Девчонка! В том и вся соль… Получалось, все, чем владела Екатерина Михайловна: дом, деньги, самая большая любовь - было лишь первой частью плана малолетней ведьмы. И если она способна на такое, какие способности она проявит, осуществляя вторую часть? Что сказала бы Маша?
Нет, неверно… что Маша не сказала им? Какую страшную тайну унесла с собой младшая из Трех Киевиц? И почему Акнир так оживилась, прознав, что Маша не успела сказать им ничего?
Катя подбежала к бюро, достала из ящичка бережно хранимое прощальное письмо "кузины":
Причиняя добро, ты всегда причиняешь и зло, и невозможно совершить добро, не причиняя зла.
И людей спасает лишь их слепота. То, что этот выбор не зависит от нас. Ибо ни один из нас не в силах выбрать…
И все-таки Маша совершила свой выбор. И в настоящем результат его был известен:
13 числа грядущего года Маша Ковалева умрет.
P. S. То, что я совершаю, - зло. Но я не вижу другого способа сделать добро.
Что она сделала?
* * *
- Ау, доця, ты где? Мамуля дома!
Даша Чуб услыхала, как нечто неуклюжее свалилось на пол и застучало когтями по паркету.
- Где мой мешочек? Где мой пуфичек? Где моя девочка? - поощрила она его старанья. И через секунду подхватила на руки круглую, как шар, рыжую кошку.
- Приветик, Изида, - поприветствовала лже-Изида Изиду истинную. - Ну как у нас дома?
- Маур-р.
- Это все, что ты мне хочешь сказать? - отчего-то опечалилась Даша.
Возложив кошку на плечи, она прошествовала в гостиную и окинула взглядом свой личный мир.
В углу ненавязчиво стоял новый экспериментальный пропеллер самолета "Илья Муромец-3". Вокруг на ковре были разбросаны: гаечные ключи и шурупы, белые перчатки и шелковые чулки, духи в оригинальном флаконе в форме мотоциклетки, номера журналов "Красота и сила" и зачитанные до дыр брошюры военлета Евграфа Крутеня "Наставление летчику-истребителю", "Воздушный бой". На стене висел фотопортрет Даши с их автором и ее снимки в обнимку с Петром Нестеровым и Игорем Сикорским. Левее красовался вырезанный из "Нивы" портрет первой военной летчицы княгини Шаховской, прикрепленный прямо в центре круглого дартса (судя по нескольким дротикам в графининой груди, у Чуб не было проблем с меткостью).
Большую часть комнаты занимали серебряные венки, преподнесенные вчера благодарными зрителями четвертого смертельного трюка Изиды. На столе стояли остатки вчерашней вечеринки: наполовину съеденный торт из кондитерской "Семадени" и пустые бутылки из-под шампанского. На диване уютно пристроился Дашин бронзовый приз за победу в моторном спорте (им она колола орехи). Под диваном, не менее уютно, лежал ее последний любовник Жорж Витебский (на деле Гоша Путикин из Витебска).
Даша метнула в него иронический взгляд и уселась на диван (беспорядок в доме и личных делах был ее обычным состоянием). В целом, все было мило и славно. Чуб нежно погладила крайне довольный своим местонахождением рыжий "воротник". "Воротник" ответил ей громогласным мурчанием.
- Ляпота! - сказала лжепоэтесса. - Эй, Полинька, Игорь не отзывался?
- Не-а, они не показывались, - послышалось из смежной комнаты.
- Вот, еще один олух царя небесного, - по-отечески отчитала неотзывчивого Даша. - Сколько раз ему повторять: нужно изобретать наш вертолет поскорее. Мерси, хоть чертеж "Ильи" мне прислал. Я им покажу, как надо немцев бомбить… А кто объявлялся?
- Пришло письмо из канцелярии Его Сиятельства. - Из спальни появилась хорошенькая белокурая барышня с мокрой тряпкой в руках. - Они опять написали, что со всем уважением рассмотрели наше прошение, но дам в военно-воздушный флот они не берут.
- А кто Их Сиятельств теперь будет спрашивать? - оживилась героиня Империи. - Царя больше нет. Теперь кто что хочет, то и делает! Ну я им всем задам! Им, в сравнении со мной, война малиной покажется! Я решила воевать, значит, буду! Я сама воздушный флот соберу. Все за мной пойдут… Я ж как красное знамя. К слову, а ты чего с тряпкой?
- Прибиралась. Там Жоржик такой канкан нам устроил.
