* * *
Пока подобно Центральной Раде они занимались говорильней, к ним незаметно подобрался хаос.
Неподалеку от их коляски стояли трое подозрительных грязных мужиков в армейских сапогах. И Даша сразу угадала в их замерших позах напряжение зверя перед прыжком.
- Иль вы одне тут? - поинтересовался самый высокий из них и выступил вперед.
В его движениях проглядывалась осторожность бывалого хищника. Три женщины, невесть почему путешествующие в сугубо дамской компании, были слишком легкой добычей, подозрительно легкой. И зверь недоверчиво закрутил головой - но белоснежная чистота поля мгновенно успокоила его.
- Ух ты, красавица какая, гляди! - искренне ухнул второй.
Первый зверь замер, увидев Катю, сморгнул, дернул головой, попытался отодрать от нее глаза, но не смог.
- Да, раскрасавица, - признал он врастяжку, да так, что раскрасавице Кате вмиг стало не по себе.
Дображанская рефлекторно запахнула край шубы, завертелась, стараясь сбросить со щеки прилипший к ней клещом грязный взгляд.
- Эй, ребята, - примирительно начала Даша Чуб. - Я - Изида Киевская! Та самая… Слыхали, небось?! Известная поэтесса и летчица. Авиаторша… Меня во всем мире знают. Вы же не хотите обидеть гордость Империи?
- А ента у них видать за мужика будет! - загоготал второй, указывая коричневым пальцем на Дашины шальвары. - Чей-то ты далече от города-то забралась, поеткесса? Али не знаешь, что нонче опасно? Где она здеся, твоя Империя? А?
Даша подобралась - второй уже играл с ней. Уже ощущал себя их хозяином, полновластным хозяином положения. И ему слишком нравилась власть. Власть силы, которую дарила ему их оторванность от цивилизации, по законам которой он был бесправным изгоем.
- Шубы нехай скинут и все, - хмуро сказал немногословный третий.
- Нет, не все, - значимо произнес первый. - Не все…
Его глаза буравили Катю. Он сделал полшага - на Дображанскую дохну́ло вонью неделями немытого тела.
- Я, быть может, всю жизнь о такой царевне мечтал, - исподлобья сказал зверь. - Да разве такая, брульянтовая, на нас посмотрит? Такие ж только нос вороти́ть, будто мы и не люди! Верно я говорю? Вы за энтими двумя приглядите…
Он шагнул к ней и остановился, еще не решившись перешагнуть невидимую черту, отделявшую его от "царевны".
- Пусть шубу скидывает. И серьги. И деньги, какие есть, - завел свое третий.
По-видимому, этот Рубикон все трое перешагнули не раз: от его слов мужикам вмиг полегчало.
- Сымайте, кому говорят, ишь расселися! - чересчур злобно гаркнул второй, подзадоривая себя своей злобой. - Федор, бери лошадей!
- Акнир, гони! Че стоишь! - опомнилась Даша.
- Ой, маменька, маменька, - слезливо и тоненько запричитала вдруг Акнир, вместо того чтоб схватиться за кнут, - не отдавайте им шубку! Папенька вам не простят. Они не для того имущество казенное всю жизнь расхищали, чтоб мы кому попадя соболей отдавали. Они и так на Пенелопу Филипповну поглядывают. Они нас бросят, и вас, и меня бесприданницей горемычной оставят…
Ее причитания были неуместно веселыми:
- А мы ж Киевицы. Мы ж не абы кто, чтобы вот так шубами да серьгами кидаться!..
"Мы - Киевицы…"
В первую секунду Катерина Михайловна испытала неконтролируемый прилив возмущения оттого, что противная малолетка мажется ей в дочери (хоть, сугубо между нами, по возрасту Катя вполне могла быть мамой Акнир). Но затем услыхала призыв! И немедля ощутила приятное нетерпение в правой руке…
Мужики боле не сомневались - они приближались. Третий схватил за поводья их лошадей.
- Царевна - моя! - грозно рыкнул главный зверь, оттесняя второго.
Но находясь в двух секундах от их намерений, Катя не ощущала и тени испуга - она смотрела на свою руку.
- Не хочу убивать, - негромко и быстро сказала она.
