Меери, уже два года с чувством хозяйской радости следивший за взрослением Китти, с удовольствием подмечавший в нем все новые и новые черточки, отличавшие юношу от мальчишки, уверенного в себе и своем дойе каруна от неприкаянного полусироты-неумехи, каким он был при их первой встрече, улыбнулся первой реплике Китти и нахмурился на вторую. Все- таки грань была еще очень зыбкой, и при всей своей любви к Китти, сознавая свою обреченность на это чувство, Меери не хотел торопить события. Одно дело, когда они пара "карун - дойе", оба с мечами, и один может при случае постоять за другого (у Меери не было иллюзий на счет того, кто этот "один" и кто "другой"). Но полностью утратить контроль, сделать что-то необратимое… Он был не готов и знал, что Китти еще не готов. Но Китти должен был заявить об этом сам, а не обращаться за помощью к отцу. Он должен был сказать: "Я не готов его трансформировать" или "Мать, не лезь в наши дела". Но не сказал. Так и сидел, переводя взор с отца на Меери, ждал от них помощи.
- Койя, они не готовы.
Слова сорвались с губ Хару, словно ожил вдруг каменный исполин.
- К чему? К тому, чтобы убраться наконец в замок Кауда? - желчно поинтересовалась Койя. - Помнится, лорд Меери, твой брат говорил нам, что у вас их как чешуи на горной форели. Хару, ты сам обсуждал с ним приданое.
- Почему мы должны убираться отсюда? - удивленно спросил Китти. Меери поморщился. Все не так. Надо жестче, малыш. Китти увидел его лицо, глаза у него стали отчаянными.
- Мама. Пожалуйста. Это наше дело. Мое и Меери.
Вот так уже лучше, мой карун. Почти что совсем хорошо. Как же я восхищаюсь тобой сейчас, когда ты такой решительный! Бледный, со сжатыми кулаками стоишь против матери (да какая она ему мать, окстись, лорд Меери!), чтобы защитить меня - своего дойе, потому что понял, искоса посмотрев на меня, что я "не хо-чу", потому что ты хочешь так, как мне лучше. А я знаю как. Я на следующий день после твоего пятнадцатилетия… Да какой день! В ту же самую ночь из объятий не выпущу, маленький мой, зашвырну мечи свои с самой высокой башни - хоть королеве за ширмы, хоть в пасть демону Чахи. Сам стащу с себя и с тебя орад, и безрукавку, и сапоги, окна все заложу ставнями, чтобы никто не слышал - нет! - настежь их распахну, чтоб все слышали, как я ору. Как я пою над тобой, под тобой, от тебя, маленький мой. Я даже крылья свои окровавленные убирать тебе не позволю, плевать на традицию. Я специально об этом подумаю в самый важный момент (говорят, если очень хотеть, должно получиться), чтоб не забыть, чтоб самому утром подняться и весь этот ворох обшкрябанных перьев за дверь вынести. Я для тебя, за тебя это сделаю, мой родной, чтобы ты не жалел, чтобы тебе не было больно. Через любую свою боль я встану в первое утро, я, леди Мейра Дар-Умбра, или как ты меня назовешь, и выброшу эти кровавые воспоминания. А когда ты проснешься, я буду ждать тебя уже чистенькая. И мы будем жить вместе долго и счастливо и умрем в один день. Мой карун…
- Меери, у тебя глаза страшные.
Да что у них тут происходит? Я дважды за время нашего разговора выпал из него подчистую. То о каменных рыцарях задумался, то размечтался о том, как у нас будет с Китти, а им хоть бы хны. Хару так и стоит в угрожающей позе, руки засунув в карманы орада, словно боится удушить Койю на месте. Куда вся любовь-морковь подевалась, аж страх берет… Китти тоже поднялся, пытается быть сильнее, чем есть, первый раз в жизни, наверное, серьезно возразил мачехе. А она как сидела, так и сидит. Прямая, напряженная, готовая к тому, чтобы ее удушили на месте. И улыбается. Жутко так улыбается. Обещающе. Что с ними со всеми такое?
- Меери, у тебя глаза страшные.
