* * *
- Расскажешь, как это произошло?
Койя сидит, расставив ноги, в чугунной лохани. Знахарка сказала, что от деревянной бочки в теле может завестись всякая дрянь, а надо наоборот - выпарить всю заразу. Старуха, присланная кузеном Хару из соседнего дариата, славилась на весь Умбрен своим лекарским мастерством и нелегким характером. Хару она костерила на чем свет стоит, но он был ей благодарен. Старая тейо, похоже, сделала все возможное, точнее, оттяпала все возможное и невозможное. Он даже не ожидал, что внутри у Койи столько всего, без чего она сможет спокойно жить, как обещала старуха. Часа три она провозилась, вытягивала, как ему показалось, из Койи жилы, прижигала, завязывала, поминая при этом на все лады демона Чахи и недотепу - мужа своей пациентки. Наконец, разогнулась, вытерла руки о черный передник, велела посадить Койю в ванну, в которую тут же высыпала остатки оленьего порошка, хлопнула по спине лорда Хару:
- Что нос повесил? Жить она будет. А одного сына вам хватит. У некоторых и того нет.
Он быстро глянул на Койю. Она лежала плашмя на спине, разглядывала каменную резьбу на потолке. Под голову у нее был подложен завернутый в войлок нагретый на очаге продолговатый валун, который привезла с собой старая тейо. Она утверждала, что это кусок несгоревшего кимназского талабрита - из самого подземного пекла, доставшийся ей от ее прапрабабки и страшно целебный. Верилось с трудом, но раз уж старухе не удалось пока взорвать ни один из умбренских замков, что было бы закономерным результатом засовывания талабрита в камин, то и Хару не возражал. Лишь бы на пользу.
С того момента, как она потеряла сознание в комнате, Койя не произнесла ни слова. Знахарка это комментировать отказалась: сказала, что ее дело - хвори телесные, а уж что там творится в тонкой господской душе, ей неведомо. Тем не менее Хару не оставлял попыток узнать, что случилось. Спрашивал разными словами каждые пять минут.
- Койя, как они на тебя напали?
Она ответила, только вернувшись в комнату. Простыни были поменяны, запятнанные ковры унесли, шторы задернули. Прислуга разговаривала шепотом и ходила на цыпочках. Горничная внесла два подсвечника, Хару шикнул на нее, оставил один и то пригасил в нем пару свечей.
- Я просто лежала. Окно было открыто. Все произошло в считанные секунды.
- Если бы в считанные, ты бы не пережила эту ночь.
- Они двигались слишком медленно, - Койя усмехнулась с неожиданным самодовольством. - Их было очень просто убить.
- Ты сама себе противоречишь: они двигались слишком медленно в считанные секунды, - он специально произнес это, чеканя каждое слово, чтобы она заметила противоречие.
Койя задумчиво поджала губы. Казалось, она оценивала ситуацию со стороны.
- Нет, так и было, - решительно качнула она головой. - Они даже заранее не обнажили оружие. Рассчитывали, что я уже сплю.
- Два дара с внутренним временем, кинжалами и коротким мечом на безоружную прекрасную деле? Тебе не обязательно было быть спящей. Все кончилось бы.
- В считанные секунды? Они не дотронулись до меня даже пальцем. Я слишком быстра для них. Жалкие неудачники с жалким внутренним временем. Уверена, им ничего не оставалось, кроме как стать наемными убийцами - ни на турнирной арене, ни в реальном бою им ничего не светило. Хару смотрел во все глаза и не понимал. Внутреннее время? У Койи? Асгир помнил все, но. они пытались фехтовать однажды, в самом начале, когда "она" оправилась после трансформации, и это было ужасно. Аса даже заплакала - от отчаяния, от бессилия. Полностью сохранив технику, она лишилась главного, что определяло на Аккалабате класс фехтовальщика, и больше в тренировочный зал не заходила.
