Ударом ноги выбив запертую изнутри на щеколду дверь, он, держа перед собой меч, прыгнул внутрь, машинально проткнув при этом евнуха, выскочившего на шум. Убедившись, что его появление больше никого не заинтересовало, варвар, стряхнув с клинка кровь, одним движением забросил меч в ножны за спиной, и двинулся по длинному коридору, завешанному толстыми коврами с пушистым ворсом, гасившим все звуки, тускло освещаемому свисающими с потолка цветными кхитайскими фонариками. В коридор выходило множество дверей, и Конан, подходя к каждой, прислушивался. Он предполагал, что в случае чего, Мирдани не будет вести себя тихо и покорно, но за дверьми либо стояла тишина, либо доносились негромкие голоса мирно беседующих женщин. Так он прошел весь коридор и остановился перед богато украшенной дверью, в которую упирался коридор. Одна из створок была слегка приоткрыта. Конан протиснулся в щель, и, оказавшись в небольшом промежутке между дверью и тяжелой бархатной занавеской, едва не наткнулся на чей-то широкий зад.
Обнаженный по пояс огромный чернокожий, вооруженный широким ятаганом, подобным тому, который носил палач во дворце шейха Джагула, был настолько увлечен зрелищем происходящего за шторами, что даже не заметил появления киммерийца. Конан протянул руку и, слегка тронув его за плечо, шепотом спросил:
– Интересно?
Чернокожий повернулся и, подняв влажные, мутные от вожделения глаза на северянина, наконец, понял, что находится здесь уже не один.
– А ты кто такой? – просипел он.
– Смена караула, – издевательски сказал Конан.
– Как так? – удивился гигант. – Ты же из гвардии Турлей-Хана, а меня никто менять не должен.
– Значит побудем здесь вдвоем, – с ехидцей в голосе проговорил киммериец и подмигнул.
– Но у меня приказ!..
– Да плевал я на все приказы! Думаешь, мне не хочется посмотреть?
– Нельзя… – пробасил чернокожий и потупился.
– Но ты же смотрел! – Конан продолжал заговаривать зубы этому типу, судя по всему, являвшемуся телохранителем гостя Турлей-Хана, а сам прикидывал, как бы его свалить без шума.
Собственно, так и получилось. Незаметно вынув из ножен кинжал, варвар резко всадил его в глаз чернокожему. Лезвие с хрустом пробило глазницу и глубоко вошло в мозг. Подхватив оседающее тело, он аккуратно опустил его на пол, и чуть раздвинув шторы, посмотрел внутрь.
Киммериец увидел ярко освещенный зал; полы устилали мягкие ковры, а по ним были беспорядочно раскиданы цветастые шелковые подушки. Посреди зала находился бассейн, в центре которого бил фонтан в виде небольшого мраморного фаллоса. Возле поребрика возлежали в расслабленных позах двое, одного из которых Конан сразу же узнал по прыщавой туповатой физиономии. Третий, заложив руки за спину, расхаживал взад-вперед по залу. Вокруг бассейна кружились в танце несколько юношей и девушек, одетых в кисейные шаровары, под которыми не угадывалось более никакой одежды.
"А они тут неплохо устроились," – подумал Конан, наблюдавший, приподняв одну бровь за происходящим.
В дальнем конце зала, обняв колени руками и глядя исподлобья на танцующих и гостей, сидела Мирдани. На ней красовался полупрозрачный халат, расшитый бисером и золотыми нитками. Было видно, что дочь Джагула с трудом сдерживает рыдания, а на ее лице остались блестящие дорожки от слез.
"Пожалуй, тут слишком много народу, чтобы начинать действовать, – рассудил киммериец. – Если появиться сейчас, то поднимется неимоверный переполох, на который сбежится вся стража дворца. Придется подождать… Бедная девочка!"
Тем временем, Турлей-Хан лениво махнул рукой, и танцующие упорхнули из зала через какую-то неприметную дверцу.
"Хм, это надо запомнить!" – мелькнула мысль в голове Конана.
– Ну, что ж, дорогой мой Хайберди и друг Радбуш, настало время отведать вкуса чудесного цветка, что я хранил для друзей, – с медоточивой улыбочкой сказал пятитысячник.
