Она больше всего на свете хотела сейчас, чтобы Хейзит зевнул, как он любил делать по вечерам, особенно в ее присутствии, и отправился спать. Она-то уж видела, чего ему стоили эти дни. Держится храбрецом, но глаза ввалились, белки покраснели, сам весь дерганый какой-то, то и дело хватается за бок, будто его там муравьи кусают. Но ведь не пошлешь же его отсыпаться. Только хуже можно сделать. Уж она-то знала, помнила, как по малолетству лезла в бой и пререкалась с ним по поводу и без. Упрямый, тэвил. Молодец, конечно. Сейчас только так и нужно себя вести. Тем более когда тебе такую махину строить доверили. Мать вон как им гордится! Даже наедине с Веллой ни разу Хейзита не попрекнула. А ведь он своими успехами у многих в округе зависть вызвал. Такую, что люди шушукались между собой и норовили их таверну обходить стороной. Прибыль за последнее время страшно упала. В надежде на чудо мать продолжала закупать продукты для стряпни, но многое оставалось невостребованным, и кое-что даже приходилось выбрасывать. Толстуха Мара им больше не помогала. Хейзит что-то такое наговорил про нее Гверне, что та, воспользовавшись резким спадом посетителей, дала помощнице расчет. Не появлялся с тех пор и Диг, ее муж, который раньше исправно ездил на рынок за покупками. И ни слова упрека. Велла слышала, будто родители обычно больше любят младших детей. Хейзит был старше ее, но это не мешало ему ходить у матери в любимчиках. Что-то она скажет ему теперь, если он окажется прав в своих опасениях? Да ничего не скажет. Посмотрит разве что строго, а ей, Велле, крикнет, чтобы не ловила мух, а обслуживала голодных посетителей. Если они когда-нибудь вернутся, конечно. Люди не любят, когда кому-то из соседей слишком хорошо (а ведь про доходы Хейзита с продажи его глиняных камней не судачил в их округе только ленивый), но, когда у соседей неприятности, это тоже мало кого привлекает. Мать всегда их учила, что нужно стараться быть как все, не бросать силфуры на ветер, временами, даже когда деньги в доме есть, не бояться брать в долг, одним словом, не кичиться достатком. Эх, мама, мама… О чем ты сейчас думаешь? Ведь не спишь же. Переживаешь. Хорошо, если догадаешься выйти навстречу каравану с факелами и трупами. Велла успела шепнуть кое-кому, чтобы передали Гверне: все ничего, Хейзит даже не ранен, но остается у карьера, Велла пока с ним. Обещали весточку донести. Могут и не сдержать слово. У самих-то горе какое… Ну да Велла тоже не промах: сразу нескольких попросила. Авось кто совестливым окажется - донесет. А нет, так должна сама догадаться, что, если бы что нехорошее с сыном стряслось, дочь вместе с остальными вернулась. Раз нету, видать, не так все страшно, есть надежда. Как есть надежда и на то, что с печкой все обойдется и Хейзита никуда со стройки не попрут. Где же этот Гийс?..
- Похоже, мне сегодня сомкнуть глаз не удастся, - словно услышав ее мысли, пробормотал Хейзит. - Ты иди ложись-ка да поспи. Все лучше, чем тут мерзнуть. А я пойду Гийса поищу.
Он был так замотан, удручен и задумчив, что не обратил внимания, с какой легкостью ему удалось уговорить сестру вернуться в шатер. Когда же он сам вошел в него через некоторое время несолоно хлебавши, так и не найдя Гийса среди напряженно вглядывавшихся в обступившую их маленький лагерь тьму стражей, оказалось, что шкуры скручены валиком, а Веллы нет. Если бы шкуры не скатали, изображая спящего человека, Хейзит не на шутку разволновался бы. Но так поступить могла только сама Велла, находясь в полном здравии. С одной стороны, она пыталась отвлечь его внимание, но с другой, прекрасно зная, что он быстро заметит подвох, как бы говорила: смотри, я просто пошутила, мне нужно побыть одной, не ищи меня.
