Князь рассказал обо всем, что видел, но правитель лишь смотрел на мертвенно бледное лицо сына и молчал. Потом он приказал приготовить для Фарамира ложе и уложить его здесь же, отпустил всех, а сам поднялся в самый верхний, тайный покой. Многие в ту ночь видели, что сквозь узкие окна долго пробивался бледный свет. Потом он вспыхнул и погас, а когда Дэнетор спустился и, по-прежнему молча, сел у постели, лицо его осунулось и посерело так, что казалось, будто он ближе к смерти, чем раненый.
Итак, Рэммас-Эккор подвергся разрушению, Пеленнором завладели враги, и город оказался в осаде. Последние беглецы явились со стороны северной дороги, и привел их Инголд, тот самый, который встретил Гэндальфа и Пиппина на границе менее пяти дней назад, когда солнце еще всходило и с каждым новым утром возрождалась надежда.
- О рохирримах ничего не слышно, - сообщил он. - Наверное, они уже не придут, а коли и придут, так это нам не поможет. Их опередит другое войско, которое, как говорят, уже захватило Андрос и переправляется на наш берег Реки. Сильное войско: несчетная орда орков с Багровым Оком на щитах, а с ними люди, да такие, каких мы прежде не видели. На гномов смахивают - ростом не вышли, но в плечах широки, все как один бородатые и сражаются огромными топорами. Не иначе как дикари откуда-нибудь с востока. Они перекрыли северную дорогу и вступили в Анориэн. Теперь рохирримам не прорваться.
Ворота были закрыты. Всю ночь караульные на стенах тревожно всматривались во тьму. Правда, разглядеть можно было лишь пламя пожарищ: по всему Пеленнору догорали постройки, а враги вдобавок выжигали сады и рощи, словно задались целью не оставить ни единого деревца. Снизу доносился неумолчный гул голосов, а порой и дикие вопли: орки жестоко добивали раненых или, по своему гнусному обычаю, терзали тела павших. Сколько врагов перешли Реку, в ночи было не понять, но поутру, когда непроглядный мрак слегка посерел, стало ясно, что оправдались самые худшие опасения. Равнина чернела от марширующих отрядов, и повсюду, насколько мог видеть глаз, словно скопища поганых грибов, вырастали лагеря черных и багровых шатров.
Орки, суетясь, словно муравьи, копали рвы на расстоянии полета стрелы от стен. Готовые они тут же заполняли огнем, и никто в городе не мог понять, как разводили это пламя и что его питало. Скорее всего, не обошлось без колдовских ухищрений. Вся эта возня продолжалась день напролет, на глазах у бессильных защитников Минас-Тирита. За огненными рвами устанавливали подвозившиеся на огромных повозках чудовищные метательные машины. Таких дальнобойных баллист и катапульт в городе не было, и никто не мог помешать подготовке к штурму.
Правда, поначалу вражьи приготовления не вызывали особого беспокойства. Стены Минас-Тирита, воздвигнутые в те времена, когда еще не было позабыто древнее мастерство Нуменора, вздымались на огромную высоту и прочностью не уступали даже Ортханку. Неуязвимые снаружи ни для огня, ни для стали, они могли выдержать любой удар и стоять неколебимо, пока не провалятся под землю поддерживающие их скалы.
- Нет, - успокаивали друг друга люди, - пусть сюда явится хоть сам Неназываемый, ему не войти в город, пока мы живы.
- Так это пока живы, - угрюмо бормотали другие, - а долго ли мы продержимся? У него есть оружие, перед которым с начала мира пало множество твердынь. Голод, вот чем он возьмет нас за горло. Дороги перерезаны. Рохан на помощь не придет.