Хару еще раз проверил засов. Намертво. Женскими пальчиками не сдвинешь. Даже если учесть, что Койя в три раза сильней, чем обычная деле. И красиво. Хетти сковал непростую задвижку на дверь башни, где находятся комнаты Хару и Койи, со всей братской любовью. Ни о чем не расспрашивая, выковал диковинный затворный механизм, сунул в руки Хару, объяснил, как установить и пользоваться, и улетел обратно в Хаярос. На вопрос "Когда будешь?" ответил: "Постараюсь нескоро. Мне надоело объяснять твоей жене, что я командую армией Аккалабата, а не виридскими бунтовщиками". Так и сказал: "твоей жене", а не "моей сестре". Это в последнее время вошло у него в норму.
Хару поднял с пола свечу. Для того чтобы задвинуть мудреный засов, даже мужчине требовались обе руки. Беда не велика. Но если так пойдет дальше, для того чтобы урезонивать Койю, не хватит ни его мозгов, ни его языка, ни… - упаси нас святая Лулулла! - Хару с отвращением посмотрел на свою пятерню. В свете одинокой свечи она отбрасывала огромную тень. Он надеялся, что ему никогда не придется ударить Койю, что можно ограничиваться другими мерами, например, перевести Китти от греха подальше в северное крыло замка. Там нездорОво, но парень, который уже все соображает, не наслушается лишнего.
Хару остановился на нижней площадке. Сапоги, привезенные оруженосцем с последней осенней ярмарки в предгорьях, жали немилосердно. Конечно, надо мерять. А как? Одну ее не оставишь, отправиться на торговище с ней - беды не оберешься. Она совсем не следит за языком. Кровавые мозоли на больших пальцах Хару мазал медвежьим жиром и посыпал ледяной крошкой. Пробовал прикладывать распаренный олений хвост - не помогло. Нужно ждать следующей ярмарки. Резкий порыв ветра поднял полы орада Хару, задул свечу, когда он был в нескольких ступенях от верхней площадки. Она выходила в небольшой зал, по периметру которого располагалось несколько дверей: в спальню Хару, в подсобное помещение для всякой всячины и в третью комнату, продолжавшую называться его кабинетом (у всех старших даров на Аккалабате должен был быть свой кабинет), но постепенно превращавшуюся в его оружейную и столовую Койи. Хару стаскивал сюда все оружие, какое считал нужным держать под рукой, и этого оружия становилось все больше и больше. Он говорил всем и себе, что делает это, памятуя о ночном нападении, и гнал от себя мысли о грозном будущем, которое читалось в строго сведенных бровях и преждевременной седине на висках Хетти, несколько месяцев как вернувшегося из Виридиса, и в молчаливости прилетавшего из Хаяроса лорда Меери. Теперь на стенах прежде мирной комнаты висели мечи, а на этажерке, поверх нескольких старых писем, лежали метательные ножи. После покушения первое время в комнате дежурили оруженосцы или младшие дары, но Хетти сказал: "Брось, Хару. Никто ее больше не тронет. Я им шеи сверну". И снял камень с души Хару, позволив распорядиться людьми, которых ему так не хватало, с большей пользой для дариата. Теперь в комнате никто не ночевал, а Койя - в дурные моменты своей "так называемой жизни", как она теперь выражалась - требовала, чтобы ей туда приносили еду. Долго она там никогда не задерживалась, запихивала, не жуя, в себя что бы ни подавали, не замечая вкуса, не жалуясь, но и ни разу не похвалив пищу. Сразу поднималась к себе наверх. Поэтому Хару был удивлен, найдя дверь приоткрытой. Из-за порога тянуло холодом.
Заглянув в щель, Хару увидел яркие колючие звезды и сообразил, что жена, наверное, не закрыла окно, и ветер распахнул дверь изнутри. Повторного нападения он не опасался - Хетти ведь обещал. Тем не менее, брешь в обороне замка была ни к чему, да и снегу могло нанести. Колючие яркие звезды на неподвижном зеленом небе обещали метель. Хару шагнул в комнату, поежился, протянул руку…
Створки окна грохнули одновременно с захлопнувшейся у него за спиной дверью.
Если бы она не вдохнула прерывисто перед тем, как напасть, он бы был уже трупом. Но тоненький
свист за спиной Хару услышал.
