Тошнило его определённо не от стен, о чём ясно говорил его злобный взгляд, направленный на меня. Ох, и нарывается наш Витя! Моё терпение совсем не безгранично.
Пытаясь удержать себя в руках, я отвернулся и подошёл к Оле. Девушка с трудом вышла из своего транса и подняла на меня глаза, полные муки и безысходности. Казалось, открылись две дорожки, ведущие в бездонную пропасть, полную тьмы.
– Мне холодно, – прошептала Ольга и протянула мне ладони, – холодно и больно… Пожалуйста, согрей меня.
Я сел рядом и обнял за плечи, отлично понимая, какое лечение поможет ей снять боль. Вот ещё бы найти способ объяснить. Как сказать своей девушке, что единственный способ выжить – это убить человека? Причём сделать это должна она сама. У меня просто язык не поворачивался. Но если бы это была не Оля, а… Галя?
Та, кстати, прекратила своё бессмысленное метание и замерла у стены, пристально рассматривая меня. У неё было такое выражение лица, словно она меня в чём-то подозревала.
– Подожди, милая, – сказал я Оле и поцеловал её в щёчку, – скоро вернусь.
Кажется, когда я поднялся, она начала тихо плакать.
– Так, – нервно облизнулась Галя, стоило мне подойти к ней, – похоже, пришло время для признаний. Всем нам, включая Илью, с утра весьма хреново, а ты – словно огурчик. Рассказывай, какая тут фигня творилась ночью. Мне казалось, я слышу какие-то стуки через стену.
– Вам нужно питаться, – пояснил я со вздохом, – тогда станет получше.
– Как тебе вчера вечером, ха! – она нервно топнула ногой. – Иди в зад!
– Не так, – я закрыл глаза и досчитал до десяти, прежде чем собрался с духом. – Мы, Галечка – вампиры. Наша пища – люди, точнее, их жизненная сила.
Мгновение мне казалось, будто она начнёт смеяться, а потом понял, насколько оказался прав с объектом признания.
– Кроме шуток? – на губах девушки появилась странная ухмылка. – Так это же – круто!
Нет, всё замечательно, но я всё-таки оказался несколько удивлён её почти животным восторгом, ведь это так отличалось от полного отрицания Ильи. Неужели мы настолько разные? Ну да ладно, в данном случае это только к лучшему.
– Ну и когда начнём? – деловито осведомилась Галя, и её язычок несколько раз прошёлся по пухлым губам. – Если моё фиговое состояние – действительно голод, знай: жрать хочется просто неимоверно. Внутри всё просто окоченело.
– Потерпи немного, – успокоил я её, – мне потребуется от тебя определённая помощь.
Я объяснил девушке, какая именно.
– А теперь побудьте немного без меня. Нужно проведать Натаху, а то она как-то совсем затихла.
Причина выяснилась сразу же, как только я вошёл в спальню. Похоже, Нату скрутило сильнее всех остальных, и она неподвижно сидела на кровати, привалившись спиной к стойке балдахина. По бледной щеке медленно скользила блестящая капля. Девушка попыталась заговорить, но смогла выдавить лишь слабый сип. Я прикоснулся к бессильно лежащей руке и ощутил мертвенный холод.
– Чёрт! – выдохнул я и погладил ледяную кожу. – Сейчас я попытаюсь помочь, спасти тебя. Слушай! – тусклые глаза с трудом сконцентрировались на мне. – Сюда придёт человек, врач. Когда твои пальцы коснутся его кожи, представь себе пять соломинок, опущенных в бокал с напитком. Твои пальцы, это и есть – соломинки. Просто пей, и всё. Не будешь пить – умрёшь. Поняла?
Веки сомкнулись. Раз. Другой. Хорошо. Но времени почти не оставалось: Наташа умирала, и Оля стремительно приближалась к смертельной черте. Ножик обещал поторопиться с монашками и доктором. Если маленький мерзавец обманет, клянусь, я сниму с него шкуру! Кроме шуток – так и сделаю. Но сначала – спасти девочек!
Галя, присевшая рядом с Ольгой, вопросительно посмотрела на меня, и я покачал головой:
– Совсем хреново. Ждите, я сейчас.
