Отсюда, из-за тесно растущих деревьев, смотрели они на место, где расположился король. Красная галера стояла на берегу, волны лизали ее бока. По обе стороны от нее расположились шлюпки, а сверху улыбался римский череп. На Галлию ложились длинные тени. Мужчины весело перекрикивались, готовясь к ночлегу. Установили тент и разожгли костер, чтобы приготовить ужин, подыскивали место поудобнее и обдумывали, куда лучше поставить часовых. Над сверкающей поверхностью бухты поблескивали наконечники копий. Гордо реяли на легком ветерке знамена. Крики, смех. Песня уносилась в поднебесье, к кружившим там чайкам.
Эохайд резко выдохнул. Руфиний проследил за его взглядом. Слева от них появился человек. Должно быть, разговаривал с вождями. Словно могучий бук, возвышался он над всеми. Одет он был так же просто, как и остальные воины, однако с плеч его ниспадал семицветный плащ. Закатный луч, упавший ему на голову, превратил ее в золотой факел.
- Ниалл! - услышал Руфиний, а вслед за этим - ругательство.
"Как же он красив!" - подумал галл.
Услышав движение, разведчик повернул голову. Эохайд рядом с ним ставил на лук тетиву.
Руфиний схватил скотта за руку.
- Подожди, - предупредил он.
Эохайд высвободился.
- Слишком долго я ждал, - огрызнулся он. - Пусть же он подавится кровью, которую пролил.
Руфиний не шелохнулся. Если он сцепится с Эохайдом, их заметят.
Эохайд установил тетиву и потянулся за стрелой.
- Пусть зимние ветры сделают душу его бездомной на тысячу лет, - он натянул тетиву и поднял лук. В этот момент Ниалл остановился у галеры. Отмахнувшись от человека, хотевшего поговорить с ним, он смотрел в сторону океана, будто искал что-то. - Пусть душа его переселится в оленя, которого забьют охотники, или в лосося, который попадется на крючок к женщине, или в ребенка, оставшегося в горящем доме вместе с убитыми родителями.
Стрела зазвенела.
Ниалл вскинул руки, зашатался и упал лицом вниз, возле шеста с черепом. Ноги омывало море. Вода стала красной.
Руфиний опять схватил Эохайда за руку и потащил в сторону.
- Быстро, - воскликнул он, стараясь перекричать поднявшийся рев. - Слушайся меня. Иначе умрем.
Трудно бежать в зарослях. Сначала Эохайд шел как лунатик. Руфиний, следуя за ним, давал указания, и Эохайд, хотя и с трудом, слушался его. Руфинию, разумеется, было бы намного легче и безопаснее убежать одному. В случае крайней необходимости он бы так и сделал: ведь он был нужен Грациллонию. И все же он не мог бросить Эохайда.
Погоня - если она и была - скоро закончилась. (Скотты даже не поняли, откуда прилетела стрела: от горя и гнева они почти лишились рассудка.) Руфиний прекрасно ориентировался в лесу, к тому же стало темно. Ночь надежно укрыла их.
* * *
Эохайд без сил свалился на землю, сырую и холодную: рядом было болото. Руфиний остался на ногах. Над ними мрачно склонились деревья. Они почти не видели друг друга. Синева наверху сгустилась до черного цвета. Появились первые звезды.
- Ночлег здесь будет без удобств, - заметил Руфиний, - и все же нужно отдохнуть до утра.
- А что потом? - спросил Эохайд.
- Поеду домой, доложу господину. Советую и тебе сделать то же самое. Отец твой наверняка задаст пир: ведь ты освободил мир от старого хвастуна.
Эохайд с усилием покачал головой; она была тяжелой, как камень.
- Я не могу бросить своих людей. Не могу и после того, что сделал, бежать, как вор.
Руфиний вздохнул.
- Я этого боялся. Ведь ты представляешь смертельную угрозу своим людям. Как только об этом пройдет слух - а он обязательно пойдет, заговоришь ты об этом или нет… люди же знают, что Ниалл твой враг, а тебя в тот момент, когда он упал, не было рядом. Понимаю, ты будешь винить во всем меня. Вини, я не буду в обиде.
- Никогда, и лучше бы ты этого не говорил.
- Ладно, проберись потихоньку назад, если уж ты так этого хочешь, а затем, пока не рассвело, возьми с собой несколько надежных людей и скройся. Сыновья Ниалла будут рыскать по всем морям и землям, чтобы отомстить. Долг не позволяет мне рисковать и становиться твоим проводником, но если ты доберешься до Конфлюэнта, упрячу тебя в надежном месте среди лесных братьев.
- Да нет, хотя я и должен быть тебе благодарен, - пробормотал Эохайд. - Я бы не назвал тебя человеком без чести, однако она у тебя какая-то особенная. Я думал, что обрету славу, но застрелил я его из-за угла, и меня теперь будут помнить лишь как его убийцу. Уходи, Руфиний. Ты меня когда-то освободил, но теперь оставь меня одного.