- Не заморачивайся, и так хорошо.
Полинька по кличке Котик была не прислугой, а подругой - еще с тех давних времен, когда они с Дашей отплясывали в кабаре "Лиловая мышь".
- Гости давно ушли?
- После полудня.
- А мой, значит, остался и стихи писал? Молодца! - Дашина нога поощрительно похлопала по видимой - мягкой - части прикорнувшего под диваном поэта, а рука потянулась к столу, где валялся отмеченный дыханьем Музы листок. Под листом обнаружилось мраморное поле столешницы, исполосованное белыми дорожками. В этом спортивном забеге Жорж нынче явно пришел к финишу первым.
Лжепоэтесса демонстративно закатила глаза, но сразу возвратила их обратно.
- Тебе, - прочла она посвящение и последовавшее за сим стихотворение:
Лежу на пузе, пишу я Музе.
Таких конфузий не знал давно -
Меня скрутила ты взглядом в узел
И потащила меня на дно.
"Какого черта?" - спросил я было,
Но было поздно и навсегда.
Меня ты - ужас! - уже любила
И за меня все сказала "да"…
- Ну ни фига себе! - возмутилась Чуб. - Это он до того написал, как нанюхался или после?
- Да нет, Жоржик тебя любит, любит… - заволновалась Полинька.
- Он еще хуже, чем предыдущий! - Даша сморщилась и зачла:
Дам молотом в морду
Богу,
Схвачу за бороду
и полечу…
- Так у того хоть закидоны понятные, - пояснила она. - Он летчиком был. А этот… Из него такой же поэт, как из меня!
- Нет, Гоша - хороший, - запела защитница-Поля. - Это он с горя. Он так страдал, все гадал, куда ты пропала. Пошла газету купить и…
- П-шел к черту! Проспится и пусть выметается. Будто у меня в доме без него мусора мало. И так чего только здесь не валяется!
Даша резко разозлилась.
И дело было отнюдь не в поэзии и не в поэтах. Менять любовников, равно как и искать среди них поэтические дарования, давно стало для нее делом привычным. Дело было в том, что вся ее жизнь, показавшаяся на миг такой привычной, прежней, вчерашней, оказалась отныне разделенной на "после" и "до". До того, как она пошла покупать треклятую газету…
- А знаешь, Котик, - сказала она, чтоб взбодрить себя, - я оказывается все еще Киевица.
- Да ну?
Полинька знала…
Пять лет назад, когда Чуб предложила бездомному Котику переехать к ней и жить вместе, она рассказала компаньонке много невероятных вещей. О будущем времени, где дамы ходят по Крещатику почти совсем голые. ("Вот разденься до корсета и панталон. Так это будет еще очень приличный вариант!" - заверяла подруга). О прошлом, где дамы, называвшие себя амазонками, скакали верхом на конях совсем без одежд, и ведьмах, скакавших в чем мать родила верхом на помеле. ("И я тоже летала на метле. Вот те истинный крест!"). О том, что амазонки были дальними предками ведьм и о колдовских талисманах ведьм и амазонок - Лире и золотом браслете. ("Я сама его носила. Правда, недолго совсем. Из-за него-то наше кабаре и сгорело"). И о том, что кошка по имени Изида Пуфик, лежащая сейчас на хозяйских плечах в виде пушистого воротника, однажды замолчала. Но все равно она, Даша, не может держать прислугу, потому как ее "доця" умеет говорить не только "мяу". ("Она просто не хочет из вредности!").
Не мудрено, что в сознании Полиньки все это не зашло дальше сказки, которую рассказывают детям на ночь и которую не стоит передавать другим - засмеют ("Большая уже, а все в сказки веришь!").
Это была их личная сказка на двоих, которую подруга порой принималась сказывать ей, обычно в те дни, когда на Чуб находили тоска и меланхолия. ("Короче, депресняк полный! А вот, когда я жила на этаж выше…")
Полинька машинально перевела взгляд на потолок. Там, на верхнем этаже Башни на Яр Валу, 1, таилась другая комната, о которой не раз повествовала ей Даша, круглая, обведенная темнотой книжных полок, с огромным камином и средневековой фреской над ним. Комната сказочных Киевиц, которые могли все на свете.
С тех пор, как они переехали в Башню, эта сказка звучала все чаще и чаще. Сколько летних ночей они вдвоем провели на балконе, вглядываясь в темные контуры балкона четвертого этажа. ("Вдруг увидим, как Она полетит!" - говорила подруга).