- Ты, похоже, расстроился? - в голосе Койи звучало неприкрытое раздражение. - Да, у меня есть внутреннее время. Не такое как было. Но на среднего мечника хватит даже с избытком. Ты не замечал, потому что я запускала его только однажды - в присутствии Хетти, на королевском турнире. Ты, да и никто другой, не смог бы сквозь рев водопада услышать журчание ручейка. Чувствуя себя полным дураком, Хару спросил:
- А лорд Хетти знает?
- Ну разумеется, - Койя глядела на мужа чуть ли не с сожалением. - А теперь уходи, мне надо поспать.
- Почему ты запер библиотеку?
- Койя, ты еле стоишь на ногах!
У нее весь лоб в испарине, рука царапается о камни, кажется, что сейчас она оползет по стене так же, как спадает у нее с руки и волочится по полу пушистая шерстяная шаль.
- Открой мне библиотеку.
- Зачем ты спустилась?
- Какая разница. Дай ключи.
Хару, кряхтя, поднимается, долго роется в кармане орада.
- Тебе не следовало запускать внутреннее время, - бурчит он себе под нос.
- Вот и я тоже так думаю. Из-за этого я ее потеряла. Лучше бы меня убили.
Разговоры о потере ребенка становились их манией. Они выискивали причины, обсуждали сценарии, вспоминали детали. Они никогда не смотрели вперед, только назад.
18 октября 1504 года со дня пришествия королевы Лулуллы Коол Ьл^-ЧмлЦл
Шорох мышиный, скрежет где-то далеко, в другой половине замка открываемой двери, вой ветра в камине комнаты Хару - он никогда не закрывает заслонку. Почему я все это слышу? Зачем на меня наваливаются запахи, звуки - те ощущения, которых я прежде не замечала? Мне не снести. Капает вода в кухне из крана. Повариха-итано всегда забывает его завернуть. Кухня в хозяйственном крыле замка, четырьмя этажами ниже. Зачем я слышу, как капает эта вода? Звон цепей и скрип колодезного ворота. Окна библиотеки выходят на горы, три толстых стены отделяют ее от внутреннего двора. Зачем так скрипит этот ворот? Не могу сосредоточиться. Ветхие страницы пахнут вчерашним обедом. У меня на руках сажа - я облокотилась о дверь, когда зашла в кузницу к Хетти. Это было неделю назад. Откуда эта липкая чернота на подушечках пальцев? Койя с ожесточением трет их о первое, что подвернулось. Корешок книги крошится, но пятен на переплете не остается. Пальцы чистые. Это было неделю назад.
Она испуганно оглядывается: не видел ли кто? Нет, конечно. В комнате никого, кроме нее. А если кто и войдет, то не сразу выцепит взглядом крошечную фигурку за баррикадой из толстых томов, таких древних, что некоторые листы расползаются под ее пальцами, за нагромождением пожелтевших от времени свитков, большую половину которых не удается расклеить, чтоб прочитать. Раньше Койя убирала прочитанное на место, старалась как-то сортировать неожиданные сокровища, обнаруженные в библиотеке Дар-Умбра. Теперь она просто отодвигает их в сторону, наваливает сверху этаж за этажом, не стараясь запомнить, что где положила. Полки пустеют, а заляпанного пятнами каменного стола, овалом своим повторяющего форму комнаты, стола, за которым больше выпито было бутылок, чем прочитано строк, с того момента как вырубили его топоры умбренских каменотесов, уже давно не видно.
- Что еще ты надеешься там найти? - спрашивал Хару, заметивший наконец, что жена все больше охладевает к кухне и саду и все чаще запирается в библиотеке. Самым тревожным симптомом стало ее равнодушие к фехтовальным занятиям Китти. Хару не пускал ее в тренировочный зал, но раньше хотя бы она просилась.
- Не знаю, - она не сразу подняла от книги воспаленные глаза и ответила равнодушно, будто разговаривала не с ним, а с этой же книгой. - Но должна же я чем-нибудь занимать время?