- Ну, раз вы у нас маменька такая добренькая, позвольте уж мне утрудиться! - Девчонка стремительно забралась на козлы с ногами и вытянула руку, точно бросала невидимый мяч.
Первый, высокий, успевший дотянуться до Кати, нелепо подскочил, отшатнулся - и вдруг затрясся. Находясь в полном несоответствии друг с другом, голова, руки и ноги главаря стаи выписывали жуткие телодвижения. Не устояв на ногах, он рухнул и забился оземь одновременно всеми своими членами. Двое других с ужасом выпялились на него.
- Твой ход, королева! - крикнула Акнир Дображанской.
Катя выпрямилась в рост, и, выкинув ладонь в сторону третьего, почему-то досадившего ей больше всего, прошептала:
- Забудь.
Третий замер. Закатил глаза. Обвел осоловелым взглядом пространство и, помедлив, сел прямо на снег, очевидно позабыв даже то, что умеет ходить.
- Ведьмы! Ведьмы проклятые! - заорал второй.
Он заметался, бросился прочь. Но тут Даша Чуб, не постигшая никаких ведьмацких наук, кроме летательной, но уязвленная в самое сердце "королевой", отвешенной в адрес Кати, решительно распорядилась своим недовольством. Вытащила из ридикюля громоздкий револьвер и принялась палить.
На бесноватого это не произвело впечатления. На позабывшего тоже - вряд ли он помнил, что пули способны убить. Оставшийся с ужасающим криком бежал по полю, петляя, как полоумный заяц, и крестясь на ходу:
- Ведьмы… Господи, спаси! Помилуй мя, Господи!..
Акнир закорчилась на козлах от смеха, захохотала как бес.
- И скажи "благодарствую", - заорала вслед ведьма, - что мы с маменькой нынче милосердные. Могли б не до ветру послать - по ветру развеять!
От ее хохота первый затрясся еще сильней, заколотился о землю еще мучительней. Катерина нахмурилась. Дашины пули взрывали вязкую весеннюю грязь между ног убегающего.
- Мазила! - поддела ведьма лжепоэтессу.
- У меня, - горделиво отвесила Чуб, - пять призов по стрельбе. Это, между прочим, уметь надо стрелять так, чтоб ни разу не попасть. Но если хочешь… - Даша прищурилась.
- Не надо, - сказала Дображанская. - Маше бы это не понравилось.
* * *
- Маша, Маша… А где она, ваша Маша? Говорите о ней, точно она - ваш Бог!
Вмиг утратив веселье, Акнир спрыгнула с ко́зел. Подошла к бесноватому. Его голова размеренно и больно билась о землю. Конечности непрестанно дергались.
- Я так понимаю, насылание бесов вашей Маше не понравилось бы тоже? - куражливо пропела она. - Но прежде чем отозвать их, покорнейше прошу честну́ю компанию обратить внимание на его сапоги. Солдатские. Вот вам и первая причина октябрьской революции. Дезертир! Все они дезертиры. Царь Николай так и не понял, во что ввергает страну, ввязываясь в мировую войну. А Ленин еще задолго до войны говорил: "Война была бы очень полезной для революции штукой". Вот тебе, Катя, и ответ на вопрос!
- Я тебе не Катя, а Екатерина Михайловна, - осадила девчонку госпожа Дображанская. Ее щегольский ботик с серебряными пуговичками осторожно ступил на непредназначенную для нежной французской кожи слизкую дорогу: - Будь добра, перестань нас учить. Всем ясно: большевики победили, потому что армия, как и вся страна, раскололась на белых и красных, монархистов, анархистов, националистов… Солдаты разбежались, офицеры, вроде Колчака и Деникина, начали свою войну. А мы тут не на экзамене, чтоб перед тобой ответ держать. Это тебе пора нам ответить…
Обезопасив нос надушенным кружевным платком, Катерина осторожно приблизилась к "первой причине революции".
На губах дезертира успела выступить пена. Лицо перестало быть человеческим, став сосредоточенно-сумасшедшим.
- Потрудись объяснить, каким-таким макаром ты собралась сформировать вот эту вот армию?!
- У кого есть Идея, у того будет и армия, - тихо сказала Акнир.
- А большевики - молодцы! - внезапно изрекла Даша Чуб. - У них была офигенная Идея!
