Хорошо, кобыла попалась смирная. Весьямиэль окинул лошадь взглядом. Обычная крестьянская коняга. Он невольно вспомнил лучшего жеребца из своей конюшни: легкого, тонконогого - рядом с этой рабочей скотиной он показался бы миниатюрным. Но как он был быстр и вынослив! Второго такого коня не найти во всей империи, ему не раз предлагали за него бешеные деньги, но Весьямиэль отказывался расстаться с ним. Теперь, должно быть, вороного продадут: к нему мало кто осмеливался подступиться, кроме хозяина. Разве только кто из братьев попробует приучить жеребца к себе, но надежда на это небольшая.
Настроение у него медленно, но верно портилось. Хорошо еще, Маша с ним больше не спорила, сидела себе молча… Ан нет, сглазил!
- А куда мы едем?
- Подальше отсюда, - ответил он.
- Нас ведь искать будут, - озвучила девица очевидное.
- И как только ты догадалась! - хмыкнул Весьямиэль. - Конечно, будут! Скажи спасибо, что твой крылатый друг в ближайшее время в воздух не поднимется, иначе обнаружили бы нас мгновенно.
- А если на службе у властелина есть другие такие? - предположила Маша.
- Нет, - отрезал он. - Он единственный в своем роде и страшно этим гордится. На этот счет можно не беспокоиться. А вот обычные люди…
Он задумался.
- Они, скорее всего, решат, что мы двинулись прочь от столицы, - сказал он. - Так поступил бы любой. А мы сделаем наоборот.
- То есть в столицу поедем? - удивилась девушка. - Но зачем?!
- Затем, что я хочу добраться до этого властелина и объяснить, чья во всем вина, - сказал Весьямиэль, оценил выражение лица Маши и добавил великодушно: - Ладно, не вина. Дурость. А если я туда приеду в цепях и с кляпом во рту, объясняться будет затруднительно.
- А кляп вам наверняка вставят, потому что язык у вас поганый, - не осталась в долгу девица. Ишь, осмелела! - А что, если нас по дороге кто заметит и сообщит куда надо?
- Заметить нас обязательно заметят, - хмыкнул мужчина. - Поэтому постараемся в крупные поселки не заезжать, чтобы не нарваться на соглядатаев, а так…
- А если собак по следу пустят? - предположила Маша.
- Опомнись! - рассмеялся Весьямиэль. Его дурное настроение начало исправляться. - К тому времени, как нас хватятся, мы будем далеко, а все следы затопчут так, что никакая собака их не возьмет! От околицы мы вовсе на телеге ехали, к слову сказать…
- Да вас и без собак любой по запаху найдет. - Девица недовольно сморщила нос. - Такой от вас… аромат!
- Ничего, разберемся… - отмахнулся он.
- Все равно у нас приметы яркие, - сказала девушка. - Особенно у вас. Я-то если платье надену, от обычной крестьянки не отличить будет, а вы… Нет, видно, что вы благородный, только разве господа на телегах путешествуют? Надо как-то замаскироваться!
Весьямиэль только хмыкнул. Иногда Маша его удивляла полнейшей своей наивностью, а иногда поражала способностью делать какие-никакие логические выводы.
- Приметы яркие, это верно, - сказал он. - Только маскироваться смысла нет. Наоборот, нужно подчеркнуть их.
- Как это? - удивилась Маша.
- Хм… - Он покосился на нее. - Сейчас покажу. Держи вожжи, да не дергай, кобыла смирная, сама идет куда надо.
Маша недоуменно следила за белобрысым - тот, передав ей вожжи, зачем-то полез в свой сундук. Ей приходилось выворачивать шею, сидеть так было неудобно, но девушка не сдавалась.
Весь вел себя странно: вытащил ту самую зеленую рубашку с красными рукавами, щедро украшенную золоченой тесьмой, и облачился в нее. (Хоть Маша и отвернулась деликатно, но на этот раз ясно увидела - какой-то рисунок на груди и даже на руке у мужчины есть, вот только что он собой представляет, она рассмотреть не смогла.) Поверх напялил камзол без рукавов (да как же он называется, ведь говорил ей Малух!), оставил нараспашку, подпоясался широкой полосой материи какого-то невообразимого изумрудного цвета (должно быть, это Рала купила, как и тесьму, сообразила Маша). Наряд вышел кричащим донельзя!
