Халльвард взвесил в руке нож, будто собираясь метнуть, и противник купился, отшатнулся в сторону. Но там его встретил меч, два срубленных пальца упали на пол, и по подземелью покатился яростный рык.
Еще разворот, выпад, и из распоротого брюха твари полезли кишки.
– Готово, – сказал наемник, тяжело и часто дыша.
Змееголовый прижал руки к животу, открыл пасть, будто собираясь что-то сказать, а затем упал.
– И восстанут на вашем пути стражи, п-подобные навозу в г-гибели своей, – проговорил Эрвин дрожащим голосом, и указал туда, где расплывалась в бурую слизь убитая первой тварь.
– Это откуда? – подозрительно спросила Нейли.
– Из одного древнего трактата, он называется "Наставления о Тайном Храме". Наставник всегда говорил, что это иносказание, и я думал…
– Неважно, что ты думал, – оборвал его Халльвард. – Пошли. Они смердят.
Он забрал метательные ножи, поискал, обо что бы их обтереть, и воспользовался рукавом.
Бассейн и оставшиеся на полу зловонные лепешки остались позади, они прошли коротким коридором, что вел немного вниз. Едва вступили в новый зал, с колоннами и ручейком у стены, как в боку у наемника появилась боль.
– Божья срань, – пробормотал он, и рухнул на пол.
3. Вторая. Ветер
Халльвард размахивал мечом так стремительно, что Нейли видела только смазанные движения, взблески лезвия, и могла скорее угадывать, чем на самом деле понимать, что происходит. Это было жутко, завораживающе и красиво, настоящий танец смерти, пляска убийства…
Чудовище с головой ящерицы свалилось на пол, чуть позже к нему присоединилось второе, а тело первого начало расплываться, оседать, как сугроб на солнце, и от него пошла чудовищная вонь.
– Сзади! – воскликнула девушка, когда Халльвард оказался спиной к поверженному врагу, но недавний насильник в ее помощи не нуждался, развернулся и прикончил подземную тварь с такой легкостью, словно она была парализованным щенком.
"Да, убить такого будет непросто, – подумала девушка, – но никуда от этого не деться".
Последняя мысль испугала ее саму, но Нейли тут же о ней забыла, поскольку прыщавый юнец из поклонников Вечного понес какую-то бредятину, но бредятину, очень подходящую к ситуации.
Оборвал Эрвина Халльвард, и они пошли дальше.
В очередном помещении, где негромко журчал ручеек, а высокий потолок подпирали колонны из розового мрамора, лица девушки коснулся теплый, пахнущий цветами ветер. Она успела еще удивиться, откуда он взялся, но тут шагавший впереди здоровяк неожиданно захрипел, неловко упал на бок, и брякнул об пол выпавший из руки меч.
– Что такое, рана? – всполошился юнец, но она осталась спокойной.
Вспомнила рассказ о том, что здоровяк пришел сюда, чтобы вылечиться от какой-то болезни, похоже, она себя и показала…
Халльварда корчило, он царапал пол и хрипло дышал, и руки его при этом тряслись. По лицу ползали красные пятна, на лбу блестели капли пота, крупные, словно жемчужины, а сил у того, кто недавно двигался и порхал, словно танцор или акробат, похоже, не оставалось совсем.
– Что с ним? Что? – суетливо повторил Эрвин, но Нейли его не слушала.
Вот он, момент, чтобы отомстить за изнасилование, прирезать самоуверенного, похотливого наглеца… или нет, лучше поиздеваться как следует, спустить штаны, отрезать сначала одно яйцо, потом другое, затем член, можно распороть брюхо, чтобы он умирал долго, мучился как следует, вдыхал вонь своего гнусного нутра.
"Да, да, ты можешь это сделать!" – прошептал голос в голове.
– Нужно ему помочь! – продолжал канючить поклонник Вечного, и она подумала, что надо бы и его прикончить, чтобы избавить мир от мрази, поклоняющейся сгинувшему тирану, ну а заодно и от еще одного мужчины.
Пусть он пока еще не столь нагл и сластолюбив, и не сделал ей ничего плохого… это не важно.