Галл помолчал, а потом тихо сказал:
- Я освободил тебя, потому что нехорошо держать в клетке гордое и прекрасное животное. После взял тебя с собой на охоту. Ну, что ж, времена меняются, а сейчас наступил час между собакой и волком. До свидания.
Он нырнул в темноту.
VI
Для костра, достойного Ниалла Девяти Заложников, не сыскать было в этих местах столько сухостоя. Сыновья приказали вытащить на берег его корабль и поджечь. Ниалла положили неподалеку на охапку зеленых ветвей. Вынули из груди стрелу, обмыли, закрыли глаза, надели лучшую одежду, причесали. Сложили руки на обнаженном мече.
Высоко взвилось пламя, белое внизу, голубое, красное и желтое - сверху. Искры летели к небу. Казалось, горит и вода. Ночь, как ни старалась, не могла подобраться к королю. Стальной клинок, зажатый в его руках, сверкал ярче золота на плечах, шее, бровях. Короли встали вокруг, и копья в руках их окружили его огненной изгородью. Вдоль прибрежной полосы вытянулась бесконечная вереница воинов с зажженными факелами. Вторя их плачу, рыдал океан.
Со стрелой в руке выступил вперед Эоган Мак-Нейл, старший из сыновей. Он подошел к горевшему кораблю так близко, что опалил волосы. Швырнул стрелу в огонь и проклял того, кто послал ее в отца.
Затем из рядов вышел Вайл Мак-Карбри. Остановился возле своего короля. Поэтом он не был. (Стихи сложат потом - и прежде всего Торна Эсес.) Этот седой человек с детских лет дружил с Ниаллом, и сыновья разрешили ему говорить от имени всех собравшихся.
- Горе нам! - заплакал-запричитал он. - Ушел Ниалл! Олень. Рога его подпирали небо. Серебряный лосось, прыгавший в водопаде. Ребенок. Смех его, словно музыка, радовал землю. Ушел, и сердца наши опустели. - Горе нам! Погиб Ниалл! Каштан. В ветвях его запутывались солнечные лучи. Рябина. Ягоды эти полыхали огнем, как любовь. Тис. Нет тверже дерева для луков и копей. Без него небо наше осиротело. - Горе нам! Ниалл мертв! Воин. Клинок его пел песню, наводившую ужас. Король. Суждения его были всегда справедливы. Друг с открытой ладонью. На очагах наших остался лишь пепел. - Ниалл, ты был нашей силой. Ниалл, ты был нашей надеждой. Ниалл, ты был нашей душой. Прощай навсегда. Горе тебе, мать Эриу, горе…
Он замолчал, посмотрел вниз, по сторонам, запнулся:
- П-простите меня, не могу продолжать…
И, шатаясь, сгорбившись, пошел прочь, сжав голову руками.
Воины рыдали, обращаясь к огню и звездам. Со стороны моря донесся вдруг пронзительный стон, похожий на шум зимнего ветра, хотя воздух был совершенно неподвижен. Там тоже кто-то оплакивал Ниалла.
Утром вожди держали совет. Продолжить путь никто не захотел. Всем было ясно: поход их обречен на неудачу. Плотники изготовили длинный ящик, уложили в него тело Ниалла и установили гроб на корабль старшего сына. Флотилия двинулась домой.
Погода им по-прежнему благоприятствовала. Южный ветер надувал паруса. Самое странное, что запаха разложения совершенно не ощущалось. Иногда по ночам люди замечали, что рядом с кораблем что-то белело. Казалось, кто-то указывает им дорогу.
Неизмеримым было их горе. Вернувшись, они похоронили короля не на общем кладбище, а на его собственной земле, и назвали это место Охэйн - Место Плача.
VII
Руфиний проснулся среди ночи и больше не мог уснуть.
Час от часу постель казалось все уже, словно могила с оседающей землей. Он ворочался с боку на бок, и простыня скручивалась вокруг тела. Лунный свет вливался в окна, ложился пятнами на пол. Воздух застыл в мертвой неподвижности. Слышался тонкий писк, должно быть, в комнату залетела оса. Сновидения бесследно улетели.
Казалось бы, о чем ему тревожиться? Бог или бога - или кто там еще - знали, что накануне он выпил лишнего. Грациллоний был оживлен. С тех пор, как Руфиний вернулся, приподнятое настроение его не покидало.