Казалось, будто в голове тикает беззвучный метроном, отсчитывая последние мгновения. Быстрее. Ещё быстрее.
Я выскочил наружу и огляделся: чёрные тучи затянули всё небо мрачной пеленой, не оставив ни единого просвета. Холодный ветер гнал клубы серой пыли и какие-то чёрные ошмётки. Сажа? Где-то глухо взвыла собака и тут же смолкла, словно испугавшись собственного воя. Неужели это знак?
Из-за ограды выкатился оборванный свёрток и заковылял ко мне, опираясь на взлохмаченные рукава. Мальчуган, лет десяти, абсолютно безногий и с пустой глазницей на костлявой физиономии. Калека уставился на меня единственным карим глазом и проскрипел:
– Ножик повелел скать, чё костоправ ужо рядом. Монетку хош дать?
– Жить хочешь? – спокойно осведомился я. – Катись отсюда, обрубок.
Слова летели изо рта, словно их произносил кто-то другой. Как я мог так назвать бедного искалеченного ребёнка? Но мне было плевать.
Безногий глухо хихикнул и необычайно проворно выскользнул наружу, тотчас исчезнув из виду.
Возникло, усиливаясь с каждой секундой, ощущение нереальности происходящего. Как это могло быть настоящим? Я поднёс ладони к лицу, и когти послушно выскользнули из кончиков пальцев. Это – реальность? Вокруг ограды столпились крошечные серые домики чужого города из хрен пойми какого времени. Это – сон!! Просто я всё ещё сплю, но скоро проснусь и пойду на день рождения Марины. На месте имени оказалась холодная пустота. Я не мог вспомнить даже лица. Родители? Смутные силуэты растворяются в тумане и исчезают. Кто-то внутри меня осторожно ступал мягкими лапами по островкам воспоминаний в бесконечном болоте забвения, и они послушно погружались в трясину, где уже и останутся. Навсегда.
Разбудите меня! Немедленно!!! Пока осталось хоть что-то…
Оставалось. Девушки в доме за спиной ждали моей помощи. И если в ближайшие минуты я ничего не сделаю – они умрут. Промелькнула совершенно безумная мысль: пойти и самому наловить прохожих. Кстати, а почему – безумная?
Где чёртов Ножик?
Помяни чёрта…
Из ближайшей подворотни вынырнула странная процессия: впереди бодро семенил мой утренний визави и активно жестикулировал длинными жилистыми руками, указывая на ворота во двор. Чуть отставая, за ним топал, переваливаясь с одной короткой ноги на другую, плотный мужчина с длинными висячими усами на одутловатом жёлтом лице. Одет незнакомец был в мятый красный балахон со множеством карманов, по виду – не пустых, а его голову венчала абсолютно нелепая оранжевая тюбетейка.
На плече медика, если это только был он, болтался на длинном ремне продолговатый ящик, напоминающий карликовый сундук. Боковую поверхность сундучка украшала жёлтая эмблема: птица, распростёршая крылья. Вообще-то довольно странный герб для медика, а там – хрен их знает. Может, он – ветеринар.
Следом за сладкой парочкой плелись три молодых женщины в красных рясах (надо же как-то называть подобные балахоны) и оранжевых платках, надвинутых едва ли не по нос. На груди у каждой тускло блестела та же птица, плюс висели массивные восьмиконечные звёзды, напоминающие нож для мясорубки. Стало быть, вот какой он здесь – символ веры. Похоже, местных мучеников крутили на фарш.
Монашки с видимым усилием тащили двухколёсную повозку, полную серых свёртков. Мелкий нерогатый скот. Люди. Меня и самого покоробило от презрения, прозвучавшего в этой мысли.
Ножик последний раз ткнул пальцем в сторону нашего дома и, подмигнув, нырнул в узкий захламлённый проход между соседних домов. Чья-то лохматая голова осторожно высунулась из крошечного окошка и тут же испуганно скрылась обратно. Больше – никого. Замечательно.