Но метательные машины и не были направлены против несокрушимых стен. План нападения на издревле противостоявшую Мордору крепость был разработан не вожаком шайки разбойников или орочьей стаи - за этим планом таился могучий и злобный разум. Раздались громкие крики, заскрипели блоки, и снаряды, взлетая высоко в небо, стали падать на крыши домов и улицы нижних ярусов. Некоторые взрывались, разбрасывая чародейский огонь. Начались пожары. А потом на город обрушился еще один град, не столь разрушительный, сколь устрашающий. На мостовые посыпались отсеченные головы павших защитников Рэммас-Эккора и Осгилиата. Многие лица были изуродованы или искажены предсмертными муками, каждое чело клеймил гнусный знак Барад-Дура. Люди узнавали своих близких, товарищей по оружию или мирным трудам.
Минас-Тирит не мог ответить на это ничем, кроме слез и проклятий, к которым нападавшие были глухи. Иные из них и вовсе не знали Западного Наречия, обходясь собственным говором, более походившим на хриплое карканье или лай. А очень скоро мужество осажденных подверглось еще более страшному испытанию. Враг обладал оружием, действовавшим вернее и быстрее, чем голод, оружием, имя которому - отчаяние. Над крепостью, подобно гнусным стервятникам, жаждущим пожрать плоть обреченных, закружили назгулы. Теперь, когда Темный Властелин открыто начал войну, их кошмарный вой исполнился еще большей разящей мощи. Закаленные воины без чувств падали наземь, и даже у самых стойких руки не держали оружие. Сознание меркло: пораженные ужасом помышляли только о бегстве или призывали смерть как избавление.
На протяжении всего этого черного дня Фарамир лежал без сознания в покоях Белой Башни. Жар не спадал, горячечный бред не прекращался, и по городу разнеслись слухи, что конец его неминуем. Дэнетор молча сидел возле постели, не сводя глаз с сына, будто совершенно позабыв о врагах, осаде и своих обязанностях.
Пиппину казалось, что так туго ему не приходилось даже в лапах урук-хай. Наместник не отдавал никаких повелений, но и не отпускал, так что хоббиту оставалось лишь час за часом стоять у дверей сумрачной палаты, со страхом взирая, как меняется лицо Дэнетора. Тот старел прямо на глазах. Что-то, горе или, быть может, раскаяние, надломило его гордую волю. Раньше Пиппин больше всего боялся увидеть в глазах правителя гнев, но когда они наполнились слезами, это оказалось для него совершенно непереносимым.
- Не надо отчаиваться, повелитель, - запинаясь, пролепетал хоббит. - Он еще может поправиться. Надобно посоветоваться с Гэндальфом.
- Не говори мне больше о чародеях, - угрюмо отозвался старик. - Все их ухищрения нелепы. Враг овладел тем, на что возлагалась безумная надежда. Сила его умножилась: ныне ему ведомы наши помыслы, и все содеянное нами оборачивается для нас погибелью. Сына, собственного сына я послал на верную смерть без последнего напутствия, не найдя для него доброго слова - и вот он лежит предо мной на пороге небытия! Чем бы все ни кончилось, род наместников пресекся, а значит, неминуем и конец Гондора. Если кто и переживет войну, то потомки выходцев с запада превратятся в жалкий, ничтожный сброд, таящийся по холмам и обреченный на вымирание.
Но тут его речь прервали донесшиеся из-за дверей голоса. Кто-то призывал правителя.
- Я не выйду, - молвил Дэнетор. - Мое место здесь, рядом с сыном. Вдруг он придет в себя, вдруг скажет хоть слово перед кончиной, ждать которой осталось совсем недолго. А обороной путь командует кто угодно, даже Серый Простак, со своими вздорными надеждами! Оставьте меня.
Так Гэндальф оказался во главе защитников города. Один его вид наполнял сердца мужеством, отгоняя страх перед крылатыми тенями. Казалось, он способен одновременно быть в нескольких местах - то появлялся в цитадели, то у Ворот, то на стенах нижнего круга. Повсюду его сопровождали Имрахил и рыцари Дол-Амрота в сияющей броне. Величественные и горделивые, они не ведали страха, словно воскресшие герои древнего Нуменора.
- Только гляньте на этих, из Дол-Амрота, - перешептывались люди. - Не зря, видно, толкуют, будто они сродни эльфам. В их земле, в Белфаласе, некогда жил народ Нимродэли.