Одной ли? Хейзит почти угадал намерения Веллы. Но в последний момент его мысль сбилась на собственный вопрос, который он ей задал насчет чистой совести. Как это он сказал: "Неужто ты можешь спокойно спать, когда твои подруги убиваются над трупами мужей и отцов?" Дело ясное. Она пошла к ним. Утешать. Сочувствовать. Все-таки ее проняло! Что ж, в таком случае не стоит за нее особо переживать. Пусть исполнит свой женский долг.
Хейзит не подозревал, как близок он к правде и как далек от нее одновременно. Велла и в самом деле готовилась исполнить "женский долг", по-своему, разумеется, и вовсе не на груди зареванной подруги, а в робких объятиях удивленного Гийса.
Она нашла его у самого дальнего костра, где он сидел в обществе покалеченных, но не утративших желания попотчевать себя добрым ежевичным кроком товарищей. Подойдя, так и сказала:
- Ежевичкой балуемся?
Все головы дружно повернулись в ее сторону. Велла по привычке улыбнулась, стараясь не коситься на Гийса, который замер с кружкой у рта.
- Ну и нюх у тебя, подружка! - хрипло прошамкал один из воинов, имевший довольно свирепый вид, особенно благодаря бледному рубцу, пересекавшему левую бровь.
- Это у нее работа такая, - хохотнул другой, закрытый пламенем костра. - Я ее узнал, она в таверне прислуживает.
- Не прислуживаю, а угощаю, - поправила его Велла. - Прислуживают те, кто больше ничего не умеет.
- Может, ты и нас угостишь чем-нибудь? - поинтересовался первый. - Я бы не отказался.
- А я бы отказалась. - Она решительно приблизилась к костру. - И что бы ты тогда сделал?
- Не лезьте к ней, - встал с деревянной чурки Гийс. - Это сестра нашего Хейзита.
- Вашего, а не нашего, - поправил шепелявый с рубцом.
Однако никто не стал возражать, когда Гийс галантно протянул Велле руку и повел обратно к шатрам.
Только сейчас она заметила, какие голубые у него глаза. И белесые, будто выгоревшие на солнце, брови и ресницы. Обычно она не вдавалась в подробности внешности людей. Особенно мужчин. Она воспринимала облик человека в целом и тем ограничивалась. Она не могла бы сказать о дурном человеке: "Какие красивые у него глаза!" Потому что не обращала на глаза внимания в отдельности. Сейчас же рядом с ней шел воин, к которому она с первого взгляда стала испытывать необъяснимую расположенность, даже, можно сказать, привязанность, и которого хотела узнать и рассмотреть во всех подробностях.
- Вы почему не остались спать? - начал он, глядя себе под ноги. - Хейзит знает?
- О чем? - Она смотрела на него и едва сдерживала улыбку.
- Что вы тут бродите одна…
- А разве я одна?
Он впервые осмелился взглянуть на нее. Тоже улыбнулся.
- Теперь нет.
- Тогда какое имеет значение, что думает Хейзит?
- Он ваш брат, и я полагаю…
- А вы?
- Что?
- Не что, а кто? Вы кто?
- Я - Гийс. Фултум.
- Как?
- Помощник свера.
- Понятно. - Велла слегка сдавила пальцами его теплую ладонь. - И это все?
- Что именно?
- Что вы фултум Гийс. И что мы сейчас вдвоем. Вы не боитесь?
- Боюсь?! Кого?
- Меня. У вас рука дрожит.
- Дрожит? У меня никогда не дрожат руки.
- А сейчас дрожат. Давайте не пойдем спать. Там Хейзит, а я на него обижена.
- Обижены? За что?
- Просто так. Семейные дела. У вас есть невеста?
- Что?
- Вы не женаты?
- Нет… А почему?..
Велла остановилась, резко развернула юношу лицом к себе и, зажмурившись, прижалась губами к его не успевшему закрыться рту. Почувствовала, как едва заметная бородка приятно щекочет щеку. Он явно что-то пытался возразить, но она обхватила его голову руками и еще настойчивее приникла губами к его губам. "Попробовать языком или не надо?" - судорожно думала она, не открывая глаз и представляя себе, как все это смотрится со стороны. Он уже обнимал ее за плечи и судорожно отвечал на поцелуи, словно боясь, что она одумается и убежит. Однако Велла все не одумывалась и даже отважилась пустить в ход влажный язычок. Он ответил, и ей стало отчаянно хорошо и немножко стыдно. Она еще ни с кем так не целовалась. Ну почти ни с кем…
- Я не женат, - тяжело выдохнул Гийс, когда их объятия на мгновение разомкнулись.