- Сказать, что с этим покончено, нельзя, - сказал Грациллоний, глотая слова. Час был поздний, и свечи догорали. - Скотты наверняка вернутся. Но ты все же подарил нам несколько лет. За это время мы подготовимся. А сейчас Ис может отдохнуть. Правда? Да и Дахут - тоже, если только это не злой дух в ее обличье. Я спрошу у Корентина, когда он вернется. Он сейчас в Туре, спорит с епископом Брисием. Клянется, что если понадобится, дойдет и до самого Рима. Мы построим здесь приют. О, разве я тебе об этом не говорил? Ну, ладно, за тебя, дружище. Самое лучшее вложение, сделанное мной, - это то, что я сохранил тебе жизнь в Королевской роще. Вложение это стократно окупилось. А если и Дахут нас освободила, то - тысячекратно. Ну, за тебя.
Бокал его чокнулся о бокал Руфиния. Как сияли его серые глаза! Развеселившись, они даже спели несколько песен, а потом обнялись и пожелали друг другу спокойной ночи.
Руфиний вспомнил его руки, жесткую бороду, прижавшуюся к щеке, запах вина и чистый запах пота, какой бывает у человека, большую часть времени проводящего на воздухе.
На пол легла лунная дорожка.
"К черту", - подумал он. Сбросил ноги на холодные твердые плиты. Встал, потянулся, сбросив ночное наваждение.
Свечку зажигать ни к чему. В комнате ориентировался он не хуже хозяйской кошки, сделавшись сразу же ее любимцем. Баловал он ее без меры, и маленького Марка - тоже. Вынул из шкафа походную одежду. Оружие, постельные принадлежности и продукты были у него наготове.
По темному коридору он шел, ощупывая стену. При свете дня стена эта выглядела красиво: не зря же расписывала ее Верания. Руфиний скучал по свободе и беспорядку собственного дома. Из-за долгого отсутствия и лени, охватившей его в городе, домом он пока не обзавелся. К тому же мазанку в этом городе-фениксе возводить теперь было нельзя. Когда-нибудь потом он этим займется. Сейчас же он был благодарен Грациллонию и Верании за то, что они предоставили ему комнату в своем доме.
А в дела его они не вмешивались. Когда он исчезал, они просто улыбались и говорили:
- Опять он загулял.
Он прошел через атрий. Дверь открывалась прямо на улицу. Такой роскоши, как портик, они себе позволить не могли. Луна светила очень ярко, хотя до полнолуния оставался еще день. Жаль, что не попрощался с Грациллонием и Веранией, не поблагодарил их… но не будить же их, в самом деле.
Сандалии стучали по булыжной мостовой. Вряд ли Конфлюэнт когда-нибудь обзаведется римскими плитами для мощения улиц. Теперь только богатые старинные города могли ими похвастаться. И все же чистые улицы намного приятнее. Руфиний обходил лошадиный навоз и кучи мусора. Грациллоний страшно сердился и выговаривал жителям, хотя надежды на то, что у них будет так же чисто, как в Исе, уже не оставалось.
Не будет уже и башен над морем. Руфиний спешил мимо домов, отбрасывавших тени.
Он подошел к земляному валу, мох на нем намок от росы. За приоткрытыми южными воротами с деревянными башнями виднелась река и перекинутый через нее мост. Высоко в небе плыла луна. Со своими пятнами она казалась ему похожей на горюющую старуху. Мерцали звезды. Легкий ветер доносил запах дикого чабреца.
Руфиний вдыхал его полной грудью. Сейчас он пойдет туда, где он растет.
- Стой! - остановил его возглас часового из северной башни. - Кто идет?
- Друг, - засмеялся Руфиний. - Враги ходят с другой стороны, разве не знаешь?
- А, да это ты, - засмеялся и часовой. - Лунный кот. Ладно, иди с Богом, куда тебе надо.
"Я, пожалуй, с Ним не пойду, - подумал Руфиний, проходя в массивные, обитые железом ворота. - Или, скорее Он со мной не пойдет".
Лунный свет плыл по реке. За мостом, в сторону Дариоритума Венеторума, тянулась вдоль левого берега лента дороги. Как только дорога эта пойдет мимо леса, он свернет на тропу, известную лишь немногим.
Ступил на мост. Вода бурлила, натыкаясь на камни.
В лесу жил человек, любивший его - довольно робко, - но Руфиний надеялся внушить ему уверенность. Дом его был не так далеко отсюда. Потом они будут спать допоздна, и он задержится в лесу на несколько дней.
"Когда я буду с ним, - думал Руфиний, - буду представлять тебя, Граллон. - Он криво улыбнулся. - Бедный мой старый друг! Как бы ты ужаснулся, если бы знал мои мысли".
Она вынырнула из реки и вскочила на опору моста. С обнаженного тела стекала вода.
Руфиний остановился. Он остался с ней один на один. Крик часового, заметившего это, донесся до него, словно с того света.
Она обнажила в улыбке белые, как у акулы, зубы. "Неужели ты думал, что я позволю тебе уйти?" - услышал он.