Случалось, кто-нибудь начинал напевать строфы из Песни о Нимродэли или иной баллады, незабытой до сих пор в долине Андуина. Однако стоило рыцарям отойти, песни смолкали. Над людьми снова смыкались тени, сердца леденели, и доблесть Гондора обращалась в прах. Близилась ночь, и город медленно погружался во тьму отчаяния. Никто уже не пытался тушить пожары, и почти весь нижний круг был охвачен пламенем. В некоторых местах воины на внешней стене оказались отрезанными от своих - они не могли ни отступить, ни получить подкрепление. Но таких, самых верных и стойких, оставалось немного, большинство укрылось за вторыми воротами.
Овладев равниной, враги спешно навели мосты через Реку. Весь день по мостам переправлялись войска и подвозилось снаряжение, а в середине ночи начался решительный штурм. Передовые отряды нападающих прошли по оставленным между огненными рвами проходам и ринулись вперед, не обращая внимания на летевшие со стен стрелы. Пламя давало достаточно света, чтобы превратить врагов в прекрасные мишени для метких гондорских лучников, но стрелков было прискорбно мало, и нанести противнику серьезный урон они не могли. Тот, кто командовал атакой, наблюдая за ней из тайного укрытия, решил, что мужество защитников стен сломлено и их остается сокрушить окончательно. Он подал знак, и из тьмы медленно поползли вперед выстроенные в Осгилиате огромные осадные башни.
И снова к покоям правителя в Белой Башне прибыли гонцы. На сей раз они были так настойчивы, что Пиппину пришлось их впустить. Дэнетор неохотно оторвал взгляд от лица Фарамира и молча повернулся к ним.
- Нижний круг города в огне, - доложил старший из прибывших. - Какие будут приказания? Митрандир Митрандиром, но люди желают идти в бой под водительством наместника королевства, своего законного правителя. Некоторые уже бегут, оставляя стены без защиты.
- Зачем? - вскричал Дэнетор. - Зачем бегут эти глупцы? Всем нам все равно суждено сгореть, и незачем оттягивать неминуемое! Возвращайтесь к своим погребальным кострам, а я взойду на свой. Да, да, на костер! Тела Дэнетора и Фарамира не будут набальзамированы и погребены в пышных усыпальницах. Их заменит огонь. Так завершали свой земной путь короли варварских народов до того, как с Запада приплыл первый корабль, путь же будет так и теперь, когда Запад пал. Ступайте прочь.
Не поклонившись и не промолвив ни слова, воины покинули Башню.
Дэнетор отпустил руку Фарамира и, бросив на него еще один взгляд, горестно произнес:
- Он горит, уже горит. Дом его духа обращается в пепел, - затем правитель медленно подошел к хоббиту и заглянул ему в глаза. - Прощай! - зазвучали негромкие слова. - Прощай, Перегрин, сын Паладина. Недолго продолжалась твоя служба, а сегодня она закончилась. Я освобождаю тебя от клятвы. Иди и умри так, как найдешь нужным. Хочешь, так и вместе с твоим приятелем, бестолковым кудесником, который и привел тебя к гибели. Позови моих слуг и уходи. Прощай!
Пиппин преклонил колено, но неожиданно вскочил и, не опуская глаз под взглядом грозного старца, с хоббитской прямотой выпалил:
- Не хочу я прощаться! Но уйти, коли велено, уйду, тем паче что и вправду не прочь повстречаться с Гэндальфом. Никакой он не бестолковый, и я не стану помышлять о смерти, покуда у него есть надежда. А насчет службы - она не окончена, пока вы живы. Надеюсь, даже если враги ворвутся в цитадель, я буду с вами до конца и, может быть, покажу себя достойным высокой чести носить доспехи и зваться воином Гондора.
- Дело твое, - безразлично проговорил Дэнетор. - Поступай как знаешь, а моя жизнь кончена. Позови слуг! - он умолк и снова повернулся к Фарамиру.