- Не сомневаюсь, - шепнула она и снова с жадностью завладела его губами.
Неизвестно, сколько простояли они так посреди ночи, обнявшись и изучая друг друга на вкус. Никто им не мешал. Не окликал. Не искал. Не звал на помощь. Гийс даже успел забыться и, когда девушка первой разомкнула руки, не сразу сообразил, где находится.
- Ты куда? - спросила она, чувствуя, что он готов вот-вот уйти.
- Вернусь к своим.
- Ты хочешь оставить меня?
- Нет.
- Тогда зачем уходить? Я тебе не нравлюсь?
- Очень нравишься. И мне больше всего сейчас хочется быть с тобой. Но это было бы нечестно.
- Но почему?
- По отношению к твоему брату.
- Да почему же! У Хейзита своя жизнь, у меня - своя. Гийс, не делай глупостей. Иначе мне второй раз за сегодняшний вечер придется разочаровываться в мужчинах.
- Уже второй?!
- Ты не так меня понял! - Она расхохоталась. Оговорка и вправду получилась многозначительная. - Просто первым был мой глупый братец. Решил повесить на себя ярмо изгоя. Ждет, что его все будут обижать.
- Почему? - Гийс незаметно вытер рукавом губы и с интересом посмотрел на девушку. Когда он сказал, что она ему очень нравится, это была почти ложь: она нравилась ему безумно. И теперь он боялся за себя. - Из-за тебя?
- Да при чем тут я! Он ведь крупно влип, когда Локлан бежал и его здесь бросил.
- С чего ты взяла?
- А ты ничего не знаешь? Он тебе не рассказывал?
- Да нет, мы с ним о таких делах не разговариваем.
- Тогда я даже не хочу знать, о чем вы с ним разговариваете. Все про девушек, небось? - Она обняла его за талию и прижалась к сильному бедру. - Когда я рассказала ему про злоключения Ракли, он совсем сник и раскис. Может, ты его как-нибудь поддержишь по-свойски?
- А что с Ракли?
- Ты и этого не знаешь? Прекрасно! Вы тут что, совсем в другом мире живете? Ракли схватили и посадили под замок. В темнице он теперь.
- Кто? За что? - Гийс был потрясен и не скрывал этого.
"Зря я затеяла этот дурацкий разговор, - подумала с досадой Велла. - Сама себе удовольствие испортила".
- Говорят, за то, что хотел бежать из замка вместе с Локланом.
- Чушь! Зачем и куда ему бежать?!
- Это не нам судить. Схватили и схватили. Только Хейзит переживает теперь, что его… - Она чуть было не сболтнула "лишат денег", но вовремя спохватилась: -…тоже заодно в каркер посадят. Он ведь печь тут городит по договоренности с Локланом и с разрешения Ракли. Дело, кажись, выгодное. Могут и отнять.
Гийс о чем-то напряженно думал.
- Послушай… - Велла снова приблизила раскрасневшееся лицо к губам Гийса. Хорошо, что в темноте он не видит, какая она сейчас пунцовая от смущения и уродливая. - Эй, я тут, с тобой! Ты меня слышишь?
- Да. - Гийс сверху вниз посмотрел на милую собеседницу и улыбнулся: - Я тебя слышу, и мне приятно.
- Если это объяснение в любви, то оно принимается, - показала белые зубки Велла. - Тебе сейчас обязательно куда-то уходить, Гийс? Гийс - это ведь значит "яркий", я правильно понимаю?
- А Велла - от "решительной" или "живущей у ручья"?
- Ну, если Бехему называть ручьем…
- В таком случае я буду называть тебя решительной девушкой, живущей у ручья.
- А вот тебе, похоже, решительности не хватает.
