- Я пришел по просьбе Гэндальфа, - пояснил он, - но вовсе не для того, чтобы принять правление. Для всех я остаюсь предводителем дунадэйнов Арнора. До выздоровления Фарамира обязанности наместника подобает исполнять его родичу, князю Дол-Амрота. Однако все мы, по моему разумению, должны действовать заодно, уповая не столько на силу, сколько на мудрость. Поэтому пусть над нами начальствует Гэндальф.
Имрахил и Эйомер охотно с этим согласились.
- Пойдем, - сказал им маг, - время дорого, некогда стоять в дверях да вести разговоры. Для тех, кто лежит в Палатах, есть только одна надежда - Арагорн. Знаете, что услышал я от одной мудрой женщины? "Руки короля - руки целителя. Так и узнают настоящего короля".
Арагорн вошел первым, остальные за ним. У входа стояли двое воинов в форме защитников цитадели: один высокий, как и все гондорцы, а другой с виду просто мальчишка. Едва Арагорн ступил на порог, низкорослый стражник радостно воскликнул:
- Бродяжник! Вот так встреча! А знаешь, это ведь я первым догадался, кто идет на черных кораблях. А здешние слушать меня не хотели, заладили свое: "Пираты, пираты!" Но как это у тебя вышло?
Арагорн рассмеялся и взял хоббита за руку.
- Встреча и впрямь добрая, - сказал он. - Но уж прости, сейчас мне не до рассказов.
- Странное обращение к королю, - тихонько сказал Имрахил Эйомеру. - Может быть, он примет корону под каким-нибудь другим именем?
Арагорн расслышал эти слова и обернулся.
- Весьма вероятно, имен у меня достаточно. На Высоком Наречии древности я зовусь Элессар, Эльфийский Берилл, - он указал на зеленый камень. - Еще меня называют Энвиниатар, Возобновляющий. Ну а Бродяжник… так меня прозвали на севере, и это прозвание станет родовым для моего дома, если мне удастся его основать. На Высоком Наречии звучит вовсе неплохо - Телконтар. Подходящее имя и для меня, и для моих наследников.
С этими словами он пошел дальше, и все вместе с ним. Гэндальф на ходу поведал о состоянии Эйовин и Мериадока.
- Я долго не отходил от их постелей, - говорил он. - Поначалу они еще могли говорить, потом впали в непробудный сон, а теперь проваливаются все глубже и глубже в замогильную тьму.
Сначала Арагорн подошел к Фарамиру, затем к Эйовин и под конец к Мерри.
- Даже не знаю, - вымолвил он с тяжелым вздохом, - достаточно ли окажется моего искусства. Жаль, что с нами нет Элронда. Он самый старший из нас, и сил у него куда как больше. Но я сделаю все, что от меня зависит.
- Прежде чем браться за дело, тебе не мешало бы подкрепиться и отдохнуть, - сказал Эйомер, заметивший, что Арагорн выглядит смертельно усталым.
- Нет, нет! - возразил Арагорн. - Помощь нужна немедленно, всем троим, а особенно Фарамиру. Время стремительно утекает.
- Добрая женщина, - подозвал он Йорет, - скажи, есть ли здесь запасы целебных трав?
- А как же, господин, - пустилась в объяснения сиделка, чутьем признав в Арагорне важную особу. - Запасы-то есть, но боюсь, ежели и дальше все так пойдет, нам их не хватит. И пополнить неоткуда. Страх-то кругом какой - все горит, все рушится! Подручных в Палатах, почитай, не осталось - послать некого, да и куда посылать? Все дороги перекрыты. Я уж и не припомню, когда торговцы из Лоссарнаха последний раз приезжали к нам на рынок. Но покуда мы кое-как обходимся, вот сами увидите, ежели…
- Увижу, увижу… - нетерпеливо прервал Арагорн словоохотливую сиделку. - Но это позже, а сейчас я хочу знать, имеется ли у вас ацелас.
- Ацелас? - сиделка подняла брови. - Нет, я и слова-то такого сроду не слыхивала. Разве что травника спросить, ему памятны всякие старые названия.
- А тебе, часом, не памятно название "король-трава"? В народе-то оно больше в ходу.
