсти, он не слышал и не видел их - Егор не спросил ни про круг, ни про Киевиц - посмотрел на них так, будто только заметил.
- Вам нужна помощь? - сердобольно спросила Чуб. Светлоглазый красавец-жених понравился ей еще там, на фото в гостиной.
- Не знаю, - Егор сел на землю. Его дорогой серый костюм был безнадежно испорчен, но он даже не обратил внимания на пятна.
- Вы больны? Может, вызвать вам скорую? - подошла к ним Акнир.
- Нет… я не знаю… Наверное, не надо. Мне уже лучше, - в его словах не было должной уверенности. Он хотел лишь избавиться от них.
- Вы ведь Егор, - утвердительно сказала Даша Чуб.
- Мы знакомы? - осведомился он не слишком дружелюбно, но без раздражения и впервые посмотрел на нее внимательно.
- Мы утром звонили вам. Ваш телефон нам дала мать Ирины. Мы должны были встретиться в пять часов… Чтобы мы могли помочь вам с похоронами.
- Спасибо. Но мне не нужна помощь, - он сразу потерял к ней интерес. Осторожно потрогал свое горло.
- Это ваша? - Акнир показала на лежащую неподалеку пустую бутылку.
- Нет, я не пил… Я просто пришел сюда… Потому что мы часто гуляли с ней здесь. Она всегда назначала мне тут свидания.
- И сейчас назначила? - невинным голосом задала вопрос Чуб.
Он вздрогнул:
- Что?
- Она ведь вам пишет? Ира прислала вам sms и назначила свидание? Так?
- Нет. Я не знаю, где Ира, - сказал он быстро заученно-нейтральным голосом. - Я просто пришел сюда, и мне стало плохо.
- Мы видели.
- Простите, мне нужно идти. У меня много дел.
Он встал, огляделся, скользнув по ним взглядом, уже не отличая их от деревьев, дороги, столбов:
- Спасибо за помощь. До свиданья.
С мину т у Даша и Акнир смотрели, как он медленно идет от них вдаль по дороге и скрывается в белой мгле. Тропа вдруг перестала быть радостно-желтой - туман спустился вниз, окрасив деревья в пегую мглу, заключив их в белую клеть, окончательно отрезав от мира.
- Вот и Мамки пришли, - устало сказала Акнир.
- Думаешь, ему теперь ничего не угрожает? - обеспокоенно спросила ее Даша Чуб.
- Нет. Круг Киевиц защищает его. Теперь она до него не доберется.
- Думаешь, это она? Ирина заманила его сюда, чтоб убить? Она прислала ему sms с того света? Она сейчас здесь? - вмиг потеряла оправдательную версию Даша. - Что же нам делать?
- Ничего, - резковато сказала Акнир. - Мы сделали все, что могли. Пора возвращаться в Башню. Если Киевицы не почествуют Мамок, Душки обидятся. Да и у Маши как-никак день рожденья.
- Ну Машу и угораздило родиться вообще, - задумалась Чуб.
- И это объясняет в ее характере многое, - сказала ведьма. - Точнее, все. Она появилась на свет в тот день, когда целый мир оборачивается назад и всматривается в Прошлое. Потому она и стала историком, потому видит Прошлое так ясно и так далеко. Так любит его… И еще потому она, единственная из вас, не боится смерти.
- А я что, боюсь? - оскорбилась Даша.
- Ты не боишься рисковать, а она - умирать. Потому что в день, когда она родилась, жизнь и смерть сплетаются в единое кольцо Уробороса, вчера и сегодня становятся неразделимы, и то, что было, - существует всегда.
- Угу, - не вняла ее патетике Чуб. - Умирать не боится, а сказать мужику, что у них есть ребенок… Ой, - хлопнула ресницами Даша. - Есть землепотрясная идея!
* * *
Сумерки сгущались, но серость приближающейся ночи разбавлял странный белый туман. И прежде чем Маша повернула выключатель и зажгла в гостиничном номере электричество, ей показалось, что вокруг неподвижного художника собрался размытый белый нимб.
Ковалева подошла, положила руки на плечи Вильгельму Котарбинскому:
- Когда умерла Ася? - спросила она.
- Вчера. Завтра похороны… - бесцветно ответил он.
- Знаете, я недавно читала газету. Там описывали удивительный случай. Умершая дама ожила на столе в прозекторской. У нее был летаргический сон. Такое случается…
- Да, чудо случается, - безнадежно сказал он. - Но очень редко…
- Неправда, - с нажимом сказала Маша, - в такие дни вы видите чудеса каждый день. Взгляните на меня, - он послушно поднял глаза. - Я не могу сказать вам, кто я такая, но… Я обещаю вам, это случится.
Он вздрогнул, крепко и жадно обнял ее взглядом, схватил за руки и повернул их ладонями вверх. С полминуты он смотрел на них - смотрел так, будто на каждой из Машиных ладошек лежали пригоршни бриллиантов, изумрудов, рубинов, видимых ему одному. Затем снова посмотрел ей в лицо - потрясенно, озаренно.
