Ему вдруг стало так весело, что он с трудом подавил смех. Однако странное чувство дёрнуло его, холодком поднимаясь от пальцев ног к голове, будто мгновенно разлившаяся по телу свежая морская волна.
Он поднял голову и глянул: ну конечно. Рыжая девчонка, зажатая между капитаном, наяривающим окорок и каким-то, кажется, суконщиком, поднявшим щербатое лицо с раскрытым ртом и осторожно опускающим в него щепоть маринованного лука, пристально смотрела на него; он успел разглядеть выражение её расширенных глаз, схватить краски розовеющего лица; тут же она опустила голову, спрятавшись за пеленой струящихся рыжих волос.
Мгновенно его пробрала дрожь.
Рот девчонки был приоткрыт, она улыбалась, личико её выражало восхищение и восторг, почти счастье, спаянное с нетаенной грустью, обычно довлеющей над ней, но сейчас сметённой далеко-далеко.
Даниэль, объевшийся, как никогда, наполовину пьяный всего от двух выпитых бокалов кисло-сладкого вина, чувствуя шум в голове и огромную, непосильную усталость, валящую его с ног, увидев это, тотчас пришёл в себя.
Этот образ был ему знаком. Он понял, что девочка беспричинно, бестолково и чисто влюбилась в него.
Странное, болезненно-сладкое чувство горечи и жалости к себе, смешанное с желанием снова видеть эти глаза, вдыхать полной грудью это тоскующе счастливое лицо, пронзило юношу с головы до пят. Осознав это, он едва сдержал икоту, тихонько икнув в ладонь и встряхнув Хшо, принял решение. Не раздумывая.
- Спать. Пора спать, - пояснил вопросительно-недовольному малышу и, обращаясь к хозяевам, спросил: - Могу ли я, милостивые, переночевать у вас?
- Да хоть целый месяц живите, - едва не поперхнувшись, ответствовал староста, - у нас как раз неделя отдыха - с урожаем справились. Потом все одно не так страшно. А вы отдыхайте, господин... Алтай. На реку ходите, отъедайтесь... Мы здесь люди гостеприимные. Ежели особливо надо чего, ну там, одёжу подходящую, так мы найдём!.. А вы нам о столице расскажете. Об Императоре... о Принцессе... - выражение, мелькнувшее в его глазах, без особой натяжки можно было назвать даже мечтательным.
- Благодарю, - вставая, отвешивая краткий поклон, ответил Даниэль, едва не споткнувшись о выпирающую половицу, сдерживая смех, представляя, что мог бы рассказать о Ней, - но сейчас я и мой... друг, мы отправимся спать. Очень устали после долгого пути, просим простить нас.
- Угу, - тихонько просипел схарр, кивая; похоже, ему надоело общество шумных людей и действительно хотелось поспать.
- Ну, как угодно, - поднялся хозяин, а за ним, все ещё слишком робкие, не знающие правил этикета, не общавшиеся с дворянами, кроме тех, что наезжали в окрестности охотиться три или четыре раза в год и проносились мимо Холмовищ, иногда заезжая сюда, чтобы повеселиться.
- Ассе, - сказала Милла, - покажи господину его комнату.
Даниэль встал, точно рассчитанным движением взялся за схарров химок, опираясь на него (Хшо поднял широко раскрытые, полные изумления глаза, которые тут же при виде Даниэлевого лица заполнились осознанием и непрячущейся брезгливостью; похоже, он не переносил не только вино, но и тех, кто воздавал ему почести).
Даниэль сделал вид, что не заметил.
Второй рукой, неровно качнувшись, он ухватился за плечо рыжеволосой, вздрогнувшей, но даже не ойкнувшей от того. Окинул её удивлённым взглядом, делая вид, что споткнулся нечаянно, затем пожал плечом.
- Ты, - указав подбородком на девочку, сказал он, - помоги мне.
Остальные не прореагировали на это практически никак; осторожный капитан не изменил выражения лица, кто- то пошептался, кто-то хмыкнул, большинство вообще не обратили на это внимания, занятые исключительно едой, и только дородная Милла, стрельнув прищуренным взглядом, нехорошо скривилась.