- А, это! - Йорет пожала плечами. - Что бы вам сразу так, по-простому, не сказать? Нет, почтеннейший, чего не держим, того не держим. Да и с чего бы, в ней ведь нет никакого проку. Бывало, как пойдем мы с сестрицами в лес да на эту травку наткнемся, я всегда говаривала: "Придумают же люди имечко, ни в лад, ни впопад. Травка невзрачная, бесполезная - уж всяко не для королевского сада". Правда, ежели растереть, духовитая и запах бодрит, но только и всего, верно?
- Верно, верно! - остановил поток слов Арагорн. - А теперь, любезнейшая, коли тебе дорог Фарамир, поработай-ка ногами так же шустро, как языком. Сыщи мне в городе пучок-другой этой травки.
- А коли не найдется, - добавил Гэндальф, - так мы с матушкой Йорет наведаемся в Лоссарнах. Прогуляемся по лесу, только без ее сестриц. Светозар ей покажет, что такое настоящая спешка.
Когда Йорет ушла, Арагорн велел другой сиделке согреть воды. Затем он взял Фарамира за руку и коснулся ладонью его лба. Фарамир не шелохнулся. Похоже, он едва дышал.
- Совсем обессилел, - обернулся Арагорн к Гэндальфу. - Но тут дело не в ране. Она излечима. Будь он сражен оружием назгула, как мы боялись, ему бы не пережить нынешнего вечера. Надо полагать, его ранили южане. Кто вытащил стрелу? Она сохранилась?
- Вытащил я, - ответил Имрахил, - и остановил кровотечение. Стрелу не сберег, в бою было не до того. Да и не стрела то была, а, припоминаю сейчас, дротик, какие и верно в ходу больше у южан. Но я думал, что его метнул назгул, иначе с чего бы начался такой жар? Рана-то неглубокая и с виду явно не смертельная. В чем тут, по-твоему, дело?
- Много всякого, все одно к одному сошлось, - покачал головой Арагорн, - усталость, обида на отца, рана, ну а хуже всего - Черная Немочь. Фарамир так крепок телом и духом, что, хоть он и побывал под Тенью еще до того, как отправился в Осгилиат, Мрак овладевал им очень медленно. Он держался, но когда был еще и ранен, силы его оставили. Раньше мне нужно было прийти, раньше!
В это время появился травник.
- Вы изволили спрашивать о король-траве, - обратился он к Арагорну, - сие растение нам известно, хотя так его называет только простонародье. На благородном наречии это ацелас, ну а кто понимает по-валинорски…
- Например, я, - оборвал его Арагорн. - И мне все равно, будешь ты говорить "асеа аранион" или "король-трава", лишь бы у тебя нашлось то, что мне нужно.
- Прошу прощения, - поклонился травник. - Вижу, вы не только воитель, но сведущи также и в древнем знании. Но, увы, этой травы у нас нет. Здесь, в Палатах Исцеления, врачуют самые тяжкие недуги и раны, а ацелас, насколько мне ведомо, не имеет особых лечебных свойств. Разве что освежает воздух да снимает усталость. Осмелюсь предположить, вас просто заинтересовал старинный стишок: иные, вроде матушки Йорет, частенько его твердят, даже не понимая, о чем речь.
Коль во мрак за шагом шаг
Хворых увлекает враг,
Коль слишком близок смертный час -
Примените ацелас:
Против силы вражьей -
Сила длани княжьей!
Бессмыслица, конечно, но старухи запомнили. Правда, они по сей день готовят настой из ацеласа и дают его от головной боли.
- Тогда, - воскликнул Гэндальф, - во имя короля, найди мне поскорее старуху, у которой меньше познаний, да мудрости побольше. Может, в ее доме сыщется то, чего нет у тебя!
Арагорн опустился на колени у ложа Фарамира и снова положил ладонь ему на чело. Некоторое время он не шевелился, но все присутствующие чувствовали огромное напряжение. Шла борьба, и борьба нешуточная. Лицо Арагорна осунулось и стало землисто-серым. Снова и снова он повторял имя Фарамира, но с каждым разом все тише и слабее, как будто и сам удалялся от них, окликая затерявшегося во Тьме.
Но тут появился запыхавшийся Бергил. Он принес крохотный пучок ацеласа, всего шесть листочков, завернутых в тряпицу.
- Нашел! - с порога закричал мальчуган. - Вот король-трава! Только сухая, сорвана пару недель назад. Может, сгодится, а?