- Ты могла бы…
- Какая разница! - перебила Койя и снова уткнулась в книгу.
- Койя! - Хару было не просто заставить отступить, тем более, в бою, а сейчас он чувствовал себя как на поле боя. - Ты моя жена и прекрасная деле. Это не изменить. Займись домом, прикажи прогнать пару слуг, выругай Китти за беспорядок в спальне, закажи себе новое платье, проедься верхом. Сделай хоть что-нибудь из того, что делают все.
В карих глазах блеснуло упрямство. Он ожидал гневной отповеди "Я - не все!" и заранее ей радовался. Искра погасла, не разгоревшись. Койя перевернула страницу. Спустя минуту - еще одну.
- Здесь негде ездить верхом.
- Хоть вокруг замка!
- Хару, здесь негде ездить.
Он постоял некоторое время над ней и вышел, не закрыв за собой двери. Пусть хоть сквозняк заставит ее пошевелиться!
Когда он вернулся вечером сообщить о прилете Меери, дверь была все так же распахнута, хотя руки у Койи покрылись гусиной кожей, а губы ее посинели. С зимними сквозняками Умбрена шутки плохи. Больше тысячи лет прошло с тех пор, как дары начали заселять его южные склоны, но у них так и не получалось строить замки, которые можно было бы проветривать, не опасаясь выстудить их. Приходилось выбирать между вязкой слякотностью, царившей в помещениях с наглухо закрытыми окнами и слабо теплящимися каминами, и пронизывающими порывами ледяного ветра, вторгавшимися в любую щель и мгновенно пробиравшими комнату так, что она не могла служить обителью человеков.
Хару выругался сквозь зубы, завернул жену в свой орад и заставил двадцать минут просидеть в бочке с горячей водой и натереться медвежьим салом, прежде чем выйти к ужину. Меери уже побывал у Китти и спустился в обеденный зал веселый и беззаботный.
Нее^ и Рл^-Клуул
- Койюшка, ты опять дуешься?
Он не видел ее несколько месяцев, и перемена бросалась в глаза. Может быть, просто больна? Не мудрено. После потери ребенка, в такой глухомани, зимой… Даже крепкий организм даров Аккалабата давал сбои в негостеприимном Умбрене. Что уж сказать о прекрасной деле? Койя не удостоила его ответом, но Меери поразило не это. Китти не бросил на нее умоляющего взгляда, не вставил деликатно "Мама, с тобою беседуют…" Словно не обратив внимания на ее бестактность, уселся за стол рядом с Меери, приподнялся, с интересом заглянув в миску с супом. Без энтузиазма сообщил: "Снова баранина…" Он не любил жирное. "Потерпи годик, - шепнул Меери. - Переедешь к нам, и твоя прекрасная деле позаботится о твоем желудке. Жаловаться не будешь".
Осекся, поймав недовольный взгляд Койи. Она не села, а прям-таки плюхнулась напротив них, придвинула к себе тарелку. Меери сразу заметил, как неряшливо она ест, и ему стало неловко. Даже кружевными манжетами Койя ухитрилась зачерпнуть суп. Меери недоумевающе оглянулся кругом: все - и хозяева, и слуги - делали вид, что так и надо. Только Китти заерзал как на иголках. Теряясь в догадках, Меери попытался внести в поглощение пищи струю оживления. Рассказал придворные новости, щедро приправив их сплетнями, чуть ли не в лицах изобразил последнюю стычку между молодежью Пассеров и стариками Эрзелей. Столичные резиденции этих кланов стояли бок о бок, а их образ жизни различался, как отличается ревущий поток летнего Эль- Зимбера от неподвижности Эль-Зимбера зимнего.