- В чем?
- В том! Разве ты не хочешь меня обнять?
Он послушно обнял ее, будто только и ждал этого.
- Кажется, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - с неожиданной грустью заметила Велла, напрасно поискав в темноте губы Гийса. - Хочешь угадаю?
- Попробуй.
- Что тебе попалась слишком доступная девушка. Привычная к подобным обниманиям и поцелуям, потому что чем же ей еще заняться после того, как она разнесла посетителям таверны их заказы.
- Перестань…
- Вот видишь!
- Нет.
- Что "нет"?..
- Не вижу. Но чувствую.
- Да?
- Потрогай сама…
- Там?
- Больше негде.
- О-о-о!
- Вопросы остались?
- Можно я…
- Что?
Она шепнула ответ ему на ухо, словно боясь, что их кто-нибудь услышит. Он тихо рассмеялся. Сжал красивое личико девушки в ладонях и поцеловал в лоб, нос, губы, подбородок. Она торопливо высвободилась и нырнула куда-то вниз, так что он теперь мог различать и самозабвенно гладить разве что ее шелковистую макушку…
Кто-то гладил Хейзиту макушку. Было так приятно, что он не сразу решился открыть глаза. Над ним склонилась Велла. Пламя чудом не погасшего костра золотило пряди ее распущенных волос.
- Ты так сладко спал! Я не хотела тебя будить, - услышал он ее голос, хотя губ видно не было: тень скрывала лицо. - Но мне нужно тебе сказать кое-что важное.
- Ты мне снишься?
- Снюсь. - Рука опровергала слова, но хотелось верить. - Послушай, ты не будешь очень возражать, если я и Гийс… ну, понимаешь… если мы с ним… нет, не смотри на меня так… ты уже понял… да, если мы с ним поженимся… я его полюбила.
- А он тебя? - Сна как не бывало. Хейзит привстал на локтях так резко, что чуть не столкнулся с Веллой лбами. - Где он?
- Я тут.
Гийс сидел у костра и понуро, как показалось Хейзиту, ворошил палкой угли.
- Куда ты делся? Я обыскал весь лагерь… Так ты что, любишь ее? Уже любишь?
- Уже люблю, - как-то невесело усмехнулся Гийс. - И потому мы испрашиваем твоего согласия как старшего брата. Я предлагал ей дождаться утра, но…
- Но мне не терпится! - закончила за него девушка. - Да и спать мне не меньше твоего хочется. Но не могу же я спать с чужими мужчинами.
- Я тебе не чужой, - напомнил Хейзит. Он постепенно начинал сознавать, что происходит. И это сознание заливало его новой волной неразрешимых вопросов. - Я твой брат, старший, как правильно заметил Гийс. Так вы спрашиваете моего разрешения?
- Испрашиваем, - подтвердила Велла, на четвереньках отползая к костру и беря Гийса за руку. - Ты согласен?
- А если нет? - поинтересовался Хейзит. - Если я откажу, вы что, перестанете встречаться?
- Вряд ли, - признался Гийс, в котором все еще не узнавался тот прежний, молодой и задорный, помощник свера, каким знал его Хейзит.
- В таком случае… - Хейзит сделал паузу и неторопливо поднялся на ноги. Голос его зазвучал торжественно: - В таком случае, сестра моя и ты, друг мой… Я согласен!
Велла взвизгнула от радости и бросилась на шею избраннику, который чуть не упал вместе с ней в костер. "Можно подумать, - размышлял, глядя на нее с улыбкой, Хейзит, - будто она ожидала от меня чего-то иного. Маленькая хитрюга. И что только она нашла в Гийсе?"
- Как вы понимаете, - добавил он, снова укладываясь на ветки и позевывая, - я согласился только потому, чтобы теперь вы могли утихомириться и лечь спать. Спокойной ночи.