Лжепоэтесса развалилась на сиденье коляски, достала из сумки длиннющий янтарный мундштук, вставила папироску и с шиком закурила, игнорируя совсем не шикарный пейзаж.
- "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!", - пояснила свой тезис она.
В радиусе сотни миль ее не понял никто.
- Ну, он же так и сказал! - Даша слегка приподняла ногу и указала на беснующегося носком лакового ботинка. - Он всю жизнь мечтал трахнуть такую, как Катя. Все об этом мечтают… В смысле не Катю трахнуть, хотя об этом тоже, по-моему, все… Все мечтают: вот если бы я жил в этом дворце. Если бы я могла зайти в магазин и взять все, что мне хочется. Если бы у меня было пальто, как у барышни, что навстречу идет. Вот если бы я могла переспать… ну, и с Киану Ривзом, допустим. Или с Александром Блоком. А когда кто-то обидит, все мечтают убить его. Все мечтают на эмоциях - потом забывают. Сколько я Катю убить мечтала минут пять… А еще в нашем времени как-то полдня мечтала убить своего препода, когда он влепил мне "уд" ни за что. Так все люди устроены. И вдруг - тыц-пиздыц, революция. И все, о чем ты только мечтал и сам знал, что эта мечта нереальна, - большевики делают реальностью! Ты идешь и забираешь дворец, где живет барин, и поселяешься там. Заходишь в магазин, громишь его и берешь все, что хочешь. Останавливаешь идущего мимо буржуя и снимаешь с него пальто. Стаскиваешь эту цацу Катю с коляски и тупо имеешь. И убиваешь всех, кто тебя обидел, всех, кого только мечтал убить минут пять… Но ведь для того, чтоб убить, пяти минут достаточно. И никто тебе не мешает в ту же секунду осуществить свою мечту. Это же сказка! Думаешь, чего этот мужик тормозил и сразу Катьку не трахнул? Они сказку еще не вкусили. Еще не поняли, что невозможное - возможно. А вот когда они это раскусят…
- Тогда будет поздно, - глухо сказала Акнир. - Тогда их уже никто и ничто не остановит. Но пока они не перешли эту черту все можно исправить. Всех можно объединить Идеей.
- Нет такой Идеи, которая переплюнула б сказку, - манерно оспорила Чуб из коляски. - Это говорю вам я, Изида Киевская!
- Э-э, матушка, да у тебя звездянка никак, - протянула Катя. - Я сразу не поняла. Совсем плохо дело.
- Да говори ты, Кать, нормально, без батюшек-матушек! - озлилась Чуб.
- То, о чем ты глаголишь, поэтка, не сказка. - Акнир больше не ерничала. - Это язычество. Первый закон нашей Матери: кто сильней, тот и прав. Нет разницы: три дезертира, три волка… если действие происходит на безлюдной дороге - правила те же. Однако люди - не волки.
- Но в самом деле. - Катерина качнула серьгами, которые хотели у нее отобрать, тряхнула головой, призывая мысли к порядку - ее мысли плясали, как бесноватый у ее ног. - Монархисты, националисты, социалисты, анархисты, крестьяне, рабочие - чем их можно объединить?
- Можно, если вспомнить, где мы, - очень серьезно сказала Акнир.
- Где?
- В Киеве.
- В Столице Ведьм? - сообразила лжепоэтесса.
- В Столице Веры и родине всея Руси, - мрачновато огласила Акнир. - Большевики - обращались к земному, звериному. Мы - обратимся к небесному.
- Как? - спросила Даша.
- А вот так… Смотрите!
Ведьма опустилась на корточки перед беснующимся, вытянула над ним обе ладони. Очевидно, выманить бесов обратно было не так-то и просто. Девчонка крепко сжала кулаки - ее руки дрожали мелкой дрожью, губы подрагивали. Акнир зажмурила глаза, зашептала… И резко выпрямила пальцы.
Несчастный опал, его тело безвольно распласталось.
- Он хоть жив-то? - поплотнее прижав к носу платок, благоухающий духами "Букет императрицы", Катерина Михайловна обеспокоенно склонилась над ним.
Мужик неуверенно открыл глаза.
- Где я? - спросил он слабо. - Ты ангел, наверное?
Катина рука опустилась. Нос утратил обоняние. Грязный мужик вдруг перестал казаться ей отвратительным.