Не нравился ей парень. Слишком уж был хорош собою. Слишком складно говорил.
Ночью, в постели капитана, она высказала это прямо тому в лицо.
- Ну и что с того? - спросил тот, сам в принципе думая то же самое, но желая выслушать, чего скажет она. - С девчонкой он точно ничего не сделает; даже если бы хотел, на ногах не стоит, уснёт, прежде чем три слова скажет.
- Для того стоять и не надо. Токо при чем здесь она- то?! - с досадой поморщилась Милла. - Не в ней дело. Ну, сделает что, сильный страх; что ему скажешь? Высокородных не встречал, что ль?.. Да и кому она нужна-то?.. Я о другом мету.
- Ну так не тяни.
- История странная.
- Я бы сказал: "слишком крута", - поправил капитан, потирая ладонью лицо. - Неожиданно как-то.
- Да и добрый он больно. Не бывают они такие.
- Ну и что ж ты думаешь, права?
- Думаю, как бы не оказался он тоже нелюдью. Какой-нибудь старый страховидло, сто лет спал, проснулся, из-под холма вылез, почуял, что на его земле давно уж люди живут, и решил порезвиться. Мож, пройдёт день-другой, он шкуру человечью снимет и пойдёт убивать. Что тогда?
- Тогда и схватим.
- Ну понятное дело, как раз опосля того, как он Ассе и Вайл по ноге пообгложет.
- Не гундось. Глупость все это. Про страховидло в шкуре.
- Зачем же тогда спрашивал?
- Думал, на мысль наведёшь.
- Знать, не навела.
- Как раз нет. Кажется, навела.
- Что ж за мысль такая, что ты такой неторный? Лежишь, как бревно... Што, на потолке паук верёвками написал?
- Не важно. Глупости это все.
- Н-ну-у-у. Значит, глупости. Ну и что же решил?
- Нужно проявить мудрость. Нужно дальше смотреть.
- Ну и что будет делать мой сильномудрый?
- Ничего пока.
- Ан потом поздно будет. Может, лучше теперь? Подпоить, и пока спит, все проверить. Укольнуть чуток, чтобы кровь пошла, башку потереть серебром, чесноку малехо в рот нацедить?..
- Может, и теперь. Только если проснётся гость и увидит, что ты ему ногу булавкой грязной исколола да в рот серебро с чесноком запихиваешь, думаешь, каков он станет?.. А перед бароном в случае чего кто будет отвечать?..
24
Даниэль, тех трудных размышлений, к сожалению, не знавший и оттого упустивший хорошую возможность позабавиться, теперь имел размышления свои - весьма мучительные, если учесть, что сонный разум его вообще предпочёл бы сейчас ничего не чувствовать и не решать.
Услав Ассе, слегка пришибленную тем, что рыжеволосой было велено остаться, но виду не подавшую, он сел на расстеленную кровать, куда, не раздумывая, бухнулся малыш, привалившийся к стенке и тотчас зашедшийся сопением, почти всегда заменяющим ему храп.
Девочка поглядывала на Ферэлли исподлобья, чего-то остерегаясь. Может, её мучили нехорошие предчувствия, а потому Даниэль вдруг страстно захотел вновь увидеть хотя бы осколок, хотя бы отражение её радостного, расцветающего волнением и счастьем лица.
Тут же, кстати, он и понял до дрожи отчётливо, для чего позвал её сюда. Хотелось бедняге любви да ласки. Хотя бы платонической, ибо даже общей идеи подобного он был насильственно лишён. Несчастный брошенный да оскорблённый, таперича желал... тьфу, слова-то какие пошли, - истинна весть: с кем поведёшься... Юноша неслышно ругнулся, обращаясь преимущественно к самому себе, потом вздохнул, потирая ладонями лицо, убирая мешающие волосы назад. Взглянул на неё: девочка смирно стояла у входа, осторожно рассматривая его.
- Как тебя зовут? - спросил он, указывая на небольшую лавку у окна. Она присела, также убрав волосы с лица, и негромко ответила:
- Линна.
Голос у неё был чуть хрипловатый и довольно низкий, что с внешним видом никак не вязалось, но придавало ей неожиданное очарование, делало старше года на два. Она не удержалась и спросила в ответ:
- А вас?