- Вы умеете воскрешать умерших? - вымолвил он полушепотом, и его сморщенное болью, похожее на пожухший осенний листок лицо разгладилось, засветилось утраченной верой в совершенство и бесконечность этого мира. - Вы, верно, ангел?
- Нет, - сказала она. - Но разве к вам ходят лишь ангелы?
- Нет, - улыбнулся он светло и сладко, будто заранее радуясь приходу новых чудесных гостей и смакуя память о старых.
- Я обещаю вам, слышите, обещаю, - сказала она, - ваша Ася будет жива. Идемте к ней…
Не отпуская Машиных рук, Котарбинский взглянул вдруг назад, через плечо. Ковалева не увидела там ничего, никого, но он продолжал глядеть, приоткрыв рот, то кивая, то неуверенно улыбаясь.
- Я благодарю вас, - сказал он ей наконец, - но не нужно… Я был слеп. Совершенно слеп… Я не видел. Не желал виде ть. Боль сделала мое сердце слепым. Она ведь здесь, Асенька здесь! - Его возглас был радостным. - Она говорит: теперь ни мой глупый брак, ни ее болезнь не помешают нам быть вместе… Говорит, что ее смерть была неизбежна, так сказал доктор. Она старалась прожить подольше лишь ради меня. Но теперь, когда она знает, что может остаться со мной навсегда, она не желает возвращаться обратно. Возможно, вам покажется странной идея жить с призраком…
- Возможно, кому-то, - сказала Маша. - Но точно не мне.
Она вновь посмотрела туда, где еще недавно стоял Мир Красавицкий, и, помедлив, переместила взгляд на кажущийся совершенно пустым угол, улыбнулась в никуда, в неизвестность - туда, где стояла не видимая ей 18-летняя девушка. Маша не могла видеть ее, но знала, как скоро увидит, как часто теперь ее лицо будет появляться на новых сепионах Вильгельма Котарбинского. Знала, что вскоре в ином ХХІ веке снова найдут невиданные раньше картины… И странный, невозможный, казалось бы, хеппи-энд их истории помог ей решиться:
- Простите, я хочу задать вам вопрос… Вы ведь знаете Михаила Александровича Врубеля? Мне известно: его давно нет в Киеве. Но если вы все же встретитесь с ним, передайте ему, пожалуйста, что у него есть сын…
Светлое лицо Котарбинского потемнело, угасло. Он с видимой жалостью посмотрел на нее.
- Вы, видно, не знали, - покачал он головой. - Мне жаль, что я должен сообщить вам об этом. Взгляните, - среди лежащих в беспорядке эскизов и книг он нашел старую газету "Новое время", открыл заложенную статью и дал ее Маше.
"Декадент, художник Врубель, совсем как отец декадентов Бодлер, недавно спятил с ума…" - прочла она. И вздрогнула.
Киев снова привел ее не в то время, не в то место. Город не желал этой встречи - известного отца и неизвестного сына.
- Увы, подобные вещи случались давно, - сказал Котарбинский. - Я помню, когда Михаил Александрович еще обитал в Киеве, однажды он пришел на обед к профессору Прахову и сказал нам, что его отец внезапно скончался. Я тоже был там… Мы все пришли в ужас. В спешке собрали ему деньги на дорогу домой. Он уехал… А на следующий день его отец, живой и здоровый, прибыл в Киев узнать, где его сын. Никто не решился сказать ему правду… А позже к Праховым пришел в гости их друг, профессор психиатрии Сикорский. Он первый предсказал нам беду. Он сразу узнал печальные признаки надвигающегося безумия… Он сказал, чтоб мы не бередили Михаила Александровича зряшными расспросами: он вряд ли вспомнит историю с отцом. Так и вышло. Он совершенно забыл о ней. А теперь он не помнит уже никого, не узнает даже близких. Даже если бы я передал ему ваше послание…
- Тогда последний вопрос, - голос младшей из Киевиц был сухим и жестким - она не подпустила к глазам закипающих слез. - Вы сказали, что здесь находится призрак убийцы.
- Да. Второй день убийца приходит ко мне…
- И вы написали с убийцы "Дух Бездны"?
- Так и есть…
- А она представилась вам?
- Ее имя Ирина… Но в данный момент ее нет здесь. Отныне она совершенно в другом месте.
- Где же?
- Видимо, там, где ее портрет. И боюсь, эта картина таит в себе опасность…
- Опасность? Вашей работой опасно владеть?
- Что-то с ее душою не так, - произнес художник.
Вильгельм Котарбинский придвинул к себе зеленую папку и показал Маша пятый, возможно, последний эпизод "Тихой ночи": вылетающая из тумана дева прижималась к темнокудрому ангелу, оба летели к небу.
- Не могу объяснить, - сказал он. - Но этого уже не случится. Она изменилась. Ее душа больше не сможет найти покоя.