Он и в самом деле моментально заснул, а когда проснулся и обнаружил, что снова лежит в шатре один, сперва решил, будто ночной разговор ему лишь пригрезился. Слишком много всего произошло за последние дни. Бегство покровителя, потеря собственной несбыточной любви, треволнения о судьбе таверны и матери, стычка с жуткими чужеземцами, страх безвозвратной потери всего, внезапное решение сестры, новые семейные узы с недавним другом - все это сейчас навалилось на него неподъемным снежным комом и придавило бы к земле, если бы не отрезвляющее воздействие холода. Костер погас. Вероятно, уже давно. В жиденьких лучах света, пробивающегося с улицы, дыхание превращалось в густые облачка пара. Надо было брать себя в руки, выходить к людям и снова делать вид, что все знаешь и понимаешь.
С неба валил снег. Ноги сразу же увязли по колено в сугробах. Исчезло Пограничье. Растворился в сером тумане замок. Только стена будущей мастерской возвышалась, как прежде, да кое-где вспыхивали огни в печах гончаров.
Люди как будто ушли, покинули лагерь.
Он нашел их всех возле самого карьера. Толпа изможденных фигур, деловито покрикивающие всадники на дымящихся конях, черная вереница саней. Подошел ближе, выискивая сестру. Первое, что он отчетливо услышал, был повторяющийся окрик одного из всадников:
- Всем на сани! Садимся! Садимся в сани! Никого ждать не будем. Поторапливаемся!
Среди тех, кто уже вы полнил приказ и теперь дрог в санях, дожидаясь остальных, Хейзит заметил Конроя в мохнатой шапке, скрывающей отсутствие уха, и всех его некогда бравых землекопов. Нынче они являли собой жалкое зрелище. Однако Хейзита поразил не столько их потерянный вид, сколько собственное, до боли отчетливое осознание того, что все кончено. Они остались без глины.
"Хотя, - поправил он себя, замечая в других санях все те же знакомые лица, - похоже, это глина вот-вот останется без нас". Следом мелькнула дикая мысль: бежать! Пока тебя не заметили, беги, скрывайся, ищи старых друзей, прячься от тех, кто имеет на тебя зуб или просто считает, что ты здесь лишний. В таком снегу побег не представляет сложности. Даже следов не останется. Ты можешь затаиться, а потом, когда жизнь вернется в прежнее русло, объявиться где-нибудь в безопасном отдалении от замка и вновь обрести все, что потерял…
Хотя нет, все обрести едва ли удастся. Бегство - это признание своей трусости. Жизнь вдали от общих бед есть потеря чести и совести. А отсутствие совести - это уже другой человек. Тогда можно было бы и не рождаться. Значит, что? Сдаться на милость победителей, кем бы они ни были? Рискнуть оказаться в числе близких Локлану людей, которых теперь в замке явно не жалуют? Понадеяться…
- Хейзит! Я тут! - рассеял его робкие сомнения оклик сестры.
Велла, закутанная с головой в толстый вязаный платок, стояла в санях и радостно махала ему рукой. Рядом с ней гарцевал на коне всадник, очень похожий на Гийса. "Это хорошо", - мелькнула мысль. По крайней мере, они не взяли его в плен. Считают одним из своих. Кто такие "они" и почему кого-то обязательно нужно брать в плен, Хейзит понятия не имел, однако вид друга в добром здравии и на воле придал ему столь необходимой сейчас уверенности. При этом от его внимания не ускользнуло то, что Гийс сдержал порыв поскакать ему навстречу. Он ткнул было коня в крутые бока пятками, но сразу же натянул удила и просто развернулся на месте.
- Никого ждать не будем! Поторапливаемся!
Хейзит решительно побрел, высоко поднимая ноги, через снежные заносы к саням. Если даже он поступает правильно, он не может поступить иначе. Вот в чем ответ. Долг и совесть оказались в нем сильнее здравого смысла, который ныл где-то под сердцем и ругал хозяина последними словами.
- Что тут у вас происходит? - крикнул Хейзит, приблизившись к зазывале. - Куда это вы нас везете?
- А ты кто такой будешь, умник? Хочешь остаться - оставайся. Нас прислали забрать всех, но никто не говорил, сколько этих всех должно быть. Лучше залезай в сани и помалкивай.
- Хейзит, иди ко мне! - снова послышался голос Веллы.
- Ты и есть Хейзит? - заинтересованно повернул коня другой всадник.