- Даниэль Ферэлли, - по привычке буркнул он и только потом спохватился: - О, дьявол!
Девчонка вздрогнула. Даниэль вспомнил, что простой люд, нормальный, тварей из преисподней (точнее, из тёмных миров) так просто не поминает, оставаясь верен уложениям и устоям старых времён, не то что столичные.
- Это ваше настоящее? - Рыжеволоска была смышлёнее, чем казалась, или просто уловила общую атмосферу опасливого недоверия, с которой встречали незваного гостя, а теперь, после оговорки, позволила поверить в наличие тайны, скрывающей его.
- Настоящее, - ответил Даниэль, упирая локти в колени и подпирая ладонями подбородок, - только очень тебя прошу, никому не говори.
- Можно спросить? - Вид у неё был наполовину опасливый, наполовину любопытный. - А почему вы мне сказали?
- Устал я, - ответил Даниэль, чуть насмешливо улыбаясь, - в тепле разнежился... Вспомнил дом (это было правдой). Ну и тебя... Кто ж его знает, почему ты мне приглянулась? - Она порозовела и поспешно опустила круглые, как плошки, глаза. - Ты мне можешь сказать?
- Н-нет!
- Уж я тем более... Слушай, - вдруг вспомнил он и спросил, желая отвлечься, - какое сегодня число?
- Что? - спросила девочка, поднимая голову и моргая. Кажется, она не расслышала.
Даниэль повторил.
- Не знаю, - ответила она, и из того, как это было сказано, Ферэлли заключил, что она вообще не знает, о чем речь. Ему стало интересно.
- Сейчас октябрь?
Она кивнула.
- Какая неделя?
- Первая, - уверенно ответила Линна, - четверг.
- Ага, - кивнул Даниэль, примерно подсчитывая про себя.
- Выходит, сегодня... третье октября, - сказал он, - так?
- Не знаю, - Линна смешно развела руками, - у нас так не считают... - Затем она посмотрела на Даниэля, прикусив губу, и внезапно спросила, торопясь: - Вы ведь привыкли, чтобы о вас заботились?
Даниэль медленно кивнул, ведь это было истинно так.
- Я буду вам прислуживать, можно? - спросила она, затаив дыхание.
Даниэль несколько секунд смотрел, как бледнеет её лицо, потом чуть-чуть улыбнулся.
- Я бы рад, - ответил он, - ты очень приятная девочка. Я выболтал тебе своё имя, потому что ни с того ни с сего принял тебя за свою... Но только я ухожу отсюда завтра утром, Линна (он впервые произнёс её имя; в сердце потеплело). Мне нельзя задерживаться на одном месте.
Девочка опустила голову, и тонкие рыжие волосы всколыхнул протяжный вздох. Даниэль подумал, что он, вероятно, был единственным в её жизни, что вырывалось за рамки обыденности.
- Сколько тебе лет? - спросил он.
- Тринадцать, - из-под свисающих волос на него глянул вызывающий жалость грустный светло-зелёный глаз, в котором светилось затаённое ожидание.
- И кто у тебя есть?
- Никого, господин... Даниэль. То есть вру я, глупая. Брат есть, Дося. То есть Мйро. Остальные умерли. Были бабушка да мама.
- Чего бы ты хотела в жизни?
Она подняла лицо, в котором поверх остальных чувств отражалась нерешительность, снова закусила губу.
- Чего ты боишься?
- Ничего... Не знаю.
- Не знаешь, чего боишься, или чего бы хотела?
- Хотела бы умной стать. Учиться где-нибудь хотела бы, - она вздохнула, отворачиваясь в сторону, руки её неподвижно лежали на сомкнутых коленях, - в храмах, - тут голосок её прервался на миг, речь посетил взволнованно-мечтательный вздох, - в Галанне хотела бы... Только...
- Только для этого надо бы уехать отсюда? - рассматривая её, спросил Даниэль.
- Да. Уехать.
Юноша помолчал, глядя на не слишком яркий, но приятный глазу отлив её волос.
- И кем бы хотела стать?
- Целительницей. Или жрицей. Может...
- Что?
- Вы много читали... книг?
- Немало. Но и не много.