- Верно, ангел… - мокрое восторженное лицо дезертира было обращено к Катерине, перекрывшей и заменившей ему сейчас Небо. - Нет на земле такой красоты. И создал же Бог… Скажи, Дева Пречистая, я уже помер? Не хочу я так жить… К Богу хочу. Он простит меня?
- Нет, вы никогда их не примирите!
Катя подняла взгляд на Акнир.
Черты юной ведьмы болезненно вывернулись:
- Это невозможно: примирить Небо с Землей. Даже в одном человеке! Чушь это пророчество Великой Марины. "Когда в Город в третий раз придут Трое, они примирят Землю и Небо". Но моя мама верила, верила, что эти Трое - вы! Как же, сейчас… Знаете, на кого вы похожи? На него!
Акнир подскочила к позабытому всеми все позабывшему третьему, по-прежнему сидящему на снегу в той же позе и все так же недоуменно помаргивающему, оглядывая непонятный окружающий мир, и отвесила ему подзатыльник.
Мужик мотнул головой. Резво вскочил на ноги.
- Правда, он страшно похож на вас? - зашлась рваным смехом девчонка. - Великие Киевицы с перепугу отдают мужикам лошадей, шубы, деньги, потому что тупо забыли, что они Киевицы. А моя мама погибла, оттого что верила в вас!.. Погибла из-за такой ерунды!
- Это мы - ерунда? - Чуб отшвырнула окурок, встала в рост. - Лично я, между прочим, никому ничего не собиралась отдавать. Я пыталась договориться, предлагала удрать. Мы - люди! И можем порешать наши людские проблемы и без насылания бесов. Не вышло б по-божески, - указательный палец Чуб показал наверх, - я б тупо пристрелила всех троих… - пальцы сложились в форме пистолета. - Заслужили! Не жалко. Я, баба, иду на войну страну защищать! А они - мужики - с нее драпают. Убивать таких надо. Чего стоишь? Беги, пока жив, - гаркнула она все позабывшему.
То и дело недоуменно оглядываясь, тот рванул прочь. Он вспомнил все! И то, что он вспомнил, плохо вязалось с тем, что он видел сейчас. Приоткрыв слюнявый рот, их главарь умиленно глазел на Катю. Сложив вчетверо белый кружевной платок с монограммой, "царевна брульянтовая" аккуратно вытирала дезертиру лицо.
- Мы не вправе оставлять его здесь, - строго сказала Дображанская.
- Не хочешь оставлять - тащи в коляску, - притихшая ведьма с интересом смотрела на Чуб. - Браво, поэтка! - девчонка снова сменила окрас. - Смиренно прошу простить мне мой аль скандаль.
Стала самоироничной.
- Вы глядите на мир со своей колокольни…
Стала дружелюбной.
- Я - со своей Лысой Горы. Потому мы так нужны друг другу. Еще ни разу ведьмы не объединялись с людьми.
Стала мудрой. И безмятежно-веселой.
Ловко забралась на ко́злы, взяла поводья:
- Вот что я вам скажу, глубокочтимые мною поэтка и Катерина Михайловна. Каким бы супер-пупер парадоксом ни была революция, то, что произойдет сейчас, парадоксальней во сто крат. Я, дочь моей матери, буду рассказывать вам, как обратить народ к Богу. - Акнир подняла правую руку и звонко щелкнула пальцами.
В ту же минуту их настиг снег.
* * *
Вмиг мир изменился. Серый и грязный, он стал бесконечно белым и чистым.
Справа объявился лесок. По ветке разлапистой ели проскакала пегая белка, еще не успевшая сменить зимнюю шубку. В глубине, меж деревьев, Катерине померещились волчьи глаза. Но лошади шли мерным шагом, не проявляя беспокойства.
"Конь, как и всякий зверь, чует ведьму и страшится ее. Но коли ты зачтешь заговор Матери, конь станет тобой и будет послушен", - всплыла в памяти Дображанской строка из Машиных записей. Почерк "кузины" был четким и ровным. Однако спрятавшийся за круглобокими буквами смысл Катя так и не смогла уяснить.
- Итак, о Боге и божьем помазаннике… - заговорила Акнир. - Что если объединить его с нами! - юная ведьма вернулась к роли надменно-насмешливого, восседающего на ко́злах верховного божества.