Пассеры считали, что в столице старикам делать нечего, зато давали всем желающим молодым возможность окунуться в придворную жизнь, показать себя на столичных турнирах, до отвала наесться, напиться, натискаться девушек-тейо и намахаться мечом в благопристойных тавернах и злачных притонах Хаяроса. В их особняках жизнь била ключом, и это бурление было как кость в горле дарам Эрзеля, которые, как говорили в народе, даже рождались с насупленными бровями. В обиходе была фраза "мрачный, как Дар-Эрзель". Выяснить, в каком возрасте у Дар-Эрзелей возникало сердитое выражение на лице, не представлялось возможным: в столице у них обретались одни старики, а в военных лагерях и на провинциальных балах Меери их не разглядывал. Впечатление, что у Эрзелей даже пятнадцатилетние дары ведут себя так, будто сильно устали от жизни, у него было, но он на нем не заморачивался. Заморачивались Дар- Пассеры, которым приходилось жить рядом с Усыпальницей Дар-Эрзелей (так они называли их резиденцию) и которые не теряли надежды соседей "расшевелить" (так они называли пьяные вопли и ночные шествия с факелами у Эрзелей под окнами). Достичь согласия не удавалось уже которую сотню лет. Приходилось то жаловаться королеве, то выяснять отношения в честном бою.
Последняя потасовка произошла непосредственно у главных ворот Дар-Аккала, участие в ней приняла даже дворцовая гвардия, почти целиком состоявшая из Дар-Пассеров, крови пролилось много, имелись и трупы. Королева была милостива: выслала из Хаяроса двадцать молодых да буйных Пассеров и четверых стариков у Эрзелей, пригрозила казнить самых активных участников, но, продержав их неделю в клетках под потолком кишащего крысами подземелья (крыс сердобольные тюремщики подсаживали в клетки, чтобы зверюшки не карабкались по цепям сами и добирались до своих жертв в хорошей физической форме - аппетит им нагуливать не требовалось), приказала отпустить всех. кто выжил. Выжила половина, но одного взгляда на обглоданные крылья и бескровные лица выходящих из подземелья Меери хватило, чтобы понять: скоро их останется не более четверти.
Что-то вроде интереса мелькнуло на лице у Койи при упоминании о милосердии королевы.
- Они должны быть благодарны Ее Величеству. Она позволила им жить, - проронила она, сосредоточенно рассматривая жирные пятна на своих манжетах.
Меери чуть ложку не уронил. Не на такой результат он рассчитывал, пытаясь вывести Койю из прострации. Она между тем ожила окончательно, откинулась на спинку кресла, победоносно посмотрела на всех, хлопнула в ладоши, привлекая внимание.
- Нет, десерта не надо. Пусть слуги выйдут. Нам нужно поговорить.
Меери, Хару и Китти, который всегда был отражением настроения Койи и весь обед просидел тихо, как мышь под метлой, не знали, выдохнуть ли им с облегчением, увидев перед собой прежнюю оживленную Койю, или бежать от нее на край света. Энергия от нее исходила какая-то лихорадочная. "Она, точно, нездорова, - подумал Меери. - И я тоже заболею, если пообщаюсь с ней такой чуть подольше. Она просто излучает…" Он не успел додумать, как охарактеризовать ту невидимую болезненную ауру, которая, казалось, концентрировалась вокруг Койи и подползала к нему через обеденный стол. Просто инстинктивно отодвинул кресло и рассердился за это сам на себя.
- Меери, сегодня ты будешь спать в комнате Китти. В его постели.
Хару молча поднялся из-за стола. Китти залился румянцем: краснеть он умел как никто на Аккалабате. Меери, не веря своим ушам, постарался обратить происходящее в шутку.
- А где будет спать Китти?
- Меери, ты слышал, что я сказала. У нас нет времени на твои шутки. Я хочу жить. Логическая цепь распадалась в голове у Меери, и звенья ее раскатывались так далеко, что никаким мозговым усилием он бы не взялся загнать их на место.
