Маргаллетта села или, скорее, провалилась за руль. Килман уселся сзади. Вместо кожаной обивки сиденье было покрыто ковром с бахромой. Маргаллетта сказала Килману, что это местная традиция - у правителя острова всегда ковер, как в карете, или как попона у слона или верблюда. Килману такое высказывание понравилось, он не догадывался, что все это - сплошная выдумка. Он не догадывался, что на Лисдене слонов и верблюдов видели только на иллюстрациях нескольких очень старых книг.
При всей своей странности этот паровой автомобиль издавал звуки, присущие настоящему механизму. Сам автомобиль был еще достаточно прочен, но клапан тревожно повизгивал. Маргаллетта вступила в бой со всеми шестью колесами и помчалась вверх по дороге, к главной горе острова, как по американским горкам, резко сворачивая на поворотах, выбирая ту сторону дороги, которая ей больше нравилась.
Килман, стараясь казаться строгим, расспрашивал о безопасности горной дороги, но его голос выдавал плохо скрываемый страх. Тогда Маргаллетта сказала, что на острове существует один-единственный автомобиль, да к тому же все знают, что она везет гостя на гору. Так что не стоит опасаться попавшейся навстречу телеги или случайного верблюда. О да, в дикой природе выводят верблюдов для церемоний.
Килман уставился в окно. Он хотел увидеть верблюдов, но видел лишь глубокую сине-серую зелень моря, внезапно переходящую в голубое сияние льда; рыболовецкую деревню, гнездившуюся в вершине треугольного залива; апельсиновые и лимонные сады, поднимающиеся по террасам склонов. Все это благополучно поддерживалось Летним Полем, которое делало возможными существование этого оазиса среди обширного моря льда, возникшего тысячу лет тому назад в результате неправильного обращения с Зимним Полем. Древние ученые, выдумавшие и то, и другое, оказались очень удачливыми в начале, когда включали поля, и феноменально неудачливыми в финале, когда стали их выключать.
Никто не собирался выключать поле Лисдена или уничтожать его, поскольку никто на самом деле не знал, что заставило поле возникнуть. Некоторые говорили - зеркала в небе, другие - огонь и стихия льда, смешавшиеся друг с другом.
Килман, разумеется, тоже не хотел перемен в этом оазисе. Несмотря на все загадки, среди богатых горожан уже росло желание совершить в Лисден необыкновенное путешествие с хорошо организованными приключениями. Тем более что забраться сюда можно всего за восемнадцать дней.
Лисден должен отлично воспринять требования новой индустрии. В своем воображении Килман видел отели и сады, которые расплодятся по всему берегу. Там будут устраиваться вечеринки, изюминкой которых станут охотники Крэйню с дымящимися гарпунами. В лимонных рощах можно будет устраивать развлечения вроде блужданий по лабиринту, где сопровождающие слуги шалунов в масках будут предлагать освежающие напитки по непомерным ценам.
Маргаллетта, которая обладала очень острым слухом и очень острым зрением, слышала, как Килман шепчет что-то сам себе, и видела, как движутся его толстые губы, как слюна намочила нижнюю губу, будто он уже поплевывал на пальцы, чтобы считать деньги. Больше она его не жалела. Килман никакой не владелец острова, зато сам в этом уверен, и с таким человеком, в конечном счете, надо поступать соответственно.
- На вершине горы есть обзорная площадка, - объявила Маргаллетта, чуть замедляя скорость на следующем повороте. - Оттуда вы сможете осмотреть… все ваше царство.
- Мое царство… - повторил Килман. Он закивал, его подбородок затрясся, а правая рука очутилась между третьей и пятой блестящими пуговицами пиджака. Он чувствовал себя богом. - Мое завоевание!
Маргаллетта от отвращения передернула плечами. Вот-вот - "завоевание"! Этот человек оказался еще неприятнее, чем показалось сначала, он не достоин жалости. А еще он очень опасен. Богатство Килмана - его оружие, а он лишен и морали, и ума, чтобы мудро распоряжаться этим оружием.