Эрвин обошел девушку и, опустившись на корточки рядом с Халльвардом, заглянул тому в лицо.
– Ты можешь сесть, во имя Вечного? – спросил он. – Может, дать тебе воды?
Перед глазами Нейли как молния промелькнуло видение: она выхватывает меч и рубит по этой тонкой, цыплячьей шее под светлыми волосами, окровавленный труп Эрвина отбрасывает в сторону… Затем можно сделать все, что угодно, с тупым воякой, и она в одиночку спокойно выйдет отсюда.
В этом нет сомнений, нужно только убить этих двоих, прямо сейчас!
Нейли взялась за рукоять меча и потянула за нее, услышала мягкий шорох, с каким лезвие выходило из ножен… И этот звук перенес ее в прошлое, когда она сидела на коленях матери, а та занималась рукоделием, и нечто похожее тревожило слух маленькой девочки, еще не знавшей, что такое боль и жестокость.
Воспоминание заставило девушку вздрогнуть, новый порыв ветра растрепал ей волосы, а ушей коснулось что-то вроде разочарованного вздоха.
– Ему плохо! – заявил Эрвин так, словно она была слепой, глухой и тупой. – Что будем делать?
Поклонник Вечного растерянно моргал, глаза его бегали.
– Можно его оставить и пойти дальше, – сказала Нейли, борясь с раздражением.
"Нет, нет, только не это! – зашептали внутри. – Он нагонит тебя и убьет, немедленно прирежь его, да и второго тоже".
Но вспышка гнева уже прошла, она понемногу успокаивалась.
– Мы не можем, нельзя… – проговорил Эрвин, но не очень уверенно, и девушка заметила, что он бросил вороватый взгляд на меч Халльварда: похоже, решил, что оружие ему не помешает. – Я должен помолиться, обратиться к Властителю, просить для себя мудрости, для него – здоровья.
– Только отойди подальше, – буркнула Нейли.
Слушать славословия кровавому убийце и тирану она не собиралась.
Девушка смотрела, как поклонник Вечного идет к противоположной стене зала, опускается на корточки, и начинает что-то бормотать, время от времени кланяясь. Она улавливала отдельные реплики, и даже смогла бы при желании разобрать, что говорит Эрвин, но она не хотела.
И ее ждало развлечение получше.
– Что, лежишь, падаль? – спросила Нейли, повернувшись к Халльварду и улыбаясь ему очень-очень ласково. – Сейчас я припомню тебе тот момент, когда мы только познакомились… Устрою представление, которого ты никогда не забудешь, если выживешь, конечно.
Она вытащила меч, глаза его расширились, но ни единого звука вояка не издал, не попытался закричать, пошевелиться, уговорить ее. Она испытала легкое разочарование, все же ждала, что он испугается, покажет свою трусливую натуру… опустилась на корточки и принялась расстегивать одежду Халльварда.
Выдернула из штанов рубаху, обнажился живот, поросший жесткими черными волосами.
– Ты рад, дорогой? – спросила Нейли, прикасаясь острием меча к его пупку, и используя вкрадчивый голос ненормальной баронессы Вальжин из пьесы "Проклятое копье". – А я рада… ты даже не представляешь, как… я буду вдыхать аромат твоей крови, твоей боли, и мне будет приятно…
Но пока она чуяла лишь запах крепкого мужского пота и оружейной смазки.
Халльвард если и боялся, то никак этого не показывал, не дергался, даже губами не шевелил, и смотрел мимо – то ли и вправду отличался неимоверной стойкостью, то ли ему было так плохо, что режущая его девица не выглядела такой уж большой неприятностью.
– Не молчи, скажи что-нибудь, – попросила она, и провела мечом по его животу, оставив царапину, та мгновенно набухла кровью.
– Отвали… сука… – выдавил он из себя.
– Ах ты, подонок! – вторая царапина получилась глубже, но Халльвард вновь даже не дрогнул.
А Нейли дрожала, и не столько от злости и ненависти, сколько от возбуждения…
О нет, этого не могло быть… но она возбудилась до спазмов внутри, до безумия… Мужик же перед ней лежит пластом, и годится только на декорации, хотя постойте, тут же есть еще один…
Девушка обернулась – Эрвин продолжал молиться – и губы ее тронула улыбка.