- Ты о царе? - и с каждым новым ее перевоплощеньем, Катя доверяла той все меньше и меньше.
Впрочем, утопическое предложение объединиться с последним Романовым Дображанскую покуда не взволновало нимало.
"Моя мама погибла, оттого что верила в вас!"
Вот те раз… При чем тут они? Во что верила мать Акнир, Киевица Кылына? Что им удастся объединить Небо с Землей? И не была ли эта внезапная дерзостная истерика деланной, а выхлопнувшая оговорка - намеренной? Такой же, как случайно оброненная в спешке тетрадь с формулой Бога, прочитав которую, Маша заболела идеей спасти мир. В свое время они слишком недооценили Акнир, посчитав ее истеричной малолеткой. И прошлый опыт подсказывал, если юная ведьма показывает им свою слабость - это означает одно: она пытается от них что-то скрыть.
Или заманить их в ловушку.
"Собрать армию, объединится с царем… К чему она ведет?"
- Насколько я знаю, - сказала Дображанская, и впрямь проштудировавшая за ночь "Историю революции", - в данный момент Николай ІІ в Могилеве, в Ставке Верховного Главнокомандования. 8 марта по нашему стилю царя арестуют. Перевезут в Царское Село, еще куда-то, затем расстреляют…
- Верно мыслите, Катерина Михайловна. Большевики расстреляют помазанника божьего. Снесут ваши церкви. Будут распинать ваших монахов на воротах монастырей. Если бы слепые заранее знали…
"Вот она и сорвалась… Слепые", - подумала Катя.
- Но они не знают, - сказала она.
- Еще одна верная мысль. Люди не знают. Но мы-то знаем! Кто мешает нам рассказать им об этом?
- Кому? - с сомнением спросила Даша.
- Всем. Всем! На то и существует масс-медиа!
- Допустим, - сказала Катя, хотя видела в сем допущении массу огрехов. - Но кто сейчас нам поверит?
- И снова "в десятку". Ведь в сей час царь в безопасности! Все знают, где он. Но если никто не будет знать, где он, если Николая похитят… - Акнир азартно тряхнула поводьями. Но лошади вдруг заупрямились: занервничали, затанцевали.
- Похитят царя? - заинтриговалась лжепоэтесса.
- Всю семью: царя, царицу, цесаревича, великих княжон и их собак впридачу! - Ведьма больно хлестнула коней витым кнутом.
И вздрогнула всем телом.
"Конь станет тобой…"
- Кто их похитит? - Катя вцепилась глазами в Акнир.
Нет, не лошади - нервничала сама юная ведьма! Кони выдали ее. Вовсе не двойка вороных - что-то внутри Акнир сопротивлялось, не желая двигаться дальше.
- Кто их похитит? - нетерпеливо воспроизвела Даша Чуб.
- Мы, - улыбнулась Акнир.
- Мы?!!! - изумилась лжепоэтесса.
Катерина взглянула на мужика, сидевшего на сиденье напротив. Но дезертир, углядевший Бога в облике той, кого мгновенье тому собирался насиловать, смотрел на Катерину Михайловну отрешенно-восторженным взглядом уже не бесноватого - блаженного. И прозвучавшее с ко́зел криминальное предложение похитить царя не произвело на него никакого воздействия.
- То есть ты предлагаешь, - проговорила Дображанская, все еще не теряя надежду, что порядком ослышалась, - похитить всю августейшую семью? Нам? Троим? Как ты это себе представляешь? Мы трое перебиваем охрану и силой увозим семь человек?
- Почему силой? Они поедут по доброй воле. Достаточно вспомнить, куда мы его повезем.
- Куда?
- В Киев - мать городов русских! Где живет мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Царь поедет в Киев к маме, - завершила Акнир. - Дело за малым: уговорить ее заранее передать сыну письмо, предупредив о нашем появлении и оговорив точную дату.
- А я полагаю - за большим, - сказала Катя. - В принципе ее уговорить.
- Да уж. - Ведьма снова тряхнула поводьями, призывая непокорных коней ускорить шаг. - Вы, Катерина Михайловна, предпочли расти вширь, а не вверх. И широты взяли немерено. Однако в высший свет вам пути нет.
- Ну, можно найти способ…