Толстяк с ящиком некоторое время рассматривал меня, причём на его обрюзгшем лице читалось определённое сомнение. Потом всё же решился и медленно заковылял в ворота. Монашки, пыхтя и сопя, затащили телегу во двор и остановились, вытирая обильный пот со лба. Я поймал их любопытные взгляды, направленные на меня. Одна даже была симпатичной… О чём я думаю в такой момент?
– Вроде бы, по виду, культурный, разумный человек, – проворчал медик, останавливаясь около меня, – должны понимать, насколько опасно занимать жилища жителей, пострадавших от Напасти. О-ох, ну и название для подобной пандемии.
– У нас не было выбора, – коротко парировал я.
– Выбор есть всегда, молодой человек, – он прищурившись разглядывал моё лицо. – Какие странные глаза… Будь я подвержен суевериям, как большинство, назвал бы вас демоном, ха-ха! Удивительная аномалия. Ладно, к делу, где больные?
– В доме.
– Должен предупредить сразу, дабы отмести беспочвенные надежды: лишь в том случае, когда болезнь находится на ранней стадии, имеется определённый шанс на спасение. Меча, Жера, со мной. Черда, охраняй медикаменты. И я тебя умоляю: не повторяй вчерашнего, или я буду вынужден пожаловаться настоятельнице. Пойдёмте.
Я, в сопровождении доктора и монашек, бросавших на меня короткие косые взгляды, прошёл внутрь. Надеюсь, Галя в точности исполнит все мои указания. Чёрт, да ведь это – совсем не шутки! Если всё получится, мы сможем жить дальше. О судьбе пухлощёкого лекаря и молоденьких монашек лучше не думать. Или – нет, нужно понять: рядом со мной шагает еда. Просто – пища. Главное не вслушиваться в её болтовню, забыть о её желании жить, сосредоточиться на собственном выживании.
– Именно я предложил способ лечения, основанный, в большей степени, на естественных науках, а не на религиозных догматах. В моём понимании, Напасть передаётся мельчайшими насекомыми, невидимыми человеческому глазу…
При нашем появлении Галя поднялась из кресла и глаза доктора немедленно поползли на лоб. Ещё бы, после балахонов, скрывающих всё и вся – короткие шорты и топ. Ну и, конечно, безупречная фигура и кукольное лицо.
– Это как, кхм, м, – очень содержательная речь. Монашки переглянулись, и их физиономии выразили крайнюю степень неодобрения. Кроме того, одна взяла в руку свой оберег и приложила ко лбу. Защищалась, стало быть, от нечистого.
– Доктор, – тихо сказал я и несильно подтолкнул его в спину, – нам немного дальше. А ваши помощницы пока пусть помогут моим, хм, сёстрам.
– Да, да, конечно, – толстяк всё не мог прийти в себя, оторвав глаза от соблазнительного абриса, – пойдёмте. Меча, осмотр подмышек и ротовой полости. Будьте осторожны.
– Постараемся, – в голосе монашки звучал неприкрытый сарказм, – вы уж тоже, падре.
– Глаза поберегите, – подключилась вторая, – они у вас слабые.
– Отродья нечистого, – бормотал лекарь, шагая по коридорчику, ведущему в спальню, – не языки, а источник яда! Однако они – единственные, кто может, а главное – хочет мне помогать. Кстати, а эти, э-э… девушки, действительно ваши сёстры? Внешнее сходство определённо указывает на…
Силы, видимо, окончательно покинули Нату, и она неподвижно лежала на кровати, уставившись на дверь тускнеющими глазами. Нет! Я не позволю тебе умереть!
– Позвольте… – начал толстяк, но я оборвал его фразу, пнув в сторону кровати.
Пока он ворочался на полу, издавая глухие стоны, я оказался рядом, срывая красный плащ с жирного тела. Потом взял ледяную ладонь девушки и приложил к сальной пористой коже, моля всех богов о помощи.
– Давай же, давай! Пей!!!
– Что вы себе позволяете? Я а-аграух…
Ладонь Наташи внезапно озарилась багровым пламенем, а между пальцев заскользили синие искорки. Толстяк же умолк, и только слегка вздрагивал, уставившись на меня широко распахнутыми глазами.
– Будь ты подвержен суевериям, – буркнул я, – возможно, остался бы жив. Спасибо и прощай.