Затем Весь вытащил из волос свои драгоценные заколки и принялся ловко заплетать косу. Она вышла любой девке на зависть: до пояса, толщиной в руку! Маша только вздохнула - ее коса больше напоминала толстенькую сардельку, мотающуюся на затылке. Ну да ничего, отрастет! Правда, на погляд Весь эту красоту не оставил, ловко свернул косу на затылке, заколол парой шпилек и туго повязал голову ярко-красной косынкой.
- Ну как? - спросил он весело.
Маша взглянула на него и ахнула - ну совершенно другое лицо! Даже на мужчину стал похож, пусть и выряженного в чересчур яркие тряпки, а не на томную девицу. И - она потянула носом - запах духов куда-то делся. Выветрился, что ли? Как она ни принюхивалась, чувствовала только аромат разогретых солнцем полевых трав, свежескошенного сена, еще чего-то… Словом, летом пахло, и только!
- Держи. - Он протянул ей такую же красную косынку. - Красное на рыжих волосах - ужас кромешный, но так принято.
- Где принято? - удивилась Маша, зажала вожжи между коленями, чтобы не упустить, и повязала голову. Сразу почувствовала себя как на фабрике - там тоже девчонки, у кого волосы подлиннее, носили косынки.
- Не где, а у кого, - загадочно ответил Весь, перебираясь на облучок. Свои сверкающие цацки он куда-то спрятал, на виду остались только серьги, пара колец из самых аляповатых и цепочка на шее. - Ты, Маша, что делать умеешь? Кроме как скверно шить, еще более скверно готовить и сносно прибираться?
- В смысле? - не поняла она. - Вы о чем? И про кого вы говорили сейчас?
- Про бродячих артистов, - выдал тайну Весь. По лицу его было видно, что затея доставляет ему большое удовольствие.
- Вы собираетесь выдавать себя за циркача? - поразилась Маша.
- Не себя, а нас, - поправил он. - Поэтому спрашиваю: что ты умеешь делать? Нет, конечно, можно выступать с номером "Самая сильная женщина в мире", но, боюсь, какая-нибудь деревенская баба испортит нам выступление.
Девушка призадумалась. Выходило, что Весь не так уж неправ. Не надо пытаться отвлечь от себя внимание, лучше, наоборот, привлекать его, но так, чтобы люди запомнили кричащую одежду и разные трюки, а не лица. Вряд ли придется давать концерты, но если вдруг…
- Я в художественной самодеятельности выступала, - сообщила Маша, радуясь, что ее таланты могут пригодиться. - Играла в пьесе!
- Пьесы мы разыгрывать не станем, - поморщился Весь. - Еще что?
- Ну, стихи могу читать, - призадумалась девушка.
- Обойдемся без декламаций, - передернулся мужчина. - Особенно если стихи вроде тех, что ты себе под нос бормочешь, когда полы моешь.
Маша покраснела: чтобы водить тряпкой ритмичней, она читала стихи великого революционного поэта Фонарщикова, и это помогало!
- Петь умею, - обиженно сказала она.
- Да ну? - удивился тот. - А ну спой что-нибудь!
Маша прокашлялась, подумала и завела негромко, зловеще, как полагалось начинать эту песню:
- Вперед, навстречу солнцу, товарищи в борьбе! Мы трудовой рукою проложим путь себе! Пусть сгинет угнетатель рабочих и крестьян…
- Глядите: эти двое - смутьянка и смутьян, - закончил Весь. - Ты в своем уме? Мы из-за чего вынуждены бежать, а? И ты намерена такими песенками народ развлекать?..
Девушка пристыженно умолкла.
- Давай что-нибудь про любовь, - велел он. - Знаешь ты песни про любовь?
Маша насупилась: они с девчонками певали по вечерам старинные песни, очень уж здорово звучала многоголосица, но вообще-то это не поощрялось - в таких песнях речь шла обычно о муках, страданиях, прочих мещанских пережитках прошлого и всяких предрассудках.