- Но если Киевица - ты, - попыталась свести концы с концами Полинька Котик, - кто же тогда там живет?
- И то верно, - заинтересовалась вопросом Чуб. - Неясно как-то. И Катя сказала, что Маша сказала, что Киевица сбежала из Киева еще в 1894 году. А дом наш построили в 1898, четыре года спустя. Неужели никто? Зря караулили… Ясно тогда, почему никто не летает.
- П-ля-нр-р-р, - издала россыпь звуков Изида истинная.
- Чего она так странно мяучет? Может, у нее животик болит? - забеспокоилась Поля.
- Мать моя маяковка!
Надо отдать Даше должное, она не бросила кошку - рванула вместе с ней в коридор. Открыла чулан, где стояла забытая подружка-метла, с привинченным к древку велосипедным седлом. Седло и метелище успело прирасти к стене паутиной.
"Планер…
По-французски "парить".
Летать!!!"
Еще в щенячьем детстве Даша мечтала стать летчицей-космонавткой. И став Киевицей, вкусив однажды безбрежность полета подсела на небо, как на наркотик. И даже став бескрылой, отказалась спускаться на землю с небес. Она летала! Летала все шесть долгих лет. Рискуя разбиться, зная, что верная подруга-метла уже не подлетит и не спасет, как бывало раньше. Но все же взмывала в воздух! И гордилась своей летательной славой в сто раз больше, чем стихоплетской.
Да, она была лжепоэтессой, воровкой… Но авиатором Изида Киевская была прирожденным, и небо принадлежало ей одной. Все свои деньги она тратила на конструирование новых и новых моделей аэропланов - жажда неба перекрыла все.
Но ни одна неуклюжая "этажерка" не могла подарить той прежней бесконечной свободы…
Чуб деловито поправила упитанный "воротник" на плечах, схватила метлу, метнулась в комнату, открыла балконную дверь. Шмыгнула носом, поймавшим левой ноздрей щекотную снежинку.
- Держись, Изида. Котик, ща-с я тебе покажу!!!
- О, Господи! - Полинька села там, где стояла.
А так как стояла она аккурат там, где лежал поддиванный поэт, последний мигом выкатился из-под дивана, взвизгнул, выпучил глаза и раззявил ошалевший рот:
- Господи святы!
- Господи! Господи!.. - раздалось снизу.
Передвигавшийся по снежно-ночной улице Малоподвальной пьяный чиновник Оприкин выпустил из рук бутылку-белоголовку, в компании коей отмечал конец света, ознаменовавшийся отречением батюшки-царя, и мелко закрестился.
С балкона остроконечной башни в снежное небо взвилась ведьма на метле и растаяла в белой вьюге.
- Вот и он… Вот он и настал-то, конец, - удовлетворенно огласил чиновник.
И очень ошибся.
Поскольку то был аж никак не конец, а наоборот, только начало.
Глава третья,
в которой мы знакомимся с первой причиной революции
- Рада, что вы согласились!
- Покамест мы согласились лишь выслушать тебя, - четко очертила границы радости Катя. - Будь так добра, притормози лошадей.
Сидевшая на козлах Акнир натянула поводья. Коляска остановилась в чистом поле.
- Я в фигуральном смысле… - Екатерина Михайловна Дображанская опасливо оглядела пространство и поплотнее закуталась в шубу. - Зачем ты нас сюда завезла?
Дорога разрезала пополам неприглядно-серую ранне-мартовскую тишь да гладь. Снег, обрушившийся на Город, с тех самых пор все шел да шел, то измельчаясь до крошева, то обретая вес крупных лепешек. Но за Городом царила весна, было зябко и холодно.
- Мамина квартира тоже не самое безопасное место, чтоб обсуждать такие дела. - Их кучер развернулась к своим пассажирам.
Сегодня девчонка была обряжена не гимназисткой, а простолюдинкой - темный платок, дрянное пальтецо. И Кате не нравился ее новый образ. Не нравился именно тем, что он новый: новый костюм, новая манера говорить, свысока и слегка комикуя.
Акнир было невозможно поймать, зафиксировать, понять: какая она, она непрестанно менялась. И меньше всего Катерина Михайловна доверяла субъектам, которые беспричинно врут и прикидываются из одной любви ко лжи и игре… Слишком трудно расслышать тревожный сигнал в неискренне произнесенном слове, если собеседник намеренно корчит шута; спрятать крупную ложь легче всего в ворохе мелких обманов!