Пиппин повиновался, и в палату явились шестеро рослых челядинцев. Зная, что правитель не в духе, они приблизились к нему с трепетом, но Дэнетор говорил с ними спокойно, не повышая голоса. Был отдан приказ укрыть Фарамира одеялами и поднять его вместе с ложем. Медленно, стараясь не потревожить метавшегося в горячке раненого, слуги понесли Фарамира к выходу из Башни. За ними, сгорбившись и тяжко опираясь на посох, следовал старый правитель, а позади пристроился Пиппин. Процессия, до крайности смахивавшая на похоронную, пересекла темный, озаряемый лишь багровыми отсветами пожаров двор и по знаку Дэнетора задержалась у увядшего Древа.
Здесь царила почти полная тишина: толстые стены глушили доносившиеся снизу звуки сражения, так что было слышно, как печально капает с мертвых ветвей вода. Под изумленными, растерянными взглядами караульных скорбное шествие миновало ворота цитадели. Затем последовал поворот на запад, и дорога вывела к двери в стене шестого круга. Ее открывали лишь во время погребальных церемоний, кроме правителей, ею пользовались только отмеченные особым знаком служители Дома Усопших. За дверью начинался извилистый путь к возведенным на узком отроге в тени Миндоллуина гробницам королей и их наместников.
Из сторожки выскочил насмерть перепуганный привратник с фонарем в руке. По приказу Дэнетора дверь бесшумно распахнулась, фонарь у сторожа забрали, и все двинулись дальше. Дрожащий свет вырывал из мрака древние стены и ровные ряды колонн. Гулкое эхо множило мерную поступь слуг. Рат-Динен, улица Безмолвия, пролегавшая между огромными склепами, увенчанными бледными куполами и покрытыми рельефными изображениями давно умерших людей, привела к Дому наместников. Слуги вошли туда и опустили свою ношу.
Пиппин с беспокойством озирался по сторонам. Он находился в сводчатом зале, столь просторном, что свет фонаря не достигал стен и позволял видеть лишь ряды резных мраморных постаментов. На каждом возлежала человеческая фигура со сложенными на груди руками. Один постамент, ближайший к входу, оставался пустым. На него по велению правителя возложили Фарамира. Дэнетор лег рядом с сыном. Слуги закрыли обоих одним покрывалом и скорбно склонили головы, как перед смертным ложем.
- Здесь мы будем ждать, - тихо, но отчетливо произнес старик. - Не надо звать бальзамировщиков, они не потребуются. Принесите побольше сухих дров, сложите вокруг нас и полейте маслом. Когда прикажу, дадите мне факел. Это все, исполняйте.
- Я… это… с вашего разрешения, - в ужасе залепетал Пиппин, но, так и не договорив, стремглав бросился из обители смерти.
- Бедный Фарамир! - твердил он себе. - Это ж надо додуматься - заживо хоронить! Его не оплакивать надо, а лечить! Тут без Гэндальфа не обойтись, он позарез нужен. Но где его сыскать? Он небось в самой гуще сражения. Будет ли у него время заниматься умирающим да безумцем?
- Эй, - крикнул Пиппин одному из слуг, вставшему на часах у двери. - Твой господин не в себе. Не торопись исполнять приказы. Главное, не приноси сюда огня, пока Фарамир жив. Дождись Гэндальфа!
- Разве в Минас-Тирите повелевает не правитель Дэнетор, а Серый Странник? - угрюмо отозвался слуга.
- Видать, Серый Странник, раз больше некому! - бросил в сердцах Пиппин и со всех ног припустил по извилистой дороге назад к городу. Он промчался мимо ошарашенного привратника и бежал, не останавливаясь, пока не достиг ворот цитадели.
- Куда это ты так спешишь, друг Перегрин? - окликнул страж, в котором хоббит узнал Берегонда.
- Митрандира ищу, - ответил запыхавшийся Пиппин.
- Коли правитель послал, стало быть, дело спешное, - почтительно сказал Берегонд. - Я не вправе тебя задерживать, но может, все-таки скажешь, что тут происходит? Я только заступил на пост, а мне говорят, правитель, мол, отправился к Фен-Холлен, Запертой Двери, а перед ним слуги несли Фарамира.