– Цветы не едят, болван! – сварливо проговорил человек в темно-синем халате с замысловатыми узорами из крупных жемчужин, все продолжавший расхаживать вокруг бассейна. – Не умеешь выражаться изысканно, так говори, как можешь.
– Радбуш, мне кажется ты не слишком любезен с нашим хозяином, – произнес гость, лежавший рядом с Турлей-Ханом. Конан догадался, что это и был эмир султанапурский Хайберди-Шах. Лицо тридцатилетнего правителя было красивым – тонкие черты, красиво очерченный рот, нос с горбинкой, аккуратная черная бородка – но на нем уже лежала печать многочисленных возлияний и привычного распутства.
Турлей-Хан поднялся, медленно приблизился к Мирдани и на лице его заиграла похотливая улыбка.
– Ну, цветочек, пришла пора распустить лепесточки! – лукавым голоском проворковал пятитысячник.
Мирдани подняла голову и, стараясь унять дрожь в голосе, ответила:
– Пошел вон, дурак!
– Цветочек колется!.. – сообщил Турлей-Хан, обернувшись к своим гостям.
– Да хватит канителиться! – рыкнул Радбуш. – Тоже мне, жених! Тащи ее сюда, а то вон эмир весь извелся, бедный!
"Интересно, кто же этот Радбуш, если он позволяет себе такие вольности не только с пятитысячником, но и с самим эмиром?.."
Турлей-Хан, отбросив фальшивую церемонность, сгреб девушку, не обращая внимания на ее слабое сопротивление и сдавленные тихие стоны. И вдруг пятитысячник издал не совсем приличествующий его сану визг, подобный поросячьему, и, отпихнув Мирдани, пожаловался:
– Она укусила меня, змеюка зуагирская!
– Надеюсь, она ничего тебе не откусила? – заботливо осведомился Радбуш.
– И откушу, если понадобится! – звонким голосом решительно сказала Мирдани.
– Хорошая девочка! – ехидно улыбнулся ей Радбуш и добавил: – Пока…
"Молодец, девка! – не без удовольствия отметил про себя Конан. – Еще и огрызается, хотя прекрасно знает, что ей грозит!"
Хайберди-Шах встал и со вздохом произнес:
– Ох, не умеете вы обращаться с женщинами. Ладно, как всегда, все придется делать самому…
– Да уж куда нашему пятитысячнику! – встрял Радбуш. – Он у нас все больше по лошадям да по солдатам, и то в приказном порядке!
– Да заткнись ты наконец! – взвыл Турлей-Хан, потирая укушенную руку. Радбуш невозмутимо пожал плечами, явно не понимая, почему ему надо заткнуться.
Эмир подошел к Мирдани, которая словно затравленный зверек, смотрела на него покрасневшими глазами, и изящным движением сбросил с плеч халат. Мирдани окинула эмира с ног до головы оценивающим взглядом, и разочарованно поцокала языком. Ей было очень страшно, и она нарочно вела себя вызывающе, пытаясь таким образом подавить ужас.
Присев перед Мирдани, Хайберди-Шах заговорил с ней своим приятным, мягким голосом, надеясь, что контраст между его истинно аристократическими манерами и неуклюжим солдафонским обращением Турлей-Хана, успокоит девушку.
– Солнышко, не надо меня бояться. Я вовсе не желаю тебе зла и обещаю, что не причиню тебе никакого вреда. Иди ко мне!
Он попытался заключить Мирдани в объятия, но та оттолкнула его и отползла назад. Эмир, ласково улыбаясь, укоризненно произнес:
– Ну, Мирдани, деточка, мы же договорились…
Очередная попытка овладеть девушкой опять потерпела неудачу – Мирдани шлепнула его по рукам и отодвинулась. Так они ползали некоторое время по залу: один терпеливо уговаривая и мягко, но настойчиво притягивая к себе, другая – отстраняясь и огрызаясь, точно загнанная в угол собачонка. Наблюдавший за этой сценой Турлей-Хан давал множество полезных, но абсолютно неуместных в данной ситуации советов ("Заходи с фланга!.. В угол, ее, в угол зажми!.. Окружай!" и тому подобные), а Радбуш покатывался со смеху, присев на поребрик бассейна и держась обеими руками за живот.