Она нападала молча, ожесточенно, не делая никакого секрета из своей цели. Она не пугать пришла его - убивать. Полуголая, в той короткой ночной рубашке, в которой он оставил ее часом раньше, прежде чем спуститься вниз по хозяйственным и другим надобностям. Сам Хару был вынужден сражаться в ораде. Она не оставила ему ни секунды, чтобы протянуть пальцы к застежке, ни шанса на то, чтобы запрыгнуть на подоконник.
Не имея той мускульной силы, которая служит веским дополнением к фехтовальному мастерству даров Аккалабата, Койя, даже в узком, вытянутом между окном и дверью пространстве, выжимала все возможное из своей скорости. Хару сразу же понял, что с его внутренним временем за ней не угнаться. Он парировал на чистых инстинктах, едва успев поставить подсвечник и выхватить мечи и даже не помышляя о том, чтоб перейти в нападение. И она была ослепительно, изощренно технична.
Мечи она, разумеется, подобрала заранее. Времени у Хару, ушедшего в глухую защиту, хватило на то, чтобы оценить соответствие тех приемов, которыми его вознамерились убивать, полудлинным легким клинкам, мелькавшим перед глазами и в первую же минуту разрезавшим в нескольких местах не только орад, но и безрукавку.
Койя отсекала его от окна и загоняла в угол, между шкафом и этажеркой. Хару начал уставать. Она начала улыбаться. Не той истерзанной, злой улыбкой, которую он видел у нее на лице последние несколько месяцев - с того самого дня, когда на Аккалабате не родилась девочка с крыльями, а веселой, мальчишеской, напомнившей Хару прежнего Ко Дар-Халема. Только Ко не стал бы его убивать. Подхлестнутый этой мыслью, Хару прыгнул вперед, забыв о разнице в классе. Стереть с ее лица эту долгожданную, эту отвратительную улыбку!
Это было неосторожно. Перед ним была техника Дар-Халемов, умноженная на их фантастическую реакцию. Быстрое почти горизонтальное движение разрубило не только орад и безрукавку. Хару успел подумать: "Хорошо, что не слева", - и пропустил снова. На этот раз слева, чуть ниже сердца. Он словно со стороны услышал свой вскрик, и это напомнило ему, что у него есть голос.
Если он умрет… точнее, когда он умрет… Он не успел взять защиту, и самый конец клинка Койи полоснул по не прикрытой гардой руке, повыше запястья, кровь разлетелась веером. В глазах Койи появилось серьезное выражение. Хару глухо застонал. Сейчас он умрет, так и не заговорив с ней, так и не попытавшись понять: почему?
- Почему, Койя? Ответь. Почему?
Она чуть ослабила натиск. Снова улыбка - на этот раз спокойная, все понимающая.
- Почему?!!
Неужели она тоже устала? Почему она позволила мне выбраться из угла, куда так успешно меня зажала, и подпускает к окну?
Хару, чувствуя, как кружится голова от потери крови, удвоил усилия. Он хотел жить, святая Лулулла, он должен был жить, у него был Китти! Воспоминание о сыне придало ему сил, которых хватило даже на то, чтобы заставить Койю отступить к подоконнику. На ней не было ни царапины, но она… выдыхалась? Хару уверовал в это и стал действовать настойчивее, пусть менее организованно, но не давая сопернице передышки, оставляя "дырки" в своей обороне, а она… она этих дырок не видела? Или уже не успевала?!!
Хару заставил себя успокоиться. Левая кисть почти не работала, в голове шумело. Сейчас или никогда. Он отбросил в сторону меч, который держал в левой руке, обеими, благо тяжелые мечи дома Умбра позволяли двуручный хват, взялся за более длинный клинок, которым обычно фехтовал правой, поднял его как мог высоко, отбросил ударом ноги Койю на подоконник… С силой опустил меч.
Что ошибка была роковой, Хару понял в тот же момент, когда его органы чувств, полуослепленные разогнанным до предела внутренним временем, сообщили, что его нога в кованом сапоге ударила не в мягкое, податливое подбрюшье, а в каменную кладку, а меч застрял в кованом подоконнике. Теперь он лежал на этом подоконнике животом, повинуясь нажатию на затылок женской ладошки, подкрепленному холодом стали у основания черепа.
- Почему?