- Что мы имеем? - юная ведьма придала своей верхней части абрис оратора, собирающегося толкнуть речь. - На днях, то есть в феврале 1917 грянула Первая российская революция. Царь Николай ІІ срочно пишет отказ от престола в царском вагоне. Ленин в запломбированном вагоне срочно мчится сюда, чтоб возглавить новую власть. В Киеве вот-вот обрисуется своя новая власть, Центральная Рада.
- Уже обрисовалась, - поправила Даша. - Я утром газету купила, чтоб про себя почитать…
- Простите. Все никак не привыкну, что Прошлое - это настоящее, - извинилась Акнир. - Вскоре Рада достигнет огромной популярности, поскольку будет носителем освободительной национальной Идеи и даже успеет объявить о создании Украинской Народной Республики. Но у нее не будет двух вещей, - Акнир выставила вперед два пальца, - армии и реальной власти. В результате все окончится говорильней и хаосом. Потом появится генерал Скоропадский. Его провозгласят гетманом Украинской Державы и попросят спасти страну от хаоса. Он сможет наладить работу, но у него не будет идеи и армии. И через восемь месяцев Петлюра и Винниченко выкурят его отсюда. Тогда-то и начнется полнейший беспредел…
- Яви милость, избавь нас от политинформации, - обрезала Катя, - я прочитала "Историю революции". Говори прямо, что надо делать.
- С моим превеликим удовольствием, - глумливо поклонилась Акнир. - Так сложилось, что власть была у одних, идея - у других, армии не было ни у кого. Значит, мы должны сделать всего две вещи: сформулировать Идею, сформировать армию. И власть будет нашей.
- Мы? - сатирически переспросила Катерина Михайловна. - Армию?
- Да… Нехреновенький план, - разделила ее изумление Даша.
- Вы б хоть Булгакова почитали, - пристыдила их Акнир. - Неужто ваша Маша вас не подсадила? У него прямым текстом сказано: "Если бы ваш гетман вместо того, чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духом не пахло в Малороссии. Но этого мало - мы бы большевиков прихлопнули, как мух!" Но вместо этого, пока Петлюра и Скоропадский решали, кто из них настоящий украинец и какой Украина должна быть, пришли большевики, и Украина стала никакой.
- Очень похоже на историю ХХІ века. А кто такой Булгаков? Машин знакомый? - спросила Катя.
- Василий Булгаков - авиатор, - ответила Чуб. - Я и не знала, что он что-то пишет. Хоть они все теперь пишут. Голанчакова, эта дура, намылилась мемуары писать. Гарриет Квимби писала статьи…
- Ты что ж это всех авиаторш ненавидишь? - подняла брови Дображанская. - Откуда такие комплексы? Ты, вроде, первая.
- Нет у меня никаких комплексов, - отбрыкнулась летунья.
Акнир окинула их обеих заинтересованным взглядом:
- Ладно, - смяла тему она. - Итак, чтоб отменить революцию…
- И поскорей! - быстро прибавила Чуб. - До того, как Город горел десять дней…
Даша плохо помнила исторический ход, зато хорошо помнила зарево у них за окном.
Помнила, как, желая показать им страшное будущее, Маша Ковалева щелкнула пальцами, вмиг поменяв один год на другой, и они оказались в 1918. Киев горел, как исполинский костер. Небо над ним стало черным, словно средь дня на Город опустилась вечная ночь. И людей убивали прямо у них на глазах…
- До января следующего года, - уточнила Акнир.
- Это так скоро? - Чуб содрогнулась.
В 1911 это было далеким будущим, затем шесть лет было прошлым. И вдруг стало завтрашним днем!
- Это не должно случиться…
- И не должно было! Вы никогда не задумывались, - подняла острый подбородок девица, - что сама по себе революция - исторический парадокс! Нынешнюю - Февральскую - революцию Ленин прямо назвал чудом. Но еще бо́льшим чудом была его Октябрьская. И даже не то, что она произошла. Сколько их было… А то, что пришедшие к власти продержались целых семьдесят лет. Подумайте! С одной стороны жалкая, грязная, малообразованная горстка восставших, захвативших один Петербург. С другой - громадная страна и огромная профессиональная армия, уже поднятая, вооруженная. Ведь идет война. И вот жалкая горстка побеждает многотысячную профессиональную армию. Почему?
- Эй, дамочки, а мужики ваши где?