Наконец, терпение эмира иссякло. Он, поднявшись на ноги, рявкнул на обоих:
– Чем ржать да сыпать идиотскими советами, лучше бы помогли!.. Ну подержите же ее, в конце концов!!!
Состроив зверские физиономии, пятитысячник и смеющийся Радбуш, – первый всерьез, а второй – в шутку, навалились на Мирдани, и без труда одолев девушку, прижали к полу.
Зал огласился пронзительным женским визгом.
"Мне кажется, их здесь слишком много. Одной ей с ними не справиться…" – подумал Конан. Раскинув занавески, он ворвался в зал с криком:
– А меня четвертым возьмете?!!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Первым из чрезмерно увлекшейся троицы под руку Конана попался Радбуш. Вернее, не под руку, а под ногу, и только из-за того, что он был первым, обернувшимся на возглас киммерийца. Конан наградил его таким пинком, от которого гость Турлей-Хана кубарем покатился по ковру и стукнулся головой о поребрик бассейна. Он попытался подняться, но, не удержавшись на ногах, издал слабый стон и рухнул в воду. В тот же миг Турлей-Хан и эмир резко оглянулись… Пятитысячник так и не успел понять, какая сила отшвырнула его, точно тряпичную куклу, к самой стене. Прежде чем свет померк в его глазах, он успел увидеть несколько чьих-то выбитых зубов на ковре, забрызганном кровью и подумать: "Ой, неужели это мои…"
Эмир, быстро сообразивший, что к чему, откатился в сторону от грозной фигуры невесть откуда и зачем взявшегося стражника Турлей-Хана, быстро вскочил и стал в боевую стойку – Хайберди-Шах недурно владел одним из редких видов кхитайской борьбы.
Если учитывать, что из всей одежды у эмира осталась только золотая цепочка на шее и несколько драгоценных перстней на пальцах, представшее перед киммерийцем зрелище было достаточно забавным. Не удержавшись, Конан во весь голос захохотал, чем еще больше смутил и без того растерянного эмира, видевшего перед собой высоченного громилу, ни чертами лица, ни телосложением не похожего на жителя империи Туран. Не меняя положения, из которого можно было так же легко атаковать, как и защищаться, эмир недоуменно вопросил:
– Ты кто и что здесь делаешь?
– Ах, сколько людей мне сегодня уже задавало этот вопрос, – устало вздохнул Конан. – И многие из них умерли еще до того, как я успел представиться…
– Как разговариваешь со мной, пес?! Да ты знаешь, кто я такой? – прорычал Хайберди-Шах, сознавая при этом в глубине души, что выглядит он, мягко говоря, не совсем обычно для наместника царя Илдиза и владыки Султанапура.
– Ну, знаю. И что с того? – сквозь смех проговорил Конан.
– А то, что завтра твоя голова украсит собой кол, вбитый посреди базарной площади!
– Не-а, – помотал головой Конан. – Я полагаю, что она останется при мне.
– А вот я так не думаю, – процедил сквозь зубы эмир и атаковал первым. Смертельный для любого незнакомого с данным видом единоборства человека удар ногой в голову не достиг своей цели: мгновением раньше Конан слегка уклонился, чуть присев, отведя правой рукой удар, перехватил эмира за лодыжку и дернул вверх. Не ожидавший от нахального незнакомца такого знания приемов кхитайской борьбы Хайберди-Шах не смог предотвратить падения и тяжело шлепнулся на ковер, но тут же, кувыркнувшись через голову, снова оказался на ногах. Подумав, что Конан знает это боевое искусство достаточно хорошо, эмир решился применить один из тайных приемов, которому научил его собственный главный телохранитель-кхитаец. Присев, он сделал несколько обманных движений руками, будто примеряясь ударить противника по ногам, а затем, резко выпрямив ноги, рванулся на него, рассчитывая врезаться плечом в грудь и, повалив на пол, добить ударом пальца в смертельную точку на горле.