– Нет… – едва слышно просипел доктор, – нет, не на-а…
Внезапно, вторя ему, отозвалась Наташа:
– Нет, – шептала она, пытаясь отдёрнуть руку, – нет, не надо. Не убивай, пожалуйста.
Пришлось едва ли не силой удерживать сопротивляющуюся девушку. Проклятье, неужели она не понимает, как близко была к смерти? Если не допить человека, то очень скоро придётся всё повторить, а толстяк всё равно не жилец. Вот уже и глаза закатились, а дрожь в теле почти прекратилась. Ещё чуть-чуть, и… И всё. Тело дёрнулось последний раз и замерло, а глаза точно густой паутиной затянуло.
Я отпустил ладонь Наташи, и она прижала её к своей груди, а потом медленно поднялась на кровати, глядя на меня сквозь слёзы, которые ручьями бежали по бледным щекам. Девушка осталась жива, и это было самым главным.
– Зачем ты так? – с мягкой укоризной спросила она. – Это же – человек, живой человек! Я ведь почти не понимала, что происходит, но ты… Зачем?
Я стал на колени и взял её ладони в свои. Кожа вновь стала тёплой и пахла какими-то цветами, вызывая воспоминания о далёкой (или не такой уж далёкой?) весне.
– Потому что ты должна жить, – сказал я и поцеловал руку Наты. – Ты и остальные девушки. И, кроме того, мы так питаемся, и другого способа выжить не существует. Да и, положа руку на сердце, скажи: разве тебе не понравилось?
Наташа молчала, и её жёлтые глаза, казалось, смотрели сквозь меня. Потом она зажмурилась.
– И это я пыталась тогда сделать с Пашей, – она помотала головой, словно отгоняла кошмарное сновидение, – какой ужас! Я ведь могла его убить.
– Но не убила, – возразил я, – и теперь, когда ты всё понимаешь, сможешь лучше контролировать себя.
– Значит, придётся убивать снова, – в её голосе прозвучала усталость и сомнение, – и снова… Как нас называли – ламии? Упыри, питающиеся людьми, вот мы кто. Лучше бы ты дал мне умереть, чем жить такой жизнью.
– Не стоит благодарности, – хмуро бросил я, поднимаясь на ноги. – Прости, но вы мне гораздо дороже, чем те, кого я вижу первый и последний раз в жизни.
Когда я покидал спальню, ушей коснулось едва ощутимое: "Спасибо".
В гостиной меня ожидали два неподвижных тела, лежащих на полу у камина, и две очень даже подвижных девушки. Одна нервно металась около мёртвых монашек, запустив пальцы в длинные белые волосы, а вторая – пританцовывала, напевая какую-то песенку.
– Всё прошло, как по маслу! – прервала свои певческие эксперименты Галина, изобразив на себе длинное облегающее чёрное платье с блёстками. – Одной я врезала в челюсть, а вторую схватила за руку, как ты и говорил. Какой это был кайф!
– Мы убили этих девушек! – выкрикнула Оля, бросаясь ко мне. – Я не смогла остановиться и убила её!
– Это начинает утомлять, но повторю ещё раз: это – единственный способ выживания для нас, потому как питаться по-другому мы, видимо, не можем.
– Боже! – Оля вновь схватилась за голову. – Эти медальоны, это они превратили нас в монстров!
– А мне нравится! – вставила Галя и полюбовалась выпущенными когтями. – Это – сила! Я чувствую себя… Даже не знаю – классно себя чувствую!
– Да заткнись, идиотка! Ты не понимаешь? Мы же убили людей!
– Оля, успокойся, – я взял её за руку, но она со всхлипом вырвалась, – Оля, я прошу тебя! Когда ты раньше ела говядину, тебя это не слишком смущало?
– Я собиралась стать вегетарианкой.
Как в детском саду, честное слово.
– Тут такие номера не проходят, – на этот раз она не стала вырываться и позволила обнять себя, – или ты подчиняешься новым правилам, или умираешь. Прости, но ты слишком дорога мне, и я не могу позволить тебе умереть.