Он бросил взгляд на Фарамира и неожиданно ударился в слезы.
- Сгодится, сгодится, - с улыбкой заверил его Арагорн. - Успокойся, теперь самое худшее позади.
Он взял два листочка, подышал на них и растер между ладонями. Комната тут же заполнилась таким свежим ароматом, словно сам воздух проснулся и затрепетал, искрясь от радости. Потом Арагорн бросил листья в поднесенную ему чашу с кипящей водой, и сердца всех, кто находился рядом, возрадовались. Повеяло весной, каждому вспомнилось солнечное росистое утро в краю его молодости. Арагорн выпрямился, словно обретя новые силы, а когда поднес чашу к лицу Фарамира, в глазах его светилась улыбка.
- Это ж надо! - шепнула Йорет стоявшей близ нее женщине. - Кто бы мог подумать? Травка-то какова, я ее недооценила! Мне вспомнились розы Имлот-Мелуи в пору моего девичества. Видать, этот воин - настоящий целитель; истинный король, и тот не сыскал бы лучшего снадобья.
Неожиданно Фарамир шевельнулся, открыл глаза и увидел склонившегося над ним Арагорна. А увидев, узнал, хотя никогда не встречал прежде. Взор его просиял.
- Ты звал меня, государь, - едва слышно промолвил он, - и я пришел. Что прикажешь, мой король?
- Оставь мир Теней, пробудись к жизни, - ответил Арагорн. - Сейчас ты очень устал. Отдохни, подкрепись и жди моего возвращения.
- Все будет исполнено, - сказал Фарамир. - Но пристало ли мне лежать в праздности, когда вернулся подлинный король?
- Отдыхай! - повторил Арагорн. - Мы еще встретимся, а пока прощай. Я нужен другим.
Он направился к выходу, Имрахил, Эйомер и Гэндальф последовали за ним. Берегонд с сыном остались подле Фарамира, от нечаянной радости оба просто остолбенели. Пиппин тоже замешкался, но потом поспешил за Гэндальфом и, уже закрывая за собой дверь, расслышал слова Йорет:
- Король! Нет, вы слышали - король! Руки целителя - разве не я это говорила?!
Вскоре уже все в Палатах Исцеления прознали о появлении короля-врачевателя, и весть эта, как на крыльях, разнеслась по городу.
- Она приняла страшный удар и тяжело пострадала, - сказал Арагорн, осмотрев Эйовин. - Рука, державшая щит, сломана, но эта беда невелика. Срастется, был бы уход хороший да воля к жизни. А вот с правой рукой, той, в которой был меч, дела обстоят гораздо хуже. Она соприкоснулась со злом столь великим, что из нее ушла жизнь, хотя видимых повреждений нет. Чтобы даже помыслить о схватке с таким врагом, нужны несравненная отвага и сила духа, ну а поднявший на него меч должен и вовсе быть крепче стали. Злая судьба свела их пути. Эйовин прекрасна: прекраснейшая ветвь на могучем древе королевского рода. Но мне трудно говорить о ней, я не всегда ее понимаю. Когда увидел впервые, она показалась мне белой лилией, стройной, чарующей, но горделивой и холодной, подобно тем дивным цветам, что эльфийские мастера выковывают из стали. Их не отличить от живых… да только они не живые. А потом мне подумалось, что она все же живой цветок, живой, но скованный морозом. Им можно любоваться, но лучше не трогать. Лед - не сталь, он хоть и тверд, да хрупок… Ведь ее недуг начался задолго до роковой битвы, не так ли, Эйомер?
- Не понимаю, зачем ты спрашиваешь, - печально отозвался вождь рохирримов. - Ни я, ни сестра никогда ни в чем тебя не винили, но мороз, о котором ты говоришь, сковал ее после встречи с тобой. Конечно, забот да печалей ей хватало и прежде, но она разделяла их со мной. Она любила государя, страдала от того, что Змеиный Язык прокрался в его сердце, но никак не была безразлична к жизни!