Китти беспомощно оглянулся. Хару не трогался с места. Он стоял как каменный идол - из тех, которыми были украшены древние замки Эсилей, Фалько и Кауда до прошлого царствования, когда их снесли по приказу Ее Величества, увидевшей во сне, после бурного бала в одной из этих знаменитых твердынь, напоминавших о эпохе королевы Лулуллы, полчища гранитных колоссов, марширующих по Хаяросу и низвергающих стены Дар-Аккала.
Говорили, она просто перепила на балу: прошлая королева славилась невоздержанностью. По другой версии, она как раз выпила недостаточно много и наутро проснулась с воспоминанием, что не договорилась с семьей Дар-Кауда об очередном маленьком сувенире - хорошеньком мальчике, которого верные своим обычаям Кауда отказались отправить за ширмы ровно в то самое время, когда лорд-канцлер избавил от той же участи своего младшего сына, а уже зрелый дар дома Фалко, выбранный на замену, скоропостижно женился (точнее, вышел замуж). То, насколько послушно и быстро были низринуты каменные исполины, свидетельствовало, с точки зрения Меери, (он не был старшим сыном и мог только догадываться, правда принадлежала лишь лорду Рейвену), что непокорные древние кланы восприняли это как меньшее из всех зол, которые обещал гнев властительницы Аккалабата.
Меери было шесть лет, когда изваяния рыцарей древности сбросили с башен родовых замков Кауда, но он хорошо помнил тот темный, стихийный ужас, который испытывал, если, возвращаясь с вечерней прогулки, вдруг видел их в свете молнии или отблесках факелов - гордые, непримиримые, что-то про него, маленького, знающие, что заставляло их смотреть угрожающе. После того как древние истуканы были изгнаны со стены и разбиты в щебень во внутреннем дворе крепости, он перестал бояться, поднимаясь от конюшни, огибать дозорную башню, чтобы попасть к себе в спальню. Раньше Меери вынужден был пролетать под самым носом у молчаливых каменных стражей Дар-Кауда, выглядевших как живые, и с ужасом представлял, что было бы, если бы хоть один из них чихнул в этот момент.
Хару и до пояса не достал бы этим монструозным созданиям мастеров прошлого, но молчание от него исходило такое же грозное. Меери, никогда не трепетавший перед отцом, Рейвеном, королевой, Хетти Дар-Халемом и демоном Чахи, невольно вздрогнул.
Он начинал их ненавидеть. Лорды Дар-Кауда не любят терять контроль. А Койя только что заставила его бессознательно отодвинуться от стола. И теперь эта реакция на молчание Хару. Меери очень не нравился сейчас сам себе.
Койя не моргнула и глазом. Она сидела прямая как меч и испепеляла взглядом Меери. Китти, все время, пока длилось молчание, бешено ерзавший на стуле, напомнил ей о себе:
- Койя, мне нет пятнадцати. Осталось подождать всего год. Да и тогда не обязательно сразу…
- Год - это много. Мне нужно, чтобы ты взял его крылья сегодня. Меери взъярился. Да какое, к демону Чахи, ей дело!
- А я уже десять лет, как совершеннолетний. Брось командовать. За год с зеленых лун не осыпется бронза. И я сам решу, как и когда отдавать свои крылья.
- Меери, сегодня или никогда.
Она была по-торжественному серьезна, и от этого еще страшнее.
- Койя, что на тебя нашло? - Меери попытался вернуть ситуацию в рациональное русло. Он действительно не понимал.
- Ничего. Просто уже пора, - совершенно рациональным тоном ответила Койя. - Год не имеет значения. Это просто двенадцать месяцев. Триста восемьдесят шесть дней. Я не вижу большой беды в том, что Китти возьмет твои крылья раньше, чем предписано в нашем дурацком Регламенте, и ты проходишь эти двенадцать месяцев в юбке, а не в штанах. Мне надо жить.
- Отец, да скажи ты ей, честное слово! Ты ей скажешь?