- Давай, давай, - подбодрил Весь. - Вижу, знаешь. Пой!
Тяжко вздохнув, девушка припомнила начало и запела:
- Ой, береза белая, что же я наделала? Ой, гуляла с милым я, доля моя девичья…
Песня была длинной, некоторые куплеты Маша не помнила толком, но от этого ничего особенно не менялось. Постепенно девушка увлеклась, голос ее раскрылся в полную мощь, а был он у Маши красивый, глубокий (слишком низкий, считали подруги), и под открытым небом звучал как-то особенно проникновенно. Может, потому, что раньше ей не приходилось петь такие песни в полный голос…
- Пойдет, - кивнул Весь, когда закончились слова последнего припева. - Еще похожие знаешь?
- Ага… - Маша украдкой вытерла нос рукавом - песня была жалостливая. Но стыдно разнюниваться из-за выдуманных историй! Чтобы отвлечься, девушка спросила: - А вы что будете делать?
Весь хмыкнул и неуловимым движением вытащил откуда-то несколько монет. Те, сверкнув на солнце, взлетели в воздух и заплясали в проворных пальцах.
- Ух ты! - непритворно восхитилась Маша. - Откуда вы такое умеете?
- Вообще-то вместо монет должны быть стилеты или кинжалы, - хмыкнул мужчина, взглянув на нее. Монеты продолжали мелькать в воздухе. - Прекрасно развивает ловкость. Но увы, кинжалов я не достал. Пришлось переучиваться.
Да, несмотря на несерьезный внешний вид, Весь оказался человеком предусмотрительным, запасливым и… опасным, пожалуй! Но она понимала, что этот мужчина вырос в мире, где каждый сам за себя, где всем надо иметь при себе оружие, чтобы защититься в случае чего… Ужасно! Как жить, если любой незнакомец может тебя ударить, ограбить? Если опасно обратиться к встречному с вопросом?..
- Где вы научились так вот… жонглировать? - полюбопытствовала Маша, отогнав неприятные мысли.
- Не твое дело, - ответил мужчина невежливо.
- А вы только это умеете или еще что-нибудь? - поинтересовалась она. - Хотите, тоже петь будете? Может красиво выйти!
- Боги голосом обделили, - усмехнулся Весь. - Петь будешь ты, а я подыграю, если что.
- Подыграете? - изумилась Маша, а он, небрежно ссыпав монеты в кошель, вынул что-то из-за пазухи, поднес к губам.
Это оказалась флейта или что-то вроде нее, белая, резная, то ли из кости, то ли из какого-то странного дерева, но это девушка разглядела уже после. Сейчас она могла только слушать: флейта плакала человеческим голосом, жаловалась, негодовала, умирала в муках неразделенной любви…
- Н-да, это, пожалуй, сложновато для крестьян, - задумчиво произнес Весь, когда флейта умолкла. - Напоешь мне потом свои песенки, подберу мелодию.
Маша поймала себя на том, что сидит с разинутым ртом, а поводья вот-вот вывалятся у нее из рук.
- Что? - удивился мужчина, взглянув на девушку. Видимо, на лице ее было написано слишком явное удивление, и он снизошел до объяснений: - Любой благородный человек должен уметь музицировать и петь. Голос у меня, как я уже сказал, преотвратный, но хоть слух есть. Так что я выбрал такой инструмент, чтобы удобно было всегда носить с собой и при случае поражать прекрасных дам. С клавесином такие штуки не пройдут.
- А-а… - протянула Маша. В ушах все еще раздавался плач флейты, а перед внутренним взором вставало лицо Веся, каким оно было в тот момент: сосредоточенное, одухотворенное даже… ни следа злой иронии, которую девушка привыкла видеть.
- Ну что, - произнес Весь и взглянул на небо, - сворачивай-ка во-он туда, в лесок. Надо с большой дороги убираться. Ну что ты делаешь? Тяни за вожжу!
- Я трактором умею управлять, - с достоинством произнесла Маша. - А лошадьми, извиняюсь, не доводилось!
- Ты же говорила, что целых два раза правила? - фыркнул Весь, легко соскочил с телеги и помог направить кобылу на верный путь.