Он бы мог попросить у нее пощады, напомнить о Китти, но не мог выдавить из себя ничего кроме этого жалкого "Почему?"
- Потому что я хочу жить. А вы мне мешаете. Ты и твоя проклятая королева.
Его как ушатом холодной воды облили. Пыл схватки иссяк, как и не было. Я и моя королева? Слепец! Он и представить себе не мог, что безумие зашло так далеко.
- Койя, опомнись, что будет с Китти?
- Ничего с ним не будет. Женится на Меери. Я буду жить. А ты разобьешься о плиты собственного двора. Я не хочу тебя убивать своими руками. Китти расстроится. Пусть он решит, что на нас снова напали. И ты доблестно умер, защищая меня и его. В воздухе. Странно было бы, если б это произошло в запертой изнутри башне, где кроме меня и тебя никого нет.
Вот почему она подпустила меня к окну. Я думал, она выдыхается, а она еще ставни успела открыть. А теперь сдирает с меня орад.
- Койя, тебе никто не поверит. Раны при сражении в воздухе не такие, как…
- Хару, посмотри вниз. Да ты разобьешься в лепешку! Крылья раскрыть ты не сможешь, я тебе рукояткой меча сейчас врежу.
Ничего себе прощальный разговор между мужем и женой!
Между тем Койя потихоньку переваливала его через подоконник. При каждой попытке сопротивления лезвие больно щекотало загривок. Хару чувствовал, что удерживается с трудом, еще чуть-чуть и конец. В глазах замелькали черные точки. Он попробовал потрясти головой, чтоб их прогнать, и его вырвало. Сотрясаясь всем телом. он не успел никак прореагировать на ту новую силу, которая бросила его обратно в комнату, швырнула под стол и превратилась в свистопляску железа, перемежающуюся громкими проклятиями Койи. Хару отключился, как только среди поминаемых ею органов, родственников и мест обитания демона Чахи, прозвучало знакомое имя. Меери!
Иее^А Ьл^-Клуул
Я не собирался к ним. После той гадкой сцены, когда Койя бросилась на меня в обеденном зале, Китти схватил ее за руки, а она его отпихнула так, что он грохнулся на пол. Ему не было больно, и заплакал он просто от того, что его отшвырнули как вещь, вышвырнули из своей жизни. Тот человек, который всегда подавал ему руку, если он падал. Я еле сдержался, чтоб ей не врезать. Послал ее к демонам и поклялся больше не прилетать до Киттиного совершеннолетия. Но лететь пришлось. Я как глянул в глаза Дар-Пассеру, начальнику королевской гвардии, назначенному письмоносцем исключительно для доставки личного послания от Ее Величества лорду Меери, так у меня сомнения не осталось: надо лететь. Потому что, неважно, что там в послании, но мало мне не покажется, это точно. А было там кратко: явиться - не запылиться. Слава Лулулле, не завтра, а через три дня.
Я надеялся, что она про меня забыла, ведьма. После Кимназа старался ей на глаза не попадаться, хотя она, вроде, была мной довольна. Войнушку, конечно, выиграл Хетти, но и я свой меч приложил. И не только меч - несколько месяцев ходил с надорванным горлом. Наорался на передовой. Вперед! Назад! Ичита! Даже во время альцедо кричать не получалось, хрипел, как кабан полузарезанный. Рейвен сказал, что я полный придурок. Я ответил, что полный придурок - это когда верховный дар древнейшего рода сам вычесывает своего младшего брата на третьем десятке. В общем, поговорили, родные души. Рейвен еще зудел, мол, не мог я, что ль, воевать подольше. Не перестаю удивляться: ради того, чтобы дистанция между мною и Китти навевала покой и прохладу, он предлагает держать на передовой пол нашей армии. Пришлось напомнить, что там иногда убивают. Только тогда он заткнулся. А королева, душенька, с глаз долой из сердца вон, быстро обо мне позабыла, чему я несказанно обрадовался.
Улизнуть из Хаяроса Рейвен мне не позволил: нужны ему, видишь, свежие придворные новости. Сам расположился с женой на безопасном расстоянии от венценосной мегеры. А я остался в столице. Не высовывался, но руку на пульсе держал. При каждом удобном случае мотался в Умбрен, пока Койя совсем не свихнулась. И было мне от этого хорошо. Потому что малыш меня честно ждал и мне так радовался, будто это он надо мной, а не я над ним пел.