Но если он назвал остров своим завоеванием, то сейчас должен прояснить роль Маргаллетты.
Завоевать территорию, значит, завоевать и врага. Если он и вправду завоевал остров, то она должна быть его врагом. Если она его враг, то должна вести себя, как враг. Она была не сильна в логике, но логика редко бывала ей нужна, поскольку она обладала хорошей интуицией и здравым смыслом.
- Эта дорога должна быть расширена, - произнес Килман несколько минут спустя, когда они пронеслись еще через один поворот. - По крайней мере, до четырех полос. Или, быть может, мы сделаем эту штуку на канатах… ну, вы знаете.
Маргаллетта знала. В отличие от большинства островитян, она побывала с родителями во многих частях света: ее родители считали, что путешествия значительно важнее школьного образования.
Одним из самых неприятных воспоминаний об этих путешествиях было многочасовое сидение в древнем фуникулере, качающемся над расселиной в леднике. Перемотка кабеля заняла тогда шесть часов, и Маргаллетту до сих пор преследовали ночные кошмары.
Молчание Маргаллетты не остановило Килмана, которого захлестнуло вдохновение.
- Железная дорога! Поезд может пройти по всей горе, останавливаясь через каждые сорок пять градусов окружности. Обзорные платформы. Бары. Летние рестораны. Экспресс Килмана.
- Железная дорога? - спросила Маргаллетта. - У нас когда-то была. С путями по часовой стрелке, чтобы забирать отходы из шахт по добыче глазмия.
- Глазмий! Мне никто не говорил о глазмии! - пронзительно закричал Килман. В его голосе боролись страх и жадность, стрелка весов качалась, не останавливаясь. Маргаллетта решила нанести ему еще один удар.
- О, теперь глазмия уже нет, - радостно сказала она. - Остались только пустые шахты, которые используются во время наводнения как волноломы, и деревня. Никто и не вспоминает о дороге.
Килман немного помолчал, а затем Маргаллетта увидела, как он вытащил из правого рукава немножко испачканного сонного голубя.
Это было новое средство сообщения, живая бумага, мало живущая, но быстрая. Килман с привычной таинственностью что-то прошептал птице и кинул ее в окно. Ветер принял голубя и понес к стоящему внизу кораблю.
Маргаллетта развеселилась. Она легко победила Килмана, ложь ее была такой же тупой, как тупая лисденская треска.
На следующем повороте дороги голубь вернулся назад. Он вежливо уселся на колени к Килману и вздохнул, снова став бумагой с намокшим сообщением в клюве.
- Волноломы и деревня? - пробормотал Килман, читая сообщение. - Что ж, я считаю, что на нижнем уровне должен залегать мощный слой глазмия. Мой Боунсмен говорит, что у него просто череп раскалывается. А что, мисс Маргаллетта, шахты давно засыпаны?
Неожиданная контратака всегда более эффективна. Маргаллетта вздрогнула, нехотя кивнула и выпрямилась, став выше еще на несколько дюймов. Теперь Килман вызывал в ней отвращение. Оказавшись умнее, чем она думала, он еще сильнее пугал ее. После разговора о глазмии его прежнее хорошее настроение рассеялось, он становился все мрачнее. Он устал от дороги, устал сидеть в машине, устал от водителя.
- Когда мы наконец заберемся на эту проклятую вершину? - спросил он ворчливо, будто опаздывал на завтрак из нескольких блюд. - И что нас там ждет?
- По-моему, я говорила вам о том, что вы увидите, - жестко ответила Маргаллетта. - Особенно эффектно, если смотреть с маяка.
- Маяк! Почему вы мне об этом не сказали? Я люблю маяки!
Он любил маяки, хотя его нога ни разу не ступала на маяк. Ему нравились изображения маяков и их назначение. Но, к сожалению, маяки только потребляли деньги, вместо того чтобы делать их. Вот почему они являлись естественной монополией правительства. С точки зрения Килмана, все, на что надо было тратить деньги и что не приносило дохода, было делом Республики. Он подозревал, что Лисденский маяк не приносил прибыли.