- Я бы хотела читать книги. Я бы хотела жить среди книг.
Даниэль молча рассматривал её. Он помнил о библиотеке Галанны, лучшем из книжных собраний севера, по меньшей мере равным Имперскому, хотя в Дэртаре об этом не принято было говорить. Никогда в ней не бывал, как никогда не покидал имперских границ, но видел картины, в которых книжные стеллажи уходили под самый потолок, царил полумрак и белый мрамор пола, стен, в ровном свете светильников белел отштукатуренный камень потолка...
- Ты бы хотела, чтобы я забрал тебя с собой и отвёз в Галанну, и отдал учиться в библиотеку? - негромко спросил Даниэль, отчего-то не глядя на неё.
Несколько секунд вокруг царила тишина, и неразборчивым гулом были слышны разговоры делящихся впечатлениями поселянских гостей.
- Не знаю, - практически неслышно ответила она, глядя в пол.
- Почему? - спросил он, поворачиваясь и пристально рассматривая её; дождался, пока она подымет глаза. - Боишься меня?
Девчонка вспыхнула, словно искрящаяся в рассветном луче роса, и, с трудом не опуская взгляда, отрицательно покачала головой.
- Кто же меня возьмёт? - спросила она, и в голосе её Ферэлли услышал одновременно страстное желание и нерешительность. - Учат за деньги.
- У меня много денег, Линна. Мне совсем не сложно заплатить за тебя, чтобы ты выросла и стала такой, как хочешь.
Она всхлипнула, все-таки не удержавшись. Значит, поверила в сказку.
- Иди спать, - сказал он. - Утром приходи. Скажи, что будешь мне прислуживать... попробую поговорить с твоим братом.
- Спокойной ночи... господин Даниэль, - сказала она, утирая слезы и открывая дверь. Рука у неё дрожала.
Минуты через две Даниэль уже спал.
25
Проснулся он, чувствуя сухость во рту, лёгкое кружение в голове и отчего-то привкус чеснока, хотя вроде ничего такого вчера не ел.
Проспал, судя по солнцу, сутки и ещё маленький хвостик. Что было, в общем, неудивительно, ибо тело просто жаждало оставаться в мягкой кровати как можно дольше, видимо, предполагая, что вслед за ночёвкой снова наступит период бездорожья и в лучшем случае добрых шалашей с подстелёгой из травы.
Хшо, наоборот, не привыкший к подобной жаре (в доме, разумеется, топили), не выдержал и слез на пол под окно, где и спал, свернувшись калачом. Рядом с ним блестела чистотой глубокая миска, вылизанная до краёв.
Будить его Ферэлли не стал, справедливо полагая, что практически всю ночь малыш охранял его покой, потому сейчас и спит.
Он сошёл по лестнице вниз, потягиваясь, позавтракал, улыбаясь Милле и Ассе, их детям, сбежавшимся смотреть, и сразу же рассказал две смешные светские истории, которыми баловались какие-то из друзей на последнем из приёмов Дворца, где он побывал, и от которых поселянские женщины пораскрывали рты, недоуменно переглядываясь, но в целом почти смеясь.
Затем кивнул Линне, которая вытирала мокрой тряпкой стол для готовки, и отправился в указанный ею дом.
Разговор с её заикающимся от волнения толстым братцем не дал, в сущности, ничего. Он мог бы её отпустить, но не хотел, потому что на самом деле не мог. "Подите к госпоже Милле, она воспитывает её", - было единственным путным, что он в конце концов сказал.
Перед разговором с хозяйкой, что, он был уверен, встретит его предложение вполне справедливой подозрительностью, он решил поговорить с капитаном, который, как он понял, имел здесь большой вес.
Выслушав убедительную и краткую Даниэлеву речь, Кредер покачал головой в некотором смятении.
- Простите, господин...
Даниэль побледнел, осознавая, что совсем позабыл имя, которым вчера представился, но после секундного раздумья все-таки вспомнил:
- Рин-Алтан.
- Да, Рин-Алтан, эрл, - с готовностью кивнул капитан, отведя внимательные глаза, и Даниэль чётко понял, что все-таки в чем-то прокололся.