Конан же поступил просто – он применил обыкновенную и примитивную уловку из арсенала уличных драчунов: отступив на шаг назад, выставил навстречу кулак. Хайберди-Шах слишком поздно заметил этот подлый прием, не имеющий никакого отношения к древним кхитайским боевым искусствам, и со всего размаху налетел лицом на железный кулачище киммерийца, а падая, наткнулся на заботливо подставленное Конаном колено. Оказавшись на полу, эмир последним усилием приподнял голову, увидел сквозь золотисто-розовую пелену непоколебимо возвышавшегося над ним северянина и услышал словно издалека его саркастически сочувствующие слова:
– Я в самом деле этого не хотел, солнцеликий. Ты сам…
После этой фразы сознание эмира благосклонно померкло.
Конан быстро подошел к Мирдани, лежавшей к его удивлению в обмороке, легонько похлопал ее по щекам и тут же пожалел об этом. Едва раскрыв глаза, девушка размахнулась и отвесила киммерийцу звонкую и весьма увесистую оплеуху, а затем яростно выкрикнула:
– А ты-то что, верблюжий выкормыш?! Тебе велели сторожить у входа, так и убирайся туда!..
Конан совершенно забыл, что на нем по-прежнему красуется наряд дворцовой стражи пятитысячника, и, перехватив занесенную для следующей пощечины руку Мирдани, слегка встряхнул ее и сказал:
– Полегче, полегче, детка! Я хотел только передать тебе привет от твоего братца Джафира, а ты… Нехорошо-о!
Услышав имя любимого брата, Мирдани встрепенулась, внимательно вгляделась в лицо северянина, и вдруг просияла.
– Чужеземец!.. Ты…
– Ну, вот, совсем другое дело! – усмехнулся Конан. – Будешь теперь руки распускать?
– Нет! – замотала головой девушка.
– То-то же! Кстати, меня зовут Конан, как мне помнится, я не успел представиться… тогда… И давай-ка выбираться отсюда, да побыстрее. Потом поговорим, у меня есть, что сказать тебе.
– Но… – Мирдани оглядела свой халатик, порванный местами, но киммериец молча достал из заплечного мешка, спрятанного под плащом, скромный серый плащ и закутал в него Мирдани. Они уже собрались скользнуть в потайную дверцу, куда удалились танцовщики, как вдруг раздался истошный вопль:
– Спасите меня отсюда! Я не умею плавать!
Конан изумленно обернулся и, приоткрыв рот, воззрился на несчастного Радбуша, плескавшегося в бассейне. Тому удалось каким-то образом добраться до фонтана в центре водоема и теперь, обняв его руками, приятель Турлей-Хана и эмира взывал о помощи.
– Здорово, Сет его побери! – с долей восхищения в голосе проговорил Конан, глядя на разодетого вельможу, обхватившего обеими руками символическую скульптуру, на редкость нескромную даже для гарема. Мирдани хихикнула, прикрыв рот рукой.
– Ну, пусть себе поплавает. Не утонет… Может быть.
Они юркнули в дверь, и оказались в коридоре, один к одному похожем на тот, по которому Конан добрался до зала удовольствий дворца Турлей-Хана.
– По этому коридору можно выбраться в цветник, куда меня сегодня водили гулять, – сообщила Мирдани.
– И дальше что? – спросил Конан, идя по коридору быстрым шагом и крепко держа Мирдани за руку.
– Дальше?.. Дальше я не знаю… – жалобно проговорила девушка.
– Ладно, разберемся.
Они выбежали в благоухающий сад. Конан остановился, оглядываясь и прислушиваясь. Перед ними был неширокий коридор между двумя рядами густых кустов белого шиповника, шагах в десяти плавно сворачивающий налево.
– Этот цветник похож на лабиринт, и мне ни разу не удавалось найти выход, сколько я не пыталась, – задумчиво сказала Мирдани.