- Друг мой, - вмешался Гэндальф, - у тебя есть кони, воинские подвиги, вольные поля, а ей выпало родиться женщиной, хотя редкий воитель сравнился бы с ней доблестью. И такая дева превратилась в сиделку при больном, дряхлевшем на глазах старике, стала чем-то вроде посоха, на который он опирался. Думаешь, Змеиный Язык вливал яд только в уши Тейодена? Разве ты не слышал, как Золотой Чертог сравнивали с грязной конюшней, а сынов Эйорла - с шайкой пьяных разбойников, чьи дети подбирают под столами объедки вместе с псами? Так говорил Саруман, а Змеиный Язык повторял за ним. Конечно, дома он подбирал слова помягче, но смысл их от этого не менялся. Не всеми горестями делилась с тобой сестра, не всеми. Любовь и гордость не позволяли ей разомкнуть уста, но кто знает, о чем говорила она наедине с собой горестными ночами, когда вся ее жизнь сжималась в комок, а смыкавшиеся вокруг стены превращали жилище в губительную для вольного духа клетку?
Эйомер не отозвался: он молча смотрел на сестру, словно пытаясь по-новому оценить прошлое.
- То, что видел ты, Эйомер, не укрылось и от меня, - нарушил молчание Арагорн. - Сердце мое терзалось печалью, ибо я встретил любовь прекрасной и отважной девы, но ответить на это чувство не мог. Думаешь, мне легко было оставить ее в слезах и отчаянии? Вступив на Стезю Мертвецов, я не знал большего страха, чем страх за ее судьбу. Но скажу и другое - в тебе она любит брата, человека, которого по-настоящему знает, а во мне только манящую мечту о славе и подвигах, о великих свершениях и необъятном мире за рубежами Рохана.
Надеюсь, мне достанет сил исцелить тело, вернуть ее из замогильного Мрака. Но к чему восстанет она - к надежде, забвению или отчаянию, - то мне неведомо. И если отчаяние возьмет верх, она все равно умрет, разве что найдется иное лекарство, какое я ей дать не могу. Увы, ведь подвиги ее равны деяниям славнейших из славных.
Он склонился над девушкой, вглядываясь в лицо, белизной и впрямь подобное лилии, но холодное и затвердевшее, как могильный камень. Затем, коснувшись губами бледного чела, Арагорн позвал:
- Эйовин, дочь Эйомунда, проснись! Твоего врага больше нет!
Она не шелохнулась, но дыхание стало глубже - было видно, как поднимается и опускается ее грудь. Арагорн растер еще два листочка ацеласа, бросил их в кипящую воду и омыл этой водой лоб и лежавшую поверх одеяла безжизненную, холодную руку. И тогда - то ли оттого, что он и впрямь обладал забытым ныне могуществом, то ли так подействовали на всех его слова об Эйовин, - но всем присутствующим показалось, будто в окно ворвался свежий ветерок, юный и чистый, словно только что зародившийся на снежных вершинах под звездным куполом или на морских побережьях, омываемых волнами в пенных барашках.
- Пробудись, Эйовин, Дева Рохана, - повторил Арагорн, взял ее правую руку и с радостью ощутил тепло - жизнь возвращалась. - Пробудись! Тень исчезла, Мрак развеялся! Зови, она вернется, - сказал он Эйомеру, вложив руку девушки в его ладонь, а сам повернулся и вышел из комнаты.
- Эйовин! Эйовин! - восклицал Эйомер, и по щекам его текли слезы.
Внезапно она открыла глаза и слабо проговорила:
- Эйомер! Какая радость! А они все твердили, что ты убит… Но нет, то были темные голоса из кошмарного сна. Долго ли я спала?
- Нет, сестра, совсем недолго, - откликнулся Эйомер. - И не думай больше об этом, не надо.
- Я так устала, - вздохнула девушка. - Мне бы чуточку отдохнуть. Но сначала скажи, что с государем? Или не надо, уж это-то точно был не сон. Он мертв. Погиб, как и предчувствовал.
- Да, - подтвердил Эйомер. - Погиб, но перед смертью наказал мне проститься с тобой. Ты была ему дороже дочери. Теперь его тело с почестями покоится в цитадели Гондора.
- Горе нам, - вздохнула Эйовин. - Но все обернулось лучше, чем я смела надеяться в те темные дни, когда мне казалось, что Дом Эйорла впал в ничтожество и никогда не вернет себе былой чести. Да, Эйомер, а жив ли оруженосец государя, холбитла? Если жив, ты должен посвятить его в рыцари Марки. Вот кто настоящий герой!