- А вы сказали, это не считается, - парировала Маша. - И вообще… все равно мы на бродячих артистов не очень похожи.
- Почему это?
- А я читала, - девушка припомнила старые библиотечные книжки, - у них были фургоны, они там жили и целый год по дорогам колесили. А на телеге зимой жить не получится! Да и вещей у нас мало…
- Хм… - Весь не торопился забираться обратно на телегу. Ее немилосердно трясло, и, видно, это пришлось мужчине не по вкусу. - А, ерунда. Спросят - скажем, что отстали от своих, в столице встретиться должны.
Маша подумала и согласилась, что это похоже на правду.
Ехали почти до темноты, потом мужчина решил, что пора останавливаться на ночлег. Они выбрали местечко посимпатичнее чуть в стороне от дороги - тут лес немного отступал, виднелось старое костровище, вероятно, не они первые облюбовали эту прогалину. Маше доводилось бывать в походах, так что она живо набрала хвороста, развела костер: уже научилась обращаться с огнивом, а запасливый Весь не забыл его захватить. Ужинать предстояло всухомятку, но что уж теперь…
Пока девушка возилась с костром, мужчина о чем-то размышлял, поглаживая лошадь. Потом заявил безапелляционно:
- Ее надо распрячь!
- А запрячь мы потом сумеем? - задала Маша резонный вопрос. Она в этом сильно сомневалась.
- Сумеем, - решительно ответил Весь. - Запоминай, в каком порядке снимала сбрую, надевать будешь в обратном. Ничего сложного.
Девушка только вздохнула: ясное дело, работать снова предстояло ей, этот белоручка побоится ногти обломать!
Ничего не выходило: то ли Маша расстегнула не ту пряжку, то ли еще что, но один ремень безнадежно запутался, другой никак не удавалось отцепить. Зорька стоически сносила суету двуногих, но видно было, что скоро ей это надоест.
- Эй, путники! - раздалось сзади, и Маша от неожиданности вздрогнула: завозившись, она не услышала чужих шагов по мягкой лесной земле, а Весь так увлекся командованием, что тоже проворонил гостя. - Вам, может, пособить?
В нескольких шагах от них остановился молодой парень, невысокий, чернявый, очень загорелый, с неожиданно светлыми серыми глазами и хитроватым веселым взглядом. Он был явно из тех людей, которые кажутся хрупкими, а на самом деле они прочнее стального троса.
За спиной у него висел объемистый дорожный мешок, на поясе тоже что-то болталось, да и в целом угадывалось, что путешественник это бывалый: то ли по запыленной одежде, то ли по видавшим виды, но еще крепким сапогам.
- А пособи, - неожиданно согласился Весь, внимательно приглядываясь к неизвестному. - Видишь, как напутали!
- Сразу видать, не к рукам дело! - Путник сбросил мешок наземь, подошел к лошади, погладил ее по умной морде. - Ну-ка, милая…
В два счета он снял с Зорьки сбрую, вывел лошадь из оглобель и привязал к дереву - так, чтобы могла отойти попастись.
- А вы кто такие будете? - спросил парень.
- Артисты бродячие, от своих отбились, - гладко соврал Весь.
Путник смерил его веселым взглядом.
- Точно, артисты, - хмыкнул он, а Маша запоздало сообразила: те, кто всю жизнь в дороге, должны бы уметь лошадь распрягать! Шита их история белыми нитками! А уж от такого востроглазого ничего не утаишь… - А я тоже, считай, из вашей братии. Сказочник я. Брожу вот по миру, где что услышу, где расскажу. Примете к костерку на вечерок? Вы мне огонек - я вам историю какую-нибудь хорошую.
- Отчего же не принять. - Весь, по мнению девушки, демонстрировал какое-то чрезмерное гостеприимство. - Как тебя звать-то, сказочник?
- Раххан-Хо, - ответил тот. - Другого прозвища нет, сказочник и сказочник. А вас как величать?
- Это вот Маша Звонкая, а меня Весем Сторожем назвали, - выдал мужчина, и девушка опешила.