Этот маяк начал свою жизнь с глупости Лайрагийского колониального правителя, возмужал при Хамаллише и был превращен Тритоном в площадку для отстрела чаек. Но сейчас даже старожилы помнили только о том, что главное его назначение - служить гигантской шпалерой для лозы фрукта страсти. Урожай, который собирали раз в два года, был богатым и приносил хороший доход.
На первый взгляд, Килману показалось, что маяк выкрашен в необычайно роскошный зеленый цвет. Его воображение добавляло к картине вспышку горевших ярким пламенем газа букв: "Обсерватория Килмана". Надпись должна быть огромной и видной со всех сторон, должна быть знаком для всех посетителей острова, фоном для организованной и дорогой деятельности…
Килман не заметил плетей лозы даже когда они остановились у входа, и Маргаллетта, выпрыгнув из машины, стала отпирать дверь маяка.
Отъезд
- Высота маяка равна шестидесяти четырем мерадам, или ста восьмидесяти девяти пядям, - сказала Маргаллетта, когда они двинулись вверх по лестнице. - Здесь двести двадцать семь ступеней разной высоты, ведь в течение семидесяти семи сотен лет маяк возводили разные строители и применяли самые разные конструкции.
- Где тут определитель высоты? - нелепо хихикая над собственной шуткой, спросил Килман.
Он понимал, что такое маяки. Он видел их схемы. Видел снежный купол, покрывающий знаменитый маяк на какой-то скале Боратического Океана. Он забыл, как этот маяк называется.
Маргаллетта поднималась по растрескавшимся ступенькам, слыша позади себя тяжелое дыхание Килмана. Она молилась, чтобы у него случился сердечный приступ. Не то чтобы она верила в единого Бога, просто молилась.
Килман дышал тяжело, но сердечного приступа у него не предвиделось. Оба добрались до верха на последнем дыхании, с раскрасневшимися лицами, но сердца у обоих работали исправно. Маргаллетта открыла дверь. Неожиданно ворвавшийся ветер откинул назад ее растрепавшиеся волосы, с утра уложенные в аккуратный пучок. Паричок Килмана оказался менее дисциплинированным: он поднялся с лысины и трепыхался, как дверца на петлях, пока хозяин за спиной Маргаллетты смущенно и торопливо не прихлопнул его рукой.
…Маргаллетта постояла на башне несколько минут, затем заперла дверь и стала спускаться вниз. Фрукты страсти, как обнаружила Маргаллетта, еще не дозрели, на верхней лозе до сих пор были колючки. Ей снова бросилось в глаза одно противное голое место на стене маяка, как раз там, где должны были находиться балки, поддерживавшие балкон. Возможно, это правитель Тривор разрушил или поджег их при Хамаллише.
Довольно странно, но один из голубей мистера Килмана выпал из его рукава и благополучно приземлился у подножья маяка. Маргаллетта подняла голубя, пошептала ему что-то на ушко, и ее дыхание потихоньку вернуло птичку к жизни.
- Привет. Это корабль мистера Килмана? Боюсь, произошел несчастный случай. Я сообщила мистеру Килману плохие новости о его приобретении, и он… он…
Маргаллетта выпустила голубя на ветер. Она проследила за его полетом до золотого корабля и начала хихикать, смеяться, хохотать, как безумная, и звук этого смеха эхом обвился вокруг маяка и поднялся в ярко-голубое летнее небо.
Гора
Роуэн сразу почувствовал ужасный запах больницы, встретивший его у входной двери. Смесь антисептики и болезни, надежды и отчаяния висела в воздухе, который из-за кондиционера всегда был то слишком холодным, то слишком теплым.
Роуэн прошел мимо стола регистратуры, поскольку за ним никого не было, и пошел по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, не замечая, что за ним следят старческие глаза.
Комната его прадеда была первой слева после поста медицинской сестры, но и там не было никого. Роуэн послонялся вокруг, уверился, что повсюду пусто, и отправился к телевизору, стоявшему в конце холла. Подходя к нему, он замедлил шаг. Ему совсем не хотелось оказаться в компании стариков, жестоко страдающих от болезни Альцгеймера или от старческого слабоумия. Они не могли разговаривать и самостоятельно передвигаться, поэтому просто сидели и смотрели телевизор. По крайней мере, сидели, повернув лица к телевизору. Роуэн не был уверен, что они там что-то видят.