Соблазнить этого дурачка, никогда не видавшего женщин, будет даже интересно, наверняка его фальшивый бог запрещает своим монахам плотские удовольствия, посмотрим, насколько стоек этот юнец… Да, стоек во всех смыслах этого прекрасного слова.
– Лежи уж, – сказала она, поднимаясь, – и помни о моей доброте.
Халльвард проводил ее ненавидящим взглядом.
Эрвин повернулся, лишь когда Нейли подошла вплотную, лицо его на мгновение стало испуганным, словно он ждал, что она набросится на него, потом растерянным, и поклонник Вечного заплямкал губами:
– Что тебе нужно?
– Мне нужен ты… – а вот здесь подойдет голос низкий, бархатный, как, скажем, у Корделии из "Эндремона и Афетиды".
Эрвин вздрогнул, и выпучил глаза.
Она опустилась на колени рядом, прикоснулась плечом к его плечу, и почувствовала, что юнца бьет дрожь.
– Ты же не откажешь слабой женщине в помощи? – спросила Нейли с придыханием, играя и наслаждаясь собственной игрой, тем, что она может изобразить все, что угодно, и знает, как отреагирует единственный зритель, мишень ее стрел, цель для ее ударов.
И все это возбуждает сильнее и сильнее…
– Ну… нет, – поклонник Вечного облизал губы, и отстранился. – Что ты хочешь?
– Неужели тебе непонятно? – она грустно улыбнулась. – Мне страшно и одиноко, обними меня…
Эрвина эта просьба поразила, как удар грома, он замер, открыв рот, и Нейли сама взяла его за руку. Преодолела короткое и слабое сопротивление, вдохнула запах молодого тела, пыльной ткани и еще чего-то, вроде бы каких-то благовоний, и позволила своим волосам упасть на его лицо.
Нерасчесаны и не вымыты, но ничего, и так сойдет.
Поклонник Вечного задергался, то ли пытаясь схватить ее, то ли вырваться, но девушка держала крепко, и не просто держала, а стаскивала с него этот дурацкий балахон…
– Отыди, исчадие Хаоса! – задушенно воскликнул Эрвин из-под одежды.
– Непременно, – мурлыкнула она. – Но только немножко попозже.
– Помоги мне Вечный, избави меня… – забормотал юнец, оставшись в штанах и нижней рубахе.
– А я надеялась, что уж с этим-то ты сам справишься, без его помощи, – Нейли прижала его руку к своей груди, и губы поклонника Вечного замерли, он перестал дышать, а в глазах появилась паника.
Потом он задышал снова, но очень часто, и зашевелился, и тут уж ей осталось лишь его направлять, помогать, сглаживать слишком нетерпеливые и неловкие движения, превращать их в то, что должно… И вскоре она оказалась голой, и позволила ему то, что он хотел, и не расстроилась, когда все закончилось слишком быстро.
Ничего, маленький отдых, и можно начать сначала, будет и второй раз, и третий.
Эрвин и тут не молчал, бормотал что-то совсем невнятное, пару раз произнес имя "Корделия", чем Нейли изрядно удивил – неужели он видел эту пьесу? А она управляла им, и упивалась, и не только тем, как сплетались их тела, но и тем, что все идет так, как хочет она, а этот молодой мужчина – лишь мокрая глина в ее руках, ее верный раб, ездовое животное.
Ах, если бы можно было прямо сейчас его убить!
Но последняя мысль унеслась, сметенная вихрем экстаза, и на какое-то время она потеряла себя, перестала видеть и слышать, и испустила долгий, переливчатый, искусительный вскрик.
3. Третья. Ветер
Стены зала словно раскачивались, очертания колонн и потолка слегка расплывались.
Эрвин испытывал такое удовольствие, какого не переживал никогда в жизни, и виной всему женщина, ловкая и умелая в плотских утехах. О, как бы он хотел, чтобы на ее месте находилась Корделия, но увы, волосы ее были не рыжими, а черными, кожа – не белой с веснушками, а смуглой, а глаза блестели зеленью, точно у злой и похотливой кошки.