Оля вдруг разрыдалась. Галя сделала большие глаза и, тяжело вздохнув, ускользнула в спальню. Умница. Я погладил Ольгу по щеке и поцеловал неподатливые губы.
– Олечка, пойми: мы перестали быть людьми. Не знаю, произошло ли это сразу после того, как мы надели медальоны, или позже, но всё уже случилось, и вернуть ничего нельзя.
– Нет, нет, – она качала головой, – нет, не говори так!
– Но дела обстоят именно так. Мы – не люди, а люди – наша пища. Успокойся и постарайся принять эту мысль. Ты мне очень нужна, понимаешь? Я не желаю терять тебя, хочу, чтобы ты жила, и всё сделаю для этого!
Оля перестала вырываться, но я продолжал ощущать напряжение внутри неё, словно вся она была – сжатая пружина. Чёрт, как я её понимал! Шутки закончились, некому взять за руку и отвести обратно, в детский сад. У ног Оли лежали два трупа, один из которых был делом её рук. Чем быстрее девушка сумеет перебороть себя и смириться с новой жизнью – тем лучше для всех, и для неё, в первую очередь.
– Она пыталась вырываться, – прошептала Оля и ткнулась лицом в мою грудь, – и я хотела её отпустить. У неё были такие глаза, понимаешь?!
– Понимаю, – тихо сказал я, – хорошо понимаю.
– Но Галя, она уже к тому времени убила свою… В общем, не дала отпустить! Никогда не прощу! И себя не прощу! Они же – живые!
– Они – люди, – в который раз повторил я, – а мы – нет. Если ты примешь этот факт и станешь воспринимать их, как пищу, будет намного легче.
– Но так нельзя, – Оля уже почти не сопротивлялась. – Боже, в кого мы превратились! Может, ещё можно всё изменить? Снять эти кулоны, в конце концов…
Как я и думал, дальше слов дело не пошло. Девушка даже попытки не сделала.
Похоже, наши украшения очень продуманные штуковины, с каким-то механизмом самозащиты. Ведь с самой первой секунды никому и в голову не приходило их снять. А теперь это и вовсе стало физически невозможно. Откуда же они взялись, и кто их спрятал? Узнаю ли я когда-нибудь ответ? И самое главное: есть ли ещё такие, как мы?
Ольга вдруг опала, словно из неё вытащили какой-то жёсткий стержень и, отступив назад, присела на подлокотник кресла. Она шмыгнула носом, и её прекрасное новое лицо отразило замешательство.
– Это – стыдно, – вдруг сказала девушка и, нахмурившись, взглянула на мёртвых монашек, – кажется, вроде бы должно быть мерзко и отвратительно…
– Но? – я почти догадывался, о чём она хочет сказать.
– Когда я и эта женщина… Ну, когда я её…
– Когда ты питалась, – подсказал я, – или – пила, как тебя больше устроит.
Похоже, ей были отвратны оба варианта и Оля поморщилась.
– Мне понравилось, – угрюмо сказала она, – стараясь не смотреть мне в глаза, – тут Галька права, ничего лучшего я никогда в жизни не ощущала. Чувствуешь себя по-настоящему живой. Но это же неправильно!
Внезапно она повернулась в сторону входной двери. Услышав приближающиеся голоса, я несколько запоздало вспомнил о единственной уцелевшей монахине. А если она заглянула внутрь в тот момент, когда девушки питались? К нам вполне могла наведаться местная инквизиция, если только здесь существовала подобная организация.
Сделав пару шагов навстречу нарастающему шуму, я остановился, прислушиваясь: голоса оказались вполне знакомыми. О чём-то встревоженно переговаривались Паша с Витьком, и при этом пыхтели словно два паровоза, как будто им приходилось тащить нечто неподъёмное.
– Твою мать! – выдохнул Витя, вваливаясь внутрь. – Погуляли, мля! Какой же он тяжёлый!
– И холодный, как лягушка, – добавил, появившийся Паша. – Это же надо – и пары кварталов не прошли. А чё там за девчонка в красном балахоне? Прикинь, она какую-то шнягу из бутылки пила, пока нас не увидела! И глазками так: хлоп, хлоп.