Старики были на месте, но его прадедушки среди них не было. Сестра Эйми помогала какой-то старой леди встать с кресла. Сестра увидела Роуэна и улыбнулась ему.
- Пришли проведать прадедушку? - спросила она. - Он в саду.
- Спасибо, - сказал Роуэн. - А он…
- Сегодня у него хороший день, - сказала Эйми. - Сияет, как начищенная пуговица, благослови его Господь. Хотелось бы надеяться, что я в его возрасте буду такой же. Даже если так и останусь толстой. А теперь пойдемте, миссис Росси!
Миссис Росси повисла на плечах Эйми. Роуэн пробормотал "до свиданья" и вылетел из холла с единственной мыслью - как можно скорее оказаться на свежем воздухе. Он был рад, что у прадеда сегодня хороший день. Значит, все пройдет гораздо легче. В плохие дни старик не желал разговаривать или просто не мог, временами казалось, что он вовсе никого не слышит.
Но, как сказала Эйми, он все еще вызывал всеобщее изумление, даже в плохие дни. Когда он хотел разговаривать, то говорил очень ясно и умно. Когда он хотел ходить, то ходил, правда, с помощью двух палочек. Для своего возраста он был просто чудом. Альберт Сэлуэй был самым старым человеком в Доме, самым старым в городе, самым старым в штате, а быть может, даже самым старым во всей стране. Он родился в последнем десятилетии девятнадцатого века, а сейчас остался всего один день до начала двадцать первого. Ему было сто восемь лет, и он, в сущности, приходился Роуэну пра-пра-прадедушкой. Но он всегда говорил, что получается слишком много "пра", и предпочитал, чтобы Роуэн называл его просто Берт.
Альберт Сэлуэй сидел на скамейке рядом с розами, наблюдая, как на ветру трепещут их лепестки. Он был хорошо одет, как всегда, когда выходил на улицу. На нем были молескиновые брюки, фланелевая рубаха, твидовый пиджак и шляпа. Две его тросточки из черного дерева с поблескивающими на солнце медными ручками были аккуратно приставлены к скамейке.
- Привет, Берт, - сказал Роуэн. Он сел на скамейку, и они пожали друг другу руки. Рука старика в руке мальчика была легкой и хрупкой, пожатие его пальцев было чуть заметным. Берт улыбнулся, и в улыбке показались золотой зуб с одной стороны рта и дырка - с другой. Кроме одной этой дырки и золотого переднего зуба все остальные зубы были совершенно здоровыми. Берт пережил четырех дантистов, которые не могли понять секрета его зубов.
- У тебя неприятности, мой мальчик, - сказал Берт. - Я вижу это по твоему лицу. В школе?
- Нет, - ответил Роуэн. Он закашлялся, не зная, с чего начать.
- Хмм-мм, - сказал Берт. - Ты не знаешь, как мне сказать. О девушке?
- Нет, - сказал Роуэн. - О папе.
- Ага, - сказал Берт, выдохнув со свистом. - И что же мой пра-правнук наделал?
- Он… он продал Гору, - выдавил из себя Роуэн. Он понимал, что должен рассказать об этом Берту, но боялся, что новость очень жестоко ранит старика. Может быть, даже убьет.
Берт уставился на Роуэна, его острые карие глаза, казалось, смотрели сквозь Роуэна, куда-то далеко-далеко. На Гору, подумал Роуэн. Гора - это все, что осталось от семейного имущества. Большая седловина из земли и камня, увенчанная древними каучуковыми деревьями, господствующая над равниной с фермами.
Гора была центральной и наиболее важной частью пяти тысячи акров, которые принадлежали семейству Сэлуэйев с тысяча восемьсот семьдесят восьмого года.
- Он не мог продать эту землю, - в конце концов произнес Берт.