Но внутри этого удовольствия прятался стыд.
Среди прочих обетов послушники обещали не касаться женщины, хранить целомудрие…
И он его не сохранил, позволил себе отдаться греху! Простит ли Вечный?
Да, в Кардифре он был готов отказаться от служения, но там он собирался отречься, движимый любовью, желанием быть вместе с дочерью лекаря на всю жизнь! Здесь же им владела похоть, разожженная зеленоглазой и черноволосой блудницей, настоящим выкидышем утробы Хаоса!
Она делала так, чтобы Эрвин едва не визжал от наслаждения, он же ненавидел ее за это – как воплощенное искушение, как открытого врага истинной веры, как того, кто сильнее, не благодаря уму или мускулам, а красотой и телесной притягательностью, против чего он не знал защиты.
– Прости, Властитель, прости и убереги… – прошептал юноша, корчась от блаженства, и тут рука его коснулась чего-то твердого.
Меч! Клинок Нейли, который она отбросила в сторону, начав соблазнять его!
Как просто взять его, и ударить, целясь в бок, под упругую белую грудь… но ведь среди обетов, причем на одном из первых мест был и запрет на убийство того, кто не покушается на твою жизнь.
"Это не грех, это благое деяние, – зашептал в голове у Эрвина настойчивый голос. – Ты уничтожишь не человека, а демоницу в образе женщины, засыплешь источник скверны, разобьешь сосуд греха и нечистоты".
Перед глазами замелькали надписи, которые он видел, путешествуя по подземелью, но на этот раз словно высеченные громадными огненными буквами: "Не сомневайся в вере!", "Исполняй волю Мою!", "Повинуйся без рассуждений!", "Сохрани чистоту храма!".
Пальцы юноши сомкнулись вокруг эфеса, он потянул клинок на себя.
Но как же быть с Халльвардом, ведь он увидит то, что произойдет, и осудит убийцу?
"Его тоже нужно зарезать, пока он беспомощен, – зашептал тот же голос. – Лишенный разума, лишенный веры здоровяк – разве тебе жалко это никчемное создание? Убей их обоих, и ты один с легкостью выйдешь из подземелья, эти двое только мешают…"
"Но как же так? – подумал Эрвин. – Ведь Халльвард спас меня с зале с бассейном, когда сражался с теми стражами… а ведь мог отступить в сторону и позволить им сожрать меня…".
Розовые колонны и серый потолок исчезли из виду, юноша обнаружил себя в огромном шатре: полог откинут и виден воинский лагерь, ходят люди, горят костры, сквозь отверстие вверху проникают солнечные лучи, а на кресле у задней стенки, на подстеленной тигровой шкуре сидит мощный мужчина с седой бородкой и черными пронзительными глазами.
Рядом с ним – стражники, напротив – еще двое воинов, а между ними – худой, изможденный юноша в бедной одежде.
– Я сдержу слово, – говорит он, сгибаясь в поклоне. – Я покажу вам истинный путь, господин.
И тут же прыгает вперед, в руке его сверкает нож.
Сидящий в кресле отшатывается, выхватывает меч, бросаются на наглеца стражники, но нож уже воткнулся под седую бородку, и по лезвию ручьем течет кровь, безумно, удивительно алая.
– Вот истинный путь! – кричит юноша, и глаза его горят. – Вечный примет меня!
"Лишение жизни богохульного императора Тавифа, тот подвиг, после которого память мученика Аллия была увековечена, а жизнь его записана в Книгу Истины" – подсказала память.
Эрвин вздрогнул, обнаружил, что он все там же, спину его царапают шершавые каменные плиты, в руке меч, и что женщина на нем стонет, как безумная, закинув голову.
"Ударь ее! Убей блудницу!" – взвыл голос в голове.
"Нет, нет… я не могу, – подумал юноша. – Кто я такой, чтобы решать, кто достоин жизни, а кто нет? Самый закоренелый грешник может увидеть свет истины, обратиться к Вечности и достигнуть ее, и не преступление ли – лишать его такого шанса, обрывать нить чужой жизни?".