- Он жив, - поспешно заверил девушку стоявший неподалеку Гэндальф. - Правда, ранен и лежит здесь, в Палатах Исцеления. Я как раз к нему сейчас и пойду, а Эйомер с тобой останется. Отдыхай да поменьше говори о войне и горестях, пока совсем не поправишься. Великое счастье видеть, как столь доблестная воительница возрождается к жизни и надежде.
- К жизни? - повторила Эйовин. - Может, и так, во всяком случае, если для меня найдется конь, оставшийся после павшего воина, да место в эйореде. Что же до надежды… не знаю.
Войдя в комнату Мерри, Гэндальф и Пиппин увидели склонившегося над хоббитом Арагорна.
- Мерри, бедный старина Мерри! - воскликнул Пиппин и бросился к ложу.
Друг его выглядел хуже, чем Фарамир или Эйовин. Казалось, что с их не столь уж давней разлуки Мерри прожил целую жизнь, полную страданий и непосильных трудов, а теперь умирает.
- Да не бойся ты, - успокоил Арагорн. - Я поспел вовремя и уже позвал его. Он вернется, просто слишком устал, да и испытание ему выпало ужасное. Как и Эйовин, он дерзнул нанести удар исчадию Мрака, и вдвоем они изгнали это зло из мира. Твой друг так весел, так силен духом, что он все переборет, хотя скорбь не забудется. Но она не омрачит его сердце, а только научит мудрости.
Он возложил руку на голову Мерри, мягко провел ладонью по темным кудрям, прикоснулся к векам и снова позвал по имени. Запах ацеласа заполнил комнату, как аромат цветущих садов и медовых ульев. Мерри открыл глаза и сказал:
- Есть охота. Который час?
- Ужин ты уже пропустил, - опешил от неожиданности Пиппин. - Но я сбегаю, может, для тебя чего и дадут…
- Дадут, дадут, - заверил хоббита Гэндальф. - Все, чего только пожелает доблестный воитель Рохана, все, что найдется в Минас-Тирите, где его имя окружено почетом.
- Вот и отлично, - обрадовался Мерри. - Значит, так, сначала ужин поплотнее, а потом трубочку… - тут его лицо помрачнело. - Нет, трубки не надо. Пожалуй, я больше никогда не смогу курить.
- Это еще почему? - изумился Пиппин.
- Ну… - пробормотал Мерри. - Понимаешь, старый король умер, а курево будет напоминать мне о нем. Он жалел, что ему так и не выпал случай толком послушать мой рассказ о хоббитанском зелье. Это ж, почитай, его последние слова были! Вот закурю и тотчас вспомню, как мы в Айсенгарде встретились, какой он был добрый… А его уже нет.
- Так ты кури и думай о нем, - посоветовал Арагорн. - Вспоминай великого добросердечного короля, всегда державшего слово. Он сумел подняться над Тенью к своему последнему ясному утру. Коротка была твоя служба, но ты будешь гордиться ею, покуда жив. Храни о нем светлую память.
- И то верно, - улыбнулся Мерри. - Покурю да подумаю, ежели Бродяжник достанет мне, что для этого требуется. Был у меня в мешке табачок славный, из Сарумановых запасов, но куда он запропастился в бою - честное слово, не знаю.
- Почтеннейший Мериадок! - с напускной суровостью сказал Арагорн. - Коли ты думаешь, что я прошел сквозь горы и пересек Гондор с огнем и мечом только для того, чтобы угостить табачком нерадивого воина, который разбрасывает свое снаряжение где попало, то совершенно напрасно. Не найдется твой мешок, так пошли за здешним травником. Он поведает тебе, что за травой, о которой ты спрашиваешь, не числится никаких полезных свойств, а зовется она в просторечии "заморский сорняк", или, по-благородному, "галенас", и сообщит еще множество названий на всяких ученых языках, добавит несколько полузабытых строчек, которых сам не понимает, выскажет сожаление по поводу отсутствия чего-либо подобного в Палатах Исцеления да с тем тебя и оставит - размышлять об истории и древних наречиях. Я, с твоего позволения, сделаю то же самое. В настоящей постели, вроде твоей, я не спал с тех пор, как выехал из Дунхара, а не ел со вчерашнего вечера.
Мерри поймал его руку и поцеловал.