Она встала совсем близко. Он вытащил римский меч и нанес удар. Меч отскочил и выпал из его ладони. Она обняла его холодными, как лед, руками.
- Ох, Дахут…
Руфиний был не в силах высвободиться из объятий. Они опрокинулись в реку, и течение его подхватило. Последнее, что ощутил он, был ее поцелуй.
Глава восемнадцатая
I
Низкие тучи на багровом небе надвинулись на лес. Ветер шевелил листья. Птиц не было слышно. В камышах бормотал что-то тусклый Стегир.
Грациллоний остановился у дуба и спешился. Фавоний заржал. Он привязал жеребца. Нимета, должно быть, услышала и вышла из дома. Волосы ее - единственное яркое пятно на блеклом фоне. Остановившись перед Грациллонием, она молча на него смотрела. Похоже, им обоим трудно было начать разговор.
- Ну, и как ты тут? - спросил он ее наконец. Он не видел ее несколько месяцев. С тех пор она сильно похудела. Носик с горбинкой осыпали веснушки. Рукава простого серого платья были немного коротки, и он заметил, что правая ее рука усохла почти до кости.
Резкая манера осталась при ней.
- Я знаю, почему ты приехал.
Плохое начало.
- Я так и предполагал, - ответил он. - Но как ты смогла?
Она грустно засмеялась:
- Не с помощью колдовства. Мне рассказали. - Холодность ее исчезла. Она сморгнула слезы, и, задрожав, бросилась ему на грудь. - Ох, папа!
Грациллоний прижал ее к себе, гладил по буйной шевелюре.
- Ты ведь тоже любила Руфиния, правда? - бормотал он.
- Да, он б-был добрым и веселым, и он так любил тебя, даже когда все мы от тебя отвернулись… - Она отстранилась и сердито стряхнула слезы левой рукой.
Он не удержался и задал мучивший его вопрос:
- Что это было? Часовой не уверен в том, что увидел. Ему показалось, что там была женщина, бледная, как луна, но… мы не знаем. Искали и на берегу, и в реке, но тела так и не нашли.
Нимета взяла себя в руки.
- И не найдете, - сказала тихо и холодно. - Его унесло в море.
- Ты в этом разбираешься. Можешь ли сказать… что это было?
- Дахут.
- Может быть, демон в ее обличье?
- Она сама. Она утонула вместе с Исом, но Они не дали ей умереть.
Он подозревал это, но молился, чтобы подозрения его оказались неправдой.
- А кто такие Они? - спросил он.
- Те Трое. Они назначили ее своим мстителем за город.
- Отчего ты так уверена? Откуда ты это знаешь?
- Из снов, гаданий. Из тех картин, что я видела в пруду и в дыме жертвенного огня.
- Но ведь ты могла и ошибиться. Все эти годы ты живешь здесь одна, так и с ума сойти недолго.
В голосе послышалась горечь:
- Пришел ли бы ты ко мне, если бы не верил, что я скажу правду? Отец, я знаю этих богов. Я последняя из их почитателей.
Горло ему стиснуло.
- Ты служишь богам, которые убили твою мать. Почему?
Она слабо пожала здоровым плечом:
- Они всегда были на этой земле. Других богов у меня нет. Эпона и остальные боги превратились в эльфов, фантомов, да я и сомневаюсь, что они пришли бы ко мне, если бы я их позвала. Вотан и его воинство - чужестранцы. А для того чтобы быть свободной, у меня должны быть силы. Я получаю их от Лера, Тараниса и Белисамы.
- У Христа силы больше.
Она напряглась:
- Он лишил бы меня свободы.
Ненависть исчезла, а на ее место пришла сильная жалость к ней и огромная усталость.
- Я часто слышал такое возражение, - сказал он. - В который раз я тебя прошу: подумай. Разве Верания рабыня? Пойдем же со мной. Она будет тебе сестрой, и пока я жив - ты будешь сама себе госпожа. И потом тоже, если Господь позволит мне построить то, что я стараюсь построить. Пойдем же домой, Нимета. Ведь ты моя дочь и дочь Форсквилис, которую я любил.
Страх, который увидел он в расширившихся зеленых глазах, полоснул его по сердцу. Подняв левую руку, как бы защищаясь, она прошептала:
- Дахут найдет меня.
- Что? Тебя?
- Ведь это я помогла Руфинию в убийстве Ниалла.
"Ради меня", - понял он и хотел снова прижать ее к себе, но не смог пошевелиться.
- Она и не умирает до сих пор, потому что хочет отомстить за Ниалла. Ей известно, где находятся все те, кто лишил его жизни, - Нимета покачала головой, от резкого движения высохшая рука ее качнулась. - В Стегир, думаю, она приплыть не может. Из моря сюда не попасть. А вот в Одиту она вполне может попасть.