Ничего себе! А впрочем, если бы он своим настоящим именем назвался, любой бы понял, кто он такой! Только ей-то он зачем такое прозвище придумал? За песни, что ли?
- Вот и познакомились. - Раххан-Хо присел у костра, развязал свой мешок и вытащил какие-то припасы. - Ну, чем богат… Хотите, силок на ночь поставлю? Тут дичь водится, глядишь, попадется что, изжарим…
- А поставь, - согласился Весь, снимая с телеги их припасы и чем-то звякая.
- О, - обрадовался гость, - да у тебя и выпить найдется за знакомство! Уважаю!
Глава 11
Сказки на ночь
Путники сидели у костра, дожидаясь, пока будет готова еда: новый знакомец помешивал в котелке, добавлял каких-то приправ, и запах от варева шел замечательный. Маша и не знала, что из серенькой крупы, обрезков вяленого мяса и сушеных травок можно сварить такую душистую похлебку!
Девушка задумчиво смотрела на пламя, дивясь про себя, почему ей так уютно в соседстве с Рахханом-Хо и Весем. Она мимолетно подумала, что именовать белобрысого Весем много удобнее, чем пытаться произнести противное "хозяин", а оттого и общаться с мужчиной стало куда проще, будто они оказались на одной ступеньке. Маша фыркнула и разозлилась на себя: вот еще, они и так равные, люди, и все!
Она вдруг поняла, что потихоньку начала привыкать к этому миру и его правилам, и от осознания этого стало жутко. Чего доброго, спустя пару лет Маша и вовсе позабудет, кто она и откуда, замуж выйдет да местным богатеям кланяться привыкнет. Конечно, она и раньше почтительно отвешивала поклоны, без этого тут никак, но всегда помнила, что она - общевистка, и заветы Вождя блюла неукоснительно. Но что, если вернуться домой не удастся? Как тогда жить?
Маша так глубоко задумалась, что даже не заметила, как поспел ужин. Раххан-Хо снял котелок с огня, пристроил на земле и попросил найти какую-нибудь деревяшку, подложить, чтоб не опрокинулся!
Девушка спохватилась и кинулась помогать случайному гостю, рассердившись про себя на Веся - ишь, опять благородного из себя строит! Некрасиво это по отношению к товарищам. Не то чтоб Маше тяжело было найти бревнышко (пусть Весь был прав, уверяя, что хорошая кухарка из нее не выйдет, да и Раххан-Хо тоже это понял, раз мягко, но непреклонно отказался от Машиной помощи), но ведь и он мог хотя бы предложить свои услуги, а не делать вид, будто выше любой работы!
Тут Раххан-Хо очень кстати отлучился с полянки по срочной надобности, и Маша набросилась на Веся, стараясь говорить потише, чтоб новый знакомец не услышал ненароком:
- Да как вы можете! Мы ведь теперь за одним станком стоим! А вы из себя аристократа изображаете!
Тот поднял взгляд на девушку - смотрел он до невозможности высокомерно - и сказал:
- Я никого не изображаю. Если ты забыла, я и есть аристократ. И не тебе, девка, мне указывать!
Маша вспыхнула и отвернулась. Вот еще, нашелся избранный, считает себя выше других. А почему? Лишь из-за того, что родился в знатной семье?! Все правильно Вождь говорил, они клопы на теле народа!
Мужчина хмыкнул и неожиданно добавил:
- Но, как ни странно, кое в чем ты права: раз уж приходится изображать из себя невесть что, то нельзя бояться испачкать руки, а то слишком уж подозрительно выходит! И еще, - будто вспомнил он, - называй меня на "ты", а то странно, что ты к товарищу-артисту так уважительно обращаешься. С другой стороны…
Он снова смерил ее взглядом, и Маша уже готова была услышать что-нибудь вроде: "Хотя если я хозяином труппы представлюсь, то будешь и дальше мне кланяться!", но Весь только усмехнулся.
Маша подозрительно взглянула на Веся, но тот нисколько не шутил. Он признал ее правоту, пусть по-своему, и это было неожиданно приятно.
- Хорошо, - согласилась она и улыбнулась спутнику. Тот в ответ посмотрел на нее как-то так, что Маша покраснела, не зная, что еще сказать.