- Все точно, - подтвердил Пиппин. - Несли и принесли. По улице Безмолвия прямиком в Дом Усопших.
Берегонд опустил голову, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы.
- Я слышал, будто он при смерти, - упавшим голосом проговорил Страж, - но никак не думал, что умрет так скоро.
- Да он вовсе не умер! - воскликнул Пиппин. - По моему разумению, его еще можно спасти. Вся беда в том, что правитель пал раньше своего города. Вбил себе в голову, будто все кончено и, кроме смерти, уповать не на что. Худо дело… - хоббит коротко поведал о странных словах и поступках Дэнетора. - …Теперь понимаешь, почему мне нужно срочно найти Гэндальфа?
- Тогда иди вниз, где идет битва. Он там.
- Так и сделаю, благо правитель разрешил мне идти куда угодно. А тебя, Берегонд, вот о чем попрошу - не дай случиться самому страшному. Помешай ему сжечь заживо себя и сына!
- Но как? Я ведь на страже и не могу покинуть пост без приказа самого правителя.
- Выбирай! - взъярился Пиппин. - Или приказ, или жизнь Фарамира! Неужто до тебя не дошло: Дэнетор спятил! Он не может больше править, да и не хочет! Ну, мне некогда. Коли смогу, вернусь.
Хоббит помчался вниз, к наружным стенам. Встречные, завидя плащ и доспехи цитадели, окликали его, верно, надеясь услышать новости из Башни, но он, не обращая внимания, пробегал мимо, пока не миновал Вторые Ворота и не оказался в охваченном пожарами нижнем круге. Здесь его поразила тишина. Хоббит едва успел подумать о том, почему же не слышно ни криков, ни лязга оружия, как воздух потряс вырвавшийся одновременно из множества глоток вопль, а следом за ним - чудовищной силы глухой удар. Пиппина охватил страх, однако он, с трудом унимая дрожь в коленках, все же обогнул угол и, уже ступив на площадь перед Воротами, остолбенел. Гэндальф был там, но Пиппин не окликнул его, а отпрыгнул, сжался в комочек и затаился в тени.
Начавшийся в середине ночи штурм продолжался. Гремели барабаны, с юга и с севера накатывали все новые полчища. В красном неровном свете казалось, будто за стенами сами собой движутся дома - харадские мумаки подтаскивали ближе из-за огненных рвов метательные машины и осадные башни. Но тот, кто возглавлял наступление, похоже, особо не интересовался ходом сражения и не считал потерь. Задача первого натиска сводилась к тому, чтобы испытать крепость обороны и заставить защитников рассредоточиться по стенам. Главный удар был нацелен на Ворота. Выкованные из стали, охраняемые неприступными башнями и бастионами, они казались несокрушимыми, но все же именно здесь находилось самое уязвимое место города.
Еще громче ударили барабаны, еще выше взвились надо рвами языки пламени, и вперед выдвинулся огромный, намного превосходивший размерами все прочие боевые машины, таран. Долго ковали его в темных кузницах Мордора. Подвешенный на мощных цепях, длиной с огромное дерево, он имел наголовье из вороненой стали в виде безобразной оскаленной волчьей морды и таил в себе заклятие, несущее разрушение. В память о Молоте Подземного Мира давних времен таран называли Грондом. Его волокли мумаки, вокруг сновали целые толпы орков, а позади вышагивали горные тролли.
Но сопротивление у Ворот было особенно сильным: там стояли насмерть рыцари Дол-Амрота и самые стойкие из воинов города. Со стен тучами летели камни, копья и стрелы, осадные башни рушились или внезапно вспыхивали, как факелы. Земля пропиталась кровью, всюду громоздились трупы, но нападавшие, словно впав в безумие, рвались напролом, прямо по обломкам машин и телам павших соратников.
Гронд, хоть и медленно, но продвигался вперед. Обивка защищала его от зажигательных стрел, а если какой-нибудь раненый мумак впадал в бешенство и давил обступивших его орков, место затоптанных тут же занимали другие.