Я такому научился за эти месяцы, сам бы себе не поверил. Обмирать от страха, когда у него альцедо, и он стонет протяжно и жалостно, и кто-то другой рядом с ним. трогает его спину, ворошит перья. Я знаю, что это Хару, но я бы убил! Не знал, что так сильно это бывает. Мое! Мое! Голыми руками разорвал подушку в клочья. Утром, чтобы не заметили, собирал камышиный пух по всей спальне. Конечно, не до конца. Прислуга шепталась потом. Но мне было все равно. Я по ночам вместе с ним умирал от боли. Сидел на подоконнике и прислушивался к каждому звуку. Я сам буду лично его чесать, когда мы поженимся. Никого не подпущу, хотя это считается и не комильфо, когда деле чешет своего дара. Не женское это дело считается. Ничего - перетопчутся.
А вот королева не перетопчется, судя по похоронному виду, с которым Дар-Пассер протянул мне письмо. В кои-то веки я ей понадобился! Неужели измыслила столь грандиозную мерзость, что за нее не берется никто, кроме лорда Меери Дар-Кауда. Ему сам демон Чахи велел быть верным и исполнительным, так уж он здорово влип! Короче, я поблагодарил Дар-Пассера, пробежал глазами письмо и через час уже был в воздухе.
Никого не предупреждал, прилетел поздно, ввалился без приглашения через заднюю дверь. Хорошо, что Хару не отменил приказ, когда-то данный охране: пускать меня в любое время дня или ночи. Хорошо для Хару.
Не знаю, что меня дернуло поднять голову и начать разбираться, что там такое я нестандартное вижу в окне. Что за нетипичное украшение свешивается с карниза. Ой-ей. Не надо было мне сюда прилетать. Мне уже вмазали по щеке, рассекли лоб и, по-моему, собираются отрубить голову.
- Койя, остынь!
- Тебе не надо было вмешиваться.
Ведь еле дышит, а какая упорная! Но я ощутимо свежей и сильнее физически. Обезоружу, свяжу.
Благие намерения. Она подобралась и вертит мечом, как демон Чахи хвостами.
- Койя, скажи хоть, в чем дело?
- В тебе.
- А Хару причем?
- Он отказался на тебя надавить.
Очень мило и верно с его стороны. Спасибо, мой будущий свекр, тихо постанывающий под столешницей. Только зачем же ты вылезать-то собрался? И прямо ей под ноги. Меери устало опустил меч.
- Сдаюсь. Пожалуйста, не перерезай ему горло.
- Хорошо, - дружелюбная интонация Койи совершенно не вязалась с ее угрожающей позой: одна рука держит Хару за волосы, другая прилаживает меч ему под подбородок. Хару, еще не отошедший от шока и потерявший столько крови, что удивительно, как он вообще был в сознании, осоловело хлопал глазами. Казалось, он уже не понимал, где они и что с ним.
- Отпусти его, Койя. Он проваляется в постели не меньше недели, а потом ты ему что-нибудь объяснишь. Не надо ссориться.
- Я с ним не ссорилась. Но он вел себя как кухаркина тряпка.
Хару Дар-Умбра сравнили с тряпкой. Нет, сейчас, конечно, похоже, так он висит на руках Койи. Но в целом, непредставимо. Тогда уж я полная ветошь.
- Ты опять обо мне и Китти?
Если наш разговор не будет стремиться к финалу, Хару истечет кровью.
- Да, я о вас. Ты ляжешь?
- Сейчас или через год?
- Сегодня.
- Койя, - Меери, сопровождаемый ее подозрительным взглядом, засунул руку за пазуху, достал сложенный вчетверо листок. - Письмо королевы.
- Что там? - она не протянула руку. Свеча, принесенная Хару, давно погасла, звезды заволокло облаками, поднималась метель. В такой темноте не могут читать даже дары Аккалабата.
- Приглашение. От которого нельзя отказаться. Судя по тому, с какой кислой физиономией передал его мне лорд Дар-Пассер, знаешь, тот с шишкой на лбу, начальник королевских гвардейцев.
- Она послала его самого? - глаза Койи расширились и засверкалии, это Меери увидел без всякого освещения.