- Но он все-таки ее продал! - воскликнул Роуэн. - Я слышал, как прошлой ночью он рассказывал об этом маме. Он получает три миллиона долларов, и мы все переезжаем в Сидней. Но я не хочу туда ехать. И не хочу, чтобы что-то случилось с Горой.
- Он не может продать эту землю, - повторил старик. Он начал подниматься, его скрюченные, трясущиеся руки взяли палки. - Возьми меня под руку, Роуэн.
- Что ты собираешься делать? - взволнованно спросил Роуэн.
- Мы пойдем и соберем мои вещи, - ответил Берт, наклоняясь к палкам. Роуэн поддержал его, когда он сделал первый шаг. - Затем мы отправимся к Горе. Я кое-что покажу тебе там, Роуэн. Я не был на Горе уже несколько месяцев.
- Ты что, сам поднимался на Гору? - спросил Роуэн и от удивления чуть не отпустил руку старика. - Как? Я хочу сказать, что даже я в этом году не бывал там. В прошлый раз я ездил на велосипеде и потратил на это три часа. Когда я вернулся, папа накричал на меня и сказал, чтобы я держался от Горы подальше.
- Такси, - сказал Берт. Ему было трудно разговаривать при ходьбе.
У них возникли некоторые трудности при выходе из Дома, но Берт с давних времен был знаком с матроной, или директором "Гостиницы, поддерживающей здоровье", как теперь назывался Дом. Они быстро поговорили, а потом она сама вызвала по телефону такси.
- Проследите, чтобы он не промок и не простудился, - сказал она Роуэну, подсаживая Берта в машину. - Удачи, Берт.
По дороге они остановились, чтобы купить немного еды, воды в бутылках, одеяла и керосин для старой печки в домике. У Берта с собой было много денег, старых пятидесятидолларовых бумажных купюр, которые несколько лет тому назад заменили на полимерные. Сначала девушка в банке не хотела принимать бумажки, особенно от Роуэна, но смягчилась, когда он показал на ожидающего в такси Берта и объяснил, что дед не любит "новые деньги".
На такси они доехали до Горы за полтора часа. Роуэн ожидал, что ворота будут заперты, и переживал, что Берту придется взбираться по тропе, но ворота были открыты. Дорога была неровной, но шофер такси сказал, что это не его машина и волноваться за ее сохранность следует хозяину.
- Кроме того, - добавил он, - если такой большой "мерседес" смог взобраться наверх, то и мы сможем.
Он указал вперед, и Роуэн и Берт увидели, что рядом с домиком припаркован большой темно-синий "мерседес". Около машины стояли два человека В одном из них Роуэн узнал отца и почувствовал, что большой комок тревоги, который жил в его животе весь день, превратился в ужас. Второй человек, в костюме и в темных очках, был ему незнаком.
- Папа уже здесь! - воскликнул Роуэн.
- Припаркуйтесь прямо у домика, молодой человек, хорошо? - попросил Берт.
Оба мужчины обернулись, чтобы посмотреть на прибывших. Вид у них был весьма озадаченный, затем лицо отца налилось кровью. Он подскочил к машине, рванул дверь и схватил Роуэна за шиворот.
- Какого черта?! Что ты тут делаешь, сынок? - крикнул он.
- Он мне помогает, - сказал Берт, медленно вылезая из другой двери машины. Его предупредительно поддерживал шофер такси. - Опусти его, Роджер. И потом, у тебя и твоего друга остается только две минуты, чтобы убраться из моих владений.
- Из ваших владений? - переспросил, улыбаясь, человек в костюме. Он посмотрел на Роджера. - Я так не думаю.
Берт расхохотался, блеснул его золотой зуб.
- Еще одна прыткая задница из города, которая не выучила урока, - сказал он. - Быть может, мне стоит представиться? Я - Альберт Сэлуэй.
- Сэлуэй? - повторил человек. - Сэлуэй!
Он посмотрел на Роджера Сэлуэя, и с его лица сошли улыбка и безмятежность. Теперь и он рассердился.
- Роджер, кто он вам? Может ли он каким-то образом претендовать на эту землю?