- Это столь неожиданно, мой эрл, что я позволю себе спросить: почему? Что такого вы нашли в ней, что так сильно желаете помочь?
- С одной стороны, это станет благодарностью вам, - пожав плечами, как и вчера, изображая человека довольно легкомысленного, каким сам он не являлся никогда, даже в детстве, ответил Даниэль, прохаживаясь по капитанскому саду, который тот высадил, вырастил и содержал сам. - С другой - позволю объяснить моё состояние. Попав в положение столь неприглядное, я быстро потерял всякую уверенность, что выберусь из северных лесов живым. Вы должны понять, что, как человек по положению обязанный к высоким нормам веры, я обещал Милосердной и остальным Покровителям благодарность за освобождение из плена мхов и ветвей. Вчера, увидев, что девочке здесь не слишком сладко, я хотел поболтать с ней, сделать пару мелких подарков и отпустить, чтобы таким образом доставить удовольствие вам, жителям Холмищ. Невзначай спросил у неё, кем бы она хотела стать. И услышал странную для ребёнка такого происхождения мечту: она желает учиться и стать либо жрицей, либо хранительницей знаний. Каково?.. Мог ли я не восхититься, и могу ли я не попытаться ей помочь?..
- Да, но...
- Что касается расходов, они совсем невелики. У меня с собой больше денег, чем ей потребуется на всю жизнь, и в первом же гаральдском банке по моим документам мне выдадут, сколько надо; я богатый человек. Думаю, я оплачу её обучение и проживание на восемь лет вперёд и оставлю сумму, которая станет её подъёмными, годков эдак через пять, когда обучение будет закончено. Вам это нравится?
Тут Даниэль заметил, что капитан смотрит на него почти с восхищением, однако причина его кроется явно не в том, что именно Ферэлли говорил, а, кажется, в том, как он это делал; на мгновение юноше показалось, что худощавый высоченный Кредер сейчас покачает головой и скажет с удивлением: "Ну даёт!.." Но выражение лица капитана, увидевшего, что Даниэль заметил выражение его лица, тут же изменилось, и он сказал совершенно другое:
- Все это очень радостно, хотя и неожиданно, мой эрл. Однако некоторым из поселян будет весьма сложно все это понять, и, я так чувствую, им придётся объяснять, - даже если вы заплатите Милле и переоформите права на себя. В этом случае, кстати, вам придётся добраться до нотариуса и закрепить договор; однако же Милла никуда уехать отсюда не сможет, а потому вам нужно будет приготовить сумму ещё и для нотариуса, - говорил он честно и слегка насмешливо, но вполне дружелюбно. Даниэль понял, что, стараясь облегчить гостю задачу, здешний начальствующий в то же время думал о своих; сказанное ровным тоном: "заплатите Милле" тем не менее отпечаталось в голове Даниэля чётче всего.
"Что он, спит с ней, что ли?" - подумал Ферэлли, а вслух, радушно улыбнувшись, ответил:
- Разве все это так сложно, что ради мелких трудностей стоит пренебречь обещанием Небесам?.. Я обещал, я сделаю. Рад, что вы одобряете моё стремление. Да, кстати... Я не переговорил ещё со старостой, да и за одежду не заплатил... Как думаете, он благосклонно отнесётся к десяти фрагранам, как ко вкладу благодарного в развитие... здешних пахотных станков?
Капитан едва не поперхнулся. И то понятно: десять фрагранов не были особо большой суммой, но здесь, в далёкой от центра как Империи, так и княжества провинции на них можно было купить небольшое стадо коров или с десяток очень неплохих лошадей.
Теперь лицо его стало серьёзно. Даниэль порылся в сумке, небрежно отсчитал из общей кучи золотой и серебряной "мелочи", что лежала у него в кошельке, десять фрагранов и вручил их Кредеру, который, промедлив, подставил руку.
- Это за одежду, - добавил Даниэль, кладя на ладонь капитана серебряный гран, - не знаю ваших цен, но, думаю, хватит... Хотя хотелось бы, конечно, хорошие сапоги.
- Э-э-э, - помедлив, так и держа деньги на раскрытой ладони, капитан будто бы решал задачу, требующую напряжения всего, что было у него в голове, - милостивый господин... Алтай!..