– Ничего, как-нибудь выкрутимся, – ответил Конан, соображая как бы покороче добраться до одного из известных ему выходов из дворца. Киммериец не стал утруждать себя блужданиями по лабиринту, а, пройдя по тропинке до поворота, выхватил меч и рубанул наотмашь по кустам. Расчищая таким образом себе дорогу, он выбрался, наконец, на открытое пространство, увидел перед собой стену и, вспомнив рассказы аль-Ахара, сообразил, что где-то неподалеку должна быть дверь, ведущая в конюшню, расположенную за внутренней стеной, рядом с воротами, через которые обычно выезжал патруль. Указав Мирдани туда, где, по его мнению, находилась та дверь, он сказал:
– По-моему, нам туда…
– А по-моему, нет! – неожиданно рыкнул кто-то из темноты, позади Конана, и Мирдани тихо ойкнула, тут же зажав рот рукой. Киммериец спокойно обернулся и ответил:
– Уж мне лучше знать, куда я иду, – и с этими словами он ткнул мечом в неясную тень, видневшуюся в двух шагах от них. Раздался яростный вопль, и Конан, не дожидаясь дальнейшего развития событий, перехватив Мирдани за талию, со всех ног бросился туда, где, как ему думалось, находилась конюшня. Девушке было очень неудобно и немного больно, но она, обняв одной рукой Конана за шею, а другой вцепившись в кожаный пояс, молча терпела.
Вопли раненого Конаном человека не прекращались, он уже не просто кричал от боли, а звал на помощь, которая не замедлила появиться, о чем киммериец догадался, услышав позади голоса. Оглянувшись, он увидел с десяток факелов, и побежал еще быстрее.
Перед беглецами внезапно появилась дверь, и Конан, не обратив внимания на то, что она совсем не похожа на вход в конюшню, не имеющий верхней балки и по обычаю, принятому у всех народов, украшенный подковой, ударом ноги распахнул ее настежь.
Мирдани не издала ни звука, а только еще крепче обняла мощную шею киммерийца, а тот, несколько опешив, произнес:
– Кажется, мы не туда попали…
На них уставилось около дюжины пар изумленных глаз, принадлежавших стражникам, мирно игравшим в своей караулке в кости в ожидании смены.
– Слушайте, ребята, а где конюшня?
Он вовремя вспомнил, что все еще одет в изъятую у толстяка форму, однако, не учел, сколь необычно он смотрится с обнаженным, попятнанным кровью мечом в одной руке, и с вцепившейся в него мертвой хваткой девицей – в другой.
– Вон там, – машинально ответил один из стражников, вытянув руку.
– Спасибо, – вежливо ответил Конан, поудобнее перехватил Мирдани, и круто развернувшись на каблуках, хотел было скрыться в указанном направлении, но был остановлен резко прозвучавшем в царившей изумленной тишине вопросом:
– Э, а ты кто, и зачем тащишь женщину на конюшню?
– Ну как зачем… – замялся Конан, и неожиданно Мирдани поддержала его, прохрипев:
– А ты что, сам не можешь догадаться, красавчик?!
– А-а! – судя по всему, стражник удовлетворился ответом Мирдани, и, поглядев на своих, добавил: – Новенький, что ли? Что-то я его раньше не видал… Ты где…
Договорить он не успел, потому что Конан ускользнул в темноту, а спустя несколько мгновений в караулку ворвались несколько раскрасневшихся, запыхавшихся и донельзя злых телохранителей Турлей-Хана, один из которых прорычал:
– Где они?!
– Кто "они"? – последовал резонный вопрос.
– Двое!
– Какие двое?! К нам тут заходил новенький с бабой под мышкой, спрашивал, где конюшня. Он что, украл ее из гарема?
– Да!!! – заревел спрашивавший, подобно раненному льву. – Все за мной, болваны!!!
Безропотно повинуясь приказу, все, кто был в караулке, похватав оружие, высыпали наружу и всей толпой ринулись к конюшне.
Конан бежал вдоль стены к длинному зданию, откуда слышалось ржание и похрапывание лошадей. Однако ему пришлось резко остановиться и прижаться к стене, потому что один из отрядов стражи уже появился возле ворот конюшни и, развернувшись в цепь, преградил дорогу. Позади уже топали телохранители Турлей-Хана, стражники, сидевшие в караулке, и присоединившаяся к ним охрана эмира.