Зато нарушение запрета на убийство точно будет грехом, а если добавить к блудодеянию еще и душегубство, то какой он после этого послушник, как посмеет после такого войти в Обитель Света? Стены древнего храма обрушатся на святотатца, прочный пол проломится под тяжестью его преступлений, и Вечный не простит…
Ладонь на рукояти меча задрожала, Эрвин выпустил ее, и услышал рядом что-то похожее на разочарованный вздох. Но почти тут же Нейли вздохнула удовлетворенно, оба звука слились, и он решил, что ему показалось.
А в следующий момент женщина лежала рядом, касаясь его плеча соском, и от этого по коже бежали мурашки.
– Это было хорошо, – мурлыкнула она голосом, так не похожим на свой обычный.
Эрвин боялся смотреть в ее сторону, не хотел вновь попасть под ее власть, понимал, что надо бы отодвинуться, одеться и начинать каяться, читать канон Большого Искупления… но он не мог.
Вина колола сердце, ворочалась изнутри, словно большой и неуклюжий еж.
– Давно так здорово не было, – голос Нейли вновь изменился, стал тонким и звонким, и юноша подумал – не одержима ли она? не прячется ли в красивом теле вышедший из Хаоса дух, а то и не один?
– Обманываешь ты… – проговорил Эрвин. – Помилуй Вечный, наверняка со всеми этими своими, кто тебя сюда привез, переспала… И с гномом, и с эльфом, и с половинчиком тоже…
Он понимал, что несет ерунду, но язык и губы двигались вопреки воле хозяина, выплескивая горечь и обиду.
– Нет, не было такого, – Нейли села, и принялась одеваться. – Они странные. Вспомнить хотя бы, как они своего убитого дружка похоронили…
И дальше она рассказала про обряд, в котором Эрвин, к собственному изумлению, узнал ритуал похорон, использовавшийся в обители.
– Нет, это невозможно… – сказал он, когда женщина замолчала.
– Думай, что хочешь, но оно так и было, – она встала одним гибким движением, подняла меч, а когда увидела, что тот наполовину вытащен из ножен, нахмурилась и бросила на юношу злой взгляд.
Прилетевший из глубин подземелья ветер взъерошил ее волосы, прошелся по телу Эрвина холодной метелкой. Он покрылся мурашками, а Нейли со стуком задвинула клинок на место, и пошла к журчащему у стены ручейку.
– Помилуй Вечный… – сказал юноша, и потянулся за одеждой.
Мысли в голове крутились подобно набравшим ход колесам водяной мельницы: по словам брата-наставника, такой погребальный ритуал используют лишь те, кто сохранил истинную веру, выходит, тот эльф и его спутники, если верить рассказу порочной женщины, почитают благого Властителя…
А вдруг она врет?.. Но зачем ей обманывать в этом?.. Какая выгода?
Вроде бы никакой.
Значит, Нейли привели к Обители Света и сделали так, что она оказалась в подземелье те, кто верует в Вечного. Сам Эрвин провалился только благодаря тому, что умирающий брат-наставник велел ему встать на молельную плиту… но ведь тот не мог знать, что она проломится!
Или мог?
Ведь старшие братья знали сюда дорогу очень хорошо, и выходит, они посещали руины старого храма. Плита к тому моменту, как на нее влез послушник, выглядела целой, на ней лежала пыль, а значит те, кто ранее приходили в Обитель Света, на нее не вставали…
Они что, ведали про подземелья, и хотели, чтобы Эрвин сюда попал?
"Нет! Нет! – он затряс головой. – Какой в этом смысл? Что выиграет Вечный, а точнее – его верные служители, если безвестный послушник и блудная женщина попадут в грандиозный лабиринт, спрятанный под святилищем Властителя?"
– Интересно, а что еще говорится в том трактате? – спросила вернувшаяся от ручья Нейли.
Она уселась рядом, и без стеснения разглядывала, как он одевается.
– В каком? – не понял Эрвин, не вынырнувший до конца из размышлений.
– О тайном храме.